Учитель. Назад в СССР. 2

Глава 5

Если я и удивился, снова увидев Почемучку в холле больнице, то не подал виду, сейчас меня волновало другое.

— Вы не заболели, Геннадий Анатольевич? — озадачился я, сообразив, что преподаватель посещает больничку второй день подряд.

— А? — рассеянно переспросил Почемучка, отряхивая пузатый портфель. — Заболели… заболели… Что? Нет-нет, со мной всё в порядке. Товарища навещаю, — педагог вернулся в реальность. — Гостинцы… документы… — Лапшин потряс сумкой. — Вы-то что здесь делаете, Егор? Заболели? — нахмурился Почемучка.

— Нет, я тут в качестве сопровождающего, — пояснил педагогу. При всех неоспоримых талантах профессора его рассеянность вошла в легенды института.

— Геннадий Анатольевич, мне очень нужна ваша помощь, — начал я.

— Да-да, Егор, это хорошо… Болеть не надо… — Лапшин щёлкнул замком, залез в портфель, покопался там, стоял на левой ноге, используя правую как подставку, закрыл клапан, клацнув застёжкой, и посмотрел на меня. — Так что случилось, Егор? Чем могу помочь?

— Мне с вами посоветоваться нужно по поводу одного небольшого изобретения. Совет нужен.

— Изобретения, говорите? — Геннадий Анатольевич склонил голову к плечу, задумчиво на меня посмотрел, затем друг широко улыбнулся, хлопнул по плечу и извиняющим тоном произнёс:

— Конечно, Егор, всенепременно помогу, чем смогу. Обсудим, но позвольте, я вас внимательно выслушаю, скажем, где-то через полчасика. Договорились? — Почемучка вопросительно приподнял брови.

— Извините, Геннадий Анатольевич. Вы сюда по делу, а тут я со своими глупостями, — покаялся я.

— Всё в порядке, Егор. Я очень рад вас видеть! И с удовольствием обсужу вашу задумку. Но позже! Как только отнесу документы своему товарищу, мы сможем с вами поговорить… — преподаватель завертел головой. — Да вот хотя бы на той лавочке. Думаю, там нас никто не потревожит.

— Спасибо, Геннадий Анатольевич. Буду ждать!

Мы кивнули друг другу и разошлись каждый по своим делам. Я же задумался, как мне лучше поступить. Василий Дмитриевич прибыл за Марией Фёдоровной на машине. Как только её выпишут, загрузит Митрич свою ненаглядную половинку в авто и отчалит в родное село. До выписки времени осталось всего нечего. Утро пролетело незаметно, поскольку практически полдня я занимался своими делами.

Кинув взгляд на больничные часы, я отправился на поиски Митрича. Нужно предупредить, что я с ними не поеду, вернусь позже.

— Это чего это ты так такое удумал, Егор Ляксандрыч? — ожидаемо возмутился дядь Вася. — А ну как заблудишься? Ты в наших местах человек новый, мне потом Ильич голову оторвёт, ежели чего.

— Василий Дмитриевич, — мягко, но настойчиво прервал его возмущения. — Слово своё я привык держать. Обещал Юрию Ильичу соорудить одну занятную штуку к первому сентября. Помнится, и вы мне обещали помочь, сказали, поршень от двигателя можете раздобыть… — напомнил Митричу.

Мужичок крякнул, покрутил головой, пожевал губами, но так и не нашел, чем отговориться. Я мысленно улыбнулся и продолжил:

— Ну вот… Для моей задумки запчастей в магазинах не оказалось. С утра пробежался, ничего не нашёл. А тут случайно встретил своего преподавателя, он нынче работает в Академгородке. Так вот, хочу с ним поговорить, вдруг он мне чем-то поможет.

— Ну так-то да, нужное дело, пе-да-го-ги-чес-кое, — крякнул Митрич, смиряясь с моим решением. — А то подождём мы тебя, Егор Ляксандрыч? — закинул удочку дядь Вася.

