Мысль о том, что занудный, помешанный на порядке капитан Капустин может быть связан с могущественным артефактом и убийством Евгения Воронова, не давала мне покоя. Это было нелепо, совершенно, абсолютно нелепо, но именно своей нелепостью и походило на правду. Особенно, если вспомнить, как вел себя капитан после пропажи карандаша. Его буквально плющило и таращило. А если предположить, что карандаш вовсе не карандаш…
Я снова взял упомянутый предмет в руку и принялся его внимательно изучать, надеясь найти еще какие-нибудь необычные признаки. Потом немного подумал и взмахнул им, как волшебной палочкой. Сам не знаю, зачем. Естественно, ничего не произошло.
— Ну ладно… — Сделал я вывод и сунул карандаш в кейс, где лежал мой рабочий инвентарь.
Пусть побудет там, подождет своего часа. Пока что нет мыслей, как лучше поступить с ним. По крайней мере, торопиться и сообщать кому-либо о своем открытии я не буду. Сначала нужно наверняка убедиться в возникших подозрениях, дабы не выглядеть идиотом. Ну и вампиры пока тоже обойдутся без своего драгоценного артефакта. Не помрут, думаю.
В итоге я решил сделать единственное, что в сложившейся ситуации казалось мне верным. Я решил понаблюдать за Капустиным. И затягивать с этим делом нельзя. Нужно начинать прямо сегодня. Ночью. Ночь, мне кажется, самое активное время для нечисти. Наверное…
Если старший участковый и правда связан с потусторонними гражданами, это как-то должно проявиться. Поэтому для начала не мешает проверить, ходит ли кто-нибудь к Капустину в гости, или чем занимается капитан по ночам. Вдруг повезёт поймать его за руку. Старая добрая слежка мне в помощь.
Но прежде, чем отправиться к дому Капустина, а я именно это и собирался сделать, сначала нужно подготовить свое возвращение. Чтоб не сидеть до самого утра на улице. В одиннадцать вечера общага закроется и снова начнутся бестолковые метания под окнами. Нет. Достаточно таких развлечений. Мне нужна верёвка.
Проблемы начались уже на данном этапе. Веревки в комнате не было. Это и понятно. На кой черт настоящему лейтенанту Петрову таскать с собой верёвку? Но я на всякий случай обыскал комнату, перетряхнул все свои вещи. Естественно, ничего не нашел.
Несколько минут пялился на простынь. В голове проносились сцены из фильмов, в которых главный герой ловко взбирается или спускается по связанным простыням. Но во-первых, у меня нет такого количества простыней. Всего лишь одна. А во-вторых… Я представил, как оставляю висеть из окна подобную конструкцию и решил — нет. Рискованно. Точно кто-нибудь заметит. Вот веревка… Это совсем другое дело.
Я вышел в коридор и, сделав скорбное лицо, двинулся вдоль комнат. Стучался, извинялся, спрашивал: «Товарищи, нет ли случайно веревки?" Реакция была предсказуемой: от вежливого 'нет» до подозрительного «тебе зачем веревка, лейтенант?». Думаю, у соседей уже сложилось обо мне определённое мнение. Большая часть считает молодого лейтенанта чудаковатым парнем, остальные — откровенным дураком. То я в ночи ищу картошку, то теперь веревку мне подавай.
В конце концов, мои поиски увенчались успехом. Успех имел вид пожилого электрика, который чинил проводку на втором этаже. Он, не задавая лишних вопросов, отмотал от катушки, которая была у него с собой, метров десять крепкого, хоть и чуть ржавого провода в резиновой оплетке.
— Надеюсь, ты не вешаться собрался? — хрипло рассмеялся элктрик, протягивая моток.
— Постараюсь избегать подобных мыслей, — пообещал я.
Вернувшись в комнату, прикинул длину. Хватит с запасом. Крепко привязал один конец к водосточной трубе рядом со своим окном, тщательно замаскировал узел, чтобы не бросался в глаза. Второй конец скинул вниз. Получилось очень натурально. Висит себе провод, никого не трогает.
Окно оставил открытым. Просто прикрыл оконную раму, чтоб ее можно было в случае необходимости поддеть с внешней стороны. Путь для возвращения домой был готов.
Следующим в моем списке обязательных на вечер дел, значился визит к Профессору. Мне нужно было проведать Аню и, если повезет, разузнать у девушки, кто напал на нее той ночью, когда она оказалась в моей комнате. Ну и еще рассчитывал ненавязчиво задать несколько вопросов самому Профессору относительно «Скипетра Ночи». Версию Ля Флёр я уже слышал. Нужно было еще одно экспертное мнение.
