У рифов Армагеддона

I Центр Теллесберга и предгорья Хариз, недалеко от Ротара, Королевство Черис

— Ваше Высочество, я не думаю, что это такая уж хорошая идея, — сказал лейтенант Фалкан. — На самом деле, я думаю, что это очень плохая идея.

Кронпринц Кайлеб посмотрел на своего главного телохранителя и поднял одну бровь. Это было выражение его отца, в котором он практиковался уже в течение некоторого времени. К сожалению, похоже, оно не давало того же эффекта, когда его использовал Кайлеб.

— Это очень хорошо для вас, что вы так посмотрели на меня, — сказал ему Фалкан. — Вы ведь не тот, кто должен будет объяснить королю, что случилось с его наследником, если случится что-то плохое. А при моей удаче, как только я отпущу вас с глаз моих, что-то случится.

— Арнальд, это всего лишь охота, — терпеливо сказал Кайлеб, передав свою солдатскую куртку Галвину Дейкину, своему камердинеру. — Если я возьму с собой огромное грохочущее стадо телохранителей, как я буду охотиться?

— А если окажется, что кто-то склонен поохотиться на вас? Вы же знаете, что в последнее время всё немного тревожно. И, как я видел в последний раз, на Сэйфхолде было несколько человек, которые не лелеяли особо тёплых чувств к тому, что касалось вашего дома.

Арнальд Фалкан, младший сын графа Шарпсета, был всего лишь на девять лет старше самого Кайлеба. Также он был офицером Королевской Черисийской Морской Пехоты, а по традиции ответственность за безопасность наследника престола несли морские пехотинцы, а не Королевская Гвардия. Это означало, что для выполнения его обязанностей молодой Фалкан был выбран точно не наугад. Это также означало, что он очень серьёзно не позволял своей молодости сдерживать себя в ответственности за то, чтобы сохранить живым наследника черисийского престола, и Кайлеб ненавидел, когда он прибегал к нечестным трюкам вроде логики.

— Они должны знать, где я был, для начала, — сказал Кайлеб. — И я не сказал, что совсем не желаю брать с собой телохранителей, я просто не вижу причин тащить весь отряд на холмы менее чем в двадцати милях от Теллесберга.

— Понимаю. И насколько велика часть отряда, о которой вы думали?

— Ну…

— Это то, о чём я думал. — Лейтенант Фалкан сложил руки и прислонился широкими плечами к стене просторной, покрашенной в синий цвет гостиной своего принца, и Кайлеб был почти уверен, что услышал согласное фырканье Дейкина, когда камердинер вышел из комнаты.

— Самое меньшее, на что я соглашусь — это минимум пять человек, — объявил Фалкан.

— Пять? — Кайлеб уставился на него. — Нам не нужно будет противостоять полку, Арнальд! Если только ты не думаешь, что Нарман или Гектор могут протащить целую армию мимо Флота.

— Пять, — твёрдо повторил Фалкан. — Плюс я. Любое количество меньше этого, и вы не пойдёте вовсе.

— Если я не ошибаюсь, я — принц в этой комнате, — сказал Кайлеб немного жалобно.

— И я боюсь, что у принцев на самом деле меньше свободы, чем у многих других людей. — Фалкан улыбнулся с искренним сочувствием. — Но, как я и говорю, я не собираюсь встречаться с вашим отцом и признаваться, что я позволил чему-то случиться с вами.

Кайлеб смотрел бунтарски, но это никак не отразилось во взгляде Фалкана. Лейтенант просто смотрел в ответ, терпеливо ожидая, пока здравый смысл и ответственность его юного, иногда капризного подопечного успеют всплыть на поверхность.

— Хорошо, — наконец вздохнул Кайлеб. — Но только пять, — бодро добавил он.

— Конечно, Ваше Высочество, — пробормотал лейтенант Фалкан, склоняясь в вежливой покорности.

— Прошу прощения, Ваше Высочество, — сказал лейтенант Фалкан на следующий день, когда кронпринц, Фалкан и пять морпехов-телохранителей ехали по долине реки зимним утром, которое постепенно двигалось к полудню.

Так близко к экватору, погода всё ещё была довольно тёплой, несмотря на начавшийся сезон, и лейтенант вспотел в душном объятии своей кирасы. Однако, не это было причиной его кислого выражения. Оно являлось следствием того, что маленький городишко Ротар, процветающий сельский посёлок в восемнадцати милях от Теллесберга, находился в двухстах ярдах позади них… наряду с местным мэром, который только что закончил отвечать на вопросы принца Кайлеба.

— Да, Арнальд?

— Мне просто пришло в голову, что здесь, похоже, произошло небольшое недопонимание в общении. Если, конечно, вы никогда не упоминали при мне о том, куда точно вы хотели поехать охотиться, и я просто забыл.

— Что? — Кайлеб обернулся в седле и посмотрел на офицера морской пехоты большими, бесхитростными глазами. — Разве я забыл тебе сказать?

— Я сомневаюсь в этом, — мрачно сказал Фалкан, и губы Кайлеба дёрнулись, когда он мужественно подавил улыбку.

Кронпринц, решил Фалкан, унаследовал каждый кусочек таланта своего отца к нарушению правил. Он заставил Фалкана настолько ввязаться в спор, что пока они спорили о количестве телохранителей, лейтенант совершенно забыл расспросить о месте предполагаемой охоты.

— Ты же действительно не думаешь, что я сознательно не сказал тебе? — спросил Кайлеб, искусно изобразив обиду, и Фалкан фыркнул.

— Это именно то, что я думаю, Ваше Высочество. И я наполовину склонен повернуть назад всю эту экспедицию.

— Я не думаю, что мы это сделаем, — сказал Кайлеб, и ментальные уши Фалкана дёрнулись при этом тонком, но явном изменении тона. Он посмотрел на принца, и Кайлеб невозмутимо оглянулся. — Эта хлещущая ящерица уже убила двух фермеров, Арнальд, у неё теперь есть вкус к человеческой плоти, и всё больше и больше людей будут выходить и работать на полях в течение следующих нескольких пятидневок. Это только вопрос времени, прежде чем она сцапает ещё одного… или ребёнка. Я не допущу, чтобы это случилось.

— Ваше Высочество, я не могу спорить с этим желанием, — сказал Фалкан, и его собственный тон и выражение были одинаково рассудительны. — Но позволить вам лично охотиться на что-то подобное пешком входит в категорию неприемлемых рисков.

Кайлеб на мгновение отвёл взгляд, позволив своим глазам обвести предгорья, ведущие к скалистому хребту Черис. Тёмно-зелёные иглы высоких, стройных сосен двигались беспокойно, рябью, как смолистые волны, под лаской сильного южного ветра, а на южном горизонте постепенно нарастали нагромождения грозовых туч с белым верхом и тёмным низом.

Глядя назад на запад, в направлении Теллесберга, зелёные и коричневые лоскуты процветающих ферм простирались по более низким склонам; над ними на восток, горы возвышались только выше. Здесь уже было заметно прохладнее, чем в столице, и это становилось всё более заметным, когда они поднимались выше в горы. Действительно, снег на некоторых высоких пиках над ними лежал круглый год, и высоко над головой он увидел округлые формы виверны, терпеливо скользящей в термальных потоках, ожидая, пока какой-нибудь неосторожный кролик или таящаяся ящерица предложит себя в качестве завтрака.

Это был прекрасный день, и он вдохнул глубокий, свежий порыв воздуха. Воздух Черис, земли, на службу которой он родился. Он позволил этому осознанию заполнить свои мысли, когда воздух заполнил его лёгкие, затем снова посмотрел на лейтенанта.

— Помнишь, как мой отец чуть не потерял ногу?

— Он был почти таким же молодым и глупым, каким были и вы в своё время, я так понимаю, — ответил Фалкан, вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос.

— Может быть, так и есть, — признал Кайлеб. — Но, как бы то ни было, этого не случилось, потому что он убегал от своих обязанностей к своим подданным. И сегодня в Теллесберге есть, по крайней мере, дюжина детей, у которых есть отцы, потому что мой отец помнил об этих обязанностях. — Кронпринц пожал плечами. — Я признаю, что я не рассказал тебе о хлещущей ящерице, потому что я сам хочу заняться этим. Это не отменяет того факта, что охота на неё — или, по крайней мере, наблюдение за тем, как она будет затравлена, — это моя обязанность. И в этом случае, я думаю, отец поддержал бы меня.

— После того, как он распорядился вас выпороть, — проворчал Фалкан.

— Вероятно. — Кайлеб усмехнулся. — Я становлюсь немного старым для такого рода вещей, но, если ты расскажешь ему о том, как я пустил пыль тебе в глаза, он, вероятно, был бы немного расстроен из-за меня. Согласись, что теперь, когда я здесь, я не должен разворачиваться, поджав хвост.

— Он также не был бы слишком доволен мной за то, я позволил вам пускать пыль мне в глаза, — мрачно заметил Фалкан. Затем он вздохнул.

— Очень хорошо, Ваше Высочество. Мы здесь, вы обманули меня, и я не собираюсь тащить вас домой, сопротивляющегося и кричащего, но с этого момента вы подчиняетесь моим приказами. Я не собираюсь терять Вас из-за хлещущей ящерицы, или из-за других каких-нибудь треклятых вещей, поэтому, если я скажу Вам убираться к чёрту с дороги, Вы убираетесь к чёрту с дороги. — Он покачал головой, когда принц попытался открыть рот. — Я не собираюсь говорить вам, что вы не можете охотиться на неё или как делать это. Но вы не будете искать несчастные случаи — типа ходьбы по каким-нибудь зарослям за раненными ящерицами, например. Ясно?

— Ясно, — согласился Кайлеб через мгновение.

— Хорошо. — Фалкан покачал головой. — И, только для протокола, Ваше Высочество, с сегодняшнего момента я хочу знать, на что вы охотитесь, а не только где и когда.

— О, конечно! — добродетельно пообещал Кайлеб.

Хотя Кайлеб мог ввести его в заблуждение, чтобы добраться сюда, в первую очередь Фалкан должен был признать, что кронпринц был в своей стихии, когда они осторожно продвигались по горному склону. Даже сейчас учителя Кайлеба прилагали все усилия, стараясь обратить его внимание на его книги. Когда он был моложе, эта задача была почти невыполнимой, но королевские охотники и учителя фехтования не могли бы желать более внимательного ученика. И как бы много не хотел Фалкан, желая увидеть, как кто-то другой — любой другой, на самом деле — охотится на эту конкретную хлещущую ящерицу, принц выказывал как минимум толику здравого смысла.

Хлещущие ящерицы были одним из наиболее страшных наземных хищников Сэйфхолда. Полностью зрелая горная хлещущая ящерица могла достигать целых четырнадцати футов в длину, из которых не более четырёх футов приходилось на хвост. Их длинные морды были снабжены острыми треугольными зубами — двумя полными рядами из них, сверху и снизу — которые могли пробить даже самую плотно сотканную кольчугу, а их длиннопалые лапы могли похвастаться когтями длиной целых пять дюймов. Они были быстрыми, скверно-характерными, территориальными и бесстрашными. К счастью, «бесстрашная» часть была, по крайней мере частично, результатом того, что они были довольно близки к безмозглости. Хлещущая ящерица могла схватить всё, что движется, если не считать одного из великих драконов, но она никогда не слышала о чем-то таком далёком, как осторожность.

Кайлеб знал всё это по крайней мере так же хорошо, как и Фалкан, и прилагал лишь небольшие усилия, чтобы преследовать свою добычу. В конце концов, зачем искать проблем с хлещущей ящерицей, когда он может рассчитывать на то, что она сама придёт посмотреть на него? Фалкан не задумывался много о логике, присущей этому подходу, но понимал её. И, если честно, он также признал, что принц Кайлеб был более ловким с копьями на ящериц, которые они все несли, чем любой из его телохранителей. Лейтенант тоже не особо думал об этом, но он знал, что это правда.

Кронпринц в настоящий момент свистел — громко, немелодичный и фальшиво — поскольку они блуждали, насколько это было очевидно, в сердце ареала обитания хлещущей ящерицы. Они шли пешком, и Фалкан предположил, что он должен хотя бы быть благодарным, что Кайлеб не пел. Король Хааральд имел превосходный певческий голос — глубокий, резонирующий бас, хорошо подходящий к традиционным черисийским морским напевам — но Кайлеб не мог долго удерживать мелодию в кошеле своего невода. Что, к сожалению, не мешало ему пытаться делать это при любой возможности.

Никто из телохранителей тоже не старался быть особенно тихим. Все они, и принц в том числе, находились, однако, как можно дальше от любого подлеска. К счастью, тень под высокими, прямолинейными стволами сосен, сбегающая с высоких склонов, заглушила большую часть запутанной проволочной лозы и шокового дерева, которые образовали все непроходимые заросли ниже в предгорьях. Это дало им — и хлещущей ящерице — довольно длинные, относительно ничем не заслоняемые области видимости. И если предположить, что отчёты местных фермеров о последних повадках хлещущей ящерицы были точными, то они должны быть…

Внезапный, леденящий кровь крик вырвался из леса со склонов над ними.

Никто из тех, кто однажды слышал взбешённую хлещущую ящерицу, никогда бы не спутал её боевой крик с чем-нибудь другим. Высокий воющий свист каким-то образом всё ещё звучал подобно разорванному холсту паруса, порванному внезапным штормом. Это был голос чистой, дистиллированной ярости, изданный в яростном вызове, и вся охотничья партия повернулась к этому звуку, когда широкая низкорослая тварь, которая издала его, вырвалась из леса позади них.

«В конце концов, это не полностью зрелая хлещущая ящерица», — заметил уголок сознания Фалкана, когда он вытолкнул перед собой восьмифутовое копьё для охоты на ящериц. Эта была едва одиннадцать футов от кончика рыла до кончика хвоста, но все шесть ног яростно взбрыкивали, пока она разъяряла себя, зияющая пасть широко расстилалась, чтобы показать все четыре ряда влажно блестящих клыков.

Лейтенант всё ещё боролся со своим копьём, когда принц Кайлеб снова закричал на разъяряющуюся ящерицу. Крик принца был столь же непристойным, сколь и громким, обвиняя мать существа в некоторых физически невозможных действиях, но содержание было менее важным, чем громкость. Хотя хлещущая ящерица не должна была ничего слышать сквозь яростный грохот её собственного рёва, она, очевидно, хорошо расслышала Кайлеба. И, в целеустремлённой, своего рода территориальной ярости, она распознала возвышенный голос ничтожного встречного вызова.

Фалкан выругался ещё более непристойнее, чем Кайлеб, поскольку траектория мчащегося хищника немного изменилась. Он прогрохотал прямо к Кайлебу, так же быстро, или ещё быстрее, чем любой скачущий конь, и ни один из телохранителей принца не был в состоянии перехватить его.

Это, конечно же, было именно тем, чего добивался кронпринц.

Кайлеб повернул своё тело почти под прямым углом к ​​атакующей хлещущей ящерице. Длинный, широкий листовидный наконечник его копья опустился с точностью сиддамаркского копейщика, его правая нога немного придвинулась к ящерице, а его левая нога отодвинулась назад и упёрлась в древко его копья, чтобы подпереть его. Всё это произошло почти мгновенно, с инстинктивной мышечной памятью фехтовальщика и отточенным совершенством формы, которую был бы горд увидеть любой из наставников принца учивших его охотиться. Потом ящерица атаковала его.

Толстая короткая шея существа вытянулась вперёд, белые внутренности раскрытого рта и зияющая глотка резко контрастировали с тёмным серо-зелёным цветом его зимней шкуры, когда его челюсти добрались до безрассудного врага, который осмелился вторгнуться на его территорию. А затем громовой вопль его вызова превратился в пронзительный вопль тоски, когда острый как бритва наконечник копья принца безошибочно ударил в основание его горла.

Двадцатидюймовый наконечник вонзился в центр его груди, и собственная мчащаяся масса животного забила заострённое лезвие до упора, с силой, которую не смогла бы достичь человеческая рука. Толстая восемнадцатидюймовая перекладина, расположенная на фут ниже основания наконечника копья, предотвратила соскальзывание этого же веса дальше по древку и не позволяла достигнуть Кайлеба. Сила удара почти вывела принца из равновесия, несмотря на его безупречную стойку и жёсткую позицию, но этого не произошло, и визг ящерицы превратился в удушливый хрип, когда остриё копья проникло прямо в её сердце.

Ящерица забилась, извиваясь и захлёбываясь в агонии, кровь фонтанировала из открытого рта и ноздрей. Её предсмертные судороги почти смогли довести до конца то, что не смогла сделать сила её атаки, сотрясая кронпринца, как одна из портовых собак, трясущих пауко-крысу. Она могла бы ещё убить Кайлеба одним ударом одного из своих массивных когтей на передних лапах, но принц прильнул к древку копья, используя его, чтобы отбиваться от половины тонны смертельно раненной ярости.

Лейтенанту Фалкану показалось, что это займёт целую вечность, но на самом деле это не могло длиться так долго. Крики ящерицы превратились в булькающие стоны, её безумное трепетание замедлилось, а затем, с последним, почти жалобным стоном, она свалилась и превратилась в дёргающуюся кучу.

— Шань-вэй её забери! — самый низкорослый из мужчин, лежащих на животах на вершине хребта, зарычал в отвращении. — Почему эта проклятая ящерица не справилась со своей работой?

— На это по-настоящему не было особых шансов, сэр, — сухо заметил его заместитель. — Это была самая отличная работа из всех, что я когда-либо видел.

— Конечно, не было, — саркастически признал лидер. — И всё же я мог на это надеяться, разве нет?

Его подчинённый просто кивнул.

— Что ж, — вздохнул лидер через мгновение, — я полагаю, это просто означает, что нам придётся сделать это сложным путём, в конце концов.

— Итак, — сказал Арнальд Фалкан, глядя на своего кронпринца через всё ещё содрогающуюся тушу ящерицы, — это было безусловно захватывающе, не так ли?

Ответный смех Кайлеба был энергичным, несмотря на не вполне одобряющий тон его главного телохранителя. Затем принц упёрся одной ногой в плечо ящерицы, схватил копьё обеими руками, согнул спину и захрюкал от усилия, вытаскивая длинный, смертоносный наконечник.

— Вообще-то так и было, — согласился он, начав отчищать кровь с копья, вытирая его о близлежащий низкорослый вереск.

— Я рад, что вам понравилось, — сказал Фалкан карательным тоном, и Кайлеб ухмыльнулся ему. Лейтенант ответил сердитым взглядом, но, несмотря на все его старания, его собственная усмешка просочилась наружу. Он начал говорить что-то ещё, потом покачал головой и вместо этого посмотрел на одного из своих подчинённых.

— Пейтер.

— Да, сэр? — Сержант Пейтер Фейркастер ответил решительно, хотя он не мог подавить собственную улыбку. Все телохранители принца могли сожалеть о том, как настойчивость их подопечного в таких вещах осложняла их собственные обязанности, но у них не было никаких сомнений в том, что было больше удовлетворения защищать того, кто не боялся своей тени.

— Возьмите с собой кого-нибудь и идите за лошадьми. И пошлите кого-нибудь передать сообщение в Ротар. Прикажите мэру послать повозку, чтобы утащить это… — он ткнул ящерицу носком сапога, — вместе с нами. Я уверен, — он мило улыбнулся принцу, — что Его Величество будет очарован, когда увидит, на какого вида маленькую дичь охотился принц сегодняшним утром.

— Ах, это удар ниже пояса, Арнальд! — признал Кайлеб, поднимая руку в жесте, который судья использует для обозначения касания в тренировочном матче.

— Я знаю, Ваше Высочество, — согласился Фалкан, в то время как остальные телохранители принца хмыкнули с привилегией доверенных вассалов.

— Луис, — сказал Фейркастер, указывая на одного из других солдат. — Ты и Сигман.

— Так точно, сержант. — Глубокий горный акцент Луиса Фармэна был более выраженным, чем обычно, и продолжая улыбался, он коснулся левого плеча правой рукой в приветствии и дёрнул головой в сторону Сигмана Оэрмастера. — Мы сделаем это.

Он и Оэрмастер передали свои копья Фронцу Димитрию; затем они вдвоём поспешили вслед за Фейркастером, оставив Димитрия и капрала Жака Драгонера с Фалканом и принцем.

— Вот это очень кстати, — пробормотал низкорослый человек на хребте в гораздо более удовлетворённых тонах.

— Это меня полностью устраивает, сэр, — сдержанно согласился его заместитель. У черисийских морских пехотинцев была заслуженная репутация, и они не были бы назначены королевскими телохранителями за их доброту и застенчивость.

— Что же… — сказал лидер через мгновение, — я полагаю, лучше нам с этим покончить. И, по крайней мере, у нас есть основа, с которой мы можем работать.

Он и его люди следили за отрядом принца с тех пор, как он покинул Ротар, и, хотя он предпочёл бы, чтобы ящерица выполнила всю работу за них, возможности, предлагаемые данной местностью, были очевидны его опытному глазу.

— Начнём. И помните… — Он впился взглядом в остальных своих людей. — …я лично перережу глотку любому, кто издаст хоть один звук, пока арбалетчики не выйдут на позиции.

Головы кивнули, и ещё одиннадцать человек, все в одинаковых серо-коричневых и зелёных одеждах, двое из которых были вооружены арбалетами, поднялись на ноги за ним и его сержантом.

— Просто из любопытства, Ваше Высочество, — спросил лейтенант Фалкан, шагая вдоль вытянутого тела хлещущей ящерицы, — как вы услышали об этом?

— Услышал об этом? — повторил Кайлеб, подняв брови, и Фалкан пожал плечами.

— Как правило, дворцовые сплетни распространяются быстрее, чем верховой пожар в сосновом лесу, — сказал он. — Однако, в этом случае я не слышал даже шёпота об этой твари. — Он ткнул пальцем в мёртвую ящерицу. — Вот почему вы смогли провести эту небольшую экспедицию мимо меня. Мне просто интересно, как вы успели услышать об этом раньше всех?

— Я действительно не помню, — признался Кайлеб, подумав несколько секунд. Он почесал одну бровь, глубокомысленно нахмурившись. — Я думаю, что это, возможно, было от Тимана, но я точно не уверен в этом.

— Тиман знал бы об этом, если бы кто-нибудь это знал, — подтвердил Фалкан. Тиман Гринхилл, бывший одним из старших охотников короля Хааральда на протяжении восемнадцати лет, был главным охотником-наставником Кайлеба, поскольку хромая нога короля помешала ему самому выполнить эту роль.

— У него есть способ услышать о таких вещах, как это, — согласился Кайлеб. — И он…

— Пригнитесь, Ваше Высочество!

Голова Арнальда Фалкана резко дёрнулась, когда голос, которого он никогда раньше в своей жизни не слышал, выкрикнул это предупреждение из трёх слов.

Низкорослый человек повернулся в шоке от глубокого, мощного голоса, крикнувшего сзади него.

Он и его люди оказались на расстоянии меньше пятидесяти ярдов от их предполагаемой добычи. Толстый ковёр из сосновых игл заглушил любой звук, который могли издать их ноги, а крутое обрывистое русло пересыхающего сезонного ручья обеспечило прикрытие для их подхода. Два его арбалетчика только что заняли позицию для стрельбы, укрепляя своё оружия на приподнятом уступе русла и терпеливо ожидая, пока лейтенант морской пехоты освободит для них линию огня. Неудивительно, что каждый клочок внимания лидера в тот момент был сосредоточен на черисийском кронпринце и его трёх оставшихся телохранителях.

Именно поэтому он был совершенно не готов к тому, чтобы увидеть мужчину, двигающегося к нему по тому же ковру из сосновых игл с обнажённым мечом в руках.

Лейтенант Фалкан среагировал инстинктивно и тренированно, не задумываясь. Его правая рука сместилась к рукоятке его меча, но его левая рука протянулась одновременно. Он поймал кронпринца Кайлеба за край куртки и жестоко дёрнул.

Внезапный рывок стал для Кайлеба полной неожиданностью. Он не сумел удержать и упал, неуклюже развалившись… точно в тот момент, когда арбалетный болт просвистел сквозь место, которое он занимал мгновением раньше.

Этот болт пролетел мимо Фалкана не больше, чем в шести дюймах, но второй болт врезался в грудь Жака Драгонера. Капрал рухнул назад без единого крика, и клинок лейтенанта зашипел, выходя из своих ножен.

Фронц Димитрий отбросил в сторону копья на ящериц, которые он держал в руках, и выхватил свой собственный матросский тесак почти так же быстро, как меч Фалкана покинул ножны. Два выживших морпеха, всё ещё реагирующие неосознанно, переместились, чтобы встать между принцем и очевидным источником атаки.

У командира наёмных убийц было время выхватить свой меч перед тем, как вмешавшийся сумасшедший спустился к нему вниз в сухое русло.

— Закончите работу! — крикнул лидер своему заместителю. — Я разберусь с этим ублюдком!

Его подчинённый даже не колебался. Репутация командира как мастера-фехтовальщика была вполне заслуженной. Это также было одной из причин, по которой его выбрали для этой миссии, и заместитель поднялся из ручья на стороне, наиболее близкой к черисийцам.

— Пошли! — рявкнул он.

Фалкан злобно выругался, когда, по крайней мере десять человек появились словно из-под земли. Двое из них несли арбалеты, но все остальные держали мечи, а арбалетчики бросили своё неуклюжее, медленно стреляющее оружие и потянулись к своим мечам.

— Бегите, Высочество! — крикнул лейтенант, почувствовав, как Кайлеб поднимается на ноги позади него.

— Да пошёл ты! — плюнул назад кронпринц, и сталь заскрипела, когда он вытащил свой клинок.

— Чёрт побери, Кайлеб, беги! — взревел Фалкан, и тогда атакующие напали на них.

Лидер убийц был уверен в своём мастерстве, но где-то внутри него раздался слабый предупреждающий звоночек, как только он отметил необычную стойку своего противника. Таинственный новичок держал рукоять своего оружия обеими руками, чуть выше уровня глаз, с одной ногой, выставленной вперёд, и всё его тело было повёрнуто под небольшим углом.

Это не было похоже ни на одну стойку, которую убийца когда-либо видел, но у него не было времени анализировать её. Не в момент, когда зависшее оружие прошипело вперёд подобное стальному разряду молнии.

Чистая, сверкающая быстрота удара заставила убийцу врасплох, но он был так же хорош, как утверждала его репутация. Ему удалось подставить свой собственный меч, несмотря на скорость противника, хотя он никогда не сталкивался с атакой подобной этой.

Это не помогло.

Его глаза на одно мгновение расширились в шокирующем недоверии, когда клинок пришельца начисто срезало его собственный, а затем его голова отскочила от плеч.

Арнальд Фалкан отчаянно парировал, когда первый меч обрушился на него. Сталь оцарапала сталь с уродливым лязгом, похожим на звук наковальни, и он отшатнулся, когда второй клинок потянулся к нему. Он услышал больше столкновений металла о металл и выругался в тихом отчаянии, когда понял, что Кайлеб вместо того, чтобы бежать, пока они с Димитрием пытались задержать убийц, образовал вместе с ними боевой порядок.

Только три вещи удержали кронпринца и обоих его морских пехотинцев в живых в течение следующих нескольких секунд. Первой была потребность двух арбалетчиков бросить одно оружие и взяться за другое, что замедлило их и оставило их немного сзади десяти других нападавших. Второй был тот факт, что все наёмные убийцы ожидали, что эти арбалеты справятся с этой задачей, без какой-либо необходимости драться потом врукопашную. Они были так же удивлены вмешательством таинственного незнакомца, как был удивлён Фалкан их собственной атакой, и их прорыв к принцу и его телохранителям был спонтанным, неорганизованным действием. Они не пошли все вместе в тщательно организованную атаку.

А третьей вещью было то, что Кайлеб проигнорировал приказ Фалкана бежать.

Наёмный убийца, первым достигший кронпринца, прыгнул к нему, взмахнув мечом только для того, чтобы осесть назад с рыдающим криком, когда Кайлеб сделал короткий и сильный выпад. Король Хааральд привёз учителя фехтования из Казнецова, что в Южном Харчонге, и, хотя Империя могла казаться приходящей в упадок, могла быть коррумпированной, и определённо невыносимо высокомерной, она по-прежнему могла похвастаться одними из наилучших инструкторов по оружию в мире. Мастер Домнек был, как минимум, таким же высокомерным, как любой стереотипный житель Харчонга, но он был таким же хорошим в своём ремесле, каким считал себя и… неумолимым надзирателем.