— Не стоит, Василий Дмитриевич. Председатель, поди, тоже не в игрушки играть приехал, — отказался я. — У него дел по горло, а тут ещё меня ждать. Неизвестно, как оно всё обернётся. Если просто разговор и встречу назначит, одно дело. Может, и успею. А если ехать придётся, так день до вечера и уйдёт, нехорошо получится.

— Ну, так-то прав ты, Егор Ляксандрыч, — согласился дядь Вася.

По лицу Митрича было видно: ему очень любопытно, для чего же мне понадобился автомобильный поршень, и что же такое я искал, но не нашёл ни в одном городском магазине. Но спрашивать дядь Вася постеснялся, а сам я не стал распространяться. Сделаю, тогда и продемонстрирую, что да как.

На всякий случай попрощавшись с Василием Дмитриевичем и с Марией Федоровной, я помчался к месту встречи, надеясь, что не опоздал. На обозначенной скамейке сидела пожилая парочка и солидно так завтракала варёными яичками, хлебом с солью и пирожками, вкусно запивая всё это молоком. Я аж сглотнул, настолько смачно мужичок откусывал от пирога. И остался стоять поодаль, надеясь, что к тому времени, как появится Геннадий Анатольевич, товарищи накушаются и покинут скамейку. Ну а если нет, облюбуем другую.

Спустя сорок минут парочка действительно освободила лавочку и отправилась на остановку. Я занял стратегический объект и уставился на больничный выход, выглядывая Почемучку. Ждать пришлось недолго. Геннадий Анатольевич показался на пороге, заметил меня, махнул рукой, и едва не зашиб своим портфелем, которым активно размахивал, женщину средних лет. Минут пять смущённо извинялся перед возмущённой дамой, и, наконец, двинулся в мою сторону.

— Ух… — качая головой, выдохнул Лапшин. — Неловко получилось.

Педагог обернулся, отыскал глазами суровую даму, невольно втянул голову в плечи и выдал:

— Суровая. У такой не забалуешь.

В этот момент Почемучка очень походил на студента-заочника. Встрёпанный, моложавый, подтянутый, с несуразным, изрядно похудевшим портфелем, он ни капли не соответствовал образу советского учёного, профессора с аккуратной бородкой в круглых очёчках и костюме-тройке. И если смешливые морщинки возле глаз и глубокая между бровей выдавали возраст, со спины Лапшина легко можно было принять за старшекурсника, ну или аспиранта. Да и повадками педагог больше смахивал на студента, чем на серьёзного преподавателя с научными трудами и всякими диссертациями.

Почемучка поставил портфель на скамью, щёлкнул замком, вытащил из саквояжа два зеленых яблока, одно протянул мне, другое со смаком надкусил. Да так, что сок брызнул во все стороны.

— Ох, Егор… извини! — растерялся Лапшин, когда капли полетели в мою сторону.

— Да будет вам, — отмахнулся я.

— Где-то у меня был платок, — забормотал Почемучка, хлопая по карманам.

— Геннадий Анатольевич, всё в порядке, не волнуйтесь, — пришлось доставать свой платок, вытирать незаметное пятнышко, только после этого Лапшин успокоился и присел на скамейку, поставив свой портфель между нами.

— Ну, рассказывай. Никак надумал пойти к нам в Академгородок? Правильно, Егор! Там такие возможности! Да ты скоро сам всё увидишь! — начал вчерашнюю песню Геннадий Анатольевич, но я решительное его оборвал.

— Нет, не передумал. У меня десятый класс, я за них отвечаю, — твёрдо заявил, глядя прямо в глаза преподавателю. — Некрасиво получится, школа на меня рассчитывает, а я к вам сбегу. Не по-комсомольски.

— Ну что ж… Прав, во всём прав… Но я надеюсь, надеюсь, да! — Лапшин помахал перед моим носом указательным пальцем. — Слушаю тебя, Егор. Чем могу помочь?

