Участковый. Книга вторая

Глава 16

Мы молча ехали в «буханке» обратно в город. Капитан Капустин, бледный и потный, сжимал руль так, будто это был спасательный круг в бушующем океане безумия. Я смотрел в окно на проплывающие мимо березки, которые всего час назад казались символом идиллической советской глубинки, а теперь напоминали молчаливых свидетелей надвигающегося апокалипсиса, и чувствовал, как внутри возится нечто весьма напоминающее болезненное разочарование.

Просто Семёнов… Не знаю, даже как это сказать. Он был первым человеком, встретившим меня здесь, в этой реальности, в моем новом обличии. И он мне… нравился, что ли. Как человек. Добрый, открытый, в чем-то наивный.

А теперь что? Получается, все это только маска?

Ладно, старлей не знал бы о том, чем занималась его бабка. Но соседка сказала, Таисия его растила с детства. Значит, не знать, что родственница — ведьма, Семенов мог только в одном случае. Если он слепой, глухой идиот. Но это точно не так.

Соответственно, когда мы изгоняли призрака, когда боролись с последствиями воздействия на советских граждан суккуба, Виктор должен был понимать, с чем приходится иметь дело. Хотя бы приблизительно. Но он с наивным и искренним лицом кивал всем тем нелепым оправданиям, которые я ему рассказывал. Вражеские шпионы, ага…

То есть, Семёнов прекрасно понимал, что я несу полнейшую чушь. И еще он понимал, что я делаю это для того, чтоб в первую очередь ничего не заподозрил он. Но не подавал виду. То есть, просто врал и все. А зачем человеку врать? Только если ему есть, что скрывать.

— Семёнов… — произнес я, наконец, вслух, прерывая гнетущее молчание. Просто все эти мысли крутились в моей голове, грозя взорвать мозг к чертям собачьим. — Виктор Николаевич. Усатый добряк, эталон советского милиционера. Внук ведьмы. Как это вообще возможно?

— В протоколе о вербовке агентов из числа потомственных носителей аномальных способностей, раздел 4, пункт «Г» четко прописано… — начал заученно Капустин, но я его резко прервал.

— Да забей ты на свой протокол! Ну его на хрен. Ты же со старлеем работал! Общался, в конце концов! И ничего не чувствовал? Твоя русалочья кровь молчала?

Капустин сглотнул и нервно поправил воротник.

— Чувствовал… фоновый шум. Легкое беспокойство в его присутствии. Но я списывал это на работу участкового — мы же постоянно с людьми, проблемы решаем, негатив впитываем. А насчет родства… Нет. Он тщательно скрывал. То, что родителей нет… Ну это как-то пару раз всплывало, да. Но он говорил, будто его воспитывали родственники матери, без особых подробностей. Дед, по его рассказам, был обычным механизатором, погиб на войне. Виктор о бабке никогда не говорил.

— Зашибись… — Покачал я головой. — И никому не было дела до его биографии?

— Да не было, конечно, — Капустин неопределённо пожал плечами. — Виктор всегда был на хорошем счету. В милицию пришел после армии, почти сразу. Он участковым без малого десять лет уже. А прямо перед твоим приездом начал суетиться насчет перевода на оперативную работу.

Я слушал Капустина и в голове у меня складывалась весьма настораживающая картина. Семёнов, наш Семёнов, рос в доме могущественной колдуньи. Вернее ведьмы, но с большой силой.

Получается, если Таисия знала, где находится «Сердце Змеи», она точно не была обычной тётей, которая травки заговаривала да привороты делала. И вот, что выходит…

Семёнов — внук. То есть, по идее, если вспомнить разговор с болотной ведьмой, он мог бы принять бабкину силу. Однако наследник знаний и, возможно, сил, решает надеть милицейскую форму? На хрена? Маскировка? Или что-то еще?

Мы уже подъезжали к отделу, когда из рации хриплым голосом просигналил диспетчер:

— Капустин, прием. Немедленно проследуйте на хлебозавод № 1. Там… там безобразие. Говорят, хлеб воруют прямо с конвеера, а персонал… ведет себя неадекватно.

Я перевел взгляд с Капустина на рацию и обратно на капитана, а затем с усмешкой спросил:

— Ну что? План «Бета-Эпсилон» откладывается. Похоже, у городской нечисти на нас свои планы.

Капустин вздохнул так тяжело и протяжно, что стекла в «буханке» запотели.

— Получается, так. Хлеб воруют… Среди белого дня… И с персоналом что-то не так. Судя по симптоматике… это может быть классическое проявление активности низкоуровневой сущности типа домового. Они обычно питаются энергией коллективного труда и… энтузиазмом. В отсутствие оного провоцирует аномалии в рамках вверенного хозяйства. Но это прямо очень большая редкость. Домовые обычно ведут себя спокойно, хлопот не доставляют.