Большинство сэйфхолдийских мечников обучались в традициях старой школы, но Кайлебу преподавал некто, кто понимал, что мечи появились по какой-то причине. Его дикий, экономный выпад загнал фут стали в грудь противника, и он вернулся в защитную стойку, прежде чем его жертва упала на землю.

Второй наёмный убийца бросился на кронпринца, только чтобы свалиться — на этот раз с чуть булькающим стоном — так как второй удар Кайлеба пришёлся ему прямо в основание горла.

Фалкан был слишком занят двумя другими противниками, чтобы отвлекать своё внимание на помехи, но он мучительно осознавал, что убийцы концентрируют свои усилия на Кайлебе. Наличие этого факта было, пожалуй, единственной причиной, по которой Фалкан и Димитрий были всё ещё живы, но он не ожидал, что у него будет много шансов в схватке три к одному.

Но затем появилось что-то новое.

Заместитель лидера наёмных убийц услышал крик из-за спины и гадко ухмыльнулся на доказательства того, что его командир покончил с вмешавшимся выскочкой, который испортил их засаду. Но затем он услышал второй крик, отступил на пару шагов от путаницы клинков и тел вокруг черисийского принца и его превзойдённых числом телохранителей и повернулся, чтобы посмотреть назад, туда откуда он пришёл.

Он успел заметить лишь смятые тела двух своих арбалетчиков, а затем человек, который убил их обоих, закружил его в стальном вихре.

В отличие от своего покойного командира, у этого убийцы не было времени отметить что-то особенное в стойке своего противника. Он был слишком занят, умирая, потому что вновь прибывший легко провёл двуручный удар прямо через его лёгкие и сердце, вывернул запястья и освободил свой клинок, всё это в одном изящном движении и даже не прерывая шага.

Арнальд Фалкан дотянулся до одного из нападавших. Человек упал со стоном, выронив кинжал из ладони, когда его левая рука мягко опала, но теперь уже лейтенант вздрогнул от боли, когда меч прошёл через его собственную защиту и нанёс глубокую рану на левом бедре. Он пошатнулся, кое-как устояв на ногах, но его меч дрогнул, и ещё один клинок обрушился на него.

Он сумел отбить атаку в сторону, отведя меч атакующего влево, но это оставило его раскрытым справа, и он почувствовал, что к нему подбирается другой убийца.

И тот же момент этот убийца упал сам, умерев мгновенно, когда окровавленная стальная молния как молот ударила его по затылку около шеи, и разорвала его позвоночник.

Фалкан не стал терять времени, пытаясь понять, что только что произошло. Ещё оставались вооружённые люди, которые пытались убить его принца, и он воспользовался растерянностью от атаки незнакомца, чтобы покончить со своим раненым противником. Он услышал стон Димитрия за спиной, когда мертвец упал, и выругался, когда морпех тоже рухнул вниз, оставляю без прикрытия левый бок Кайлеба. Фалкан знал, что принц остался открытым, но раненый лейтенант был всё ещё слишком занят своим единственным оставшимся противником, чтобы предпринять что-то на этот счёт.

Кайлеб заметил, как Димитрий упал уголком глаза. Он знал, что это значит, и попытался повернуться лицом к человеку, который срубил его телохранителя. Но двое мужчин, уже нападавших на него, удвоили свои усилия, пригвождая его к месту. Ум принца был чист и холоден, как учил его мастер Домнек, но в щит этого внимания бился холодный ужас, когда он ждал, что убийца Димитрия возьмётся за него с фланга.

Но потом, внезапно, некто другой появился на его стороне. Тот, чей сверкающий клинок срезал двух противников, казалось, одним движением.

Трое оставшихся в живых потенциальных убийц внезапно осознали, что шансы каким-то таинственным образом стали равными. Они отступили, как будто по общему согласию, но, если они и намеревались прекратить атаку, они сделали это слишком поздно.

Кайлеб шагнул вперёд, делая выпад в кварте. Один из нападавших на него прикрылся спереди от ожесточённого удара его клинка, и незнакомец, который таинственным образом материализовался с его левой стороны, почти в тот же миг срубил ещё одну голову. Это был первый случай, про который Кайлеб действительно слышал, когда кто-то справился с этим одним единственным чистым ударом одной рукой — вне какой-то глупой героической баллады, по крайней мере — и единственный оставшийся убийца выглядел столь же впечатлённым, как и кронпринц. Он повернулся, чтобы сбежать, и Кайлеб восстанавливающий в этот момент позицию, был не в силах вмешаться, когда тот повернулся, чтобы дать дёру. Но меч незнакомца мелькнул с ослепительной скоростью, и убийца завизжал, поскольку его поджилки оказались аккуратно перерезаны.

Он рухнул, и незнакомец сделал шаг вперёд. Обутая нога пнула по тыльной стороне вооружённой руки раненого, вызвав новый крик, когда удар сломал мелкие кости. Убийца извернулся, его левая рука метнулась к рукоятке кинжала у него на бедре, и меч незнакомца снова мелькнул, разрывая сухожилия на его запястье.

Это было совершено за один удар сердца, а затем Кайлеб оказался лицом к лицу с незнакомцем, который только что спас его жизнь, отделённый от него всхлипывающим телом единственного оставшегося в живых атакующего.

— Мне пришло в голову, — сказал незнакомец со странным, глотающим акцентом, весело смотря удивительными сапфировыми глазами, — что вы, возможно, захотите задать этому человеку несколько вопросов о том, кто его послал, Ваше Высочество.

II Предгорья Хариз около Ротара, Королевство Черис

Кронпринц Кайлеб знал, что он пялится на своего совершенно непредвиденного спасителя, но ничего не мог с собой поделать. Вновь прибывший не был похож ни на кого из тех, кого он видел до этого. Его цвет лица был бледнее, чем у отца Пейтира Уилсинна, и Кайлеб никогда не видел глаз такого глубокого тёмно-синего цвета. К тому же цвет лица отца Пейтира и серые глаза сопровождались непослушной копной ярко-рыжих волос, а волосы у этого мужчины были такими же тёмными, как у Кайлеба. И он был выше, чем Кайлеб, на целых два дюйма.

Он был также невероятно красив, несмотря на тонкий, белый шрам, который пересекал его правую щеку. В некотором смысле, его черты были почти женоподобными, несмотря на свирепо навощённые усы и аккуратную кинжальную бородку, но это, а в особенности пиратски выглядящий шрам, только придавало его лицу некоторый экзотичный оттенок. В общем и целом — очень впечатляющий персонаж, из тех, кто появляется в пресловутую последнюю секунду.

Это, конечно же, ставило вопрос о том, как он смог это сделать. Кайлеб, возможно, не был самым начитанным учеником, с которым когда-либо сталкивались его наставники, но он хорошо знал основополагающую логику, историю и управление государством, а его отец лично взял на себя его обучение необходимости быть недоверчивым, как того требовалось любому главе государства. Хотя он прекрасно понимал, что совпадения действительно случались, он также осознавал, что некоторые «совпадения» бывали подстроены. Особенно, когда ответственные за них люди занимались подковерной борьбой с самыми высокими ставками, какие только можно себе представить.

— Надеюсь, вы извините меня за то, что я указываю вам на это, — сказал принц, не очищая и не вкладывая в ножны свой клинок, — но у вас похоже есть определённое преимущество. Вы знаете кто я, но я не имею понятия кто вы, сэр.

— Что, несомненно, должно казаться очень подозрительным в данных обстоятельствах, Ваше Высочество, — заметил незнакомец с улыбкой и слегка поклонился. — Меня зовут Мерлин, принц Кайлеб, Мерлин Атравес, и причина, по которой эти обстоятельства выглядят подозрительными состоит в том, что они такими и являются. Я едва ли оказался здесь случайно, и объяснение того, как именно я прибыл, потребует некоторого времени. Сейчас, однако, — он нагнулся и оторвал клочок ткани из куртки своей последней, стонущей жертвы, использовал его чтобы вытереть свой клинок и плавно вложил лезвие в ножны, — и этот парень здесь, и лейтенант Фалкан, кажется, требуют немного внимания.

Кайлеб дёрнулся, когда ему напомнили об этом, и быстро посмотрел на лейтенанта. Фалкан сидел на сосновых иголках, глаза его стекленели, так как он использовал обе руки, чтобы остановить поток крови из раненного бедра, и кронпринц быстро шагнул в его направлении. Затем он застыл, его глаза метнулись обратно к «Мерлину», когда он понял, как тщательно и без особых усилий незнакомец перенаправил его внимание.

Но другой человек просто стоял, сложив руки у себя на груди, саркастично приподняв одну бровь.

Кайлеб покраснел. С другой стороны, если незнакомец желал ему зла, у него, в первую очередь, не было причин вмешиваться в засаду. Это не значило, что у него не могло быть какой-то более глубокой, тонкой враждебной цели на уме, но выглядело непохоже, что втыкание кинжала в спину принца входило в его ближайшие планы.

Кронпринц опустился на колени рядом с Фалканом. Вместо того, чтобы тратить время на чистку собственного меча и возвращение его в ножны, он положил его на сосновые иглы, затем вытащил свой кинжал и начал разрезать бриджи лейтенанта, чтобы открыть ногу.

Рана выглядела достаточно уродливой и обильно кровоточащей, но без тяжёлого, пульсирующего потока артериальной крови. Он расстегнул охотничий подсумок на левом бедре и быстро достал свёрнутую повязку из прокипячённого хлопка. Он накрыл рану подушечкой фламандского мха, затем плотно обмотал повязку вокруг бедра Фалкана, надавив на рану. Если бы давление и абсорбирующий, лечебный мох не остановили кровотечение, у него имелся пакет изогнутых игл и прокипячённой нити, чтобы закрыть рану швами, но он был едва обученным хирургом. Он предпочёл бы оставить такой вид лечения кому-то, кто знал, что он делает.

Лейтенант откинулся назад, закрыв глаза, пока принц обрабатывал его. К тому времени, когда Кайлеб завязал повязку, глаза Фалкана, всё-таки, снова открылись.

Морпех повернул голову, и его рот сжался больше, чем от физической боли его собственной раны, когда он увидел тела Драгонера и Димитрия. Затем он посмотрел вокруг, на валявшиеся трупы убийц, и его глаза сузились, когда он увидел, как таинственный Мерлин стоит на коленях рядом с единственным выжившим нападающим. Руки Мерлина были заняты обработкой ран другого человека, даже когда Кайлеб обихаживал Фалкана, хотя из звуков, издаваемых убийцей, было очевидно, что незнакомец не потратил на него очень уж много нежности.

Голова Фалкана откинулась назад, его взгляд встретился со взглядом Кайлеба, и брови обоих поднялись в немом вопросе. Кайлеб посмотрел на него в ответ, затем пожал плечами. Лейтенант поморщился, а затем привёл себя — с помощью принца и болезненного ворчания — в сидячее положение. Кайлеб ненавязчиво переместил себя в положение, позволившее морпеху откинуться на спину, и Фалкан откашлялся.

— Извините меня, — сказал он, глядя на человека, который спас не только жизнь принца, но и его собственную, — но я думаю, нам нужно несколько ответов, сэр.

Человек, который представился Кайлебу как «Мерлин» — и который решил, что ему действительно нужно работать над тем, чтобы никогда не думать о себе, как о Нимуэ Албан — улыбнулся. Его выражение было более уверенным, чем он на самом деле чувствовал, но он знал, что этот момент, или очень похожий на него, должен был случиться.

«Ну, не совсем подобный этому», поправился он сам себя. Это было чистое везение, что его СНАРК не только наткнулся на заговор, чтобы убить кронпринца Кайлеба, но и что он сумел прибыть действительно вовремя, чтобы помочь сорвать его.

«Хорошую вещь я сделал. Я уже знал, что Кайлеб был симпатичным парнем, но я не понимал, как много у него обаяния. Особенно для того, кому едва девятнадцать стандартных лет. Если я смогу заставить его доверять мне, я смогу с ним что-то сделать».

«Предполагая, конечно, что я смогу найти способ сохранить его в живых».

— Я известен, — сказал он Фалкану, — как я уже сообщил принцу Кайлебу, как Мерлин Атравес. И я нисколько не удивлён, что у вас есть вопросы, лейтенант Фалкан. Я бы, на вашем месте, точно имел. И хотя я могу показаться самонадеянным, сказав, что я не лелею никаких злоумышлений против Принца, нет причин, по которым вы должны так думать. Так что, если у вас есть вопросы, на которые я могу ответить, задавайте их.

Фалкан поднял голову, его лицо насторожилось, потом он выиграл немного времени, облегчив положение израненной ноге с испепеляющей болью, которая вовсе не была притворной. Ему было неловко осознавать, что его собственная легкомысленность едва ли сделала это идеальным временем для тщательного, проницательного допроса. К сожалению, это было единственное возможное время — и единственное остроумие — из того, что у него было. Кроме того, кое-что в манере Мерлина заставило его подозревать, что в любой битве умов он оставил бы его далеко позади даже в лучшие его времена.

— Поскольку вы достаточно учтивы, чтобы признать, что мой долг перед моим Принцем требует от меня быть подозрительным ко всем случающимся происшествиям, — сказал он через минуту, — может быть, вы начнёте с того, что расскажете мне о том, как вам посчастливилось оказаться здесь в такой экстремально… подходящий момент.

Кайлеб немного пошевелился позади него, но успокоился, когда Фалкан незаметно отклонился назад и сжал его лодыжку. Он достаточно хорошо знал кронпринца, чтобы осознавать, что, несмотря на собственное признание Кайлебом необходимости быть осторожным, он сохранил достаточную романтическую веру детства в героические баллады — и то, как герои в них должны действовать — чтобы чувствовать себя неловко от такого прямого вызова.

Но этот Атравес (и что это за фамилия, в конце концов?) больше казался весёлым, чем обиженным. Он потратил время, чтобы перепроверить свою грубую, но эффективную помощь искалеченному убийце, затем изящно сложился, чтобы сесть, по-портновски скрестив ноги, на сосновые иголки.

— Начну с самого начала, лейтенант, — сказал он после этого, со своим странным глотающим произношением, — я пришёл с Гор Света. Хотя я не родился там, я построил свой дом среди этих вершин много лет назад, и после долгого и прилежного учения я был благословлён некоторыми, по крайней мере, способностями сейджина.

Глаза Фалкана сузились, и Кайлеб задумчиво вдохнул сзади него. Горы Света содержали второе по святости место на Сэйфхолде, величественный пик Горы Олимп, где архангел Лангхорн впервые ступил на твёрдую землю Сэйфхолда, когда Бог сотворил небосвод на туманной заре сотворения. И сейджины были легендой сами по себе — воины, святые люди, иногда пророки и иногда учителя. Только сами архангелы могли выдержать сургой касаи, «Божественный мистический огонь», но сейджины были тронуты «aншинритсумеи», Божественным «маленьким огнём», и это сделало их людьми, навечно отделёнными от других смертных.

Насколько было известно лейтенанту, ни один подлинный сейджин никогда не посещал королевство Черис, и тот факт, что кто-то утверждал, что он один из них, ничего не доказывал. Хотя, признал он, для того чтобы ложно претендовать на статус сейджина потребовалось бы больше нервов, чем у большинства людей.

— Это… интересное заявление, сэр, — медленно сказал Фалкан через мгновение.

— И оно трудно доказываемое, — согласился Мерлин. — Поверьте мне, лейтенант, вы не можете быть осведомлены об этом факте больше, чем я. — Он криво улыбнулся и откинулся назад, поглаживая один навощённый ус пальцами правой руки. — На самом деле, должен признать, я никогда не ожидал, что могу быть призван на такую роль. Тем не менее, я считаю, что Писание предупреждает нас о том, что наши задачи в жизни будут искать нас, где бы мы ни находились и что бы мы ни планировали.

Фалкан кивнул. Опять же, у него было отчётливое впечатление, что Атравес был удивлён его вопросами, его подозрением. Тем не менее, он не чувствовал никакого злого умысла в этом человеке. Его собственное головокружение вызвало у него недоверие к своим инстинктам, но он обнаружил, что испытывает больше любопытно, чем тревогу.

— Некоторое время назад, — продолжил Мерлин, с более серьёзным выражением лица, — я был одарён Зрением. Я иногда вижу события, которые происходят за тысячи километров, хотя я никогда не видел будущего или прошлого, как некоторые утверждают. Эта способность видеть далёкие события — вот что привело меня в Черис в настоящее время. Хотя я не могу видеть будущее, я видел другие видения — видения касающиеся Черис, кронпринца Кайлеба и его отца, и их врагов. Мне почему-то трудно поверить, что такие видения были даны мне, если бы я не мог реагировать на них.

— Простите меня, — сказал Кайлеб, выражение его лица стало пристальным, — но если, как вы сказали, вы не можете видеть будущего, то откуда вы узнали об этом?

Он снял одну руку с плеча Фалкана и помахал ей в сторону бойни вокруг них.

— Ваше Высочество, — сказал Мерлин, почти мягко, — Конечно, вы не так… наивны, чтобы полагать, что это нападение просто материализовалось из воздуха сегодня утром? У вас есть враги, принц. Враги, которые, осознают они это или нет, служат тьме, и я видел много видений их планов и заговоров, приказов и переписки, проходящей между ними. Я знаю почти полгода, что они намеревались как-нибудь убить вас. Это был не первый их план, а просто первый, который был близок к успеху. Я уже много дней путешествую из Храмовых Земель в Черис, с тех пор как осознал, что они собираются перейти от простых планов к их фактическому исполнению, если вы простите мне выбор слов.

Он улыбнулся, показав невероятно белые идеальные зубы, и Кайлеб нахмурился.

— Не считайте меня неблагодарным, — сказал он, — но мне трудно поверить, что я настолько праведен, что Сам Бог мог бы послать сейджина спасти меня.

— Я подозреваю, что вы более праведны, чем многие, Ваше Высочество. Возможно, даже больше, чем большинство — в конце концов, в вашем возрасте, как много возможностей вы имели стать неправедными? — Мерлин хихикнул и покачал головой. — Тем не менее, я вовсе не уверен, что ваша личная праведность имеет какое-либо отношение к этому. Вы, кажется, довольно хороший молодой человек, но я скорее подозреваю, что то, что привело меня сюда, больше связано с тем, что вы можете достичь в будущем, чем со всем тем, что вы уже сделали.

— Достичь в будущем? — Кайлеб напрягся, и Мерлин пожал плечами.

— Как я уже сказал, Ваше Высочество, мне никогда не дано было видеть будущее, но я вижу закономерности настоящего, и то, что я видел о правлении вашего отца, сформировало во мне очень хорошее мнение о нём. Я знаю. — Он поднял руку с лёгкой улыбкой. — Я знаю! Самонадеянно с моей стороны судить о ценности любого короля, и особенно о не моём собственном короле! Тем не менее, это так. Его люди счастливы и процветают, и пока… некоторые другие стороны не начали активно замышлять против него, они, также, были в безопасности. И он провёл годы, тренируя вас, что говорит о том, что вы будете двигаться в том же направлении, и когда станете королём. Во всяком случае, по какой-то причине эти видения пришли ко мне, и мне показалось очевидным, что ваши враги готовились — или были готовы — напасть прямо на вас, вашего отца или вас обоих. Я ничего не мог с этим сделать из своего дома, поэтому я отправился на корабле в Черис. Я прибыл три дня назад на корабле капитана Чарльза.

— Марик Чарльз? — Фалкан спросил более резко, чем намеревался, и Мерлин кивнул.

— Да, я путешествовал по пересечённой местности в Сидар, и мне посчастливилось найти там «Дочь волны» с грузом зебедайского чая. Капитан Чарльз столкнулся с какой-то проблемой у таможенников, исправление которой заняло несколько пятидневок, но он смог наконец всё уладить как раз перед тем, когда я прибыл. Он отправлялся домой с грузом сиддамарского бренди, а мне нужно было ехать. — Мерлин снова улыбнулся. — Если хороший капитан — это типичный случай в черисийской торговле, неудивительно, что многие завидуют успехам ваших торговых судов!

— Капитан Чарльз умеет жёстко торговаться, — согласился Фалкан. — Полагаю, это пошло после всех лет, проведённых им на Флоте в качестве казначея.

— Вам нужно больше практики в разоблачении лжецов, лейтенант, — сказал ему Мерлин с усмешкой. — Капитан Чарльз никогда не был казначеем. На самом деле, полагаю, он сказал мне, что владеет патентом офицера запаса на вашем флоте. Полноправного капитана корабля, если я правильно помню, — Кайлеб позади Фалкана фыркнул, и Мерлин подмигнул кронпринцу. — Кроме того, — добавил он, — было бы особенно глупо с моей стороны назвать вам имя капитана и корабля, если я солгу, правда?

— Да, было бы, — признался Фалкан. — Тем не менее, учитывая… странный характер вашей истории, я уверен, вы понимаете, что мы поговорим с капитаном Чарльзом?

Мерлин просто кивнул, с ещё одной маленькой улыбкой, и Фалкан глубоко вдохнул.

— Итак, вы прибыли в Теллесберг три дня назад. Почему вы не сообщили о своём присутствии раньше?

— Ох, да ладно, лейтенант! — На этот раз Мерлин громко рассмеялся. — Предположим, что я подошёл к воротам дворца три дня назад, позвонил в колокольчик и сообщил командиру дворцовой стражи, что всю дорогу проехал от Храмовых Земель до Черис, потому что у меня было видение, что кронпринц находится в опасности, и могу ли я получить личную аудиенцию с ним, чтобы объяснить всё это, пожалуйста? Учитывая все политические потоки и противонаправленные завихрения, циркулирующие между Черис, Изумрудом, Корисандом и Таро, как, на ваш взгляд, отреагировал бы полковник Рейпволк?

— Нехорошо, — признался Фалкан, ещё раз отметив, что кем бы и чем бы Атравес на самом деле не был, он был чертовски хорошо информирован о событиях и людях здесь, в Черис.

— «Нехорошо» — это мягко сказано, лейтенант. — Мерлин фыркнул. — Я уверен, что он был бы по меньшей мере достаточно вежлив, но я всё ещё сидел бы где-нибудь в камере, пока он пытался выяснить, кто из ваших многочисленных врагов послал меня. — Он покачал головой. — Боюсь, полковник Рейпволк не очень-то доверчив.

— Именно поэтому он командует Дворцовой Стражей, — отметил Фалкан.

— Не сомневаюсь. Но, не имея возможности доказать свою добросовестность, мне показалось лучше найти себе гостиницу и снять комнату, потому что я хотел увидеть, что будет дальше. В то время у меня не было знания о какой-нибудь непосредственной, конкретной угрозе для короля или для принца. В действительности, — сказал Мерлин с полной честностью, — я только вчера вечером узнал об этом конкретном заговоре. В своих видениях я уже видел командира этих людей, — рывок его головы указал на тела, разбросанные вокруг них, — получающего инструкции и раздающего свои приказы. Но только вчера вечером я «увидел», как он отдал приказ об этом нападении. И, кстати, именно он сделал так, чтобы один из охотников принца услышал об этой хлещущей ящерице. Боюсь, что он и его хозяева прекрасно понимали, как принц отреагирует на такие новости.

— Благодаря моему видению я знал, что было задумано, но у меня не было абсолютно никаких доказательств, которые я мог бы предъявить кому-либо. Если бы я был в ваших сапогах, лейтенант, я был бы очень подозрителен к любому совершенно незнакомому человеку, который появился у меня на пороге утром с рассказами о потенциальных убийцах, прячущихся в лесу. Я бы задержал этого незнакомого человека, по крайней мере, до тех пор, пока я не смог бы докопаться до сути его нелепой истории. Которая, случись такое, просто поставила бы единственного человека — кроме убийц, конечно — кто знал что-нибудь об этом плане в такое положение, из которого он ничего не мог бы сделать. Поэтому вместо того, чтобы предупредить вас, я пошёл вперёд, решив сделать всё возможное, чтобы самому испортить их планы.

Мерлин сделал паузу, и его странные сапфировые глаза потемнели, когда он ненадолго посмотрел на двух мёртвых морских пехотинцев.

— Я сожалею, что я не смог найти способ сделать так, чтобы остальные ваши люди остались живы, лейтенант. Возможно, если бы я мог видеть будущее, я бы смог.

Несколько минут Фалкан сидел молча, глядя на голубоглазого незнакомца. Лейтенант чувствовал, что в этом Атравесе было много вещей, которые он не рассказывал, или обходил. И всё же он чувствовал себя странно уверенным, что таинственный иностранец действительно желает юному Кайлебу добра. И независимо от того, что он мог бы сделать, без его вмешательства, принц наверняка в этот момент был бы мёртв. Более того, именно Атравес сделал так, что у них есть хотя бы один из наёмных убийц для допроса, что он вряд ли сделал бы, если бы этот допрос мог впутать его в любые заговоры.

Всегда было возможно, что Атравес, или кто-то, на кого он работал, имел собственные планы в отношении Черис. Он мог точно знать, кто послал наёмных убийц и будет преследовать с этим врагом противоположные цели сам не будучи другом. В то же время, однако, он предоставил изобилие подробностей о своём прибытии в Черис, которые могли быть легко проверены, и вполне возможно, что он сможет также подтвердить свои притязания видеть «видения».

На данный момент лейтенант решил, что у него не было другого выбора, кроме как принять заявление сейджина, по крайней мере, условно серьёзно. Куда это могло бы привести, если бы оно действительно оказалось точным, оставалось только гадать.

Исключая, конечно, что те, кто желал зла его королевству, не были бы рады услышать об этом.

III Теллесберг, Королевство Черис

— Что случилось?

— Откуда мне знать? — раздражённо ответил Оскар Малвейн. Он сердито посмотрел на Жаспера Мейсена, своего непосредственного начальника. Они оба сидели за столиком придорожного кафе в двух кварталах от причалов, потягивая из чашек крепкий и сладкий доларский шоколад. Кафе находилось на западной стороне улицы, что давало ему прохладную тень, так как солнце постепенно приближалось к вечеру (за что оба мужчины были искренне благодарны), а морские птицы и песочные виверны выкапывали объедки на площади напротив него, где торговцы продуктами только что закрыли свои палатки до следующего дня. Несмотря на шум и суматоху типичного, насыщенного дня Теллесберга, место было успокаивающе обычным и тихим. — «Что вполне могло измениться в ближайшие несколько часов», — подумал Малвейн, и дёрнул одним плечом.

— Кайлеб вывернулся; он вернулся. Живой, — сказал он.

— Хоть это я выяснил для себя — саркастически сказал Мейсен. — И я знаю, что двое его телохранителей вернулись мёртвыми, а ещё один вернулся раненый.

— Тогда тебе также следует знать, что охране ворот было предложено в скором времени ожидать пару повозок. Предполагается, что в одной из них будет мёртвая хлещущая ящерица, а другая должна быть полна мёртвыми наёмными убийцами. Полностью загруженная — более дюжины. — Малвейн оскалил зубы в пародии на улыбку. — Я не думаю, что тебе нужно догадываться, кто же все эти «мёртвые наёмные убийцы»?

— Шань-вэй! — пробормотал Мейсен. — Как они могли так сильно опростоволоситься против всего пяти телохранителей?

— Ну, — философски сказал Малвейн, — по крайней мере у нас нет никаких объяснений что произошло. — Он сделал паузу и внимательно посмотрел на своего начальника. — У нас ведь нет, верно?

— Не похоже! — Мейсен фыркнул. — Ты думаешь, я сидел бы здесь и разговаривал с тобой, если бы были какие-то шансы, что это могло бы привести след обратно ко мне?

— Это было бы немного глупо, — согласился Малвейн.

— Только одна вещь, ещё более глупая, о которой я мог подумать без промедления — отправиться домой и сказать ему лично, что я был вовлечён во всю эту глупость.

Малвейн усмехнулся, хотя, по правде говоря, ни один из них не был особенно удивлён. Он начал говорить что-то ещё, затем остановился, когда официант остановился у их стола, чтобы предложить добавки к их шоколаду. Мейсен поднял одну бровь, и Малвейн кивнул. Импортный шоколад был дорогостоящим, но «легенда» Малвейна, как представителя деснейрийского банковского дома, и «легенда» Мейсена, как владельца небольшого флота торговых судов, давала им ресурсы, чтобы баловать себя время от времени.