Я задумался, прикидывая, с чего начать разговор, а потом решил не заморачиваться и обсказать всё как есть. Ну и выдал свою идею со светильником в виде серпа и молота с подсветкой из светодиодных лент.

— Ну и вот, задумку мою надо к первому сентября сделать. Желательно как можно раньше, чтобы Юрий Ильич — это директор мой, успел показать начальству. Я пока образец планирую, а если одобрят, то масштабный проект с ребятами сделаем. Собственно, вот, — закончил я свой рассказ и вытащил из кармана тетрадный лист, на котором успел нарисовать схему лампы.

Листок я выцыганил у медсестры, как и огрызок карандаша. Рисунок выложил на скамейку, разгладил, прижал с одной стороны яблоком, с другого края прижал пальцами. Мы одновременно склонились к схеме и едва не столкнулись лбами. Рассмеялись, и я принялся объяснять Почемучке свою задумку. Лапшин быстро ухватил суть идеи, выдернул листок из-под моей ладони, чтобы внимательно рассмотреть и заодно прочитать все мои пометки. Повезло, что у Егора вполне себе приличный разборчивый почерк. Я-то всю жизнь писал как курица лапой.

— Не скажу, что гениально, но это великолепно, Егор, — выдал Лапшин, оторвавшись от изучения чертежа. — Из чего, говоришь, основание, из поршневого цилиндра? Однако фантазия у тебя, — довольно протянул Геннадий Анатольевич.

— Ну, голь на выдумки хитра, — выдал мудрость предков. — Я подумал: вторичное использование отработанного материала. Если, конечно, на поток для домашнего использования, тогда что-то другое думать. Мне-то как образец, а если одобрят, мы что-нибудь придумаем масштабное.

Честно говоря, пока я не представлял, из чего мы будем делать основание, если всё-таки придётся сооружать серп и молот для демонстрации. Но то дело дальнее, а сейчас важно понять, поможет мне Почемучка деталями, или нет.

— А, знаешь, Егор, поехали ко мне! — Геннадий Анатольевич хлопнул листком о скамейку. — Собирайся! Помогу. Не сам, конечно, но есть у нас в институте человечек, без которого ни одна проектная работа не обходится. Душа-человек! Самородок!

— Золотой? — улыбнулся я.

— Лучше! — заверил Лапшин. — Гений инженерной мысли, может сделать всё что угодно, из э-э-э… хоть из палок. К нему весь профессорский состав ходит за помощью. Да что там! К Гоше в каптёрку академики не брезгуют приходить.

Я вздрогнул, покосился на Геннадия Анатольевича, проверяя, шути, или нет.

— Он же Гога, он же Жора, — пробормотал я себе под нос.

— Что? Нет-нет, так-то он Юрий Витальевич, но Гоша ему привычней, — пояснил Лапшин, не оценив моей реплики. Ну, оно и понятно, до одного знаменитого советского фильма ещё жить и жить, лет десять как минимум.

— А как бы познакомиться с этим изумительным человеком, гением инженерной мысли? — уточнил я у Почемучки.

— Не будем терять времени. Поехали!

Геннадий Анатольевич подскочил со скамейки, подхватил портфель, едва не упавший на тротуар. Я поднялся следом, запихивая чертёж в карман. И заторопился за Лапшиным. Но Почемучка сделал несколько шагов и резко остановился.

— Егор… Ты закончил? — поинтересовался педагог.

— Что? — не понял я.

— У тебя же кто-то в больнице? — уточнил Лапшин.

— Всё в порядке. За моей подопечной приехали, до пятницы я совершенно свободен, — неудачно пошутил.

— Почему до пятницы? — нахмурился Почемучка. — За пару часов обернёмся, здесь недалеко.

— Могу ехать хоть на край света, — пояснил я. — Всех предупредил, что домой вернусь самостоятельно.