Дом Павла Игнатьевича, как всегда, встретил меня гробовой тишиной. Калитка и входная дверь снова были открыты.
— Потрясающая вера в порядочность советских граждан… — Тихо буркнул я себе под нос, переступая порог дома.
Впрочем, с другой стороны, хотел бы я посмотреть на идиота, который решит, к примеру, ограбить жилище вампира.
У входа меня встретил Толик в своем неизменном черном плаще.
— Ты и спишь в нем? — Усмехнулся я, приветствуя слугу Профессора кивком.
Толик ничего не сказал. Но его лицо-блямба слегка дёрнулось. Будто он хотел намекнуть мне, какую глупость я только что ляпнул.
— Ааа… Ты, наверное, вообще не спишь. Ну это многое объясняет.
Толик издал звук, похожий на фырканье собаки, которая только что выбралась из воды. Так понимаю, это он высказал свое ценное мнение о моем чувстве юмора. Есть ощущение, Толику оно понравилось. Приятно, черт побери. Хоть кто-то оценил мой острый ум и юмористические таланты.
Затем Анатолий провел меня в столовую, где, собственно говоря, и обнаружился Профессор.
Вампир сидел во главе огромного дубового стола, за которым могла бы разместиться добрая половина милицейского отдела, и допивал из хрустального бркала темно-бордовую жидкость.
— Надеюсь, это вишневый компот… — Бросил я Профессору вместо приветствия.
— Лейтенант Петров, — Улыбнулся он, кивком приглашая меня сесть. Вопрос насчёт компота остался висеть в воздухе. — Я чувствовал, что вы сегодня пожалуете. Беспокоитесь о девушке?
— Да, — сказал я, устраиваясь на одном из двенадцати стульев. Зачем, интересно, вампиру столько стульев? — Как Аня?
— Физически — абсолютно здорова. Шрам на горле почти исчез благодаря… Ну вы помните, благодаря чему. Психика… стабилизировалась. Однако… Выяснилась одна презабавная деталь. Девушка совершенно не помнит той ночи, когда все случилось, и несколько дней до этого. Кто-то хорошенько подтер ее память.
Толик, стоявший в углу, еле слышно хмыкнул, будто подтверждая слова хозяина.
— И что же она теперь помнит? — спросил я.
— Конкретно из этих нескольких дней — вообще ничего. С точки зрения вашей безопасности это даже удобно. Потому что иначе у девушки могли бы возникнуть вопросы. Например, какого черта ее сначала пытаются убить, а потом подкидывают в комнату к лейтенанту милиции. Я рассказал ей определённую версию относительно данного факта. — Невозмутимо продолжал Профессор. — Не было общежития, не было комнаты. Вы нашли ее на улице без сознания. Зная, что я имею некоторое влияние в городе и могу помочь, не привлекая излишнего внимания, принесли ее сюда. Вполне логично для порядочного милиционера, не правда ли?
— Не правда. — Мрачно ответил я, — Логично, если закрыть глаза на то, что порядочный милиционер должен был сдать пострадавшую в больницу, а не тащить к директору мясокомбината. И вот тут — проблема. Как на такое закроешь глаза? А значит, ни черта не логично.
— Согласен. — Тихо рассмеялся Профессор. — Но ее память сейчас словно чистый лист. Относительно конкретного периода времени. Поэтому она восприняла мой рассказ, как вполне обычную вещь. К нашему счастью, девушка не местная. Она приехала из какой-то деревни… Черт… Говорила название, простите, не запомнил. Здесь живет в общежитии, работает в товарной конторе на станции. Это очень большой плюс. Нам хотя бы не пришлось объясняться с ее близкими.
— Я должен с ней поговорить.
— Конечно. Толик, попроси Анну Борисовну присоединиться к нам. Вы, кстати, лейтенант, вовремя пришли. Анна уже собирается вернуться в общежитие.
Через пару минут в столовую вошла Аня. Она выглядела… обычной. Ни следов испуга, ни растерянности. Чистое, умытое лицо, аккуратно заплетенная коса. Увидев меня, она смущенно улыбнулась.
— Здравствуйте, Иван Сергеевич. Павел Игнатьевич все рассказал. Спасибо вам огромное. Я не знаю, что бы со мной было…
— Пустяки, — отмахнулся я. — Главное, что ты в порядке. Собираешься уходить?
— Да, уже собралась. Мне нужно в общежитие.
— Давай провожу, — предложил я, вставая со стула. Это был идеальный предлог, чтобы поговорить с ней наедине. Правда, насчет Скипетра тогда не получится ничего узнать, но Профессор никуда не денется. К нему можно и завтра наведаться.