Официант долил чашки, потом отошёл, и Малвейн подождал, пока молодой человек не окажется вне зоны слышимости, прежде чем снова заговорить. Их столик стоял прямо у края слегка приподнятого тротуара, из-за чего они сидели очень близко к булыжной мостовой. Это место вряд ли было любимым у большинства завсегдатаев кафе. Шум конских копыт, грохотание по булыжникам кованых железных колёс, бурлящий свист тягловых драконов и постоянный прибой из фоновых голосов делали сложным ведение удобной беседы. Тот же самый шум, однако, чрезвычайно мешал кому-нибудь подслушивать то, что они могли бы сказать друг другу.

— Вообще-то, — сказал Малвейн более серьёзным тоном, когда убедился, что никого не осталось в пределах слышимости, — судя по слухам, которые я слышал, это должно было сработать.

— Слухи уже носятся? — Мейсен выглядел удивлённым, и Малвейн пожал плечами.

— Слухи всегда носятся. И в данном случае мэр города Ротар отправил вперёд гонца, а тот, кого он выбрал, передал своё сообщение стражам ворот, затем нашёл себе таверну и выпил несколько кружек пива. — Малвейн поднял руку и повёл ею взад-вперёд. — К тому времени, когда три или четыре из них были у него внутри, он красноречиво заговорил. Как много из этого было правдой, я не знаю, конечно.

— Конечно, — кивнул Мейсен. Половина работы шпиона состояла в том, что он собирал слухи, которые могут быть или не быть правдой, и передавал их дальше. Если он был умным, он отбрасывал те, которые он мог проверить на неточность и был честен со своим работодателем в отношении тех, в чьей правдивости он сомневался. По опыту Мейсена не все шпионы были умны.

— Принимая это во внимание, — продолжал Малвейн, — очень похоже, что почти всё шло в соответствии с планом. Они вышли на принца в лесу, и он послал двух или трёх своих телохранителей обратно за лошадьми. И они принесли с собой арбалеты, так что им даже не нужно было приближаться на расстояние досягаемости их мечей.

Мейсен выглядел впечатлённым, почти против его воли. Он взял чашку шоколада обеими руками, задумчиво отпил, затем покачал головой.

— Если у них был «гружённый фургон» людей, и их цель была именно там, где они хотели, что, чёрт возьми, пошло не так?

— Это интересная часть, — сказал Малвейн. — По словам нашего любящего пиво гонца, всё шло именно так, как должно было быть, пока не вмешался какой-то таинственный незнакомец.

— Таинственный незнакомец? — повторил Мейсен.

— Это то, что он сказал. Какой-то парень со «странными голубыми глазами», который убил по меньшей мере дюжину убийц одной левой.

— Ну конечно, одной левой! — Мейсен саркастически фыркнул. — Возможно, меня не слишком впечатлило качество наших… привлечённых мозгов, Оскар, но они были достаточно компетентны в своей ограниченной области.

— Согласен, но этот парень был довольно настойчив. По его словам — а он повторил свой рассказ полностью как минимум три раза, прежде чем мне пришлось уйти на нашу встречу сюда — это был незнакомец, который предупредил телохранителей Кайлеба об атаке, а затем, судя по всему, устроил атакующим резню направо и налево. Если мы будем верить версии гонца о произошедшем, Кайлеб и этот «незнакомец» были единственными, кто продолжал стоял на своих ногах, когда всё было кончено.

— В самом деле? — Мейсен откинулся назад, сжав губы. — Это интересно, — пробормотал он так тихо, что даже Малвейн едва мог расслышать его сквозь фоновый шум. — Если этот парень был таким настойчивым, то он, вероятно, говорил правду, по крайней мере, насколько он эту правду знает. Он что-нибудь сказал о том, как этот его случайный незнакомец там оказался?

— По его словам, незнакомец был явно послан Богом, — сказал Малвейн. Они оба посмотрели друг на друга через стол, их глаза смеялись. — В конце концов, как иначе он мог прийти точно в нужный момент, чтобы спасти кронпринца?

— Почему-то я сомневаюсь, что у Бога было много общего с этим, — сухо сказал Мейсен. — Это не значит, что кто-то другой этого не сделал. Наши друзья были болтливыми, как ты думаешь?

— Должно быть, были. Хотя… — нахмурился Малвейн, — я бы не ожидал этого от них. Нельзя не признать, что они в основном были тупыми инструментами, но они знали, что агенты Хааральда повсюду высматривают убийц в эти дни, и они были опытными.

— Не из тех, кто готов трепаться о своих планах, когда кто-то может их услышать, ты имеешь в виду?

— Точно. Кроме того, если это случилось, почему был задействован только один «незнакомец»? Мы говорим о Кайлебе. Если бы они действительно поверили, что кто-то собирается попытаться убить его, у них был бы там целый полк, а не всего один человек.

— Если только этот человек не был единственным, кто понял, что намеревались сделать наши менее искусные соратники, — задумчиво сказал Мейсен.

— Тогда тем более, он должен был пойти с этим прямо в Гвардию, — рассудительно ответил Малвейн.

— Если только он действительно не местный, вообще не черисиец, и он видел в этом возможность завоевать доверие принца.

— Хм? — Малвейн почесал одну бровь, задумчиво хмурясь на оживлённую улицу, затем снова посмотрел на Мейсена.

— Это может быть так, — признался он. — Я бы сказал, что это довольно рискованная стратегия. Один человек будет иметь очень хороший шанс погибнуть сам, пытаясь сыграть героя против «фургона» убийц. Предполагая, что это действительно была работа тех людей, о которых мы думаем, что это были они, я почти уверен, что это была по крайней мере дюжина из них. Довольно крутые шансы, тебе не кажется?

— Я, определённо, не волнуюсь о них. — Мейсен кивнул. — С другой стороны, я полагаю, многое будет зависеть от того, насколько хорошо ты владеешь мечом. В конце концов, это не моя область знаний. На самом деле самой рискованной частью всей стратегии было бы то, что убийцы могли бы добиться успеха, несмотря на твоё вмешательство. Ты бы не смог завоевать доверие Кайлеба, если бы он был мёртв. Кроме того, если бы его убили, и ты бы выглядел так, как будто знал об этой попытке заранее, то Хааральд, вероятно, нашёл бы несколько неприятных вещей, чтобы рассказать тебе о твоей неспособности привлечь к этому внимание кого-нибудь другого.

— По меньшей мере. — Малвейн изменился в лице при косвенном упоминании о всех «неприятных вещах», о которых король Хааральд и его следователи, возможно, должны были рассказать одному Оскару Малвейну не подумавшему в определённый момент об определённых обстоятельствах.

— Но, — продолжил Мейсен задумчиво, — если этот «незнакомец» сумел предотвратить попытку убийства принца, он, несомненно, найдёт себя радушно принятым во дворце. Если он правильно сыграет свои карты, это может привести ко всем видам наград. Или, — он посмотрел через стол на своего подчинённого, — влиянию.

— Влиянию для достижения чего? — задался вопросом Малвейн.

— Кто знает? — Мейсен пожал плечами. — Тем не менее, я подозреваю, что наш работодатель не будет слишком доволен, узнав, что новый игрок «набрал руку». Этот бульон достаточно богат, чтобы добавлять на кухню ещё одного повара.

— Что ты будешь с этим делать? — спросил Малвейн.

— Он захочет узнать об этом как можно скорее, — ответил Мейсен. — К сожалению, капитан Уайт только что отплыл.

— Должны ли мы использовать одного из запасных курьеров?

— Интересный вопрос. — Мейсен сделал ещё один глоток шоколада и задумался над вопросом Малвейна.

Торговое судно капитана Стивина Уайта моталось регулярным торговым маршрутом от Теллесберга, вверх по Бухте Хауэлл к Глотке, а также через море Черис до Корисанда, перевозя все грузовые чартеры, которые оно могло взять. Этого должно было быть достаточно, чтобы сделать его надёжным объектом подозрений со стороны агентов Хааральда, но судно Уайта было жалким, едва пригодным для плавания корытом, а сам Уайт был вечным пьяницей, который большую часть времени проводил в порту, в обнимку с бочонком дешёвого вина. Никто в здравом уме не стал бы доверять ему или его кораблю ничего отдалённо важного или конфиденциального.

Если только они не знали, что капитан Уайт был на самом деле лейтенантом Робиртом Бредли из Флота Лиги. Лейтенант Бредли на дух не переносил вкус дешёвого вина, и он был далёк от некомпетентности. Он не мог себе этого позволить, так как его «Морское облако» было почти таким же ветхим, как выглядело. Королевский Черисийский Флот, к сожалению, вряд ли мог быть одурачен внешним видом, поэтому оно действительно было в таком запущенном состоянии и так плохо обслуживалась, как со стороны и выглядело. Что делало плавания «Морского облака» взад и вперёд между Теллесбергом и Корисандом нетривиальным вызовом даже для трезвого капитана.

Бредли и его коллега, лейтенант Фрейзер Мейтис (более известный в Черис под именем Уолтейр Ситаун), поддерживали связь Мейсена с князем Гектором. Однако при наилучшей скорости «Морского облака» время рейса составляло почти сорок дней в каждом направлении, а пользующаяся такой же отвратительной репутацией «Фрейнсин» Мейтиса не могла вернуться в Теллесберг ещё три пятидневки. Это означало, что Гектор не сможет получить отчёт Мейсена как минимум ещё следующие семь, если он будет использовать для этого обычные каналы. Были договорённости для чрезвычайных случаев, но Мейсен не хотел их использовать, потому что ни одно из прикрытий альтернативных курьеров не было так же хорошо, как у Уайта или Мейтиса. Их наилучшая защита заключалась в том, что они никогда не использовались, и у него не было никакого желания подвергать риску засветиться их — или себя — черисийским агентам из-за того, что было явно не критичным.

— Я думаю, мы не будем использовать никого из других, — сказал он наконец. — Не сразу, во всяком случае. Лучше использовать время до возвращения «Ситауна», чтобы узнать, какую дополнительную информацию мы можем собрать. — Он медленно покачал головой, глядя вдаль. — Пока это только чувство, и очень неясное, но что-то подсказывает мне, что новый повар действительно собирается начать перемешивать этот горшок, нравится нам это или нет.

— Чудесно, — вздохнул Малвейн. Он допил свою чашку шоколада и встал.

— В таком случае, я полагаю, мне лучше начать собирать эту информацию, — сказал он и энергично кивнул Мейсену, перед тем как отвернулся от стола.

Мейсен посмотрел ему вслед, потом встал, бросил горсть монет на стол и направился в противоположную сторону.

— Глупые проклятые идиоты! — свирепо пробормотал Брейди Лаханг, наблюдая, как кронпринц Кайлеб проезжает под его удобным наблюдательным пунктом в окне второго этажа.

Королевские гвардейцы, которые были отправлены встречать принца у ворот, образовали сплошное, бдительное кольцо вокруг него, а лейтенанта морской пехоты везли на носилках, подвешенных между двумя лошадьми, в то время как три других морских пехотинца ехали плечо к плечу сзади Кайлеба. Как Лаханг более или менее ожидал, учитывая предварительные отчёты, которые он уже получил. Чего он не ожидал, так это то, что какой-то гражданский ехал рядом с принцем, и его глаза сузились, когда он посмотрел на тёмноволосого незнакомца.

«Вот этот ублюдок, который сбросил все наши планы в ад и ушёл», — подумал он с горечью. Он до сих пор не имел понятия, как таинственный гражданский, в первую очередь, почуял откуда дует ветер операции, или как его высокооплачиваемые наёмники могли быть настолько неумелыми, чтобы позволить одному выскочке полностью порушить результат стольких дней тщательного планирования.

Это должно было сработать — это сработало бы — если бы не он. Лаханг сдержал выражение горького гнева на своём лице, но было труднее обычного удостовериться, что его лицо говорит только то, что он хотел, чтобы оно сказало. Князь Нарман будет… недоволен.

Он смотрел, как кавалькада движется по улице в сторону дворца, затем отвернулась от окна. Он пересёк главную комнату своего скромного, но удобного съёмного жилья и поднялся по лестнице на крышу.

Там его приветствовал хор из шипящего свиста и щёлкающих челюстей, и он с искренним удовольствием улыбнулся, его разочарование и гнев затухли, и он зашипел в ответ. Виверны, в большом, разделённом на части птичнике на крыше, прижимаясь к решётке, толпились вместе и свистели от удовольствия, и он усмехнулся и дотянулся до решётки, чтобы потереть им черепа и погладить по шеям. Это было во многих отношениях безрассудным делом. У некоторых виверн в этом птичнике были крылья размером более четырёх футов. Они могли бы откусить палец одним щелчком зазубренных челюстей, но Лаханг не беспокоился об этом.

Он вёл удобную жизнь, даже не имея необходимости прикасаться к средствам, которые мог предоставить ему его князь, путём выращивания и обучения охотничьих и гоночных виверн для черисийской знати и богатых купцов. И виверны в этом птичнике были не только его друзьями и домашними животными, но и, во многих отношениях, его прикрытием. Они обеспечивали его доход, и его профессия объясняла, почему у него постоянно появлялись новые виверны, чтобы заменить тех, что он продал. Это удобно скрывало факт того, что две или три в каждой партии, которую он получал, были вивернами из собственного птичника князя Нармана в Эрейсторе, способными найти дорогу домой.

Лаханг достал зашифрованное сообщение из кармана своей куртки. Оно было написано на самой прекрасной харчонгской бумаге, невероятно тонкой и прочной, и соответствующе дорогой, хотя это было наименьшей его проблемой, когда он открывал дверь птичника и мурлыкал отличительную последовательность нот.

Одна из виверн внутри птичника властно свистнула на своих компаньонок. Некоторые из них не спешили отойти в сторону, тогда она начала быстро шлёпать их своими передними крыльями, пока они не склонили угодливо свои головы и не отошли с дороги. Затем она встала в дверке птичника, вытянув длинную шею, чтобы Лаханг мог почесать чешуйчатое горло, пока она ворковала ему.

Он провёл несколько минут, поглаживая существо, затем вытащил его из птичника, закрыв и тщательно заперев за ним дверку. Виверна уселась на птичник, послушно вытягивая одну ногу и внимательно наблюдая, наклонив голову, как он прикрепляет отчёт к кольцу, удерживающему сообщение. Он удостоверился, что оно надёжно закреплено, затем взял виверну обеими руками и подошёл к углу крыши.

— Лети хорошо, — прошептал он ей на ухо и подбросил вверх.

Виверна свистнула ему, когда она облетела один полный круг вокруг крыши. Затем она полетела в направлении севера.

Он пристально посмотрел на неё, затем глубоко вздохнул и повернулся к лестнице. Его предварительный отчёт будет в руках князя Нармана в течение следующих шести дней, но он хорошо знал своего хозяина. Князь захочет получить полную информацию о том, как план убийства черисийского наследника провалился, и это означало, что Брейди Лаханг должен выяснить, что произошло.

Надеясь, что он не потеряет свою собственную голову в процессе.

IV Королевский Дворец, Теллесберг, Королевство Черис

Человек по имени Мерлин Атравес оглядел гостиную предоставленных ему гостевых апартаментов в королевском дворце в Теллесберге, столице королевства Черис. Это была приятная, просторная комната, с высокими потолками, предпочтительными в тёплом климате, на втором этаже Башни Королевы Мериты. Она была обставлена удобной мебелью и имела превосходный вид на гавань, а то, что комната находилась в Башне Королевы Мериты было признаком большого уважения. Башня, где обычно размещались иностранные послы, была расположена на границе между личными покоями королевской семьи и более публичными участками дворца.

Разумеется, тут не было дверей, которые вели бы прямо из башни в покои королевской семьи, а единственный постоянный охраняемый сторожевой пост совершенно случайно был у единственного входа и выхода из башни. Исключительно, и без сомнения, только для защиты высокоуважаемых посольских персон.

Мерлин улыбнулся и подошёл к зеркалу над красивым инкрустированным комодом, стоявшем в спальне апартаментов. Зеркало было из серебристого стекла, и он смотрел на удивительно чёткое, резкое отражение в его слегка дрожащей глубине, как будто оно было чужим.

Что, в конце концов, так и было по многим причинам.

Он поморщился, потом печально усмехнулся и провёл кончиком пальца вдоль одного из своих навощённых усов. Это было, как он был вынужден признать, искусной маскировкой.

Одной из особенностей полнофункционального ПИКА последнего поколения была возможность его владельца физически изменить его конфигурацию. Это была не та особенность, которую когда-либо использовала Нимуэ Албан, но она вообще использовала свой ПИКА не очень часто. Определённо, не так часто, как надеялся её отец. Честно говоря, она знала, что он предпочёл бы, чтобы она в первую очередь вообще никогда не поступала на службу во Флот, и он был глубоко возмущён обязанностями, которые ограничивали её время. Он очень любил её, и, как человек его богатства и положения, уже на начальном этапе знал правду о том, что положение Федерации полностью безнадёжно. В первую очередь, она подозревала, что он не преднамеренно привёл её в обречённый мир. То, что её рождение было «случайностью», устроенной её матерью, очень помогло объяснить их развод, когда она была ещё ребёнком. Даже если её подозрения были справедливы, это не мешало ему любить её с того момента, как она родилась, но он боялся, что в качестве действующего офицера Флота она умрёт раньше, чем должна. Он хотел, чтобы она жила так долго, как только возможно, и смогла сделать как можно больше за то время, которое она имела, до того, как случится неизбежное.

«Ну», — подумал Мерлин с грустно-нежной улыбкой, — «похоже, что твоё решение дать мне ПИКА всё-таки сработало. У меня, на самом деле, будет очень много времени чтобы жить, папочка».

Он пристально вгляделся в отражение своих голубых глаз, выискивая какой-нибудь признак того живого человека, которым он когда-то был, затем отбросил эту мысль и снова подкрутил свой ус.

Нимуэ Албан никогда не испытывала соблазна к смене пола, ни в своём собственном биологическом теле, ни во временном, используя своего ПИКА. Однако другие больше любили приключения, и ПИКА были разработаны, чтобы быть полностью функциональными во всех смыслах. И с тех пор, как эта технология стала доступна, конструкторы ПИКА не видели причин запрещать своим покупателям перенастраивать пол, а также общий внешний вид своих чудесных, дорогостоящих игрушек.

Учитывая, что общества Сэйфхолда было ориентированно на мужчин, Нимуэ, наконец, воспользовалась этой возможностью.

Были, конечно, некоторые ограничения даже у самой способной технологии. ПИКА нельзя было сделать значительно ниже или выше, чем он был раньше. Был некоторый допуск, но не очень большой. Плечи могли быть расширены, бёдра сужены, гениталии и тазовые структуры перегруппированы, но основные физические размеры самого ПИКА в значительной степени зависели от размеров его исходной человеческой модели. К счастью, Нимуэ Албан была женщиной выше среднего роста, даже для того общества, где она родилась и чьи члены с детства были благословлены превосходной медицинской помощью и соответствующей диетой. Как женщина на Сэйфхолде, она была бы великаншей, и «Мерлин» был лишь немного выше большинства мужчин, которых он мог встретить.

Нимуэ также добавила несколько разумно размещённых шрамов здесь и там, подобных тому, что был на щеке Мерлина. Мерлин был воином, и она не хотела, чтобы кто-то задался вопросом, как кто-то достиг его лет и доблести, не получив ни одного ранения.

Решение стать мужчиной было нелёгким, несмотря на логику, которая делала это практически неизбежным. Нимуэ Албан никогда не хотела быть мужчиной, и никогда не испытывала какого-либо физического влечения к женщинам, и впервые глядя в полноростовое зеркало на тело обнажённого Мерлина, бесспорно мужского — и очень мужественного — телосложения, отошла от «него» с очень смешанными чувствами. К счастью, Нимуэ позволила себе — или вернее, позволила Мерлину — два сэйфхолдийских тридцатидневных месяца привыкать к «его» новому телу.

В свете плана, разработанного Нимуэ, Мерлин был впечатляюще мускулистым. Не столько для грубой силы, сколько для стойкости и выносливости. То, что базовый скелет и мускулатура ПИКА примерно в десять раз увеличивали силу и прочность нормального человека и то, что ПИКА никогда не уставал, были всего лишь двумя из тех маленьких секретов, которые Мерлин собирался держать в запасе.

В то же время выполнение его миссии требовало, чтобы он заслужил уважение окружающих, а это было общество, приводимое в движение мышцами, в котором человек стремящийся к влиянию должен был быть готов продемонстрировать свою собственную доблесть. Достаточное богатство могло купить уважение, но Мерлин не мог просто появиться с мешками полными золота, и у него, конечно же, не было патента дворянина. Выбранная им роль сейджина помогла бы в этом отношении, но он должен был бы играть её по-настоящему, а это значило жить в соответствии с репутацией сейджина, что почти любой человек из-плоти-и-крови нашёл бы… сложным.

Вот почему Мерлин потратил немало времени на эксперименты с регуляторами основных физических возможностей. Нимуэ никогда этого не делала, но было похоже, что Мерлин мог оказаться в гораздо более рискованных условиях, чем любые из тех, на которые когда-либо отваживалась Нимуэ в её ПИКА. Более того, выживание Мерлина было гораздо более важным, чем когда-либо было у Нимуэ Албан. Таким образом, он установил свою скорость реакции на уровне примерно на двадцать процентов выше, чем мог показать любой человек. Он мог бы поднять её ещё выше — его нервные импульсы двигались со скоростью света, через молекулярные цепи и по волоконно-оптическим проводам, без процессов химической передачи, от которых зависели биологические нервы — и у него всё ещё оставалась в запасе дополнительная скорость для чрезвычайных ситуаций. Но это уже было только для чрезвычайных, и, при этом, довольно опасных, ситуаций: даже сейджин будет выглядеть подозрительно, если он будет казаться слишком быстрым и ловким.

Из тех же соображений Мерлин настроил свою силу примерно на двадцать процентов выше, чем можно было ожидать от протоплазматического человека с такой же мускулатурой. Это оставило ему, так же, довольно большую долю буквально сверхчеловеческой силы в запасе, и он установил критерии, позволяющие ему обращаться к ней при необходимости.

Это заняло у него все дни целой пятидневки, но позволило Нимуэ не просто научиться двигаться, как мужчина, но и приспособиться к его повышенной скорости и силе реакции. Ну, и к тому факту, что центр тяжести его тела сдвинулся по вертикали немного вверх.

Он потратил много времени разрабатывая катану и вакидзаси, для изготовления которых он использовал производственный модуль Пэй Као-юна. Фактически он изготовил оружие по дизайну Сыча, лишь немного изменив его. Клинки были похожи на работу кузнецов-оружейников из Харчонга, с характерной рябью, которую Старая Земля называла «дамасской сталью». Они даже несли на себе отличительные отметки Ханика Ринхаарда, одного из легендарных создателей мечей из Харчонга, но на самом деле они были сделаны из легированной стали, на порядок более твёрдой и прочной, чем любой чисто металлический сплав. Мерлин сначала хотел, чтобы Сыч сделал кромки шириной буквально с молекулу, но подавил в себе это искушение. Вместо этого для катаны он остановился на том, что было «только» столь же острым, как самый лучший скальпель сэйфхолдского хирурга. Вакидзаси был лишь немного «острее», потому что он ожидал что будет использовать его только в тяжёлых чрезвычайных ситуациях. Катана была основным оружием Мерлина, и поскольку она была сделана из легированной стали, он мог позволить себе делать такие маленькие вещи, как использование своей резервной силы, чтобы полностью срезать клинок убийцы, не заботясь о том, что сломает или затупит её.

Он не намеревался производить на кого-то впечатление, но всегда заботился о каждом из этих видов оружия. Он также намеревался тратить довольно много времени, тщательно обследуя их лезвия, оттачивая их на регулярной основе, следя за тем, чтобы они были надлежащим образом смазаны и отчищены от ржавчины и делая всё остальное, что было нужно для клинка, сделанного из настоящей стали. С другой стороны, сейджин должен был быть загадочной фигурой, с бо́льшими, чем у простых смертных, способностями, и Мерлин не имел возражений против ношения меча, который вызывал хотя бы небольшое благоговение. Это была одна из причин, по которой он остановился на катане, которая не имела точного эквивалента на Сэйфхолде. Тот факт, что она была исключительно подходящей к единственному стилю фехтования, который когда-либо изучала Нимуэ Албан, был ещё одним фактором, но её экзотический вид должен был способствовать созданию образа, который он должен был создать.

Он снова усмехнулся, а затем, в последний раз погладив свои абсолютно натуральные — настолько, насколько любой из них мог быть назван «натуральным» — усы, отвернулся от зеркала. У ПИКА были полностью функциональные вкусовые рецепторы и «желудок», так что его владелец мог попробовать новую кухню, пока он управлял им в удалённом режиме. И так как у него в вышеупомянутом желудке вполне мог быть органический материал, конструкторы не видели причин не использовать этот материал настолько эффективно, насколько это возможно. Нанотехнология, встроенная в то, что являлось пищеварительным трактом Мерлина, была полностью способна превращать любую пищу, которую он съел, в естественно «растущие» ногти на руках, на ногах, и волосы. Однако, он не мог начать использовать всю еду, которую органический человек употреблял за день, и, если Мерлина собирались принуждать к регулярному питанию — в чём он не сомневался — он должен будет избавляться от неиспользованного материала через регулярные интервалы.

«Так что я полагаю, мне всё равно придётся в конце концов временами ходить в туалет», — подумал он с усмешкой, когда подошёл обратно к окну.

Хотя Башня Королевы Мериты была давно реконструирована в современные комфортабельные гостевые апартаменты, в момент постройки она являлась частью наружных стен первоначального королевского замка. Стена самой башни была толщиной в полтора метра — в пять футов, поправил он себя раздражённо, снова проклиная маньяка Лангхорна за отказ от метрической системы — и, распахнув застеклённые ромбовидными кусочками стекла окна, он облокотился на чрезвычайно широкий подоконник.

Город представлял впечатляющее зрелище. Он был построен в основном из камня и кирпича — королевство Черис знало намного лучшие способы использования хорошей древесины, чем тратить её на строительство домов — а область около набережной была обширными дебрями основательных складов, верфей, тротуаров, лавочек и деловых контор. Дальше в глубь, вдали от таверн, бистро и борделей, обслуживавших моряков, которые составляли команды на торговых судах королевства, стояли дома тысяч рабочих, работавших на тех же складах и в других заведениях. А ещё дальше от моря, на возвышенности, удалявшейся от гавани вдоль берегов реки Теллес к самому Дворцу, были расположены таунхаусы и особняки дворян и богатых торговцев.

Общая численность населения города составляла около ста тысяч, что сделало его огромным для Черис и намного больше, чем просто значительным для Сэйфхолда в целом. Это также означало, что Теллесберг был полностью окружён сельскохозяйственными угодьями, единственной целью которых было поддержание населения города сытым. Тем не менее, необходимо было регулярно ввозить огромное количество продовольствия. Черисийский торговый флот более чем соответствовал этой задаче, до тех пор, пока Королевский Черисийский Флот поддерживал контроль над Бухтой Хауэлл, но сто тысяч всё ещё было огромным населением для города, построенного цивилизацией, которая приводилась в движение только энергией ветра, воды и мышц.

Это был также удивительно чистый город. Сэйфхолдийские представления о общественной гигиене и утилизации отходов были намного более жёсткими, чем всё, что знала Старая Земля на любом сопоставимом технологическом уровне. Мерлин был в восторге от того, какие они здесь были. Вспышки эпидемий и моров, которые регулярно чистили доиндустриальные города Старой Земли, были очень редкими явлениями на Сэйфхолде. Кроме того, это также означало, что Теллесберг пах намного лучше, чем его двойники на Старой Земле.

Он улыбнулся, но потом эта улыбка погасла, потому что он увидел церковные шпили, которые доминировали на низкорасположенном горизонте города. Он мог видеть буквально десятки из них, оттуда, где он стоял, и каждый из них, прежде всего, был частью лжи, которая привела его в Черис.

«С другой стороны», — подумал он, — «у каждого из них есть хотя бы один колокол в башне. Большой, что подразумевает литейные цеха. Много-много литейных цехов. Это может очень пригодится, не в таком уж и далёком будущем».

Тёмно-синие воды Бухты Хауэлл простирались на север, насколько могли видеть его глаза. Бухта была размером почти в половину Средиземного моря на Старой Земле. Если бы можно было добавить к ней водоём, называемый «Глотка», их суммарная длина составила бы восемьдесят процентов от Средиземного моря, хотя они также были бы гораздо более узкими. Как и Средиземное море, Глотка и Бухта Хауэлл почти полностью не имели выхода к морю, за исключением того места, где Глотка выходила в море Черис, и они — и море Черис — полностью контролировались Королевским Черисийским Флотом.

В данный момент.