— Переводя на русский, — резюмировал я, — домовой сошел с ума от скуки и теперь устраивает цирк.

— Примерно так, — кивнул Капустин, резко выворачивая руль в сторону промзоны.

То, что на хлебозаводе и правда происходит какая-то хрень, мы поняли, едва только подъехали к воротам предприятия. Возле этих ворот стояла кучка грузчиков в синих, перепачканных мукой халатах. Они, взявшись за руки, с неестественно блаженными улыбками на лицах, хором исполняли:

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Припев грузчики пели настолько душевно и слаженно, что у меня на мгновение возникло желание к ним присоединиться. Но тут один из них, тучный мужчина с бородой, прервав пение, ораторским тоном провозгласил:

— Товарищи! А ведь правда, широка! И каждый батон, испеченный нашими руками, — это кирпичик в светлое будущее! Не так ли?

— Так! — хором ответили остальные и с новым энтузиазмом ринулись обратно в цех.

Мы с Капустином, выбрались из машины и прошли внутрь. В цеху царил тот же абсурд. Женщины у конвейера не складывали хлеб на специальный деревянный поддон, а строили из буханок подобие Мавзолея, напевая «Марш энтузиастов». Но главное — хлеб и правда исчезал. Только кто-то отворачивался, как с конвейера бесследно пропадала одна-две буханки.

— Чувствуешь? — спросил я Капустина, ощущая знакомый запах полыни. — Город буквально сходит с ума. Пару дней назад — доярки, потом бабы в общежитии, сегодня — хлебозавод. Завтра, глядишь, трактора сами собой в пляс пустятся.

— Это классическая реакция, — тихо сказал Капустин, озираясь по сторонам с видом специалиста-эпидемиолога в очаге заразы. — У обычных людей психика не выдерживает резкого роста концентрации потусторонней энергии, которая исходит от нечисти. А нечисть, в свою очередь, сходит с ума, когда в игру вступают силы уровня… — он сглотнул, — Князя Бездны. Договор трещит по швам, лейтенант. Система дает сбой.

— Значит, чиним систему, — мрачно буркнул я. — Где тут у нас эпицентр этого коммунистического шабаша?

В этот момент откуда-то из подсобного помещения выскочил мужичок. Он был небольшого роста, тоже в халате, но в белом, и с таким же белым лицом. У него тряслись губы, руки и дергался глаз.

— Товарищи милиционеры, это какой-то саботаж. — Бубнил он, едва не плача. — Нас же всех. Нас… Весь коллектив… Их посадят, а меня…

Директор хлебозавода, а это был именно директор, вытер пот со лба, нервно втянул воздух носом, а потом дрожащим голосом попросил:

— Товарищи милиционеры, миленькие, сделайте, пожалуйста, что-нибудь.

Удивительное дело, но директор ухитрялся держаться в разуме и оставаться в стороне от коллективного безумия. Видимо, чувство ответственности за завод и страха перед вышестоящим руководством, у советского гражданина будет посильнее влияния всяких там домовых. Хотя, было заметно, что держать себя в руках директору очень тяжело. Его взгляд то и дело перескакивал на кучку поющих работников. Он уже был на грани того, чтобы присоединиться к хору.

— Когда это началось и где? — строго поинтересовался Капустин.

— Вон там, у третьей печи! Оттуда все и началось! — Ответил директор, притаптывая одной ногой. Судя по всему, он мог вот-вот сорваться и пуститься в пляс.

Мы с Капустиным прошли к месту, на которое указал директор. Ему велели остаться на месте, за нами не ходить.

Это была огромная печь. Вокруг нее, как вокруг древнего капища, стояли работники завода и, раскачиваясь, тихо напевали «Я другой такой страны не знаю…». Атмосфера была настолько пропитана принудительным энтузиазмом, что меня чуть не стошнило.

— Это Spiritus-Agiticus, — уверенно заявил Капустин. — Домовой-агитатор. Редкий вид домового. Как правило, его присутствие приносит только пользу. Он вдохновляет людей на активную работу, увеличивает их энтузиазм.

— Ничего себе. — Я с уважением посмотрел на Капустина. — С тобой и справочник не нужен. Ты что, вообще всю теорию знаешь наизусть?

— А как же. — Удивился Капустин, будто я спросил у него крайне странную вещь. — Говорю тебе, меня потому и выбрали, я очень ответственно отношусь к своей работе. Я стараюсь владеть всей информацией и она у меня вот тут, — Капитан постучал указательным пальцем себе по лбу. — Вся по полочкам распределена.

— Так… Ладно. Значит, обычно этот домовой помогает. Но сегодня явно что-то пошло не так.