Мы распрощались с Павлом Игнатьевичем и вышли на улицу. Первые несколько минут шли молча. Аня нервно теребила краешек своей кофты и, по-моему, сильно нервничала.
— Анна, — начал я осторожно, когда мы свернули на соседнюю улицу. — Ты помнишь, мы с тобой встретились в первый раз…
— Нет… — Перебила меня девчонка. — Не помню этого. Павел Игнатьевич сказал, что вы нашли меня возле своего общежития.
— Общежитие было позже. А сначала мы совершенно случайно столкнулись на кладбище… Черт… Звучит как-то странно, да? Ну не в этом суть. Мы встретились, ты сидела на лавочке и плакала. Из-за парня. Помнишь?
Аня отвернулась в сторону, будто ее внимание что-то отвлекло. Но я успел заметить, как в глазах девушки мелькнула паника, которую она тут же попыталась скрыть.
— Нет… У меня нет парня. Вы, наверное, с кем-то другим меня спутали. И той встречи я тоже не помню.
Она врала. Врала отчаянно и неумело. Хотя бы потому, что, если бы Аня не помнила нашу встречу на кладбище, то не узнала бы меня. Да, имя спасителя ей сказал Профессор. Но моего лица она тогда знать не должна. А она знает. Значит, помнит. Значит, врет.
— Понимаю, — сказал я мягко. — Наверное, ошибся.
Больше не стал давить. По крайней мере, не сейчас. Девчонка и так много пережила по моей вине. Думаю, нужно просто попытаться с ней подружиться и тихонечко вызнать, чего она боится. А то, что Аня чего-то или кого-то боится, это сто процентов.
Да, у нее есть провал в памяти, касающийся недавних дней. Но он гораздо меньше, чем Анна хочет показать. Причем, есть ощущение, она боится именно того парня, о котором рассказывала на кладбище. Боится, что будут задавать вопросы о нем. Поэтому предпочла увеличить временной промежуток, который выпал из ее сознания.
— Вон, твоё общежитие. — Кивнул я с сторону трёхэтажного здания, а когда мы подошли к крыльцу, взял девчонку за руку и доверительно сказал, — Ты, пожалуйста, если вдруг захочешь поговорить или поделиться чем-то… Найди меня в отделе. Или в общежитии. Семейное, на улице Советской. Просто пойми, с тобой произошло что-то нехорошее. На тебя мог напасть кто-то…
— Или я сама упала в темноте и поранилась. — Снова перебила меня девчонка. Она будто категорически не хотела верить в то, что случившееся с ней было чьим-то злым умыслом.
Расставшись с Аней, я посмотрел на часы. Было уже около десяти. Самое время отправляться на позицию.
Капустин жил в тихом, патриархальном районе, в самом центре, прямо за парком, располагавшемся возле дворцы культуры. Его дом, аккуратный, под шиферной крышей, с палисадником, где росли георгины, был похож на своего хозяина — подчеркнуто правильный и невыразительный.
Я огляделся по сторонам. Нужно было выбрать подходящую для слежки точку. К счастью, прямо напротив дома Капустина, находились несколько старых сараев, практически разрушенных. Так понимаю, их начали сносить, но еще ее успели довести дело до конца. А соответственно, какого там только хлама не было.
Из-за груды старых досок и ржавых бочек открывался идеальный вид на калитку и на единственное окно, в котором горел свет. Вероятно, это была кухня или зал. Крыльцо с выбранной мной позиции тоже было видно отлично. По идее, если Капустин куда-нибудь отправится, я обязательно это увижу.
Началось самое скучное — ожидание. Час. Два. В окне периодически мелькала тень, а значит, Капустин был дома.
Насколько мне известно, капитан не женат. Эту информацию я тактично выяснил у Иваныча, когда уходил из общаги. Комендант оказался полезным источником информации. Он рассказал, что старший участковый родился и вырос в N-ске, но уезжал в соседнюю область сразу после армии. Там и устроился в милицию. Вернулся обратно буквально около пяти лет назад. Семьёй так и не обзавёлся. Соответственно, кроме старшего участкового по дому шляться больше некому.
Я съел пару кусков хлеба, которые прихватил с собой, запил кефиром. На улице окончательно стемнело. Ночь была прохладной, и я пожалел, что не надел что-то потеплее. Нарядился опять в противный костюм.
Мысли крутились вокруг карандаша, Ани, Капустина…
Примерно в полночь свет в окне погас. Я напрягся. Значит, капитан ложится спать. Или… готовится к выходу?
Прошло еще полчаса. Улица погрузилась в сонную тишину, прерываемую лишь редким лаем собак. И тут я увидел Его.