Мерлин поджал губы и беззвучно присвистнул, рассматривая дилемму короля Хааральда VII.

Королевство Черис было одним из наиболее значительных королевств Сэйфхолда. Оно выросло, хотя местные исторические записи не помнили, как именно, из одного из первоначальных колониальных анклавов. Фактически, первоначальное место для города Теллесберг было выбрано самой Пэй Шань-вэй во время её операций терраформирования.

Учитывая место Шань-вэй в пересмотренной версии религии Лангхорна, неудивительно, что никто не помнил об этом, а Теллесберг был не очень большим анклавом. Большинство из них были расположены на больших территориях Хевена и Ховарда, где до сих пор проживала большая часть населения планеты. Кроме того, Теллесберг не получал большой внешней поддержки, возможно, из-за своего «происхождения». Тем не менее, он всё равно рос, медленно, но уверенно, и начал создавать собственные колонии около пятисот местных лет назад. Эти колонии быстро установили свою независимость, как феодальные территории со своими собственными правами, но Теллесберг всегда оставался крупнейшим и самым могущественным из черисийских государств — «первым среди равных», можно сказать.

Затем, около двух сотен лет назад, Дом Армак пришёл к власти в Теллесберге под предводительством короля Хааральда III, прямого предка нынешнего короля. За последние два столетия династия Армак постепенно расширила свой контроль над всей территорией, известной как Остров Черис.

Лично Мерлин считал это немного неправильным термином. Рассматриваемый «остров» считался бы континентом на большинстве планет. Конечно, его малонаселённая верхняя треть или около того почти полностью была отделена от остальной его части Глоткой и бухтой Хауэлл. Горный перешеек, который соединял её с нижними двумя третями и образовывал западное побережье бухты, между бухтой и Котлом, был едва ли пятьдесят пять километров (тридцати четырёх миль, исправился он кисло) шириной в самом узком его месте. Эта верхняя часть издавна считалась совершенно отдельной территорией. Фактически, она имела своё собственное название — Земля Маргарет — и вошла в состав остальной части Королевства Черис лишь приблизительно восемьдесят местных лет назад.

Через море Черис лежал Изумрудный остров, размером с Землю Маргарет (и столь же редко заселённый), но независимый от — и обиженный на — Черис. Князь Нарман Изумрудский осторожно ходил вокруг Черис, но его ненависть к Хааральду и огромному черисийскому торговому флоту, который доминировал в сэйфхолдианской торговле, была глубокой и всеобъемлющей. Дом Бейтц получил титул «Изумрудский» менее двух поколений назад, после неудачной кончины всех представителей мужского пола прежнего правящего дома. Таким образом, Нарман имел живое понимание о том, как удача правителя может резко измениться. Это, в сочетании с тем фактом, что он, возможно не беспричинно, подозревал, что черисийское длительное и непреклонное расширение означало, что династия Армак, в конечном счёте, имела виды в отношении Изумруда, только добавляло топлива в топку его ненависти ко всему черисийскому.

Остров Серебряная Жила, к юго-востоку от Изумруда, и прямо напротив меньшего Среднего моря и моря Парящего Ветра от Черис, был почти таким же большим, как и Черис. В сочетании с Черис, Землёй Маргарет и Изумрудом, Серебряная Жила представлял собой совершенно неточно названный Черисийский Архипелаг. Сам остров Серебряная Жила был ещё менее населённым, чем Черис, в основном из-за его местности, которая считалась суровой даже по сэйфхолдийским стандартам. Кое-какое население имело привычку тесниться вдоль длинной западной береговой линии, защищённой от ужасных бурь, которые очень часто проносились из океана Картера на юго-восток. Большинство городов на Серебряной Жиле, городков и мелких дворян, хотя и были номинально независимы от черисийской Короны, были обязаны личной верностью того или иного рода королю Хааральду и его Дому, и во всех практических смыслах они были неотъемлемой частью королевства, которым он правил.

Черис потребовались столетия терпеливых усилий, чтобы достичь её нынешнего положения, но сегодня она была неоспоримой владычицей океанов Сэйфхолда. Её торговый флот был самым крупным на всей планете, значительно превосходя остальные. Её военный флот был, по крайней мере, равен флоту двух её потенциальных соперников, и её богатство отражало это. Тем не менее, при всём этом Черис совсем не входила в список великих держав Сэйфхолда. Во многих отношениях она витала на пороге перехода к этому статусу, но пока она определённо не была в той же лиге, что и густонаселённая Империя Харчонг, или Республика Сиддармарк, или Деснейрийская Империя. Или, конечно же, Храмовые Земли.

К счастью для Черис, ни одна из этих великих держав, за исключением, возможно, деснейрийцев, не имела каких-либо давних военно-морских традиций или, если на то пошло, амбиций. К сожалению для Черис, Лига Корисанда, к востоку от Изумруда и Серебряной Жилы, и неуклонно объединяющиеся корсарские царьки Треллхейма, расположенного ещё дальше на востоке, определённо имели. Кстати, их имело и королевство Чизхольм, которое доминировало на несколько бо́льшем континенте с таким же именем, не говоря уже о королевстве Долар или королевстве Таро. Последнее могло бы давно уже быть официальным союзником, но его нынешнему монарху не нравились нынешние соглашения. Совсем не без причины, так как он обнаружил, что фактически является платящим дань вассалом Хааральда.

О, да. Было много людей, у которых были свои причины возмущаться, завидовать, ненавидеть или бояться Черис. Включая, к сожалению, Церковь.

Мерлин нахмурился от этой мысли, наблюдая невидящим взором за оживлённой гаванью, пока он размышлял над этим. Он по-прежнему не мог — или, по крайней мере, не желал — рисковать, внедряя подслушивающие устройства своих СНАРКов в окрестности Храма. Просто существовала слишком большая опасность, что эти неопознанные источники энергии могут быть связаны с тем, чего он совсем-совсем не хотел беспокоить. Но это означало, что встречи тех, на кого он больше всего хотел посмотреть — на Совет Викариев — были вне его досягаемости. Он мог действовать немного свободнее в Зионе, дальше от Храма, но это было не то же самое, потому что практически все Викарии — эквивалент коллегии кардиналов в Церкви Господа Ожидающего — жили прямо в Храме, в обширных, удобных апартаментах, которые были частью оригинальной постройки.

Менее важные прелаты, такие как «собственный» архиепископ Черис Эрайк, имели роскошное жильё где-нибудь в других местах города, и Мерлин мог слушать их разговоры в ресторанах, кофейнях, игорных домах и уединённых борделях, где проходила большая часть их дел. Он прекрасно понимал преимущества, которые это ему давало, но также это делало его трудности с доступом внутрь Храма ещё более раздражающими.

Однако, из того, что он смог получить, было очевидно, что Церковь лелеяла давние подозрения в отношении Черис, и иногда он подозревал, что всё ещё присутствовали туманные воспоминания о первоначальной поддержке Шань-вэй в Теллесберге. Было ли это так или нет, удалённости королевства от Храма и Зиона, вероятно, было достаточно, чтобы Церковь с опаской относилась к его доктринальной надёжности, а местное духовенство привыкло к доброкачественной небрежности. Когда требовалось два месяца на то, чтобы Храм послал сообщение в Теллесберг и получил ответ, просто не было никакого способа, которым Совет Викариев мог держать местную Церковь в узде столь же твёрдо, как он мог это делать с духовенством Хевена и Ховарда.

Из того, что удалось обнаружить Мерлину, опасения насчёт черисийской ереси были необоснованными, но черисийские настроения росли, если на то пошло, в основном из-за вопиющего злоупотребления Викариями своей властью. Никто не собирался быть настолько глупым, чтобы говорить про это так открыто — в конце концов, Инквизиция действовала и здесь — так что даже Мерлину было затруднительно судить, какой силы возмущение медленно кипело под поверхностью. Но этого было достаточно, чтобы вызывать хоть какую-то, мягко высказываемую, критику церковного духовенства здесь, в королевстве, что, как признавал Мерлин, вероятно, и считалось «ересью» в глазах Викариев. И было очевидно, что неуклонно растущее богатство и международный престиж королевства были ещё одним фактором немилости, с которой Мать-Церковь относилась к Черис.

Но, в то время как много людей были готовы возмущаться или завидовать Черис, было относительно мало тех, за исключением, вероятно, Грейгора Стонера, Лорда-Защитника Сиддармарка — фактически, выборного диктатора Республики — кто чувствовал какое-либо особое желание помочь королевству. А Сиддармарк, к сожалению, несмотря на заслуженную репутацию своей бесподобной вооружённой пиками пехоты, не имел военно-морского флота, за исключением чисто береговых оборонительных сил, которые Нарман Изумрудский легко мог победить самостоятельно.

В общем, будущее Черис выглядело довольно уныло. Не сегодня. Не в эту пятидневку или, возможно, даже не в следующий год, или ещё не через год. Но её враги постепенно всё теснее затягивали петлю вокруг неё, что происходило с молчаливого одобрения Церкви.

До сих пор благоразумной дипломатии Хааральда удавалось предотвращать полную катастрофу, но недавний успех его врагов, состоящий в том, что притязания Тадейо Мантейла на графство Хант удовлетворили вместо притязаний Ховерда Брейгата, ознаменовал серьёзный спад в его удаче. Хант было крупнейшим из ленных территорий в Землях Маргарет, и тем, кто дольше всего сопротивлялся черисийской власти. Признание его передачи, независимо от того, хотели ли они это признать или нет, так как узурпатор, не имел законных претензий на титул, могло, как все понимали, в любое время стать ударом по Хааральду. Именно сейчас этот удар мог оказаться смертельным. Или, по крайней мере, стать первым из тысячи ударов, которые его враги приготовили для него.

По нынешним оценкам Мерлина выходило, что Хааральд сумеет передать свой престол и корону Кайлебу. Но было маловероятно, что Кайлеб передаст их своему сыну или дочери.

Если только что-нибудь не изменится.

Мерлин выпрямился, скрестив руки на груди, наблюдая за оживлённым судоходством вдоль причалов и доков Теллесберга. В Черис была мощь и жизненная сила. Харчонг был декадентским, Деснейр был слишком сосредоточен на завоевании, а Сиддармарк был слишком озабочен обеспечением безопасности своих собственных границ от угрозы со стороны Харчонга и, похоже, Деснейра. Но Черис…

В Черис было богатство, искусство и литература. Во многих отношениях королевство напомнило Мерлину о том, что Нимуэ читала про Англию Старой Земли в семнадцатом или восемнадцатом веках. Или, возможно, о Голландии примерно в тот же период времени. Здесь не существовало процветающих учёных, потому что Церковь Господа Ожидающего никогда бы этого не допустила. Но в то же время для Мерлина было очевидно, что план Лангхорна начал проскальзывать, даже если пока ещё и слабо. Критическое мышление, вызывавшее научные революции на Старой Земле, могло и не возникнуть — пока — но это не означало, что все достижения были заморожены.

Например, здесь в Черис было бурлящее, кипящее брожение умов, а основанный отцом Хааральда Королевский Колледж собрал вместе массу действительно замечательных учёных. Возможно, было правдой, что никто из них никогда не слышал о научном методе, но они были глубоко преданы сбору и сохранению знаний, а также обучению, и нынешний король начал тихо назначать некоторых из лучших «механиков» своего королевства преподавателями Колледжа. Коллективная работа Колледжа способствовала формированию чувства открытия горизонтов, а также прикладных техник в традиционных гуманитарных науках, которые распространились и на другие аспекты жизни королевства.

Такие, как растущая промышленная база — нечто вроде неё, по крайней мере — которая лежала в основе её растущего богатства.

Запреты Священного Писания против любого вида передовых технологий не подвергались сомнению даже в Черис, но уже было определённое количество… протечек. Например, металлургия сэйфхолдийцев находилась на уровне Старой Земли в начале восемнадцатого века или даже немного продвинулась вперёд. А земледелие планеты — построенное вокруг «учения» архангела Сондхайма, дисковых борон, жвачных животных и земных продовольственных культур, генетически улучшенных для устойчивости к болезням и паразитам, не говоря уже о высоких урожаях — было достаточно продуктивным для создания избытка рабочей силы. Это был не такой уж большой излишек в процентах от общей численности населения, особенно в таких местах, как Харчонг, где социальная структура наслоилась много веков назад вокруг крепостной сельскохозяйственной экономики. Фермерам по-прежнему нужно было кормить людей. Но, вместе с тем, почти везде было много ремесленников, и с точки зрения Лангхорна ситуация здесь, в Черис, была ещё хуже, так как климат позволял круглый год заниматься сельским хозяйством на большей части острова.

Черис был страной с малочисленным населением и при этом обширной торговой империей. Эти факторы привели к созданию определённой изобретательности, которая бы испугала Лангхорна и Бе́дард, а интерес Королевского Колледжа к механическим наукам начал формировать и направлять эту изобретательность. Одной этой мысли было бы достаточно, чтобы положительно склонить Мерлина в сторону Черис (и объяснить подозрения Церкви относительно неё), даже если это не устраивало королевство настолько хорошо, чтобы удовлетворить его нужды. Он подозревал, что если бы хоть кто-то из подхалимов Лангхорна изучал историю, так как Шань-вэй, то Писание содержало бы гораздо более строгие меры контроля над такими вещами, как использование водных ресурсов. Но они, видимо, упустили из виду тот факт, что Промышленная Революция на Старой Земле началась с водяных колёс, а не паровых машин, а «мануфактуры» Черис уже твёрдо были на пути к той же цели.

И это было не единственной вещью, которая проскользнула сквозь трещины великого плана Лангхорна. Например, у этих людей был порох — пока ещё это был только «мучнистый» порох, слабый и опасный в обращении — и появился он не очень давно, но он в некоторой степени подозревал, что одного только порохового джинна было бы вполне достаточно, чтобы свергнуть в итоге аккуратную маленькую схему Лангхорна. Мерлин очень удивился как его внедрение прошло мимо Церкви. Он подозревал, что ответом была довольно крупная взятка, вероятно, от Харчонга, где он был первоначально придуман.

Это одобрение по какой-то причине поразило Мерлина как акт безумия со стороны Церкви, которая была предназначена поддерживать систему. Но справедливости ради, Церковь могла не осознавать его военный потенциал, когда он впервые появился. Насколько Мерлин мог сказать до сих пор, он предназначался прежде всего для использования в горнодобывающих и инженерных проектах, а не в военном деле. И даже сейчас, восемьдесят или девяносто лет спустя, было очевидно, что Сэйфхолд всё ещё продолжал нащупывать способ военного применения этого состава.

В настоящий момент их огнестрельное оружие и артиллерия были примерно такими же примитивными, как и их порох. Лучшее огнестрельное оружие пехоты имело грубо сконструированные фитильные замки, и никто, казалось, даже не подумал о колесцовом замке, а тем более ударно-кремниевом замке. Концептуально их артиллерия была ненамного более продвинутой, но это было не потому, что их металлургия была недостаточно хороша, чтобы производить гораздо лучшее оружие… предполагая, что кто-то должен был предложить, как это можно сделать. В сочетании с производственной базой черисийцев, общей изобретательностью и сжимавшимся кругом врагов, это предполагало много возможностей для расширения зарождающихся трещин в устоях Лангхорна ещё чуть-чуть шире.

Но что ещё более важно, в королевстве Черис также существовала социальная открытость. Никто никогда не смог бы спутать Черис с представительной демократией. Вероятно, короля Хааральда хватил бы апоплексический удар от самого этого понятия. Но Королевский Черисийский Флот имел многовековую традицию принимать на службу только свободных граждан, прямое крепостное право было отменено в Черис более ста лет назад, и по стандарту любого другого сэйфхолдийского государства, черисийские простолюдины были, бесспорно, «наглецами».

Это, в сочетании с центральной ролью торговли и торговцев в черисийском процветании, помогло объяснить, почему парламент Хааральда был активной, жизненно важной частью его правительства. По большей части, он делал то, что ему говорили, но он ревностно охранял свои привилегии, а Хааральд был достаточно мудр, чтобы довольно часто объединяться с Палатой Общин против Палаты Лордов, чтобы ни у кого в голове не оставалось сомнений, кто обладал истинной властью. Коли на то пошло, большая часть черисийской знати активно участвовала в торговле, без заносчивого высокомерия землевладельцев из Харчонга или Деснейра. Они признали способности столь же жизненно важными, как и голубую кровь. Простое обладание титулом не оправдывало лени или нерадивости, и черисийский простолюдин со способностями и энергией мог рассчитывать подняться намного выше, чем его двойник почти в любом другом сэйфхолдийском государстве.

Вот почему Мерлин был здесь. Базовая матрица черисийский политики и общества предложила самую плодородную почву для семян, которые он должен был посадить. Ещё была небольшая проблема со страховым полисом Лангхорна, который Сыч обнаружил при своём орбитальном исследовании. Выяснить способ справиться с этой задачей должно было стать… вызовом. Но даже после её преодоления, для Мерлина было очевидно, что он не мог попытаться навязать технологию Сэйфхолду, так же как он не мог в одиночку свергнуть Церковь. Изменения, которые он должен был вызвать, должны были быть органичными, вырастать из подлинного сдвига в базовых отношениях и структурах верований.

Мерлин начал думал о себе как о вирусе. Аналогия не была идеальной, но она работала. Сам по себе он ничего не мог сделать. Но если он найдёт нужную клетку, вторгнется в неё, переделает её по нужному шаблону, то он сможет распространять инфекцию через неё. И Черис была идеальным носителем.

Предполагая, конечно, что он сможет предотвратить её разрушение.

К счастью, он продолжал разделять одну общую черту с Нимуэ Албан: им обоим всегда нравились сложные задачи.

V Королевский Дворец, Эрейстор, Изумрудный Остров

— Что в этом такого чертовски важного? — требовательно спросил князь Нарман угрюмым тоном. Князь был одет в лёгкий халат из харчонгского хлопкового шёлка поверх своей пижамы, и выражение его лица совсем не было счастливым, когда в обеденной зале показался Хэл Шандир, пятый барон Шандира. Нарман был низким, каким похоже был каждый мужчина из Дома Бейтц. Однако, в отличие от своего покойного отца, он был плотным мужчиной с круглым детским лицом, способным сиять простой радостью человеческой доброты, когда это требовалось его владельцу. В такие моменты случайного наблюдателя можно было бы простить за то, что он не заметил жёсткий, расчётливый свет, который горел в его, казалось бы, мягких карих глазах.

Иногда — как сейчас — выражение Нармана было ясным предупреждением того, что он был в дурном расположении духа, и когда это было правдой, никто бы не назвал его глаза «мягкими».

— Я умоляю вас о помиловании, за то побеспокоил вас так рано, мой князь, — ответил Шандир, склонившись в глубоком и проникновенном поклоне. — Я не сделал бы этого, если бы ситуация не требовала вашего немедленного внимания.

Нарман хмыкнул. Шандир печально отметил, что этот звук смог совместить сомнение и раздражение почти в равной мере. Нарман ненавидел, когда его неторопливый завтрак прерывали дела, особенно когда деловые вопросы касались вещей, о которых ему не хотелось бы услышать. И, как знал Шандир, было очень мало новостей, о которых он был бы более рад узнать, чем о десерте после завтрака. С другой стороны, князь Изумруда понимал ценность Шандира. И каким бы раздражительным и… требовательным не был Нарман, он также осознавал ценность лояльности. Неприятные сцены были не такими уж редкими для тех несчастных, которые обнаруживали, что принесли ему плохие новости, но в конечном счёте он был ремесленником, который заботился о своих инструментах, и на самом деле у него не было обезглавленных посланников.

Во всяком случае, не часто.

Князь смотрел на него несколько мгновений, заставляя стоять. По опыту Шандира, это был не очень хороший знак, но он также не обязательно был и катастрофическим. Барон стоял так спокойно, как мог, под пристальным взглядом своего князя, ожидая. Утренний ветерок мягко дул через широкое открытое окно, заставляя шевелиться шторы, и роскошно обставленная комната была достаточно тихой, чтобы Шандир слышал шелест листьев ближайших пальм и щебетание птиц из дворцовых садов, более отдалённый свист виверн в дворцовых клетках и иногда жужжащий писк жука-притворяшки, когда тот пролетал мимо окна. Затем князь щёлкнул пальцами слуге, стоящему сзади его стула.

— Чашку шоколада для барона, — сказал он, и лакей как по волшебству извлёк чашку и кувшинчик с шоколадом. Нарман указал на стул у основания своего стола, и Шандир сел и с тщательно скрываемым облегчением стал ждать, пока чашку поставят перед ним.

— Оставь кувшинчик, — приказал Нарман слуге.

— Да, Сир, — пробормотал мужчина. Он поставил кувшинчик рядом с локтем Шандира, а затем с поклоном вышел из комнаты. — «Это было одной из особенностей слуг Нармана», — отметил про себя Шандир, когда попробовал восхитительный шоколад. Они были хорошо обучены и знали ценность осмотрительности.

— Ладно, — сказал Нарман, когда дверь обеденной залы закрылась за слугой. — Я не могу представить, что ты побеспокоил меня, чтобы принести мне хорошие новости.

— Боюсь, что нет, мой князь, — признался Шандир. На самом деле, барон в значительной степени предпочёл бы подождать. К сожалению, несмотря на то, что у Нармана никогда не было хорошего настроения, когда дела прерывали его утренний распорядок, он был бы в ещё худшем настроении, когда, в конце концов, обнаружил бы, что Шандир задержал представления ему этих конкретных сведений.

— Ну, выкладывай, — приказал Нарман.

— Мой князь, мы получили сообщение от Лаханга. Кайлеб всё ещё жив.

Круглое, полнощёкое лицо Нармана сжалось, глаза зловеще сузились. Шандир, как человек в конечном счёте ответственный за планирование и исполнение всех тайных операций Нармана, видел это выражение несколько раз, и он приказал своему собственному выражению сохранять спокойствие.

— Почему? — спросил Нарман прохладно.

— Лаханг не был уверен, когда писал свой доклад, мой князь, — ответил Шандир, напоминая себе, что он и сеть его агентов преуспевали в служении Нарману гораздо чаще, чем терпели неудачи. — Как вы знаете, — деликатно добавил он, — Лаханг не был полностью свободен в своих действиях, когда организовывал это убийство.

Губы Нармана сжались ещё на мгновение, но потом расслабились, и он коротко кивнул. Он точно знал, почему Шандир затронул эту тему, но полуоправдание имело более чем небольшую ценность, и он понял это тоже.

— Конечно, — сказал князь через мгновение. — С другой стороны, я думал, что люди, которых он выбрал, должны были быть профессионалами.

— Они были, мой князь, — сказал Шандир. — По крайней мере, их очень рекомендовали. И, при этих обстоятельствах, я должен согласиться с Лахангом — и, если на то пошло, с герцогом — что использование любого из наших людей было бы… неблагоразумным.

— Не в том случае, если бы они преуспели, — прорычал Нарман. Но потом он покачал головой. Справедливости ради, Лаханг был против операции с самого начала, и не только из-за тактических трудностей её организации. Но герцог убедил Нармана отклонить возражения своего местного агента, да и Лаханг не был выбран для этого задания случайно. Тот факт, что он с самого начала выступал против попытки убить Кайлеба, не помешал бы ему сделать всё возможное, чтобы убийство было успешным. И, судя по тому, как похоже всё сложилось, он, очевидно, был прав насчёт необходимости поддерживать максимальную степень непричастности со стороны Изумруда.

— Нет, ты прав, Хэл, — признал он наконец. — Даже если бы они преуспели, их, возможно, взяли бы и заставили говорить.

— Из отчёта Лаханга следует, что похоже по крайней мере один из них был захвачен, мой князь, — сказал Шандир. Нарман поморщился, и глава его разведки пожал плечами. — В настоящий момент маловероятно, чтобы этот человек знал о том, кто его нанял. Похоже, это был один из простых мечников.

— Спасибо Лангхорну за эту небольшую милость, — пробормотал Нарман, после чего глубоко вздохнул.

— Что пошло не так? — спросил он спокойным тоном, дотянувшись до своей чашки с шоколадом и отпив с утончённостью, которая всегда казалась немного странной для человека, столь пухлого, как он.

— Лаханг всё ещё работает над деталями. — Шандир ещё раз пожал плечами. — Очевидно, что сейчас он должен быть особенно осторожным. Подозрительность в Теллесберге должна быть сейчас высокой, и Волна Грома будет очень внимательно наблюдать за каждым, кто окажется вынюхивающим информацию в это время. Исходя из предварительных отчётов и слухов, которые он смог добыть, прежде чем отправить своё сообщение, это звучит как что-то из детской сказки.

Брови Нармана изогнулись и Шандир невесело усмехнулся.

— Согласно Лахангу, история, которая происходит в Теллесберге, заключается в том, что убийцы почти преуспели. Они бы преуспели, если бы не вмешательство какого-то таинственного незнакомца.

— Незнакомца? — повторил Нарман.

— Так сказал Лаханг, мой князь. Пока нет никаких достоверных сведений о том, кто этот «незнакомец», но сплетни, крутящиеся в Теллесберге, уже явно похожи на вымысел. Некоторые из этих диких сказок утверждают, что он кто-то вроде сейджина, вероятно с магическим мечом в добавок. Но почти все слухи, даже наиболее разумные, сходятся на том, что именно он в самый последний момент предупредил Кайлеба и его телохранителей. Нападавшим всё же удалось убить или ранить всех охранников Кайлеба, но тем не менее, Кайлеб, его гвардейцы и этот неизвестный убили всех убийц кроме одного. Большинство сплетен соглашаются с тем, что незнакомец сам убил более половины из них.

— Похоже, мы должны были нанять его, — заметил Нарман с мрачным юмором, и Шандир позволил себе маленькую улыбку в ответ.

Князь откинулся на спинку стула, и откусывая от пирожного, изобилующего орехами и липкое от мёда, начал читал доклад Шандира. Шандир часто задавался вопросом, как этот человек мог смаковать такие сладкие, тяжёлые лакомства, учитывая климат столицы, расположенной на уровне моря почти прямо на экваторе, но тяга Нармана к сладостям вошла в поговорку. Он безостановочно, задумчиво жевал, по крайней мере пять минут, а барон молчал, потягивая свой шоколад. Наконец Нарман прикончил пирожное, оттёр налипшее на пальцы салфеткой и допил собственную чашку.

— Я предполагаю, что ты рассказал мне всё, что мы знаем на сегодня, — сказал он.

— Это так, мой князь. Как я уже сказал, Лаханг работает над тем, чтобы раздобыть более подробную информацию, и я надеюсь, что мы услышим что-то от герцога… в конечном счёте. — На этот раз они с Нарманом поморщились, глядя друг на друга. — До тех пор, однако, — продолжил барон, — мы действительно ничего не будем знать.

— Если всё-таки слухи и сплетни настаивают на том, что этот незнакомец — кем бы он, Шань-вэй его побери, ни был — был ответственен за всё, что пошло не так, то я думаю, нам нужно узнать о нём всё, что можно. Так или иначе, я сомневаюсь, что он просто собирается исчезнуть — не после спасения жизни кронпринца!

— Возможно вы правы, мой князь. Но также возможно, что он не более, чем обычный авантюрист, которому посчастливилось оказаться в нужное время в нужном месте.

— Если ты действительно веришь в это, Хэл, тогда, возможно, мне нужен новый главный шпион, — фыркнул Нарман.

— Я не говорил, что это вероятно, мой князь. Я просто указал, что это возможно, и это так. Я согласен, что нам нужно разузнать для себя всё, что можно узнать о нём, особенно о том, как он смог узнать о наших планах раньше времени. В то же время никогда не следует позволять себе слишком привязываться к какому-либо набору допущений, прежде чем их можно будет подтвердить или опровергнуть.

— Справедливо подмечено, — признал Нарман. — Тем не менее, я хочу знать всё, что мы можем узнать о нём.

— Конечно, мой князь.

— И я думаю, нам нужно рассмотреть наше собственное разоблачение, — продолжил Нарман. — Я знаю, что связи Лаханга с герцогом хорошо спрятаны, но Волна Грома не дурак, и хорошо скрытое — это не то же самое, что и невидимое. Хааральд должен нас подозревать, и, если они выяснили больше, чем мы думаем, они могут точно знать, кто такой Лаханг, и взять его для допроса. Сколько ущерба это может нанести нам, если они так сделают?

— Боюсь, очень много, — признался Шандир. — Он отвечает за все наши операции в Теллесберге, и он также координирует почти всех наших агентов за пределами столицы. И хотя мы никогда не говорили ему, каковы наши конечные цели, он должен был понять, особенно учитывая участие герцога, что это было прямая атака на монархию, а не просто на Кайлеба. — Барон вздохнул. — Чтобы быть эффективным, он должен знать достаточно — и быть достаточно умён — чтобы быть опасным, милорд.