— Вот что! — решительно заявил Геннадий Анатольевич. — Домой я тебя отвезу, едем!

— Не стоит, сам доберусь, — запротестовал я в спину.

— Едем!

— А вы куда? Остановка в другой стороне, — догнав Почемучку, спросил я.

— У меня машина, — смутившись, объяснил Лапшин.

Стареешь, Саныч, мог бы и сам догадаться, когда препод предложил отвезти домой. Не на троллейбусе ведь.

На стоянке мы остановились перед новеньким москвичом тёмно-красного цвета.

— Купил вот, на премию, — смутившись, сказал Геннадий Анатольевич, дёргая ручку. — Ах, ты, чёрт, — ещё больше растерявшись, выругался Лапшин. — Не привык…

— Хорошая премия, — присвистнул я, прикидывая, какие зарплаты у профессоров в Академгородке, если они с премии могут позволить себе машину. Для советского человека это больше, чем престижно. Это уровень благосостояния. Запредельный.

— Ленинская, — коротко бросил Лапшин, внезапно взяв себя в руки.

— Ого, поздравляю, — от души выдал я.

Стать лауреатом Ленинской премии в советское время — это как в космос слетать. В том смысле, место в исторической летописи страны гарантировано. Раньше вручали Сталинскую премию, по тем временам это означало, что человек и вовсе становился практически небожителем. Сто тысяч для советского человека — это неслыханное богатство в масштабах страны. За такие деньги можно было хоть квартиру купить, хоть машину. Хоть все вместе. Да что там, можно было жить несколько лет ни в чем не нуждаясь.

Ленинская премия поскромнее, но тоже открывала любые двери на вершинах власти, лауреат сразу попадал в разряд советской элиты.

— Не спрашивай, рассказать не могу, — буркнул Геннадий Анатольевич, опережая мой следующий вопрос.

Ясно-понятно, похоже, бывший преподаватель Егора отличился на оборонной ниве. А значит, его имя нигде не фигурировало, да и постановление о вручении не публиковалось. С момента, как Совет Министров установил Ленинскую премию, появилось так называемое секретное вручение. Вручали награду за достижения в оборонно-промышленном комплексе страны, но вот страна при этом в лицо своих героев практически не знала.

— Понял, — кивнул я, ныряя в салон автомобиля. И мы отправились в Академгородок.

— А знаешь, Егор, я всё больше и больше убеждаюсь, география — не твоё. Изобретательство — вот твоё призвание, — после недолгого молчания заявил Лапшин.

— Не уверен, Геннадий Анатольевич, — осторожно заметил я, не зная, что ещё сказать.

Кто его знает, чего там товарищ учитель с моим Егором чудили в студенческие годы, но мне пока и на селе хорошо. Обживусь, осмотрюсь и начну действовать по своему плану. Менять, так сказать, моральный облик любимой Родины в лучшую сторону.

— Ну-ну, молодо-зелено, — хмыкнул Лапшин. — Ты вот что… Ты обязательно приезжай со своими ребятами. Да и сам… И ребятишек, ребятишек талантливых присматривай! Сам понимаешь…

— Понимаю, — ни черта не понимая, согласился я.

— А ты знаешь, у нас ведь и жильё теперь строят для сотрудников, — внезапно заявил Почемучка, кинув на меня непонятный взгляд. — Собственно, не так давно нашему Академгородку присвоили статус жилого района. Да что там! У нас всё для удобства учёных и талантливых молодых специалистов! В сентябре вот клуб юных техников откроется. Ты представляешь, какой это гигантский шаг в воспитании молодого поколения!

— Догадываюсь, — вставил я реплику, но Лапшин словно не заметил, настолько был увлечён, расписывая мне прелести жизни в Академгородке.

— Это же огромные возможности! Дети — наше будущее! И каким оно будет, зависит от того фундамента, что мы заложим уже сейчас. Ты понимаешь, Егор?