— Да. — Согласился Капустин. — Видимо, он, как и многие другие представители нечисти в нашем городе, впал в эйфорию, спровоцированную появлением артефакта и волнениями среди более могущественных сил.

— И что делать, капитан? — спросил я. — «Справочник» что предлагает для усмирения такого энтузиаста?

Капустин задумался.

— В теории — домовые, как и вся нечисть, в первую очередь боятся освященную соль или воду. Но учитывая идеологический контекст нарушения… — взгляд Капустина упал на огромное, в полстены, красное знамя с лозунгом «Слава труду!», висевшее напротив печи. — Лейтенант! У тебя же Скипетр с собой?

— Да. — Я хлопнул рукой по карману, — Не расстаюсь с ним. А что?

— Это вампирский артефакт может снимать со смертных любое воздействие. Вот, что… Если мы сейчас вступим в открытую конфронтацию с домовым, он, на волне своего энтузиазма, может причинить вред оборудованию. Серьезный вред. Потом это как-то придется объяснять. Ну и, конечно, завод может встать на неопределенное время. Нужно дать домовому то, что его порадует. То, что он уважает и к чему стремится. Домовой жаждет агитации? Дадим ему ее! В концентрированном виде! Ну а ты… Тебе придётся подойти к каждому и сделать так, чтоб все они повзаимодействовали с артефактом.

— Как ты себе это представляешь? — Я в изумлении уставился на Капустина, — Тут сейчас работников, человек тридцать в общей сложности. Что ж мне, каждого карандашом колоть? Этак мне через минуту просто рожу начистят да и все. Не разбираясь, кто я, участковый или просто псих.

— Не начистят. И колоть никого не надо. Просто достаточно, чтоб каждый из присутствующих подержал Скипетр в руке.

— Ага. Это значительно все упрощает. — Хмыкнул я, не скрывая сарказма.

Однако, говорить об этом можно сколько угодно, а делать все равно придется. Поэтому мы с Капустиным одновременно приступили к устранению последствий внезапной активности домового.

Капустин ловко вскарабкался по стремянке, стоявшей рядом, и сорвал тяжеленное знамя. Оно было размером с парус.

— Товарищи! — скомандовал я работникам, отвлекая их. — А давайте споем про Казбека и могучего орла!

Пока они, обрадованные новой идеей, перестраивались на очередной хит, Капустин, пыхтя, набросил алое полотнище прямо на печь. Знамя почти полностью закрыло ее, а лозунг «Слава труду!» замерцал в жарком воздухе.

Я, не теряя времени, вытащил карандаш из кармана, зажал его в первой руке, а затем принялся каждому из присутствующих, жать руку. Естественно, так, чтоб рукопожатие длилось не меньше минуты-двух и чтоб артефакт соприкасался с ладонью пострадавшего от нечисти работника. Со стороны, конечно, я смотрелся идиот идиотом.

Однако, Капустин оказался прав. Эффект был мгновенным и потрясающим. По цеху пронесся вздох глубочайшего удовлетворения, словно сам дух завода наконец-то получил то, чего жаждал. Наваждение рассеялось, как дым. Работники перестали петь и раскачиваться. Они с недоумением смотрели друг на друга, на Мавзолей из буханок, на нас.

— Что это я? — пробормотал бородатый грузчик, потирая лоб. — Вроде, погрузку надо делать…

Директор, вытирая платком лицо, бросился к нам.

— Товарищи милиционеры! Что это было? Сумасшествие массового характера? Диверсия?

— Да что вы, товарищ директор. Просто народ слегка в жаре переработал, — с невозмутимым видом солгал Капустин, аккуратно стягивая знамя обратно. — Редкая форма массовой истерии на почве переработки. И кстати… Рекомендую увеличить время на политзанятия. Идем, лейтенант.

Капустин кивнул мне и мы вышли на улицу, оставив за спинами растерянный коллектив хлебозавода.

— Ну слава богу, разобрались, — сказал я. — Пойдем, капитан. Пора заняться нашими главными проблемами. Думаю, есть смысл наведаться к одной милой девушке и задать ей пару вопросов.

Следующей остановкой было общежитие Ани. Я решил все же поговорить с ней чуть жёстче, дабы выяснить имя неизвестного возлюбленного. По дороге, пока шли к общаге, рассказал Капустину, кто такая Аня и каким боком она оказалась замешана в историю с нечистью.

Девушка, к счастью, оказалась дома.

— Иван Сергеевич? Что случилось? — удивилась она, открыв дверь комнаты.

— Можно на пару минут, Аня? — спросил я. — Нужно кое-что уточнить.