— Должны ли мы рассмотреть его… отставку?

— Честно говоря, я не знаю. — Шандир нахмурился, рисуя круги кончиком одного пальца в блестящем пятне солнечного света на вощёной и полированной поверхности стола, когда он думал об этом.

— Я уверен, что у него есть планы, позволяющие спокойно исчезнуть при необходимости, — сказал барон через несколько секунд. — Насколько хороши эти планы, конечно, невозможно сказать, особенно на таком расстоянии. Если черисийцы знают или подозревают, кто он на самом деле, шанс на то, что он просто исчезнет, вероятно, не очень большой. Они должны были быть готовы наброситься в то мгновение, когда он будет выглядеть так, словно он пытается выбраться из города. Учитывая факт того, что то, что он знает, делает его опасным для нас, приказать ему попытаться покинуть Теллесберг, может быть самым худшим, что мы могли бы сделать, если это действительно заставит их пойти и арестовать его для допроса.

— Скорее всего, было бы проще и безопаснее просто убрать его, мой князь. Это было бы относительно просто, и существует достаточно черисийцев, которых мы могли бы нанять через правильного посредника, чтобы убить его по целому ряду формальных причин, не привлекая нас самих. Но он наш главный агент в Черис, и он всегда был полезным для нас. Потеря его, а также всех его контактов и фундаментальных знаний, была бы серьёзным ударом. Потребуются месяцы, а возможно и годы, чтобы кто-нибудь смог развить те же возможности и источники.

— Я знаю, но если Волна Грома арестует его, мы всё его равно потеряем, с дополнительным риском того, что они смогут доказать, что мы принимали в этом участие.

— Мой князь, Хааральд не нуждается в доказательствах вашей вражды, — заметил Шандир. — С этой точки зрения, то, что происходит с Лахангом, совершенно не относится к делу.

— Если только это не побудит его ответить в том же духе, — сухо заметил Нарман.

— Согласен. Но если они не уверены, что непосредственно мы стояли за этой попыткой, то должны подозревать, также, и всех остальных. Гектор должен быть в их списке подозреваемых. Даже Мантейл мог бы нести за это ответственность. Если Волна Грома связал Лаханга с нами, то его последующее убийство, вероятно, убедило бы их в том, что мы были главными инициаторами. В конце концов, если это были не мы, почему мы хотели бы его убрать?

— Решения, решения, — вздохнул Нарман.

— Есть ещё один аспект для рассмотрения, мой князь, — сказал Шандир. Нарман посмотрел на него, затем жестом попросил его продолжать.

— Нужно всегда держать в уме герцога, — заметил глава разведки. — Я доверяю его абсолютной надёжности не больше, чем, я уверен, он доверяет нам, но он был в прямом контакте с Лахангом. Если Лаханга подвергнут допросу, герцог будет разоблачён, также, как и мы, и причём прямо там, где Хааральд сможет достать его. Я уверен, что он не отрывает глаз от Лаханга и у него уже есть собственные планы, чтобы удостовериться, что Лаханг никогда будет иметь возможности предать его. Это значит…

— Это значит, — перебил Нарман, — что мы можем положиться на его личный интерес. — Он кивнул. — Это не значит, что его планы сработают, конечно, но он прямо там, в Теллесберге, а мы в двух тысячах миль оттуда.

— Точно, мой князь. — Шандир кивнул. — А если он должен будет убить Лаханга, и Волна Грома пока не понял, что Лаханг наш агент, то любое расследование приведёт к герцогу раньше, чем оно приведёт к нам.

Нарман потеребил нижнюю губу и кивнул.

— Точно подмечено, — согласился он. — На самом деле, я бы предпочёл завязать этот свободный конец самостоятельно, если это станет необходимо, но я думаю нам придётся положиться в этом на герцога, чтобы он побеспокоиться об этом за нас. Конечно, это оставляет проблему самого герцога, не так ли?

Глаза Шандира слегка расширились от резкого тона князя, и Нарман холодно усмехнулся.

— Это не так, как если бы я когда-либо доверял ему, Хэл. И мы оба знаем, что даже сейчас он мог бы, вероятно, договориться с Хааральдом, если бы дело дошло до этого. А это может быть… неблагоприятно для других наших мероприятий в Черис, учитывая, как много он знает.

— Мой князь, — очень осторожно начал Шандир, — вы предлагаете…?

Он замолчал, позволив вопросу повиснуть в воздухе, и Нарман фыркнул.

— Часть меня не могла бы желать ничего более лучшего, но нет, — сказал он. — Во всяком случае, пока нет. И по крайней мере, — он тонко и холодно улыбнулся, — если придёт время, у нас уже есть наш собственный человек на месте, чтобы выполнить эту работу.

Он ещё несколько секунд подумал и вздохнул.

— Хорошо. Я полагаю это всё, что мы можем решить прямо сейчас. Тем временем, однако, я хочу, чтобы ты также проинформировал Тревиса и Гарта.

Шандир кивнул. Тревис Олсин, граф Сосновой Лощины, был кузеном Нармана и его главным советником, а Гарт Ральстен, граф Мандир, был командиром Изумрудского Флота.

— Должен ли я проинформировать их полностью, мой князь? — спросил барон, изогнув одну бровь, и Нарман нахмурился.

— Скажи Тревису всё, что мы знаем или подозреваем, — приказал он через мгновение. — Скажи Гарту, что мы должны предполагать, что Хааральд подозревает, что мы были причастны, вне зависимости от того были мы причастны или нет на самом деле, и что я хочу, чтобы он подумал о том, какими способами мы можем, на всякий случай, повысить свою готовность.

— Да, мой князь.

— Кроме того, я хочу, чтобы ты, так же, отправил отчёты Томасу и Гектору, — продолжил Нарман. — В случае с Томасом я, в придачу, собственноручно напишу письмо. Тем не менее для Гектора, я думаю, мы просто позволим тебе послать твой собственный отчёт Корису — исключительно из профессиональной вежливости, так как мы, очевидно, не имеем никакой информации из первых рук.

Шандир снова кивнул. Великий герцог Томас Зебедайский был ближе всех к тому, чтобы конкурировать с князем Гектором Корисандийским за контроль над Лигой Корисанда. К сожалению для мечтаний Томаса о славе, он был не очень-то хорошим конкурентом. Хотя он был видным аристократом острова Зебедайя и наследным лидером Совета Зебедайи, весь остров находился под большим пальцем Гектора. Томас действовал не более, как губернатор Зебедайи от имени Гектора, и как бы он ни стремился к большим высотам, вряд ли он когда-нибудь достиг бы их. Тем не менее, Нарман был осторожен, культивируя этого человека. В конце концов, никто не знал, когда может понадобиться какой-то противовес.

Филип Азгуд, граф Корис, с другой стороны, был коллегой-конкурентом самого Шандира на службе у Гектора. Шандир с живым уважением относился к врождённым способностям Кориса, и он ни на секунду не подумал, что граф мог бы поверить, что Нарман не был главной движущей силой, стоящей за попыткой покушения на Кайлеба. Тем не менее, видимость должна была сохраниться, и Гектор едва ли мог бы настаивать на этом, пока Нарман предпочтёт поддерживать вымысел. В конце концов, Гектор ничуть не прослезился бы, если бы убийцы преуспели.

— Конечно, мой князь, — пробормотал он вслух, и Нарман с удовлетворением хмыкнул.

— В таком случае, я думаю, ты можешь идти, — сказал он, и Шандир встав, почтительно поклонился и вышел из обеденного зала.

Ни он, ни его князь не заметили почти микроскопическое «насекомое», свисающее с потолка над столом. Даже если бы они его и заметили, то, разумеется, не обратили бы на него внимания, поскольку ни один из них никогда не слышал о чём-то, называемом СНАРК, и, конечно же, о дистанционных датчиках, которые он мог бы развернуть.

VI Королевский Дворец, Теллесберг, Королевство Чeрис

— Сейджин Мерлин, Ваше Величество, — тихо сказал камергер, пройдя через открытый дверной проём и поклонившись. Мерлин последовал за ним в маленькую приёмную комнату — более всего, это было похоже на рабочий кабинет — и поклонился немного глубже, чем камергер. Двор короля Хааральда выглядел простым по сравнению с дворами таких изысканных земель как Харчонг из-за его обычной неформальности и способности прожить без настоящей орды слуг. Тем не менее Хааральд был королём и одним из самых могущественных на лике Сэйфхолда, чтобы ни думали другие.

— Сейджин, — приветствовал Хааральд, и Мерлин поднял взгляд.

Он увидел мужчину средних лет, коренастого, для черисийца, и ростом выше обычного, хотя и ниже своего сына и значительно ниже Мерлина. Хааральд носил традиционные свободные бриджи и льняную, доходящую до середины бедра, верхнюю куртку черисийского высшего общества, хотя его куртка была яркой от золотого кружева вышивки и бисера. Ремень вокруг его талии был сделан из затейливо украшенных ракушковидных бляшек чеканного серебра, символ золотого скипетра, означающий, что он один из тех, кто совершил обязательное паломничество в Храм, блестел на застёжке у плеча, а сверкающий огонь отделанной изумрудами золотой цепи, которая была обычным знаком его полномочий, сиял на груди. У него была аккуратно подстриженная борода, несколько более пышная, чем у Мерлина, и небольшая эпикантовая складка, общая для большинства населения Сэйфхолда.

Хааральду VII было пятьдесят два местных года, что составляло чуть более сорока семи стандартных, и он просидел на своём троне чуть больше двадцати местных лет. За это время он стал известен — по крайней мере, у своих подданных — как «Хааральд Справедливый», и его спокойные глаза внимательно рассматривали Мерлина. Мерлин отметил, что за эти годы он отрастил немного лишней плоти. Судя по его груди и плечам, в молодости он был человеком героического телосложения, но сохранение такого физического состояния, особенно в его возрасте, должно было быть единственной невозможной вещью, учитывая его неподвижное правое колено. Пятка его вытянутой вперёд ноги покоилась на подставочке, а сам он сидел в удобном, но не особенно роскошном кресле за письменным столом, загромождённым документами и грифельными дощечками.

Кроме того, присутствовал ещё один человек. Епископ Церкви Господа Ожидающего с серебрящимися тёмными волосами и пышной патриархальной бородой стоял около правого плеча короля. Его трёхгранная шапка несла белую кокарду старшего епископа, но без архиепископской ленты на ней. Глаза его блестели, когда он рассматривал Мерлина, а белая ряса несла масляную лампу эмблемы Ордена Бе́дард.

При виде этой лампы зубы Мерлина мгновенно сжались, но он решительно заставил себя подавить эту инстинктивную реакцию. Как бы ему не хотелось признать это, орден, который носил имя Адори́ Бе́дард, за эти годы превратился во что-то отличное от того, что хотела бы видеть его якобы покровительница. Кроме того, он «видел» этого епископа довольно часто через своих СНАРКов, чтобы сильно подозревать, что же побудило Хааральда доверять ему почти абсолютно.

— Ваше Величество, — пробормотал он в ответ на приветствие короля после короткой заминки. — Вы оказываете мне честь принимая меня в частном порядке.

— Возможно, — сказал Хааральд, внимательно изучая своего посетителя. — Некоторые могут подумать, что я обидел вас, не приветствуя и не благодаря вас за жизнь моего сына на более публичной аудиенции.

— Но на этой более публичной аудиенции, Ваше Величество, я несомненно был бы неприятно осведомлён обо всех этих натянутых арбалетах, следящих за мной так внимательно. А здесь, — Мерлин очаровательно улыбнулся, — мне нужно беспокоиться всего лишь о двух телохранителях за этой ширмой.

Он кивнул в сторону изысканно отделанной лакированной харчонгской ширмы позади короля, и глаза Хааральда сузились. Епископ, однако, лишь посмотрел на Мерлина с каким-то спокойным любопытством.

«Интересно», — подумал Мерлин, но его внимание было сосредоточено главным образом на короле, ожидая его реакции. Которая проявилась через один удар сердца одним коротким предложением.

— В самом деле? — сказал Хааральд, и Мерлин снова улыбнулся.

— Сегодня четверг, Ваше Величество. Предполагая, что вы придерживаетесь своего обычного графика работы, это должны быть сержант Хаарпер и сержант Гарденер.

Камергер быстро отступил в сторону, его правая рука упала на кинжал, висящий в ножнах на его бедре, епископ коснулся золотого скипетра Лангхорна, висящего на его груди, и даже Хааральд сел прямее в своём кресле. Но король также поднял одну руку и резко покачал головой камергеру.

— Нет, Павел, — сказал он. — В конце концов, наш гость — сейджин, или нет?

— Или что-то ещё, сир, — мрачно сказал камергер. Он сердито посмотрел на Мерлина глазами полными подозрения, а его рука отпустила рукоять кинжала очень неохотно.

— Ваше Величество, — сказал Мерлин, — всё моё оружие осталось в моей комнате. Ваши гвардейцы были очень предупредительны, но они также тщательно обыскали меня, прежде чем разрешить мне войти в ваш кабинет. Я уверен, один безоружный человек не представляет угрозы для монарха, чьи слуги столь же лояльны к нему, как ваши вам.

— Почему-то, сейджин Мерлин, я сомневаюсь, что такой человек, как вы, остаётся безоружным, пока у него есть мозг, — сказал Хааральд со своей медленной, признательной улыбкой.

— Вы угадали, Ваше Величество, — согласился Мерлин.

Губы епископа дрогнули от того, что могло быть почти похоже на улыбку, и Хааральд снова откинулся на спинку кресла, рассматривая голубоглазого незнакомца ещё более задумчиво, чем раньше. Затем он кивнул и посмотрел на камергера.

— Павел, я думаю, мы могли бы предложить сейджину Мерлину стул.

Павел Хэлман выглядел в меру возмущённым, но всё же он принёс из угла комнаты стул с прямой спинкой, но мягкой обивкой, и поставил его перед столом Хааральда.

— Пожалуйста, сейджин, — пригласил Хааральд. — Садитесь.

— Спасибо, Ваше Величество.

Мерлин сел на стул и вскинул голову, подняв брови.

— Да, сейджин, — сказал Хааральд с подозрительно-усмешливой улыбкой, — сейчас начнётся допрос.

— Я к вашим услугам, Ваше Величество — Мерлин снова вежливо склонил голову и Хааральд усмехнулся.

— Мне трудно в это поверить, сейджин, — сказал он. — Каким-то образом у меня сложилось чёткое впечатление, что это скорее случай, когда Черис больше подходит к вашим услугам.

Мерлин улыбнулся, но под этой улыбкой он поморщился. Хааральд VII в живую был ещё более впечатляющим, чем когда он наблюдал за ним издалека через СНАРК.

— Прежде чем мы начнём, — более серьёзно сказал Хааральд, — позвольте мне выразить свою личную благодарность за ваше вмешательство на стороне Кайлеба. Без вас он был бы мёртв, и за это я и мой дом остаёмся у вас в долгу. Как я могу вознаградить вас?

— Ваше Величество, — сказал Мерлин с рассчитанной серьёзностью, — хотя я и уверен, что какой-то знак вашей благодарности не помешает, возможно, наилучшим будет привлекать ко мне настолько мало внимания, насколько это возможно.

— И зачем так делать? — спросил Хааральд.

— Потому, что я буду гораздо полезнее Черис, если моё присутствие здесь не станет всеобщим достоянием.

— И почему вы хотите быть полезным мне?

— Прошу прощения, Ваше Величество, — сказал Мерлин почти мягко, — но я не сказал, что буду полезен вам. Я сказал, что буду полезен Черис. Эти два понятия очень близки, но, боюсь, не идентичны.

— Король — это Королевство! — рявкнул Хэлман, а затем мрачно покраснел, поняв, что он начал говорить без разрешения. Но, несмотря на эту вспышку, он не прятал гнев в своём взгляде.

— Нет, милорд камергер, — не согласился Мерлин. — Король — это сердце и душа королевства, но он не является самим королевством. Если бы это было так, тогда королевство погибло бы с его смертью.

— Церковь учит, что Король и Корона — это одно целое, — заметил епископ, впервые заговоривший, и его голос и выражение были подчёркнуто нейтральными.

— И я не спорю на этот счёт с Церковью, епископ Мейкел, — сказал Мерлин, и голова священника склонилась в сторону, когда незнакомец назвал его правильно. — Я просто хочу отметить, что король, который является сердцем королевства — это не просто отдельный человек, но все люди, которые занимают эту должность и выполняют эти обязанности во имя королевства. И поэтому, хотя король и королевство едины, смертный человек, который занимает эту должность, всего лишь один человек в бесконечной цепи мужчин, которые держат свои короны по доверенности в интересах тех, кого они обязались охранять и защищать.

Хааральд поднял взгляд на епископа Мейкеля, затем вернулся к Мерлину и пристально посмотрел на него, не говоря ни слова. Наконец он медленно кивнул.

— Обоснованное различие — сказал он. — Не все из монархов согласились бы с этим, но я не буду спорить.

— И тот факт, что вы не будете этого делать, Ваше Величество, причина, по которой я здесь, — просто сказал Мерлин. — Хотя все короли могут быть рукоположены Богом, слишком мало из них оказываются достойны своих коронационных клятв. Когда видишь видения, которые мне дано видеть, этот факт становится печально очевидным.

— Ах, да, эти ваши «видения». — Хааральд поджал губы, потом усмехнулся и слегка повысил голос. — Чарльз, вы и Горж можете выйти и присоединиться к нам.

Через мгновение лакированная ширма сдвинулась в сторону и из-за неё вышли два сержанта Королевской Гвардии. Оба носили чёрные кирасы, нагрудные пластины которых были украшены золотым геральдическим кракеном Черис. Также они держали в руках натянутые стальные арбалеты, и они настороженно разглядывали Мерлина, когда занимали свои места позади своего короля.

— Должен признаться, — сказал Хааральд, — что я считаю ваше выступление весьма впечатляющим, сейджин Мерлин. Как, несомненно, вы предполагали, я должен был это сделать. Конечно, всегда можно было бы найти достаточно хороших шпионов, которые могли бы предоставить вам эту информацию. С другой стороны, если моё личное жилище так заполнено шпионами, мой дом уже обречён. Так что, поскольку вы, очевидно, хотите, чтобы я задал этот вопрос, я сделаю это. Откуда вы знаете?

Несмотря на свой шутливый тон, взгляд его карих глаз обострился, и он слегка наклонился вперёд в своём кресле.

— Ваше Величество, — ответил Мерлин, — я верю, что эти трое мужчин, — он помахал рукой, указывая на двух гвардейцев и камергера, — верны до смерти вам, вашему сыну и вашему дому. Я доверяю им полностью настолько же как я сам доверяю вам. А епископ Мейкел был вашим духовником — сколько? Пятнадцать лет? Но пока в то, что я собираюсь рассказать вам, может оказаться трудным поверить, хотя я надеюсь, что смогу предоставить вам доказательства того, что я говорю правду. И я верю, что, если я смогу доказать это вам, вы поймёте, почему это должно оставаться секретом так долго насколько это возможно.

Он сделал паузу, и король кивнул, даже не взглянув на своих вассалов. Все трое продолжали рассматривать Мерлина настороженными глазами, но Мерлин увидел, как их плечи распрямились, а выражение лиц стало более решительным от явной уверенности короля в их благонадёжности. Епископ Мейкел просто шагнул ближе к креслу Хааральда и слегка опёрся длинной сильной рукой о его спинку.

— Как я уверен, принц Кайлеб, и лейтенант Фалкан уже рассказали вам, Ваше Величество, — начал он, — что я много лет прожил в Горах Света, и в процессе этого развил некоторые, хотя и далеко не все, известные способности сейджина. Это не тот титул, который я мог бы легко потребовать для себя, но возможно пока он подходит.

— Во всяком случае, мне было дано узреть видения отдалённых мест и событий, слышать голоса далёких людей. Как будто невидимая птица взгромоздилась на стене там, — он указал на пятно на оштукатуренной стене, недалеко от открытого окна, — или на ветке дерева, и я видел её глазами, слышал её ушами. Я никогда не видел будущего, и я не могу вызвать прошлого. Я вижу только настоящее, и никто не может увидеть всё, что происходит во всём мире. Но все вещи, которые я видел, всё более и более сосредоточивались на Черис, на вашем Доме и на Кайлебе. Я не думаю, что это происходит случайно.

Глаза Хааральда казалось пронзали Мерлина. Король Черис имел репутацию человека способного вытащить правду из кого угодно, но Мерлин невозмутимо вернул взгляд. В конце концов, всё, что он сказал, было абсолютной правдой. Если восемь стандартных столетий, проведённых в одном и тоже месте, не могут считаться за «прожил много лет» в Горах Света, он не мог себе представить, что могло. И его «видения» всё больше и больше фокусировались на Черис, и определённо не случайно.

— Какого рода видения? — спросил Хааральд после долгого молчания. — О ком?

— Как я уже сказал, я вижу и слышу, словно я физически присутствую там. Я не могу читать страницу, если она не повёрнута, я не слышу мысли, если их не произносят. Я не могу знать, что проходит в тайных уголках чьего-то сердца, только то, что они говорят и делают.

— Я видел вас, Ваше Величество. Я видел вас в этой комнате с вашими личными стражами, видел вас с камергером Хэлманом. Я видел, как вы обсуждали наследование Ханта с Кайлебом и вопросы политики с графом Серой Гавани. Я видел и слышал, как вы обсуждали новые патрули около Головы Тритона с верховным адмиралом Островом Замка́, когда вы поручили ему усилить «Сокола» и «Воина» «Бухтой Каменной Банки» и всей её эскадрой.

Хааральд медленно кивал, но внезапно замолчал при упоминании Острова Замка́. — «Неудивительно», — подумал Мерлин, — «учитывая, что он и верховный адмирал обсуждали эти подкрепления — и причины для них — в условиях максимальной секретности». — Тем не менее, ни одна из их мер предосторожности не была направлена ​​против СНАРК, который мог развернуть повторно используемых пассивных шпионских жучков.

— Я видел видения о Кайлебе, — продолжил Мерлин. — Не только в разговорах с вами, но и на охоте, с учителем фехтования, даже за его книгами. — При этом Мерлин слегка улыбнулся и покачал головой. — И я видел его сидящим на совете с вами, и на борту корабля.

— И так же, как я видел эти видения, я видел ваших людей. Я сказал Кайлебу, что увиденное сформировало у меня хорошее мнение о вас, Ваше Величество, и это действительно так. Говоря со всей честностью и не пытаясь выслужиться перед вами, у меня не было видения ни одного другого короля на Сэйфхолде, который приблизился бы так же близко, как вы, к идеалу, который провозглашает Церковь. Вы не совершенны. В действительности, если вы меня извините, вы далеки от этого. Но вы также понимаете, что это так, и, возможно, что ещё более важно, вы научили своего наследника понимать то же самое. Эти качества, чувство ответственности, слишком редки и дороги для меня, чтобы легко их отбросить. Я считаю, что причина, по которой я видел то, что я видел, заключалась в том, чтобы привести меня сюда предложить свои услуги, какие они есть, для сохранения этого королевства и традиции служения, которую его монархи стремятся поддержать.

— Хвала от восхваляемого особенно ценна, — сказал Хааральд, после долгой, задумчивой паузы. — Надеюсь, вы извините меня, однако я отмечу, что похвала и лесть иногда размываются.

— Особенно, когда возносящий их хочет чего-то, — согласился Мерлин. — И, если честно, Ваше Величество, я действительно чего-то хочу. — Глаза Хааральд сузились, и Мерлин улыбнулся. — Я хочу видеть, что Черис станет тем, чем она может стать, — сказал он.

— Тем, чем она может стать, — повторил Хааральд. — Почему Черис? Даже если всё, что вы сказали о мириадах моих положительных качеств, было точным, зачем выбирать это королевство? Это не может быть из-за какого-либо чувства лояльности к моему дому, поскольку кем вы явно не являетесь, так это черисийцем. Так что, если вы простите меня, сейджин Мерлин, должно быть что-то ещё, что вы хотите от Черис. Какие-то ваши собственные цели или задачи. И хотя я глубоко благодарен вам за вашу роль в спасении жизни моего сына и понимаю, что только дурак не может признать ценность советника, который видит то, что можете видеть вы, ни один король, достойный своей короны, не может принять такие услуги, не зная, что то, что вы хотите, также является тем, чего хочет он.

Мерлин откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на черисийского монарха, затем мысленно кивнул. Хааральд VII был столь же трезвомыслящим, как и ожидал Мерлин, но также имел твёрдое ядро ​​честности, скрытое под королевской оболочкой. Это был человек, который мог сыграть в игру обмана, блефа и контрблефа, с лучшими из себе подобных, но это не была игра, которая ему нравилась.

Конечно, ещё предстояло выяснить являлся ли епископ Мейкел таким же трезвомыслящим и несгибаемым. Вообще, Мерлин не был бы очень оптимистично настроен насчёт того, чем был обеспокоен епископ Церкви Господа Ожидающего, но Мейкел едва ли был типичным представителем этой породы.

Во-первых, королевский исповедник был черисийцем. Насколько Мерлин смог определить, он за всю свою жизнь никогда не покидал королевство, кроме случая, когда он совершал своё собственное паломничество в Храм, и он был самым высокопоставленным урождённым черисийцем во всей иерархии архиепископства. Сделанный десятью годами ранее выбор Хааральда, в результате которого Мейкел Стейнейр стал епископом Теллесберга, а также его духовником, не очень понравился предшественнику архиепископа Эрайка. Но Хааральд упрямо ухватился за свою прерогативу, позволявшую ему назначить на столичный престол священника по своему выбору, и с годами Мейкел стал членом внутреннего круга королевских советников.

Это могло быть хорошим знаком… или очень плохим, на самом деле.

— Ваше Величество, — наконец сказал Мерлин, — почему ваш прадед отменил в Черис крепостное право?

Хааральд нахмурился, словно удивлённый вопросом. Потом пожал плечами.

— Потому что он верил, что Бог хочет этого от нас, — сказал он.

— Но крепостное право существует в Изумруде, — заметил Мерлин, — и в Таро, Корисанде и Чизхольме. В Харчонге участь крепостного немногим лучше, чем у зверя в поле. На самом деле, они относятся к своим тягловым животным лучше, чем к своим крепостным, потому что эти животные дороже, а в Деснейре и Треллхейме практикуют открытое рабство. Даже в Храмовых Землях, — он оторвал глаза от лица короля, чтобы встретить в глазах епископа Мейкеля всего лишь намёк на вызов, — люди привязаны к земле великих церковных поместий, хотя они и не называются крепостными. Но не здесь. Почему же нет? Вы говорите, что это не то, что Бог хочет от вас, но почему вы верите в это?

— Писание учит, что Бог сотворил каждого Адама и каждую Еву в одно и то же мгновение, через одно проявление Его воли посредством Архангела Лангхорна, — сказал Хааральд. — Он не создавал сначала королей, или дворян, или богатых купцов. Он вдохнул дыхание жизни в ноздри всех мужчин и всех женщин. Это значит, что все мужчины и все женщины — братья и сестры. Мы не можем родиться в одинаковом состоянии, в этом более позднем, менее совершенном мире. Некоторые из нас теперь рождаются королями, а некоторые рождаются благородными, или богатыми, или всеми тремя сразу. Но те, кто родился более смиренно, всё ещё наши братья и сестры. Если Бог так видит людей, то и мы должны, и, если это правда, тогда люди не скот, или овцы, или лошади, или драконы. Не то, чем можно владеть.

Он недоуменно посмотрел на Мерлина, и Мерлин пожал плечами.

— А вы согласны с этим, епископ Мейкел? — тихо спросил он.

— Я согласен.

Голос священника был глубоким и сильным, хорошо подходящим для проповеди и молитвы, и в глазах его был блеск. Они не были такими жёсткими, как у Хааральда, но в них тоже не было слабины, и Мерлин медленно кивнул. Затем он опять посмотрел на короля.

— Другие правители могут не согласиться с вами, Ваше Величество, — заметил он. — Даже Церковь думает по-другому, судя по её собственным обычаям на её собственных землях, во всяком случае. Но вы верите в это. И это, Ваше Величество, моя цель, моя задача. Я верю в то же, что и вы, и я не вижу другого могущественного королевства, которое верит в тоже самое. Я уважаю вас и во многих отношениях восхищаюсь вами. Но моя истинная преданность? — Он снова пожал плечами. — Она принадлежит не вам, не Кайлебу, а будущему. Я буду использовать вас, если смогу, Ваше Величество. Использовать вас, чтобы настал день, когда не останется ни одного человека, владеющего другим, ни одного человека, который думает, что люди, рождённые менее благородными чем он, подобны коровам или овцам.