— Да, Геннадий Анатольевич.

Я его действительно понимал. Только до котлованов развалив советское образовательное наследие, в двадцать первом веке спохватились и оценили тот огромный масштаб работы, которую выполняли педагоги в Домах пионеров, на станциях юных техников, в клубах. Спохватились и начали восстанавливать.

В моём будущем времени стали появляться всякие там кванториумы, точки роста, проще говоря — детские центры дополнительного образования. Причём доходило до смешного: приходилось каждый день отправлять отчёты в гороно, в смысле, в управление образования, подтверждая, что учителя не разворовали технику из этих самых кабинетов. По другому я этот маразм объяснить сам себе не мог.

Смешно? А по мне так унизительно. Бесконечные проверки довели до того, что в некоторых школах эти оборудованные кабинеты, причём далеко не по последнему слову технику, если сравнивать с той же столицей, открывали только перед приездом очередной комиссии. Чтобы не дай бог не сломать чего-нибудь.

— А лаборатории! Ты представляешь, Егор, какие в КЮТе лаборатории! — продолжал вещать Геннадий Анатольевич, время от времени поглядывая в мою сторону. — Это же прелесть что такое! Мог ли ты мечтать о таком? А знаешь, что Егор, — Лапшин хитро на меня покосился. — Нам ведь увеличили количество преподавательских ставок…

— Геннадий Анатольевич… — посетовал я.

— Ну хорошо, хорошо, не буду переубеждать. Твоя позиция, безусловно, заслуживает уважения. Но ведь ты можешь на полставки… Зарывать твой талант в глуши…

— Я подумаю, — вежливо ответил. — Обещаю, обязательно подумаю. В глуши ведь тоже люди живут. И дети… талантливые, — заявил я чуть громче положенного.

Мне вспомнился Володя Свирюгин, за которого так переживал председатель. Товарищ Лиходед, да и директор школы уверяли меня, что мальчишка если не гений, то талант. Вот и воспользуюсь приглашением Лапшина, привезу ребят на экскурсию, покажу Академгородок и те возможности, которые он даёт. Глядишь, мальчишка загорится, пойдёт учиться в институт. А там чем чёрт не шутит, может, в моём десятом классе новый Капица учится. Или там Менделеев, я ведь так и не попал к Оленьке Николаевне на беседу.

— Извини, — смутился Почемучка, я даже не сразу понял причину. Дошло до меня минуту спустя.

— Все дети талантливы, это бесспорно, — пояснил Геннадий Анатольевич.- Заносит меня иногда, — педагог смущённо улыбнулся. — Главное, вовремя разглядеть талант! И узнать, о чём ребёнок мечтает. Это важно, Егор, — серьёзным тоном заявил Почемучка. — Понимаешь, Егор?

— Понимаю, — также серьёзно ответил я.

И я действительно понимал. С моей точки зрения, не бывает бездарных детей. Бывают взрослые, которые задавили в своём ребёнке мечту, то бишь талант. Сломали крылья, не дав им раскрыться.

— Желание у меня одно, Егор, собрать всех талантливых ребят в одном месте! Академгородок — это прям как мечта наяву. Город-сад! Лучший город на земле!

Лапшин даже зажмурился от восторга.

Вот так под восторженные речи Почемучки, под его ненавязчивые разговоры о переводе под его крыло мы и домчались до места.

Друзья-товарищи, командировка закончилась, я снова в строю. Проды пока через день, но по возможности будут чаще. Следующая в понедельник. А пока забегайте в другую соавторку про команду веселых отморозков, что стоят на страже границ Российской Империи.

Как всегда, ваши лайки и поддержка мотивируют авторов, очень радуют. Подписывайтесь на наши страницы, чтобы быть в курсе новостей и добавляйте книгу в библы, чтобы не пропустить выход новых глав.

Жму руки, ваш Буров