Девчонка впустила нас в свою маленькую комнатку, но при этом выглядела немного настороженной. Капустин, вошел первым, с профессиональной оценкой осмотрел пространство и, удовлетворенно кивнув — беспорядка не обнаружил —, устроился на табуретке, вынул блокнот и приготовился записывать. Его педантичность в данном случае действовала успокаивающе, придавая ситуации официальный, а значит, безопасный оттенок.

— Аня, — начал я, присаживаясь на краешек кровати. — Мы знаем, что ты кое-что недоговариваешь. О своем парне. Мы не хотим тебя пугать или давить. Но от этого зависит твоя безопасность. И безопасность многих других людей. Тот, кто на тебя напал, еще на свободе.

Анна опустила взгляд, нервно теребя край своей простенькой кофточки. Молчание затягивалось. Капустин, не поднимая головы, тихо сказал:

— Гражданка, сокрытие информации от сотрудников милиции является нарушением. А в данном случае может быть расценено как пособничество.

Это подействовало. Аня вздохнула и начала сбивчиво рассказывать:

— Его зовут Виктор… Виктор Семёнов.

Я почувствовал горечь после ее слов. Вот оно, подтверждение. Капустин что-то записал в блокнот.

— Мы познакомились на танцах… Он был такой сильный, надежный… добрый. Мне казалось, я нашла свою судьбу. Но потом… Выяснилось, что Виктор женат. А я… Мне такое точно не подходит. Он предложил просто дружить. Ну… Я была не против. Потом я случайно увидела у него книгу. Старую, страшную, в кожаном переплете. С какими-то… знаками. Я пошутила, сказала: «Ой, Виктор, ты что, колдун?» Он вдруг страшно изменился в лице. Схватил меня за руку так, что синяки потом остались. Сказал: «Никогда не трогай это! И никому не говори!» После этого стал холодным, отстраненным… А в ту ночь… он позвал меня встретиться. Говорил, что все объяснит. Я пришла… но его не было. Я ждала… а потом из темноты вышла… какая-то тень. Высокая, худая. Я не разглядела лица. Только почувствовала леденящий холод и запах… полыни. Больше я ничего не помню.

Она расплакалась. Я положил ей руку на плечо.

— Все, Аня. Все. Ты молодец. Мы во всем разберемся. Обещаю. Давай только уточним. Это ты говоришь о той ночи, когда на тебя напали?

— Да. — Ответила девушка и отвела взгляд.

— То есть, ты соврала, что не помнишь ничего?

— Соврала. — Кивнула она. — Мне все равно не хотелось делать плохо Виктору. Знаете… Он хороший на самом деле…

— Ага. Хорошие парни, они такие. У них жена, семья, а они с молодыми девушками романы крутят. — Поддакнул Капустин с совершенно серьезным лицом.

— Ну зачем вы так? — Огорчилась Аня еще больше. — Мы с ним этот вопрос уладили. Я ему сказала, что мне такие отношения не подходят. Как раз этот разговор произошел между нами в тот вечер, когда я вас на кладбище встретила, — Девушка повернулась ко мне и посмотрела виновато, — Мы с Виктором все выяснили у него дома. Тогда же я эту книгу увидела. А он хватать за руки стал… Ну я и убежала.

— Ясно. Спасибо, Аня. Не переживай, мы во всем разберемся. — Повторил снова я, затем встал с кровати, похлопал девчонку по плечу и кивнул Капустину в сторону выхода.

Спустя пять минут мы с капитаном уже стояли возле крыльца общежития.

— Теперь все ясно, — мрачно произнес Капустин. — Семёнов хранит дома некую книгу. Учитывая, кем была его бабка, скорее всего, это — ведьмин гримуар. Похоже, старлей пытается его изучить. Воронов что-то узнал про его бабку или про артефакт. Возможно, так вышло из-за его исследований, связанных со «Скипетром ночи». Семёнов его убил. Возможно, с помощью бабкиного гримуара. Аню он хотел либо запугать, либо устранить, как ненужную свидетельницу. А подбросил ее к тебе, чтобы столкнуть с вампирами.

— Логично, — кивнул я. — Есть, правда, некоторые нестыковки. Зачем, к примеру, убивать Воронова в одном месте, а потом переносить его тело в другое. Мне данный факт, хоть убейся, не дает покоя. Но это мы разберёмся. Черт… Нам нужно найти прямые улики, доказательства. К примеру, гримуар. Он ведь должен быть у Семёнова дома.

— Обыск без соответствующего разрешения является нарушением… — начал Капустин, верно расценив мой намек, но я его перебил.

— Капитан, ты хочешь заполнять форму 7-Г «Особой Важности» с упоминанием возможного прихода Князя Бездны, потом ждать ответа, потом объяснять, откуда у нас такие сведения? Или мы пойдем и предотвратим конец света?

Капустин побледнел и решительно кивнул.

— Идем.