Хэлман сердито посмотрел на него, но Хааральд только медленно кивнул, его выражение стало задумчивым.

— И это истинная причина, почему я хочу, чтобы Черис не просто выжила, но преуспела — сказал Мерлин. — Не потому, что я люблю верховную власть, и не потому, что я жажду богатства, или потому, что я путаю военную мощь с истинной силой королевства. Но, хотя мне не дано видеть будущее, я знаю, какое будущее я хотел бы увидеть. Я знаю, какие ценности, какие законы, какой вид монархии, как я верю, Бог хочет призвать далее. И в это время, Ваше Величество, Черис предлагает лучшую надежду на будущее, которое я хотел бы видеть, что оно когда-нибудь произойдёт. Поэтому я с самого начала сказал, что пришёл не для того, чтобы служить вам, а для служения Черис. Идее Черис, её будущему.

Хааральд легко постучал пальцами правой руки по одному из подлокотников кресла, затем поднял взгляд на епископа Мейкеля.

— Мейкел? — спросил он тихо.

— Сир, — без колебаний сказал епископ, — я не могу оспорить ничего из того, что сказал этот человек. Я знаю ваши надежды, ваши чаяния. И я знаю, чего вы боитесь больше всего. — Его пальцы снова погладили его нагрудной скипетр, явно бессознательно, и его ноздри расширились. — Вы позволите, Сир?

Хааральд кивнул, и епископ снова посмотрел на Мерлина

— Я никогда не встречал настоящего сейджина, — сказал он. — Однажды в моей жизни я встретил человека, который утверждал, что он сейджин, но, на самом деле, он был шарлатаном.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказал Мерлин, когда епископ сделал паузу, — я не утверждал, что я — сейджин, я утверждал только, что у меня есть некоторые из способностей, приписываемые сейджинам.

— Я это заметил, — сказал Мейкел с лёгкой улыбкой. — Действительно, хотя я никогда не претендовал на то, чтобы быть равным своим уважаемым коллегам в Храме как теолог, я участвовал в части богословских дебатов. И, возможно, вследствие этого, я был поражён несколькими вещами, которые вы не сказали.

— Вы были поражены? — вежливое внимательное выражение Мерлина ни на миг не дрогнуло, но внутренний колокольчик тревоги начала звучать, пока епископ пристально смотрел на него в течение нескольких секунд.

— Следуя многим рассказам, которые я читал, когда был моложе, — наконец сказал Мейкел, — истинный сейджин часто известен только постфактум, по характеру его деяний. Другие могут дать ему этот титул, но он редко претендует на него сам. Однако природа этих ваших «видений» поразит многих, как вполне достаточное доказательство того, что кем бы вы ни были, вы не такой, как другие смертные люди. Поэтому, возможно, мы все можем согласиться, что «сейджин» это наиболее подходящее слово — пока, по крайней мере — для описания того, кем вы являетесь.

— Но согласившись на это, что мы должны сделать с вами и вашими целями? Я уверен, что вы согласитесь, что это — ключевой вопрос. И мой ответ на него заключается в том, что Писание учит, что истинная природа любого человека выражается через его поступки. Не имеет значения, является ли этот человек королём, торговцем, сейджином или крестьянином; в конце концов, он не сможет скрыть, каков он на самом деле, за что он действительно стоит. На данный момент, вы спасли жизнь Кайлеба. Я не знаю, послал ли вас к нам Бог для этой конкретной цели или нет. Но, по моему мнению, это не было действием человека, который будет служить тьме.

Епископ взглянул на своего монарха и склонил голову в необычно формальном маленьком поклоне.

— Ваше Величество, — сказал он, — я не чувствую зла в этом человеке. Возможно, я ошибаюсь — в отличие от Великого Викария или Канцлера я всего лишь скромный, неграмотный провинциальный епископ. Но мой совет вам — прислушаться к нему. Я вижу тьму, которая сгущается вокруг нас. Возможно, этот человек и услуги, которые он предлагает — это та лампа, — он по привычке прикоснулся к вышитой сигиле своего ордена на груди, — которая вам нужна.

Если бы Мерлин был существом из плоти и крови, он бы издал долгий, тихий вздох облегчения. Но он им не был. И поэтому он просто сидел, ожидая, пока Хааральд вглядывался в глубь глаз своего исповедника. Затем король снова обратил своё внимание на Мерлина.

— И как вы будете служить Черис? — спросил он, пристально глядя на него.

— Моими видениями, как они мне даны. Моим мечом, как я должен. И моим умом, как я смогу, — просто сказал Мерлин. — Например, я уверен, что вы допросили одного убийцу, которого нам удалось взять живым.

— Которого вы смогли взять живым, — поправил Хааральд, и Мерлин пожал плечами.

— Возможно, Ваше Величество. Но хотя у меня не было видения его допроса — как я говорил, я вижу многое, но не всё — я знаю, кто послал его.

Хэлман и два гвардейца слегка наклонились вперёд, прищурив глаза. Бородатые губы епископа Мейкеля задумчиво сжались, и улыбка Мерлина была холодной.

— Я знаю, что, должно быть, было бы заманчиво возложить вину на Гектора Корисандского, — сказал он, — но в данном случае это будет ошибкой. Люди, которые пытались убить принца Кайлеба, были наёмниками, деснейрийцами, нанятыми князем Нарманом и… кое-кем ещё, но, насколько мне известно, с князем Гектором даже не советовались.

— Это не значит, что он не участвует в заговорах сам по себе. Конечно, его возражение против вашего убийства, Ваше Величество, или Кайлеба, является чисто тактическим, а не вопросом каких-то личных угрызений совести. Из того, что он говорил своим ближайшим советникам и слугам, и судя по тому, что я читал в его письмах к Нарману, он просто считает, что убийцы вряд ли добьются успеха. И, я думаю, он боится, как ваше королевство может отреагировать, если бы такая попытка удалась. У него нет желания сойтись с вами корабль-на-корабль в настоящий момент, пока ещё нет, и он считает, что если бы Кайлеб был убит и вы посчитали бы Корисанд стоящим за этим, то это будет именно то, с чем он столкнётся. Именно поэтому он предпочитает подрывать ваши силы в море, чтобы ослабить вас для решительного удара более обычными средствами. Однажды, когда вы с Кайлебом обсуждали его, вы назвали его песчаной личинкой, а не хлещущей ящерицей и я считаю, что это подходящее описание. Но в этом случае, песчаная личинка думает в более… общепринятых терминах, чем его союзники.

Глаза Хааральда становились всё более и более напряжёнными, пока он слушал Мерлина. Теперь он откинулся на спинку кресла, и выражение его лица вызывало удивление.

— Сейджин Мерлин, — сказал он, — когда я вызвал вас на эту аудиенцию, я, честно говоря, не ждал, что поверю вам. Я хотел, и это было одной из причин, из-за которой я решил не делать этого. Но лучшие шпионы в мире не смогли рассказать то, что вы только что рассказали мне, и каждое сказанное вами слово было точным, насколько мои собственные источники могут это подтвердить. Я знаю кое-кого, кто сказал бы, что несмотря на то, что вы сказали сегодня здесь, ваша искренность и надёжность должны быть проверены и доказаны. Что касается меня, как отдельный человек — как Хааральд Армак — я бы хотел доверять вам сейчас. Как король Хааральд Черисийский, я не могу никому оказать доверие, которое я должен буду оказать вам, если приму предлагаемые вами услуги, до тех пор, пока он не будет вне всяких вопросов или сомнений.

— Ваше Величество, — тихо сказал Мерлин, — вы — король. Ваш долг — помнить, что люди лгут. То, что они обманывают, и часто приоткрывают небольшую правду, делает окончательный обман ещё более убедительным. Я не жду, что вы примете мои услуги или даже правду о моих видениях без тщательной проверки. И, пока вы их проверяете, я прошу вас помнить об этом. Я сказал, что моё служение — Черис и тому, чем может стать Черис, а не вам лично, и это я и имел в виду. Я дам вам всю правду, которая лежит во мне, и лучший совет, который я смогу дать, но, в конце концов, моё служение, моя преданность — это будущее, которое находится за пределами вашей жизни, за пределами жизни того человека, которого вы зовёте Мерлин, и дальше даже срока жизни вашего сына. Я хотел бы, чтобы вы это поняли.

— Я понимаю, сейджин Мерлин. — Хааральд глубоко посмотрел в эти неземные сапфировые глаза, и его голос был мягким. — Говорят, что сейджин служит замыслу Божьему, а не человеческому. Тому, кто принимает совет сейджина, лучше всего запомнить, что замысел Божий не обязательно должно включать его собственный успех или даже выживание. Но одна из обязанностей короля в том, что он должен умереть за свой народ, если Бог требует этого от него. Что бы ни потребовал Божий замысел для Черис, я заплачу, и, если вы настоящий сейджин, если вы действительно служите Его замыслу, этого более чем достаточно для меня, независимо от того, какое будущее меня ждёт.

VII Теллесберг и Горы Стивина, Королевство Черис, Армагеддонский Риф

Мерлин опять сидел в своей комнате.

Влажная безветренная ночь тяжело наваливалась на её окно. Нимуэ Албан, родившейся и выросшей в Северной Европе на Старой Земле, могла бы счесть эту ночь некомфортно душной, несмотря на сезон, но ПИКА не беспокоился о таких незначительных мелочах. Мерлина больше поразила беспросветная темнота безлунной ночи, которая была ещё одним из самых чуждых аспектов Сэйфхолда для человека, имевшего разум Нимуэ Албан. Нимуэ была ребёнком технологической цивилизации, иллюминация, свет и энергия которой разгоняли тьму и накрывали её города, отражаясь в облаках в самые тёмные ночи. Для Сэйфхолда, Теллесберг был хорошо освещённым городом, вот только освещение на этой планете исходило от простого пламени горящего дерева или воска, жира или масла, слишком слабого, чтобы изгнать ночь.

Как и сам Теллесберг, по сэйфхолдийским стандартам, комната Мерлина была хорошо освещена. Свет шёл не от свечей, а от изящных, бездымных ламп, наполненных маслом кракена, оснащённых новомодными полированными отражателями, размещённых позади горелок, чтобы усиливать и направлять их свет. Несмотря на это, имеющегося света едва хватало для комфортного чтения, особенно причудливой каллиграфии в рукописном томе на столе Мерлина. Поколения людей на Сэйфхолде читали в таких условиях, но расплачиваться приходилось чрезмерным напряжением глаз.

Мерлин, однако, имел определённые преимущества. Во-первых, его искусственные глаза были не восприимчивы к напряжению. Они так же были наделены технологией усиления света, которая делала комнату — и, конечно, бездонную ночь снаружи — светлой, как днём. Он убрал из поля зрения привычный для ПИКА десятидневный таймер обратного отсчёта, и теперь ничего не отвлекало его от беглого просмотра копии Священного Писания Церкви Господа Ожидающего в толстом кожаном переплёте.

Это было далеко не в первый раз, когда он читал «Писание», но не взирая на это он находил эту книгу всё более увлекательной, в том смысле, как детектива, расследующего убийства, возможно, увлекла бы автобиография серийного убийцы-садиста, которого он знал, как друга детства. В книге было множество нравоучений и нюансов, с которыми Мерлин не мог не согласиться, как бы сильно он ни хотел. Маруяма Чихиро позаимствовал многое у существующих религий, и основа его «Писания» была знакома почти любому богослову Древней Земли. Мерлин, по большей части, размышлял о том, что, несомненно, это было неизбежно, поскольку устойчивое общество требовало основополагающих рамок правил и законов, которые принимали те, кто в нём живёт. На протяжении всей истории человечества религия была одним из главных источников этой легитимности, и именно эта часть Писания породила священников, таких как епископ Мейкел.

Однако религии, из которых Маруяма взял свои основные заповеди и моральные принципы, были результатом подлинной попытки понять или, по крайней мере, осмыслить Бога или какую-то высшую силу, к которой стремились её приверженцы. А Священное Писание Церкви Господа Ожидающего было не таким. Оно было намеренным мошенничеством, совершённом его последователями, действия которых прямо противоречили принципам и верованиям религий, из которых было взято так много. Это была ложь, использующая тот голод в человеческих существах, который побуждал их искать Бога, в каком бы то ни было имени или виде, в течение всей истории человечества, не просто для контроля, но для перепрограммирования. Для того чтобы подавить любое чувство познания, которое могло угрожать этому мошенническому шаблону, Эрик Лангхорн и Адори́ Бе́дард создали молот, который мог забить любое будущее человеческое общество в тот образец, который они нашли хорошим.

Мерлин должен был признать, что совместно Лангхорн, Бе́дард и Маруяма сумели убить совсем немало птиц одним камнем Писания. Он вернулся к началу тома и поморщился, снова взглянув на оглавление. Книга Лангхорна, Книга Бе́дард, Книга Паскуаля, книги Сондхайма, Траскотта, Шуляра, Чжо-чжэн, Чихиро, Андропова, Хастингса.

Список можно было продолжать и продолжать, каждая книга приписывалась одному из «архангелов». Писание не содержало ни одного евангелия, написанных простыми смертными. Такие писания, созданные людьми, существовали в «Комментариях», «Озарениях», не говоря уже о «Свидетельствах», которые также были центральной частью писания и авторитета Церкви Господа Ожидающего. Но ни одно из этих просто человеческих писаний не могло сравниться с законностью и основоположением Писания, поскольку, в отличие от них, каждое его слово было передано непосредственно из уст Божьих через его бессмертных ангелов.

«Писание» было не просто инструментом социального контроля. В действительности, «Книга Лангхорна» была посвящена «закону Божьему», как учению Церкви Господа Ожидающего. Мерлин несколько раз мысленно поперхнулся, пробираясь сквозь прикрытые любовью полуправду и откровенную ложь, из которых Лангхорн — или, возможно, Маруяма, пишущий за Лангхорна — соткал смирительную рубашку, которую он надел на обитателей Сэйфхолда. А «Книга Бе́дард», которая была по меньшей мере столь же трудна для восприятия Мерлина, была шедевром психологии на службе обмана и контроля над разумом, который радовал подзаголовком «Книга Мудрости и Самопознания».

Но многие другие из этих книг были, фактически, практическим руководством по терраформированию и колонизации чужой планеты.

Например, «книга» Архангела Хастингса была на самом деле атласом — очень подробным атласом всей планеты, основанным на тщательных картах, которые экипаж Шань-вэй сделал во время своего первоначального этапа терраформирования. Карты в копии Мерлина были слишком мелкими, чтобы от них была хоть какая-то польза, и в них закралось довольно много искажений, но мастер-карты были тщательно сохранены в Храме. На самом деле, мастер-карты были одними из самых святых артефактов Церкви. Их «бумага» из усовершенствованной синтетики была огнестойкой, водостойкой и такой же прочной, как пяти миллиметровый лист чеканной меди, и практически невосприимчивой к возрастным изменениям — всё это, конечно, убедительно доказало их «чудотворный» характер.

Однако, не менее важно было то, что «Книга Хастингса» требовала, чтобы копии этих карт были доступны людям так же, как и Церкви, в соборе каждого епископа. Сэйфхолдийцы точно знали, как выглядела география их мира, что имело огромное значение, когда они приступили к принятию решения о том, где основывать дополнительные анклавы, а другие книги Писания дали им руководство по созданию этих анклавов.

Это было руководство, которое умышленно фальсифицировало основы многих уроков, которые оно преподавало, и религиозных законов, которые оно объявляло, но оно обеспечило основные рамки, благодаря которым человечество расширилось от своих первоначальных анклавов на этой планете. «Книга Сондхайма» рассматривала агрономию и сельское хозяйство, включая, в первую очередь, необходимые меры по подготовке почвы Сэйфхолда для земных растений необходимых людям. «Книга Траскотта» делала то же самое для животноводства — как для местных видов, так и для привезённых с Земли. «Книга Паскуаля» содержала «религиозные законы», проповедующие санитарию, правильную гигиену и питание, лечение ран и основную профилактическую медицину. Даже «Книга Бе́дард», несмотря на цель, ради которой она была написана, содержала довольно много здравых психологических советов и идей, а члены «её» ордена — такие как епископ Мейкел — пользовались её предписаниями в самых разных областях по сравнению с тем, что могла подразумевать «автор». Успехи Ордена в служении душевным и эмоциональным нуждам человечества Сэйфхолда во многих случаях были почти что удивительными, и именно бедардиты руководили большинством благотворительных работ Церкви.

Тем не менее все указания Писания были сформулированы как религиозные законы, надлежащие ритуалы и жертвы, которые должен выполнять верующий. Например, в предписаниях «Книги Паскуаля» никогда не упоминались возбудители инфекции или научная база, на которых основывались «законы». И если целитель не вымыл руки в одной из «священных вод», надлежащим образом подготовленных и благословлённых священником, перед обработкой раны, а эта рана стала гнойной, или перед принятием родов, и эта мать умерла от родильной горячки, то виновата была не инфекция или болезнь, но грех.

А карты «Книги Хастингса», которые убедительно продемонстрировали, что их мир является сферой, также ясно учили сэйфхолдийцев Птолемеевой теории о вселенной… и превратили гравитацию, через Божью благодать, в ещё один из чудесных даров архангела Лангхорна человеку. Более того, Лангхорн нарочно создал мир как круглый шар в центре хрустальных сфер Луны, Солнца, звёзд и принадлежащих Господу Небес, как средство ясно продемонстрировать Человеку, что Бог может достичь всего, чего Он пожелает. В конце концов, разве не потребовался акт божественной воли и силы, чтобы удержать людей от падения с нижней стороны мира и столкновения с луной?

Таким образом, помимо указаний, согласно которым первоначальные анклавы должны были следовать указаниям Архангела Лангхорна плодиться, размножаться и заселять мир, который дал им Бог, «Писание» сильно помогло в систематическом подавлении всего, что напоминало научную методу, в то же время одновременно усиливая власть Церкви, как наставника и ограничителя человечества.

Затем были «Книга Чжо-чжэн» и «Книга Шуляра». Ни одна из них не была такой же длинной, как некоторые другие, но они вошли в самое сердце конечной цели Лангхорна на Сэйфхолде. Чжо-чжэн передала официальные описания и определения тех технологий, которые Бог счёл приемлемыми, и того, что Он отверг как нечистое, или испорченное, или разрешённое только для Его архангелов и ангелов. А Шуляр, чья «книга» была как самой короткой, так и самой ужасающей из всех, определил наказание, которое постигнет тех, кто нарушил запреты Лангхорна и Чжо-чжэн. Мысль, что любой человек, выросший в том же обществе, что и Нимуэ Албан, смог воскресить для себя так много кошмаров из ужасающих чуланов человеческой жестокости, скручивала в тугой узел даже желудок Мерлина из сплава и композитов. Должно быть, Шуляр провёл бесконечные часы, изучая исторические тексты, чтобы найти такой подробный каталог зверств, которыми нужно было карать «неверующих» во имя «Святого имени Божьего».

Но, во многом, самой увлекательной из всех — и приводящей в бешенство — была «Книга Чихиро». Книга, которая была добавлена позже, после завершения оригинальной копии Писания, которая хранилась в компьютерах в пещере Нимуэ.

Казалось очевидным, что месть Пэй Као-юна за его жену и друзей уничтожила почти все руководящие кадры Лангхорна. Действительно, из-за внезапного прекращения «ангельских» посещений, зафиксированных в «Свидетельствах» после его нападения, казалось, что он также захватил большую часть технического персонала Лангхорна. К сожалению, Маруяма Чихиро не попал в число жертв, и ему, и его выжившим товарищам, удалось удержать большую часть плана Лангхорна на плаву. Архангел Чихиро, почитаемый как покровитель личной защиты и именуемый Хранителем Городов в жизнеописании святых Церкви Господа Ожидающего, был официальным историком Бога. Он был тем, кто описал чудо сотворения Сэйфхолда… и он также был тем, кто описал, как Шань-вэй, Тёмная Матерь Зла, испортила чистоту этого сотворения во имя честолюбия и жадности.

«Маруяма всё это хорошо связал вместе», — с горечью подумал Мерлин. Шань-вэй, самая яркая из всех помощников Архангела Лангхорна, рассматривала Сэйфхолд не как дело Божье, которое она имела привилегию помочь создать, но как дело рук своих. И от этой гордыни, извращённого чувства собственного достоинства и из-за гордости, зацвело всё зло на Сэйфхолде.

Она противопоставила себя своему законному повелителю, архангелу Лангхорну, и Самому Богу, и она призвала к себе архангела Проктора, который открыл затворы соблазна и запрещённых знаний. Архангела Салливана, который учил человечество чревоугодию и потворствованию своим желаниям. Архангела Гримальди, чья искажённая версия исцеляющих учений архангела Траскотта была отцом и матерью мора. Архангела Ставракиса, который проповедовал алчность личной выгоды над благочестивым приношением Церкви Господа Ожидающего первого плода каждого урожая, причитающегося Богу. Архангела Родригеса, который проповедовал высокомерную, соблазнительную ложь о том, что люди действительно могут прикладывать свои подверженные ошибкам руки к созданию закона, в соответствии с которым они могли бы жить. Архангела Ашера, Отца Лжи, чья так называемая извращённая версия истории истинного Писания привела этих смертных, бывших настолько глупыми, что они поверили всему, что сказала Шань-вэй, к тому же тёмному проклятию.

И, конечно же, падший архангел, который, во многих отношениях, был самым тёмным из всех — архангел Као-юн, Отец Разрушения, Повелитель Предательства, который напал на архангела Лангхорна и архангела Бе́дард, вероломно и без предупреждая, после того, как скорбящий Лангхорн был вынужден спустить с привязи Ракураи, молнию Бога, на Шань-вэй и её падших последователей. Као-юн, который был самым доверенным из всех последователей Лангхорна, воин, которому было поручено охранять всё, на чём стоял Сэйфхолд, кто обратился к злу Шань-вэй. Это невообразимое предательство Као-юна, которое было даже темнее чем первородный грех Шань-вэй, так ужасно ранило бренные тела архангелов Лангхорна, Бе́дард, Паскуаля, Сондхайма и их самых преданных последователей, которые были близки к Саму Богу, что они были вынуждены покинуть Сэйфхолд не закончив свои начинания.

У Мерлина не было личных воспоминаний о большинстве «падших архангелов» Шань-вэй. Нимуэ нашла большинство из них в компьютерах в её пещерах, но если подлинная Нимуэ встречалась с ними или знала их, то это знание никогда не загружалось в её ПИКА. И всё же некоторых из них она знала, и в первую очередь Као-юна и саму Шань-вэй. Видеть, как их оскорбляли, знать, что пятьдесят поколений мужчин и женщин, ради свободы которых они умерли, знали их не как героев, а как самых тёмных из дьяволов, источник всех зол и несчастий, всё это было как нож в сердце Мерлина.

Часть его отчаянно жаждала разоблачить Писание, взять штурмовой шаттл и его разведывательные скиммеры и превратить Храм в пылающий кратер, чтобы доказать, что вся религия Лангхорна была построена на лжи. Но он не мог так сделать. Во всяком случае, не сейчас. Но когда-нибудь, сказал он себе ещё раз. Когда-нибудь народ Сэйфхолда будет готов услышать правду и принять её, и когда этот день наступит, Шань-вэй и Као-юн, и все, кто погиб вместе с ними, запомнятся теми, кем они действительно были, всем, что они действительно отстаивали.

Мерлин почувствовал, как внутри его молицирконового сердца и души разгорается гнев, и закрыл книгу. Он полагал, что действительно не должен позволять себе зацикливаться на этом, но, когда дело дошло до этого, его подлинными врагами стали Писание и так называемая Церковь, которой оно служило. Князь Гектор, князь Нарман и все остальные, что плели интриги против Черис, были препятствиями для его настоящей борьбы, не более того.

«И всё же», — подумал он, изогнув губы в усатой улыбке, — «они, безусловно, неотложная проблема, не так ли? Так что мне придётся с ней разобраться».

Он вывел цифровые часы в углу своего поля зрения и сверил время. Он выверил их по двадцати шестичасовому дню Сэйфхолда, и прошло уже два часа после тридцати одного минутного периода, которые сэйфхолдийцы знали как «Час Лангхорна». На любой другой планете, населённой человечеством, он бы назывались «компенсором» или просто «компом», периодом корректировки, необходимым для того, чтобы подогнать день чужой планеты к чему-то, что чётко делится на стандартные минуты и часы человечества. На Сэйфхолде каждый, кто проснулся в полночь, должен был провести «Час Лангхорна» в молчаливой медитации и обдумывании всего того, что Бог сделал для него, вмешательством Лангхорна, за прошедший день.

Мерлин, однако, никогда не собирался проводить этот Час таким образом.

Он фыркнул от этой мысли и усилил чувствительность своего слуха. Усиливающие программы проанализировали входящие звуки, подтверждая, что Башня Мериты дремлет в тишине. Принимая во внимание скудость ночного освещения, сэйфхолдийцы рано ложились и рано вставали, и это позволило отказаться от охраны и стражников везде, кроме входа в башню. К настоящему моменту всё то небольшое число почётных гостей башни уже спало глубоким сном, а прислужники вернулись в свои служебные и дежурные помещения, отведённые для них на самых низших уровнях башни, в ожидании звона колокольчиков, если кому-нибудь из страдающих бессонницей потребуются их услуги.

Именно этого и ждал Мерлин.

— Сыч, — еле слышно позвал он.

— Да, лейтенант-коммандер? — практически мгновенно ответил голос ИИ через его встроенный коммуникатор.

— Я готов, — сказал Мерлин. — Отправь мне скиммер, как было указано ранее.

— Да, лейтенант-коммандер.

Мерлин поднялся, погасил фитили своих ламп и открыл окно комнаты. Он взобрался на толстый оконный карниз и сидел там, смотря на гавань, болтая ногами в ночи, опираясь плечом о широкую амбразуру.

Набережная была полна жизни, даже в это ночное время, так как грузчики работали, чтобы закончить погрузку грузов для шкиперов, жаждущих поймать следующий прилив. Так же был слышен неизбежный шум со стороны таверн и публичных домов, а усиленный слух Мерлина доносил до него смех, музыку, пьяные песни и ссоры. Он также мог слышать — и видеть — как часовые бдительно стояли на своих постах или обходили свои участки патрулирования на стенах дворца, а сфокусировавшись на сторожевых башнях и оборонительных батареях гавани, он мог бы увидеть часовых, стоявших на страже и там.

Он просидел так несколько минут, терпеливо ожидая, прежде чем Сыч снова заговорил.

— Ожидаемое время прибытия — одна минута, лейтенант-коммандер, — сказал он.

— Подтверждаю, — еле слышно сказал Мерлин в ответ, хотя и полагал, что в действительности в этом не было необходимости.

Передача от компактного, дальнобойного коммуникатора встроенного в корпус его ПИКА в том месте, где у человека располагалась бы селезёнка, отразилась от СНАРКа, висевшего на геостационарной орбите над Наковальней, большого моря или маленького океана к северу от Земель Маргарет, на главный антенный массив Сыча, расположенный в четырнадцати тысячах километров — нет, на расстоянии восьми тысяч семисот миль, чёрт возьми, поправил он себя — далеко в Горах Света. СНАРК, как и сам массив, был хорошо замаскирован (что могло быть не слишком уж чрезмерной предосторожностью, как думал Мерлин, когда он изначально устраивал всё это) и бесшумно приближался к нему с севера, после целого дня спокойного барражирования над морем.

Мерлин потянулся вперёд и вверх, цепляясь пальцами левой руки за щель между двумя массивными камнями Башни Мериты для удержания баланса. Затем он согнулся, полуприсев в проёме окна.

— Хорошо, Сыч. Забирай меня, — сказал он.

— Да, лейтенант-коммандер, — ответил ИИ, и тяговый луч от разведывательного скиммера, зависшего на высоте тысячи метров над Теллесбергом, скользнул вниз и аккуратно подхватил Мерлина с его насеста на карнизе.