На коньке крыши дома Капустина, четко вырисовываясь на фоне бледной луны, сидел тот самый ворон. Он выглядел неестественно неподвиженым, как изваяние. Его голова была повернута в мою сторону, и мне снова почудилось, что он смотрит прямо на меня, сквозь темноту и расстояние.
Сердце заколотилось чаще. Я замер, стараясь не шелохнуться. Птица просидела так минут пять, а затем бесшумно взмахнула крыльями и спикировала во двор Капустина, скрывшись из виду.
И почти сразу же дверь дома тихо открылась, на порог вышел капитан. Он был одет не в форму, а в темные, невзрачные штаны и куртку. В руках держал нечто, похожее на сверток или небольшой мешок.
Капустин огляделся, повернул голову в сторону моего укрытия. Мне показалось, что его взгляд на секунду задержался на груде досок, за которой я прятался. Меня это немного напрягло. Неужели заметил?
К счастью, капитан, похоже, просто пытался понять, не шатается ли кто-нибудь по улице, потому что, отвернувшись от меня, он так же, почти минуту пялился в другую сторону.
Затем, не торопясь вышел за калитку, накинул крючок и уже после этого быстрым, уверенным шагом направился по улице в сторону железной дороги. По крайней мере, чисто теоретически, улица, на которой мы находились, вела именно туда.
Я ринулся за ним, стараясь держаться в тени заборов. Первые пять минут все шло относительно гладко. Капустин топал вперед, назад не оглядывался. Я, прижимаясь к стенам домов и заборам, крался следом, чувствовуя себя героем шпионского боевика.
Но я был бы не я, если бы со мной что-нибудь не начало происходить.
Только приготовился перебежать вслед за Капустином на другую сторону улицы, как из-за угла появилась парочка. Мужчина и женщина, явно навеселе, шли, обнявшись и громко распевая песню Антонова «Анастасия». Песня, конечно, меня порадовала, всегда ее любил, а вот наличие свидетелей — не очень.
Капустин парочку тоже заметил. Он, не меняя темпа, сразу свернул в ближайший переулок. Похоже, капитан не меньше моего хотел избежать любых встреч с кем-либо. А вот я не успел.
— Опа! — крикнул парень, увидев меня. — А ты чё тут как шпиён крадёшься? Девушку караулишь?
— Нет, — буркнул я, пытаясь проскочить мимо.
— Парень, у тебя винишка, случайно, не найдется? — не унималась спутница мужика, схватив меня за рукав. — Мы, понимаешь, празднуем! Получили комнату в общежитии! Теперь мы почти как муж и жена!
— Поздравляю, — ответил я, пытаясь высвободить руку и не упустить из вида, куда скрылся Капустин. — Но у меня ничего нет.
— Жадный! — обидчиво сказал мужик. — Видишь, Людка, жадный какой! Наш праздник испортил! Нет, ну что за люди нынче пошли…
Я, не дожидаясь ответа Людки, сильнее дёрнул руку, освобождая рукав, и тут же рванул в переулок. Сердце бешено колотилось. Слава богу, в темноте успел разглядеть удаляющуюся тень Капустина. Он уже выходил на следующую улицу.
Я ускорился, но мои злоключения на этом не закончились. Капустин на перекрестке свернул за угол. Я подождал минуту и тоже сверну. Но… В тот же момент почти лоб в лоб чуть не врезался в троих мужчин с красными повязками народных дружинников.
— Стойте, гражданин! Поздно гуляете! — строго окликнул меня один из них, дородный мужчина с усами. — Предъявите документики!
— Товарищи, у меня служебная необходимость! — попытался я объяснить ситуацию и заодно обойти этих энтузиастов общественного порядка.
Фигура Капустина почти полностью скрылась в темноте, поэтому я понимал, еще две-три минуты, и мне его уже не догнать.
— Все вы по служебной! — не поверил второй дружинник. — А на деле — хулиганить идете. Документы!
Я раздражённо сунул руку в карман и вытащил оттуда удостоверение. Наученный горьким опытом теперь всегда таскал его с собой.
— Вот, — Сунул «корочку» под нос каждому дружиннику.
Тот, что с усами, щурясь, посветил на удостоверение фонариком. Его лицо вытянулось.
— Опа… Лейтенант Петров. Извиняюсь, товарищ лейтенант. Мы же… по долгу службы.
— Извиняю… — сквозь зубы пробормотал я, пряча документ. — Вы свою работу делаете. А теперь мне пора, у меня действительно служба.
Не дожидаясь ответа, я рванул вперед, туда, где последний раз видел Капустина. Но было уже поздно. Улица оказалась пуста. Я потерял капитана из виду, он растворился в ночи, как призрак.
Разочарованно ругнувшись, я прислонился к холодной кирпичной стене дома. Следствие снова зашло в тупик.