Он легко и бесшумно поднимался в темноте, наблюдая за городом под его ботинками. Именно этот способ Лангхорн и его так называемые ангелы использовали для своих «чудесных» появления и уходов, и Мерлин испытывал жгучее желание делать это так же открыто. Его разведывательный скиммер в этот момент был настроен на режим максимальной скрытности, что означало, что умное покрытие корпуса отображало рисунок неба над ним. Фактически он был прозрачен как для человеческих глаз, так и для глаз Мерлина, а также для большинства более изощрённых датчиков. Но эта же система умного покрытия и её штатная система посадочных огней могла использоваться для создания ослепляющего блеска «Кёсэй Хи», который использовался «ангелами». В сочетании с нечеловеческими возможностями, встроенными в ПИКА Мерлина, не говоря уже о других передовых технологиях, которые Као-юн и Шань-вэй смогли спрятать, он мог бы легко повторить любой подвиг «ангелов», который они когда-либо совершили.

Но Нимуэ отмела такую возможность практически сразу. Не только потому, что она мгновенно и инстинктивно испытала отвращение к идее следования по стопам Лангхорна и Бе́дард, но потому, что были и другие, более практические, причины. Рано или поздно, правда всплывёт, и именно по этой причине Мерлин никогда не говорил откровенной лжи. Продолжать избегать лжи было одновременно и проще, и сложнее, чем он подозревал, но, когда придёт время и истина будет открыта, он не мог позволить, чтобы с ним была связана хоть одна ложь. Не мог, если хотел, чтобы кто-нибудь поверил ему, когда он расскажет им о той большой лжи, которая была совершена со всей их планетой много сотен лет назад.

Что ещё более важно, простая замена какого-либо суеверия, одной ложной религии на другую, никогда бы не помогла выполнить ту задачу, которую Нимуэ Албан взвалила на свои плечи. «Приказы Бога», которые нужно выполнять без вопросов, не вызовут широкого распространения независимого, пытливого склада ума и менталитета, которые потребуются в последующие десятилетия и века. И появление «ангела», чьё учение кардинально расходится с Церковью и Писанием не поможет, но породит всякого рода обвинения в демоническом происхождении. Что, в свою очередь, почти наверняка приведёт к религиозной войне, которая, как она опасалась, была неизбежна, но которую она надеялась, по крайней мере, свести к минимуму и отложить на одно или два поколения.

Толстый защитный пузырь фонаря кабины зависшего скиммера скользнул в сторону, и тяговый луч поставил Мерлина на выдвинутый встроенный трап. Он быстро взобрался по нему и улёгся в удобное, хоть и не совсем просторное, переднее лётное кресло в кабине экипажа, пока трап возвращался в фюзеляж. Фонарь сам собой скользнул над его головой, запираясь с тихим «шууууссшу» хорошего уплотнения, закрывая его в прохладном, безопасном коконе кабины, и он почувствовал нежные, нерушимые объятия включившегося силового поля, удерживающего его в полётном кресле, когда он протянул руку и положил руку на джойстик.

— Я беру управление, Сыч, — сказал он.

— Подтверждаю, лейтенант-коммандер. Управление ваше, — ответил ИИ, и Мерлин выжал газ, выводя скиммер из парения, и потянул ручку управления на себя, направив его вверх.

Скиммер ускорялся плавно, и он смотрел, как индикатор скорости полёта дошёл до семисот километров в час. Он мог бы ускориться ещё больше — индикатор был откалиброван до скорости больше чем шесть чисел Маха — но у него не было никакого желания создать звуковые удары. Один или два раза, это ещё можно было принять за природный гром, даже в такую безоблачную ночь, как сегодня, но он не хотел этим увлекаться. Вполне возможно, придёт время, когда у него не будет выбора насчёт этого; в то же время, однако, он не хотел позволить себе приучаться к плохим привычкам.

Он направился к северо-западу от Теллесберга, почти прямо от места встречи Кайлеба с хлещущей ящерицей — и убийцами Нармана — пересекая береговую линию и устремляясь над водами Бухты Южный Хауэлл. С своей большой высоты он мог видеть тусклые огни крепостей на острове Песчаной Банки и острове Хелен, в сотнях километров от Бухты, но сегодня они его не интересовали. Вместо этого он продолжил движение вперёд, отклоняюсь всё дальше на запад, пока перед ним не появились крутые склоны гор Стивина.

Горы Стивина поднялись как крепостной вал, стена через южный конец перешейка, соединяющий Черис с Землёй Маргарет. Смена произношения в названии горного хребта указывала, что он был наречён много после того, как «Архангел Хастингс» подготовил свои карты, вероятно, не более чем несколько сотен лет назад, и даже сейчас он был очень мало заселён. Его высокие пики тянулись до трёх тысяч метров — десяти тысяч футов, раздражённо поправил себя Мерлин, так как он должен был привыкнуть к размышлениям в единицах местной измерительной системы — и плотность населения была не достаточной, чтобы подтолкнуть поселенцев в это негостеприимное окружение.

Это вполне соответствовало требованиям Мерлина.

Он достиг своей цели, всего в двухстах милях от черисийской столицы, и перевёл скиммер в режим парения над высокогорной долиной.

Она не выглядела сильно отличающейся от любого другого участка этих необитаемых гор. Было несколько пятен земной растительности, но их было мало, и они были расположены далеко друг от друга, потерянные среди местных «сосен» («которые действительно выглядели совсем как одноименное Земное дерево», — подумал он, — «кроме их гладкой, почти шелковистой коры и более длинных игл») и дебрей леса. При отсутствии земных растений, обеспечивающих им место обитания, не было ни одного из перевезённых животных и птиц, чьи сферы обитания продолжали всё неуклонно расширяться вне районов планеты, на которые претендовало человечество. Однако здесь было много примеров эндемичной фауны Сэйфхолда, и Мерлин напомнил себе, что хлещущая ящерица или дракон не поймут, что ПИКА был неудобоваримым, пока не совершат ошибку, попробовав сожрать его.

Он улыбнулся представив, как один из местных хищников старается, пытаясь проглотить не перевариваемые куски одного неосторожного ПИКА, и постучал по отображаемой на картографическом дисплее скиммера детальной топографической карте, которую Сыч создал во время облётов СНАРКов несколькими пятидневками ранее. Ну вот. Это было то, чего он хотел, и он медленно и мягко заставил скиммер скользить вперёд.

Вход в пещеру был тёмной раной на склоне горы. Теперь, когда он был здесь лично, со скиммером, который использовался, как объект для визуального сравнения, вход выглядел ещё больше, и он направил небольшой разведывательный аппарат через проход. Он был в два раза шире, чем фюзеляж и короткие крылья скиммера, и ещё больше расширился, когда он влетел внутрь. До вертикального стабилизатора также имелся достаточный зазор, и он провёл скиммер почти на сто метров — триста тридцать футов, напомнил он себе, на этот раз сделав преобразование почти автоматически — дальше вглубь, затем развернул аппарат на месте, пока его нос не стал снова указывать на тёплую ночь за пределами пещеры.

«Неплохо», — подумал он. — «Совсем не плохо».

На самом деле, место было почти идеально. Менее чем в половине часа от Теллесберга даже при относительно скромной скорости, которую он позволил себе сегодня вечером, оно была по меньшей мере в тридцати или сорока сэйфхолдийских милях от ближайшего человеческого жилья, и пещера была достаточно велика, чтобы служить ангаром для скиммера. Она была чуть влажной, с небольшим ручейком на южной стене, несмотря на возвышение, но это не имело значения. Как только скиммер приземлился и запечатал свои воздухозаборники, Мерлин мог погрузить его в солёную воду и оставить его там, ничуть ему не повредив.

Были признаки того, что кто-то большой — «возможно, дракон», — подумал он, изучая листья, — «и он не вегетарианской породы» — устроил здесь логово, но это тоже было нормально. На самом деле это было даже плюсом. Не каждый дракон смог бы с большой лёгкостью повредить тяжело бронированный разведывательный скиммер, и, если бы какая-то странствующая охотничья команда действительно проникла в эту высокую горную долину, они бы… вряд ли захотели заглянуть в пещеру, на которую претендовал один из самых страшных наземных хищников Сэйфхолда.

«Хотя остальная часть снаряжения не такая прочная, как скиммер», — подумал он. — «Во всяком случае, наверное, будет хорошей идеей оставить включённой звуковую систему».

Его копии оригинальных заметок и отчётов Шань-вэй о проделанной работе содержали огромное количество информации о родной экологии планеты, и она и её команда определили наиболее эффективные звуковые частоты, чтобы отгонять дикую местную фауну. Если бы он немного поиграл с уровнями мощности, он бы смог подобрать звук, который удержал бы даже дракона на безопасном расстоянии от его здешнего склада оборудования, не заставляя его искать другое логово.

Скиммер завис, примерно в метре — в трёх футах — от достаточно плоского пола пещеры. Регулируемые посадочные опоры скиммера были более чем достаточно длинными, чтобы компенсировать неизбежные неровности, и он кивнул себе, довольный пригодностью пещеры.

— Сыч.

— Да, лейтенант-коммандер?

— Похоже это место отлично подойдёт, — сказал он. — Продолжай и запусти грузовую аэроплатформу завтра вечером. Но не выгружай ничего, пока я не смогу сюда вернуться и не настрою звуковые щиты скиммера.

— Да, лейтенант-коммандер.

— И не забудь избегать любых населённых пунктов во время полёта.

— Да, лейтенант-коммандер.

На мгновение Мерлин подумал, что слышит что-то похожее на преувеличенное терпение в голосе ИИ. Но, конечно, это было смешно.

— У тебя уже есть дневная сводка?

«Ещё один ненужный вопрос», — сказал он про себя. — «Конечно же у Сыча есть дневная сводка!»

— Да, лейтенант-коммандер, — ответил ИИ.

— Хорошо. Есть что-нибудь ещё от Нармана и Шандира о причастности герцога Тириена к покушению?

— Нет, лейтенант-коммандер.

На этой фразе Мерлин недовольно скривился. У него было не так много информации о герцоге Тириене, как ему хотелось бы. Он относительно поздно идентифицировал этого аристократа как игрока в этой игре, и герцог был очень осторожен с людьми, с которыми он встречался, и с тем, что он обсуждал, когда встречался с ними. Он не мог помешать Мерлину подслушать почти любую встречу, о которой знал Мерлин, но, похоже, и встреч было не очень-то и много. Почти так же раздражало то, что проявляемая им осторожность, в том, что он говорил своим приспешникам, когда он встречался с кем-то из них, затрудняла анализ ещё больше.

Не было никаких сомнений в том, что он поддерживал тесную связь с Нарманом, хотя Мерлин не смог определить точный момент, когда он собирался всадить свой кинжал в спину князя Изумруда. К сожалению, учитывая его звание герцога, его родственников и родственников со стороны его жены, обвинение его в государственной измене было бы … щекотливым предприятием. Это была одна из причин, по которой Мерлин не заводил об этом речь с Хааральдом. И в равной степени он надеялся получить дополнительные подтверждающие доказательства, прежде чем он сел говорить с самыми надёжными советниками короля в это утро.

— Я не думаю, что герцог дал нам что-нибудь новое со своей стороны, верно? — спросил он.

— Нет, лейтенант-коммандер.

Мерлин снова поморщился, на этот раз с усмешкой. Согласно руководству производителя, ИИ тактического компьютера РАПИРа имел словарь более ста тысяч слов. До сих пор, по его оценкам, Сыч использовал примерно шестьдесят.

— Хорошо, Сыч. Продолжай и передай сводку в бортовые системы скиммера. У меня будет время бегло пролистать её, прежде чем я вернусь в Теллесберг.

— Да, лейтенант-коммандер.

Сыч отлично справлялся с обслуживанием ценных жучков, которых Мерлин расположил во множестве различных мест на Сэйфхолде. В настоящий момент они были сосредоточены в Черис, Изумруде и Корисанде, но он не пренебрегал Зионом или королевством Таро. Если уж на то пошло, у королевы Шарлиен один был постоянно закреплён на потолке её тронной комнаты, а другой в комнате её тайного совета.

Несмотря на то, что Мерлину требовалось гораздо меньше «сна», чем любому биологическому человеку, он не мог найти времени, чтобы самому контролировать всех этих тайных шпионов. Но Сыч был тщательно проинструктирован об именах, местах и событиях, которыми интересовался Мерлин. ИИ также получил список наиболее обобщённых триггерных слов и фраз — например похожие на «убийство» или «взятка» — и, в отличие от Мерлина, он был изначально разработан для одновременного мониторинга множества исходных данных и невосприимчивым к скуке.

Передача заняла всего несколько секунд. Затем моргнул зелёный огонёк, указывая на завершение операции. Мерлин удовлетворённо кивнул, затем склонил голову.

— Есть что-нибудь ещё в твоём анализе платформ Ракураи, Сыч? — спросил он.

— Утвердительно, лейтенант-коммандер, — ответил ИИ, после чего замолчал, и Мерлин закатил глаза.

— В таком случае, расскажи мне, что ты придумал, как вывести их из строя.

— Я не смог разработать план, как их уничтожить, лейтенант-коммандер, — спокойно сказал Сыч.

— Что? — Мерлин сел прямо в своё кресле, глаза его распахнулись. — Почему нет, Сыч?

— Платформы кинетической бомбардировки и солнечные панели расположены в центре сферы систем зональной обороны и пассивных сканеров, внутрь которой никакое оружие, находящееся в моём распоряжении, не может и надеяться проникнуть, — сказал ему ИИ. — Анализ показывает, что большая часть этих защит была установлена после уничтожения коммодором Пэй первоначального Анклава Озера Пэй.

— После того, как Лангхорн умер?

— Да, лейтенант-коммандер. — Ответ Сыча на самом деле удивил Мерлина. ИИ обычно не очень хорошо распознавал вопросы — особенно те, что могли бы быть риторическим — предполагающие ответ на них, если только они не были специально ему направлены.

— Есть у тебя какая-нибудь гипотеза о том, почему они могли быть введены в строй в то время?

— Без лучших исторических данных надёжные, статистически значимые гипотезы не могут быть предложены, — сказал Сыч. — Тем не менее, моделирование очевидной стратегии администрации Лангхорна до этого времени, особенно в свете того факта, что коммодор Пэй остался в полном неведении о существовании системы бомбардировки до её использования против Александрийского Анклава, предполагает, что преемники Администратора были обеспокоены тем, что могут быть и другие «нелояльные», особенно среди воинских частей, которыми командовал коммодор. Предполагая, что это правда, кажется, что было бы логично укрепить защиту платформ от дополнительных атак.

Мерлин нахмурился — не в несогласии, а задумавшись — на несколько секунд, затем медленно кивнул.

— Полагаю, это имеет смысл, — размышлял он вслух. — Не то, чтобы это очень помогло нашим проблемам.

Сыч ничего не сказал, и Мерлин резко усмехнулся от отсутствия его ответа. Затем он опять задумался.

Кинетические бомбардировочные платформы, которые были использованы против Шань-вэй, всё ещё были там, беззвучно вращаясь по орбите вокруг планеты. Невозможно было быть уверенным, но Мерлин практически не сомневался, что платформам было поручено бомбардировать и уничтожить любую наземную энергетическую аномалию, которая могла бы указывать на то, что сэйфхолдийцы отклонялись от предписанных Книгой Чжо-чжэн ограничений технологии. Например, энергетический отпечаток электрогенерирующей установки.

Точный уровень излучений, необходимых для их активации, невозможно было оценить, но Книга Чихиро ясно предупреждала, что тот же Ракураи, который поразил злую Шань-вэй, ждёт, чтобы наказать любого, кто потерян для Бога, потому что попытался последовать по её стопам. Согласно Писанию, молния, связанная с естественными грозами, была напоминанием Бога об уничтожении, ожидающем тех, кто согрешил, своего рода перевёрнутое зеркальное отражение символики обещания радуги Ною после Потопа.

Сыч смог получить неплохие снимки платформ используя исключительно пассивные системы, но СНАРК, который начал зондирование для сбора дополнительной информации, был почти мгновенно уничтожен лазером c противоракетной платформы. Другой СНАРК, попытавшийся проникнуть в защищаемый периметр в режиме максимальной невидимости, добился только того, что был обнаружен и разрушен, ещё когда находился в тысячах километров от платформ. Это довольно убедительно ответило на вопрос о том, активны или нет системы, работающие на солнечной энергии. В тоже время, оборонительные системы демонстрировали абсолютное безразличие к любым случайным выбросами других СНАРКов Мерлина, полётам скиммера или ускользнувшим коммуникационным передачам.

«Вероятно, это было бы небольшой проблемой для их собственных операций, если бы они стреляли «ангелам» в задницу из-за их излучений», — подумал он саркастически. — «Таким образом, треклятая штука почти наверняка ждёт, чтобы убить первый признак зарождающейся технологии за пределами параметров Чжо-чжэн. Это не значит, что её нельзя было использовать ни для чего другого, если эти проклятые источники энергии, скрывающиеся в Храме, говорили об этом. И они имеют шесть заряженных ячеек, каждая из которых способна накрыть половину континента при необходимости, по наилучшей оценке Сыча. Что нехорошо. Совсем не хорошо».

— Мы не можем расположить что-нибудь достаточно близко, чтобы сделать эту работу, Сыч? — спросил он почти через минуту.

— Отрицательно, лейтенант-коммандер.

— Почему нет?

— Потому что ни одно оружие, сохранённое для использования вами, не имеет возможности задействовать платформы вне пределов диапазона, в которых защитные системы платформ могут уничтожить их, лейтенант-коммандер. Также ни одна из доступных вам платформ не обладает способностью к маскировке, достаточной для проникновения настолько глубоко в защищённую зону, чтобы изменить этот факт.

— Понимаю. — Мерлин поморщился, затем пожал плечами. — Ну, если это так, то так тому и быть. Нам нужно будет пересечь этот мост, когда мы подойдём к нему, и я уверен, что в итоге мы найдём решение.

Сыч ничего не сказал, и Мерлин снова засмеялся. — «Такт или тупость?» — мимолётно подумал он. Не то чтобы это имело значение. Но чем бы это ни было, сейчас нечего было биться головой именно в эту стену.

Он отложил эту проблему в сторону и снова откинулся в пилотском кресле, так как он поднял скиммер на большую высоту и позволил скорости его полёта подняться до четырёх Махов в юго-западном направлении. Полёт, который он имел в виду, должен был занять более часа, даже на такой скорости, и он вывел на экран первую из записей Сыча.

Местная ночь была достаточно поздней, когда Мерлин отключил воспроизведение с жучков наблюдения спустя почти полтора часа и пять тысяч километров. Как всегда, большинство записанных данных наблюдения были скучными, раздражающе загадочными или теми, и другими. Но, почти как всегда, среди всего этого фонового шума было спрятано несколько самородков.

На данный момент, это не было по-настоящему первостепенными в мыслях Мерлина, и выражение его лица изменилось, когда он посмотрел вниз на рельеф местности под ним.

Армагеддонский Риф, так называли это место местные. Когда-то оно назвалось Александрией, но это было давно, и новое имя было мрачно уместным.

Всего около тысячи миль, с востока на запад — это была ширина бухты Ракураи, бухты в самом сердце Армагеддонского Рифа, самого проклятого места на Сэйфхолде, который когда-то был домом для Александрийского Анклава. Остров, на котором стоял этот анклав, всё ещё был там, но он был не таким большим, как был раньше, и был разрушен до почти лунного ландшафта из-за перекрытия ударных кратеров.

Лангхорн не ограничился тем, что уничтожил анклав Шань-вэй и убил всех её друзей и единомышленников. Также, в этом анклаве были колонисты. Некоторые в самой Александрии; другие рассеялись по маленькому континенту, окружающему обширную бухту. Их тоже нужно было уничтожить, поскольку они могли быть заражены «еретическими» учениями Шань-вэй.

«Кроме того», — резко подумал Мерлин, — «этот ублюдок хотел заявить о себе. Чёрт, он хотел поиграть со своей проклятой игрушкой, вот чего он хотел. «Ракураи», как же!»

Он понял, что его рука изо всей силы стискивает ручку управления. Даже с регуляторами, которые он наложил на свою силу ПИКА, он мог повредить элементы управления, если бы действительно попытался, и он заставил себя расслабиться.

Это было… сложно.

С его высоты, несмотря на темноту, его усиленному зрению не составляло труда увидеть, что кинетическая бомбардировка раскрошила круглую зону примерно восемнадцати километров в поперечнике. И даже не один раз. У Нимуэ было достаточно времени, чтобы прогнать отчёты со СНАРКов, которые она отправила на место этого давнего массового убийства, через аналитические программы Сыча. Из рисунка перекрывающихся ударных было легко понятно, что Лангхорн послал три отдельные волны искусственных метеоров, ударивших по континенту. И он уделил Александрии особое внимание. По крайней мере пять волн кинетических ударов прошли взад и вперёд по всему острову. Даже сейчас, почти восемьсот стандартных лет спустя, истерзанные, разбитые руины, которые они оставили после себя, остро бросались в глаза с высоты полёта Мерлина.

«Но он же не убил совсем всех, верно?» — горько сказал себе Мерлин. — «О нет! Ему нужен был кто-то, кто бы стал свидетелем, не так ли?»

Именно это и сделал Лангхорн. Он пощадил единственное поселение от разрушения, чтобы его ошеломлённые и испуганные жители могли засвидетельствовать дождь из огненных молний — Ракураи Бога — который наказал Шань-вэй и её павших последователей за их зло. «Архангелы», которые набросились на эту деревню, выживающую после последствий бомбардировки, унесли их, разместив их в семейных группах по другим городам и деревням всего Сэйфхолда. Официально их пощадили, потому что, в отличие от своих товарищей, они были свободны от греха. Как будто бы Лот и его семья были избавлены от разрушения Содома и Гоморры, их пощадили, потому, что они оставались верными Богу и Его обнародованным законам. Фактически, их пощадили только затем, чтобы они могли свидетельствовать о могуществе и страшной силе ярости Бога… и судьбе любого, кто восстал против Его наместника на Сэйфхолде, Архангела Лангхорна.

На самом деле, не было никакой причины, по которой Мерлин должен был совершить этот полёт. Он уже знал, что здесь случилось, уже видел изображение со СНАРКов. В самом деле не было никакой разницы между этими образами и тем, что его собственные искусственные глаза сообщили электронному призраку Нимуэ Албан, который жил за ними. И тем не менее она всё же была здесь. Несмотря ни на что, но была.

ПИКА были запрограммированы делать всё, что могли бы сделать люди, и реагировать естественным образом, с соответствующими изменениями выражения, на эмоции своих операторов, если только операторы специально не запретили им делать это. Мерлин перепрограммировал себя не очень сильно, потому что эти естественные, автоматические реакции, так же, как и шрамы, которые Нимуэ осторожно включила в свою внешность, были необходимой частью убеждения других людей в том, что он был человеком. И, не взирая на то, был ли он электронным аналогом или нет, возможно, он действительно продолжал оставаться человеком, как отметил уголок его кибернетического мозга, когда слеза стекла по его щеке.

Он парил там, высоко, намного выше сцены этой древней резни, этого давнего убийства, которое случилось, по его мнению, не больше, чем несколько месяцев назад. На самом деле он задержался ненадолго, хотя ему показалось, времени прошло намного больше. Ровно настолько, чтобы выполнить то, ради чего он пришёл сюда: чтобы оплакать своих мертвецов, и пообещать им, что, сколько бы времени ни потребовалось, какая бы проблема ни возникла, цель, ради которой они умерли, будет достигнута.

«Лангхорн и его единомышленники назвали это место Армагеддонским Рифом, местом, где «добро» восторжествовало над «злом» на все времена. Но они ошибались», — подумал Мерлин холодно. — «Зверство, которое они устроили здесь, было не последней битвой в этой борьбе, но первой, и окончание войны, которую он начал, будет сильно отличались от того, который они предполагали».

Он парил там, чувствуя, как обещание погружается в его кости из сплава, а затем повернул нос скиммера на восток, к приближающемуся рассвету, и покинул это место печали.

VIII Королевский Дворец, Теллесберг, Королевство Чeрис

— Ваше Величество, — сказал впечатляюще выглядящий мужчина, склонив голову в почтительном поклоне, когда он вошёл в зал совета.

— Рейжис, — ответил король Хааральд.

Впечатляюще выглядящий мужчина выпрямился и подошёл к креслу у подножия длинного стола. Он остановился и встал рядом с ним, ожидая, пока взмах руки Хааральда не пригласит его сесть. Затем он повиновался жесту и сел в искусно отделанное резьбой кресло.

Мерлин изучал его своими невозмутимыми глазами. Его СНАРКи и их пассивные жучки часто наблюдали и подслушивали этого человека за последние несколько месяцев, но это было совсем не то же самое, что наконец встретиться с ним лицом к лицу.

Рейжис Йеванс, граф Серой Гавани, был первым советником Хааральда VII, старшим членом Тайного Совета — фактически, премьер-министром Черис, хотя этот термин (и должность) ещё не был изобретён на Сэйфхолде. Для черисийца он был меньше среднего роста, но он нёс своё аккуратное, компактное тело с уверенностью человека, который знал его ценность. Он был на несколько лет старше Хааральда, и, в отличие от короля, он был чисто выбрит. Длинные волосы, стянутые сзади в старомодного вида конский хвост, которого придерживались больше деревенские представители младшего дворянства и находящиеся на службе морские офицеры, были щедро покрыты серебром, но его тёмные глаза были яркими и настороженными. Цепь на шее, являющаяся символом его должности, была менее сложной, чем у Хааральда, без блестящих драгоценных камней как у короля, а вышивка его куртки была более сдержанной, хотя её ткань была столь же богата, и он тоже носил золотой скипетр Паломничества.

Несмотря на превосходный пошив и очевидную стоимость его одежды, он был окружён флёром физической и ментальной твёрдости, которой можно было ожидать от первого советника королевства. Что, вероятно, было как-то связано с теми двадцатью годами, которые он провёл в качестве офицера в Королевском Флоте, прежде чем смерть его бездетного старшего брата возложила на него титул Серая Гавань и заставила его уйти в отставку. Нынешний граф отправился в море в качестве кадета-гардемарина в зрелом одиннадцатилетнем возрасте, получил под командование свой корабль в возрасте двадцати восьми лет, и он видел достаточно морских боёв и кровопролития, прежде чем стал изнеженным политиком.

Серая Гавань бросил взгляд на Мерлина, его лицо осталось бесстрастным, и Мерлин про себя улыбнулся. Первый советник должен был испытывать любопытство, учитывая все слухи о попытке убийства и таинственном спасителе кронпринца, которые крутились вокруг Дворца. Без сомнения, Серая Гавань был лучше информирован, чем кто-либо другой, но ни о чём особом это не говорило.

Король уже открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, когда дверь в комнату совета снова открылась. Ещё один человек прошёл через неё и его шаг был значительно поспешнее, чем был у Серой Гавани.

Вновь прибывший был по крайней мере на голову выше графа, но, хотя его одежда была сделана из богатой ткани, а на пальцах сверкали драгоценные кольца, ему не хватало лощёного вида первого советника. К тому же он был моложе Серой Гавани, но выглядел значительно более потёртым, а ещё он уже был лысым. Его крючковатый, похожий на клюв, нос был высоким и гордым, а его глаза были более светлого коричневого — почти янтарного — оттенка, чем у большинства черисийцев.

— Ваше Величество, — сказал он немного хрипло. — Прошу прощения. Я пришёл так быстро, как только смог, когда секретарь передал мне ваше сообщение.

— Не нужно извиняться, Бинжамин, — сказал Хааральд с улыбкой. — Я понимал, что ты не вернёшься с Песчаной Банки до позднего вечера или до завтра. Я не ожидал, что ты вообще сможешь присутствовать, или мы бы тебя дождались.

— Я только что вернулся, Ваше Величество, — ответил Бинжамин Райс, барон Волны Грома. — Дело, по которому я отсутствовал, потребовало значительно меньше времени, чем я ожидал.

— Я рад это слышать, — сказал ему Хааральд. — Будет гораздо удобнее обсудить это с тобой и Рейжисом одновременно. Пожалуйста, садись.

Волна Грома повиновался вежливой команде, усевшись на своё обычное место, за два кресла от Серой Гавани, слева от графа. Хааральд подождал, пока он полностью не усядется на своё место, а затем махнул правой рукой в направлении Мерлина.

— Рейжис, Бинжамин, это — таинственный Мерлин, о котором вы двое, несомненно, так много слышали. Сейджин Мерлин, граф Серой Гавани и барон Волны Грома.

Глаза Серой Гавани стали ещё более узкими и внимательными, когда Харальд дал Мерлину титул «сейджин», но король спокойно продолжил.

— Рейжис управляет Тайным Советом для меня и делает большую часть тяжёлой работы по управлению королевством. Бинжамин, не так уж сильно упрощая, глава моей разведки. И он очень хорош в этом.

Трое мужчин вежливо, но насторожённо, кивнули друг другу, и Хааральд улыбнулся.

— Я понимаю, что все виды слухов о сейджине Мерлине носятся по дворцу с тех пор, как вернулся Кайлеб вернулся домой. К счастью, никто, похоже, ещё не осознал, что Мерлин действительно является сейджином… или что это подразумевается, по крайней мере. И по причинам, которые, я верю, скоро станут ясными, я очень хочу сохранить это в таком виде. Учитывая то, что произошло там, в лесу, а также рассказы — многие из которых, как я уверен, гораздо глупее дворцовых сплетен — которые ходят по городу, люди будут ожидать, что он получит определённые преференции здесь, при Дворе. Это естественно, но важно, чтобы мы не оказывали ему слишком много преференций. Однако для того, чтобы наилучшим образом использовать его услуги, я считаю, для него будет важно иметь доступ не только ко мне, но и к Совету. Как именно согласовать эти два противоположных соображения озадачило меня на какое-то время, но я думаю, что придумал решение.

— Я намерен специально назначить сейджина Мерлина в Королевскую Гвардию, чтобы он служил в качестве личного охранника и телохранителя Кайлеба. Лейтенант Фалкан будет продолжать командовать обычной командой морпехов Кайлеба, но Мерлин будет подчинён непосредственно Кайлебу, с пониманием того, что он будет сотрудничать с Фалканом, но не будет нести прямой ответственности перед лейтенантом. Я уверен, что некоторые из морских пехотинцев будут возмущены этим, и даже увидят в этом пощёчину по лицу их службы, но я также ожидаю, что они научатся жить с этим. И после столь чудесного спасения, никто не удивится, если мы внесём некоторые изменения в наши давно устоявшиеся меры безопасности.

— Его постоянное назначение к Кайлебу позволит держать его всё время в непосредственной близости, не допуская официально в круг моих консультантов. Вряд ли мы сможем, конечно, сохранить от утечки тот факт, что он сейджин. Когда это случится, я предлагаю всем нам акцентировать рассказы на бойцовских способностях сейджина… и преуменьшать любые намёки на любые другие необычные таланты.

Серая Гавань и Волна Грома кивнули, почти одновременно, хотя Мерлину казалось, что, в первую очередь, это было больше от признания инструкций Хааральда, чем от какого-либо понимания того, почему король мог дать эти инструкции. В конце концов, он подумал, что это не удивительно.

— В рамках усилий, направленных на то, чтобы отвлечь от него внимание, — продолжил Хааральд, — вы двое будете единственными членами Совета, которые будут знать, что он — нечто большее, чем исключительно способный воин, призванный защищать Кайлеба, каким он кажется. Мейкел, конечно, также будет знать об этом, но я намерен максимально ограничить эту информацию вами тремя, Кайлебом и мной, и нашими личными телохранителями. Со временем нам придётся расширить этот круг, но я хочу, чтобы число людей, допущенных к секрету, было минимально возможным. В дополнение к тому, чтобы удержать кого-либо из наших… менее дружелюбных соседей, скажем так, от знания истинной степени его талантов, это также должно помешать ему стать предметом подозрений и ревности Двора, которые были бы неизбежны, если бы совершенно незнакомый человек внезапно поднялся к вершинам власти здесь в Черис.

Выражение лица короля на мгновение стало мрачным.

— Тем не менее, правда состоит в том, что его таланты простираются далеко за пределы поля битвы, — сказал он. — Я твёрдо придерживаюсь мнения, что эти другие таланты будут иметь для нас гораздо большее значение в долгосрочной перспективе, и я надеюсь, что вы трое, скорее всего, проведёте немало времени работая вместе.

Он сделал паузу, как бы позволяя этому дойти до их сознания, затем посмотрел прямо на Серую Гавань.

— Рейжис, сейджин Мерлин сумел произвести на меня даже большее впечатление во время нашего разговора вчера утром, чем произвело его вмешательство, которое спасло жизнь Кайлеба. Я пошёл на эту встречу, настроенным скептически и подозрительно; я вышел с неё с верой в то, что сейджин Мерлин хорошо понимает Черис и способен оказать нам большую услугу. Я уверен, что ты сформируешь своё собственное мнение о нём — я ценю тебя и Бинжамина за вашу независимость мысли, а также за вашу лояльность и способности — но я хочу, чтобы вы оба внимательно выслушали то, что он должен сказать. Прежде чем я отпущу вас всех, позволь мне рассказать тебе, почему он впечатлил меня так сильно.

— Начнём с…

— …и поскольку всё, что он рассказал мне, идеально соответствовало всему, что ты смог подтвердить, Бинжамин, — закончил свой король несколько минут спустя инструктаж своих советников, — у меня не было выбора, кроме как признать, что он действительно обладает Зрением. Конечно, как я сказал ему в то время, его способности и его благонадёжность должны быть доказаны, прежде чем я смогу полагаться на него так, как я уже полагаюсь на вас обоих. Сейджин Мерлин был достаточно учтив, чтобы принять это без чувства обиды.

Он замолчал, и оба советника посмотрели на Мерлина с задумчивыми выражениями. Волна Грома выглядел заинтригованным, хотя и немножечко скептически, что не было большим сюрпризом. Серая Гавань тоже выглядел скептически, но, если Мерлин серьёзно не ошибался, по крайней мере половина скептицизма первого советника была зарезервирована для настоящих мотивов и амбиций таинственного незнакомца.

— Поскольку сейджин Мерлин, очевидно, гораздо лучше осведомлён о событиях и людях, стоящих за ними здесь, в Теллесберге и в Черис в целом, чем большинство вновь прибывших, — сухо продолжил король через несколько мгновений, — мне показалось, что первой вещью, что мы должны сделать — это обсудить между вами тремя наши проблемы с нашими менее дружелюбными соседскими… представительствами среди нас. Я хочу, чтобы вы и Бинжамин соединили то, что мы уже знаем, с тем, что сейджин Мерлин может нам рассказать, Рейжис. Эта попытка убить Кайлеба была не совсем неожиданной, но она представляет собой чьё-то решение значительно повысить ставки. Думаю, нам пора подумать, как внушить им, что попытки убить наследника престола… неразумны.

Тон короля был лёгким, почти шутливым; но его глаза такими не были.

— Я понимаю, Ваше Величество, — ответил Серая Гавань с кивком, который был наполовину поклоном. Затем он слегка склонил голову. — Просто насколько сильно вы бы хотели доставить это сообщение адресатам, Сир?

— Очень сильно, когда речь идёт о лицах, фактически вовлечённых в эту попытку, — сказал Хааральд гораздо более холодным тоном. — Так сильно, я думаю, как все от нас ждут, предполагая, что мы сможем определить, кто именно несёт ответственность. И, честно говоря, я намереваюсь доставить себе немного личного удовлетворения, наблюдая, что не будет никого, разочарованного в этом отношении. В отношении остальных наших местных шпионов реакция может быть несколько более сдержанной. Я просто хочу, чтобы они занервничали, если вы понимаете.

— Я уверен, что мы справимся, Ваше Величество, — хрипло сказал Волна Грома. — Но, чтобы быть предельно ясным, вы не поручаете нам отменить нашу политику в отношении известных шпионов?

— Наверное, нет, — сказал Хааральд и слегка пожал плечами. — То, что мы оставляли в покое тех, кого мы знаем, чтобы препятствовать их хозяевам посылать новых, до сих пор хорошо нам помогало. С другой стороны, то, что почти произошло с Кайлебом, указывает, что они могут обойти наше наблюдение. Кроме того, они должны знать, что мы идентифицировали по крайней мере некоторых из их агентов, и после чего-то подобного этому, они должны ожидать, что мы уделим некоторое внимание уборке дома. Если мы не ничего не сделаем против хотя бы некоторых из них, они зададутся вопросом, почему мы этого не сделали. Пока что я предположу, что некоторые из второстепенного списка ведут честную игру и положусь на ваше собственное мнение относительно того, кого из них будет наиболее полезным удалить из игры, а кого оставить на месте. По первостепенному списку, получите моё одобрение, прежде чем действовать против кого-либо.

— И что мы будем делать с информацией, представленной сейджином Мерлином? — спросил Серая Гавань почти болезненно нейтральным тоном.

— Я доверяю твоему мнению и мнению Бинжамина, когда речь зайдёт о том, чтобы определить, в какой список помещать новые имена, — сказал ему Хааральд. — Не предпринимайте никаких действий против любого, кого вы внесёте в первостепенный список, предварительно не обсудив это со мной. Что касается любого имеющего отношение к второстепенному списку, я готов полагаться на ваше суждение.

— Понимаю, Ваше Величество, — сказал Серая Гавань.

— Спасибо. — Хааральд отодвинул кресло и встал, а остальные трое быстро встали вслед за ним, почтительно склонив головы. Король посмотрел на них, затем улыбнулся первому советнику и слегка покачал головой.

— Я точно знаю, о чём ты думаешь, Рейжис, — сказал он. — Я подозреваю, что и сейджин Мерлин тоже. Тем не менее, ты слишком умён, чтобы позволить этому укоренившемуся в тебе подозрению омрачить твоё суждение. Кроме того, я предсказываю, что ты будешь удивлён … талантами сейджина так же, как и я.

— Меня беспокоят не таланты сейджина Мерлина, Сир, — сказал Серая Гавань с тонкой улыбкой, которая подтверждала точность наблюдений его монарха.

— О, я это знаю. — усмехнулся Хааральд. — И сейджин тоже. Но я всё ещё думаю, что ты удивишься.

Он снова улыбнулся, на этот раз всем троим, и вышел из зала заседаний совета.

— … а Малвейн управляет целой шайкой агентов из «Перекрещённых якорей» для Мейсена, — закончил Мерлин свой оперативный доклад спустя добрую часть часа. — Владелец таверны — один из людей Малвейна, но большинство агентов, которыми он командует, в действительности думают, что они работают на представителя настоящего иностранного банкира, чьи интересы тесно связаны с вашими собственными купеческими домами. Они думают, что они предоставляют в основном коммерческую информацию, не понимая, насколько полезной может быть эта информация для Гектора или что можно логически вывести из неё.

Волна Грома кивнул, не отрывая глаз от нескольких листов бумаги, на которых он продолжал деловито набрасывать заметки. В отличие от Серой Гавани, барон не был урождённым дворянином. Его отец был обычным капитаном корабля, и Бинжамин Райс заработал свой патент дворянина, поднявшись из низов и став одним из великих бизнес-магнатов Теллесберга. На этом пути он обучался как клерк, и до сих пор у него сохранился быстрый, чёткий почерк, который он развил в те времена. Он продолжал хорошо служить ему, так как его обязанности главы разведывательного аппарата Хааральда сделали его не склонным доверять секретаршам, когда дело доходило до записи деликатных заметок.

Теперь он наконец откинулся на спинку кресла, изучая написанное, а потом взглянул на Серую Гавань, прежде чем посмотреть на Мерлина.

— Я впечатлён так, как и предсказал Его Величество, сейджин Мерлин, — сказал он, собирая дюжину с лишним листов, плотно исписанных заметками. — Всей информацией, которую вы только что предоставили, конечно, но и вашей способностью отслеживать всё это без ваших собственных заметок.

— Я тоже впечатлён, — согласился граф Серой Гавани, откидываясь в своём собственном кресле, глядя на Мерлина прищуренными глазами.

— Я также впечатлён, — продолжил Волна Грома, — тем фактом, что, насколько мне известно, в ваш список также попал каждый крупный иностранный агент, которого мы смогли идентифицировать. Как я уверен вы знаете, такое подтверждение всегда ценно. И, если честно, это придаёт дополнительный вес вашей информации об агентах, которых мы не смогли идентифицировать. Вроде всей этой вспомогательной шайки Лаханга, работающей в «Северном Ключе». — Он покачал головой. — Полагаю, я должен был понять, что он должен иметь кого-то ещё, действующего как его глаза и уши, вдалеке от Теллесберга, но мы никогда не имели большой возможности разнюхать, кто бы это мог быть.

— Я бы не чувствовал себя слишком плохо из-за этого, барон, — сказал Мерлин, пожав плечами. — У меня есть определённые преимущества, которых нет у обычных следователей. Если бы мне пришлось расследовать тоже самое, что и им, я бы никогда не смог обнаружить столько, сколько я уверен, вы уже знаете.

— Без сомнения, — задумчиво сказал Серая Гавань. — В то же время, сейджин Мерлин, я должен признать, мне любопытно, как так произошло, что вы так много «видели» о Черис. — Мерлин выгнул бровь, и первый советник пожал плечами. — Просто кажется… странным, что сейджину с Гор Света были ниспосланы настолько подробные «видения» событий, столь далёких от Храмовых Земель, чтобы вы смогли идентифицировать отдельных трактирщиков, работающих на князя Гектора.

Волна Грома слегка нахмурился, откинувшись на спинку стула и попеременно смотря на двух других мужчин. Мерлин, со своей стороны, лишь слегка улыбнулся.

— Это не так странно, как вы думаете, милорд, — сказал он. — Вы знаете, я могу немного контролировать то, что вижу.

— В самом деле? — вопрос Серой Гавани прозвучал подчёркнуто вежливо. — Во всех историях, которые я когда-либо слышал или читал, видения сейджина кажутся… загадочными, если можно так сказать. Или, может быть, неопределёнными. Но ваши видения, сейджин Мерлин, кажутся чрезвычайно конкретными.

— Я склонен подозревать, — сказал Мерлин, — что многие из этих «неопределённых» видений, в тех историях, которые вы слышали, были плодами выдумок. — Он откинулся назад в своём собственном кресле с весёлой улыбкой. — Либо они никогда не происходили, либо они… были приукрашены, скажем так, людьми, которые сообщили о них. Хотя мне больно признавать это, я уверен, что более чем один «сейджин» был немного больше, чем обычный шарлатан. В таком случае, чем более «загадочным» было так называемое видение, тем лучше. Небольшое пространство для свободной интерпретации могло бы иметь большое значение для поддержания доверия к кому-либо.

— Это, конечно, довольно верно. — Серая Гавань казался немного ошеломлённым прямым ответом Мерлина.

— Милорд, — сказал голубоглазый чужестранец, — когда я впервые начал видеть являвшиеся ко мне видения, они приходили со всего Сэйфхолда. Конечно, во многом, они были довольно смущающими. Но скоро я открыл, что, концентрируясь на местах и людях, представляющих особый интерес, я могу перенаправлять, или, возможно, лучшим словом было бы «фокусировать», последующие видения.

— И вы решили сфокусировать их здесь, на Черис?

— Да, я сделал это. Я не обвиняю вас в скептицизме, милорд. Это одна из ваших обязанностей перед королём. Тем не менее, я уже объяснил Его Величеству, что именно меня привлекло к Черис в первую очередь. И, если быть откровенным, в этот конкретный момент Черис нужны все те преимущества, которые она может получить.

— Это верно, Рейжис, — сказал Волна Грома. Он начал подравнивать листы с заметками в аккуратную стопку. — И хотя я столь же подозрителен, как и любой другой человек, — продолжил барон, — по крайней мере до сих пор, сведения сейджина Мерлина, выглядели достаточно правдоподобными. У меня были свои подозрения о том, кто стоял за покушением на принца, но ни один из моих людей не нашёл связи между Лахангом и его наёмниками. Теперь, когда она была показана, я ожидаю, что мы сможем подтвердить её. Это имеет смысл, в любом случае.

— Я знаю. — Серая Гавань вздохнул. — Полагаю, это просто…

Первый советник поморщился, затем посмотрел на Мерлина со странной короткой полуулыбкой.

— Вы совершенно правы говоря, что нам нужны все преимущества, которые мы можем получить, — сказал он более естественным тоном. — Возможно, я просто чувствую, что мы так долго пытались отгонять кракенов баграми, что мне просто трудно поверить, что такая помощь может так просто упасть нам в прямо в руки, как это случилось.

— Я могу понять это. — Мерлин несколько мгновений смотрел на него, затем оглянулся на Волну Грома. — Я могу понять это, — повторил он, — и поэтому я не решался назвать вам ещё одно имя.

— Вы знаете ещё кого-то? — Глаза Серой Гавани сузились, а Волна Грома нахмурился.

— Есть ещё один высокопоставленный шпион, — медленно сказал Мерлин. — Стоящий настолько высоко, что я изначально собирался вообще не упоминать о нём, пока у вас не будет возможности оценить надёжность другой информации, которую я мог бы предоставить.

— Где? О ком ты говоришь? — Серая Гавань наклонился вперёд, его голос снова стал подозрительным.

— Милорд, если я скажу вам это, это очень сильно расстроит вас.

— Я сам буду судить об этом, сейджин Мерлин, — сказал граф с чёткой и безжалостной властностью первого советника королевства.

— Хорошо, милорд. — Мерлин наклонил голову в коротком поклоне подтверждения, но не подчинения. — Я боюсь, герцог Тириен не тот человек, каким вы его считаете.

Серая Гавань внезапно откинулся назад. На мгновение его выражение стало просто потрясённым. Затем его лицо потемнело от гнева.

— Как ты смеешь говорить такое? — требовательно спросил он суровым тоном.

— Я смею очень много вещей, милорд, — сказал Мерлин ровным голосом, его собственное выражение было непоколебимым. — И я говорю правду. Я сказал вам, что это может огорчить вас.

— По крайней мере, это было правдой, — отрезал Серая Гавань. — Я очень сомневаюсь, что всё остальное было!

— Рейжис — начал Волна Грома, но Серая Гавань прервал его резким, острым взмахом своей руки, ни на мгновение не отрывая своих яростных глаз от Мерлина.

— Когда король сказал нам работать с вами, я очень сомневаюсь, что он когда-либо подозревал, что вы скажете нам, что его собственный кузен предатель, — проскрежетал он.

— Я уверен, что нет, — согласился Мерлин. — И меня не удивляет ваш гнев, милорд. В конце концов, ведь вы знали герцога с тех пор, как он был мальчиком. Ваша дочь замужем за ним. И, конечно же, он стоит на четвёртом месте в списке наследования, и он всегда был верным сторонником короля Хааральда, как в Тайном совете, так и в парламенте. Меня же вы знаете менее двух часов. Меня удивило бы, если бы вы были готовы принять моё неподтверждённое заявление, что человек, которого вы знали и которому доверяли так долго, на самом деле является предателем. К сожалению, это не меняет правды.

— Правды? — прошипел Серая Гавань. — Так всё это было только для этого? Кто послал вас, чтобы дискредитировать герцога?!

— Никто меня никуда не посылал, кроме моей воли, — ответил Мерлин. — И я не стараюсь дискредитировать никого, кроме тех, чьи собственные действия уже дискредитировали их.

— Не лгите больше! Я не хо…

— Рейжис! — Волна Грома выглядел несчастным, но резкость его голоса заставила Серую Гавань взглянуть на него. Первый советник свирепо посмотрел на него, и Волна Грома покачал головой.

— Рейжис, — снова повторил он, его голос стал намного ближе к нормальному, — я думаю, нам нужно выслушать то, что он хочет сказать.

— Что? — Серая Гавань уставился на своего собрата-советника с недоверием.

— Мои собственные люди сообщали о нескольких… нестыковках, которые связаны с герцогом, — неуверенно произнёс Волна Грома.

— Какого рода «нестыковках»? — недоверчиво потребовал ответа Серая Гавань.

— Большинство из них были мелочи, — признался Волна Грома. — Его окружение, несколько случаев, когда известные агенты Изумруда ускользнули из наших рук в Хейрете, когда мы предупредили власти, чтобы они их задержали, торговые предприятия, которые оказались для него необычайно выгодными и в которых были глубоко замешаны интересы торговцев Изумруда. И тот факт, что он был главным покупателем виверн у Лаханга, насколько мы можем сказать.

— Не будь смешным, — холодно сказал Серая Гавань. — Герцог — мой зять, я напомню тебе — увлекается охотой. Его виверн-птичник — самый большой и дорогой во всём королевстве! Конечно же, он главный клиент Лаханга! Ради Бога, Бинжамин — мы все знали, что легенда Лаханга была выбрана специально, чтобы дать ему доступ к людям, таким же, как и Кельвин! Если ты собираешься обвинить его на этом основании, тебе придётся обвинить половину знати в Черис!

— Именно поэтому я ещё ни в чём не обвинил его, — гораздо более резко произнёс Волна Грома. — Я сказал, что это мелочи, и никто не собирается обвинять кого-то в положении герцога в измене на основании таких неосновательных доказательств. Не тогда, когда он так близок к Короне, и когда он так открыто и решительно поддерживает Короля так долго. Но это не изменяет отчётов, которые я получил, и это не обязательно делает сейджина Мерлина лжецом. Которого — барон посмотрел Серой Гавани прямо в глаза, — как раз ты обвиняешь, что он им является.

— Разве он только что не обвинил герцога в гораздо худшем? — Серая Гавань сдал назад.

— Да, он так и сделал, — сказал Волна Грома, его голос был даже более нейтральным, чем у Мерлина. — И что, если он прав?

— Сама эта идея нелепа!

— Это не значит, что это не может быть правдой, — не отводя глаз сказал Волна Грома. — Это моя сфера ответственности, Рейжис. Я не хочу, чтобы сейджин Мерлин был прав насчёт герцога, но моя ответственность — рассмотреть вероятность того, что так может быть. И ты несёшь ответственность за то, чтобы позволить мне делать мою работу и выяснить это.

Серая Гавань таращился на него в течение нескольких напряжённых секунд. Затем он оглянулся на Мерлина, и его тёмные глаза были наполнены горечью и яростью.

— Очень хорошо, — проскрежетал он. — Делай свою работу, Бинжамин. И когда ты докажешь, что во всём этом нет ни единого слова правды, «сделай свою работу» и расследуй деятельность и этого человека тоже! Что же касается меня, то, боюсь, у меня сейчас есть другие обязанности.

Он встал, бросил сердитый взгляд на Волну Грома и гордо вышел из комнаты, даже не взглянув в сторону Мерлина.

IX Офис барона Волны Грома, Теллесберг

— Я боюсь, это выглядит так, словно… в этом что-то есть, милорд.

Бинжамин Райс откинулся назад своём кресле, выражение его было несчастным. Сэр Рижард Моревладелец, его заместитель, выглядел таким же несчастным. Сэр Рижард нёс основную ответственность за контрразведывательные мероприятия Волны Грома (хотя это тоже был термин пока ещё не изобретённый на Сэйфхолде). Он был самым доверенным подчинённым Волны Грома, как за его лояльность, так и за его рассудительность, и он также был очень умным человеком. Волна Грома не сообщил ему личности обвинителя герцога, но барон чувствовал уверенность, что Моревладелец уже определил кто это. Однако, за половину жизни сэр Рижард накопил достаточно опыта, чтобы не задавать вопросов о вещах, которые он не должен был знать, и Волна Грома полностью доверял его осмотрительности.

На данный момент Моревладелец был тем человеком, который провёл последние два дня повторно анализируя каждый клочок информации о герцоге Тириене. Герцог несколько раз тесно работал с Волной Грома — и Моревладельцем — учитывая его звание и его обязанности. Тириен был частью многих критических стратегий королевства, посвящён в большинство королевских секретов, как личных, так и политических, и это продолжалось буквально на протяжении десятилетий. Так как Моревладелец был столь же опытным, насколько же и умным, то это означало, что он точно понял, куда может привести этот клубок проблем.

— Мне не нравится признавать это по нескольким причинам, — продолжил Моревладелец через мгновение. — Во-первых, конечно, из-за того, насколько это может оказаться грязным, и потому, что это причинит вред Его Величеству. Но я почти так же недоволен тем фактом, что без этой новой информации — откуда бы она ни исходила, — почтительно добавил он, — мы, в первую очередь, наверное, никогда бы не поняли, что может быть что-то серьёзное, на что нужно смотреть.

— Полагаю, что в действительности это не удивительно — вздохнул Волна Грома. Он потёр переносицу своего гордого носа, сверкнул облезлым скальпом в солнечном свете, что тёк через окно за его спиной, и покачал головой. — Никто не хочет быть тем, кто первым укажет пальцем на второго по величине дворянина королевства, Рижард. И никто, в первую очередь, не хочет верить, что тот, кто так высоко стоит в престолонаследии, может быть оказаться предателем.

— Такое происходило в других местах, — мрачно заметил Моревладелец. — Я должен был иметь в виду, что это может произойти и здесь, милорд.

— Ты должен был, я должен был. — Волна Грома махнул рукой. — Ни один из нас этого не сделал. И теперь, когда мы это сделали, я не хочу, чтобы мы пришли к поспешным доказательствам вины только потому, что нам кажется, что мы должны были всё время подозревать.

— Намёк понял, милорд.

Моревладелец кивнул, и Волна Грома потянулся к игрушке с пресс-папье на своём столе, когда он рассмотрел отчёт своего подчинённого.

Сам Волна Грома был доказательством того, насколько открытой была аристократия королевства Черис, по сравнению с большинством других королевств Сэйфхолда, и он — и король Хааральд — верил в использование лучших доступных талантов, независимо от того, насколько голубой (или не голубой) могла быть их кровь. Эта политика хорошо служила им на протяжении многих лет, но у неё были и свои недостатки. И один из них состоял в том, что, как бы ни была открыта черисийская аристократия, простолюдины по-прежнему не решались обвинять вельмож в их проступках.

Отчасти это было результатом врождённого уважения, уверенности в том, что некоторые люди просто должны быть выше подозрений. Волна Грома был уверен, что это была та категория, к которой Моревладелец (так же, как и сам Волна Грома) причислил в своём уме Кельвина Армака, герцога Тириена. В конце концов, нынешний герцог был единственным живым сыном единственного дяди короля. Хотя его отец, Арин, был младшим братом Хааральда VI, на самом деле он был на несколько лет старше Хааральда, поскольку Арин, как и сам Кельвин, поздно женился. Он, и Хааральд, воспитывались скорее как братья, чем как кузены, и он был крёстным отцом Кайлеба, а также его кузеном.

Он также был Констеблем Хейреты, ключевого города-крепости на острове Тириен. Хейрета была бесспорно второй или третьей по важности военно-морской базой всего королевства, поставленной для господства над северной частью бухты Хауэлл, а её констебль традиционно считался старшим черисийским офицером после самого верховного адмирала Острова Замка́. Кроме этого, Тириен был одним из старших руководителей королевской партии в Палате Лордов, непоколебимым сторонником политики короля Хааральда, одним из самых доверенных дипломатических представителей короля, и зятем первого королевского советника. Определённо он, из всех людей, просто не мог быть предателем!

Но, как только что заметил Моревладелец, такое уже происходило в других местах. Здесь так же мог иметь значение тот факт, что многие из лучших следователей Волны Грома были рождены простолюдинами. Возможно, что кто-нибудь, кто сам был рождён благородным, мог благосклоннее относиться к подозрениям в отношении аристократа. Более того, он с большей вероятностью рискнул бы высказать какие-либо подозрения в отношении такого потенциально мощного противника. Даже в Черис, простолюдин вряд ли смог процветать, заполучи он врага среди высшей аристократии, и то же самое было справедливо по отношению к его семье.

Это было потенциальное слепое пятно, которому Волна Грома собирался уделить больше внимания в будущем, потому что, хоть он и предостерёг Моревладельца, чтобы тот не торопился с выводами, сам барон чувствовал нарастающую уверенность в том, что герцог виновен. Мерлин Атравес предоставил слишком много дополнительных сведений, которые могли быть подвергнуты проверке. И до сих пор, каждая вещь, которую он им рассказал — и которую агенты Волны Грома смогли проверить — оказалась достоверной.

Конечно, всегда существовала некоторая вероятность, что подозрения Серой Гавани, о том, что всё это часть какого-то сложного замысловатого заговора по нанесению ущерба вере Короны в герцога, были правильным. Те самые факторы, которые ставили Тириена «выше подозрений», делали его жизненно важным для королевства и его безопасности. Если на самом деле он был таким же верным, как все его всегда считали, то его дискредитация — возможно, даже побуждение его к восстанию, как единственной защите от ложных обвинений — была бы огромным успехом для любого из многочисленных врагов Черис.

Но Волна Грома ни на секунду не поверил в это. И если бы Серая Гавань был хоть немного менее тесно связан с Тириеном, то, как подозревал барон, первый советник тоже не поверил бы этому.

К сожалению, граф был тесно связан с герцогом. Кроме того, оставался небольшой вопрос о том, что Тириен также был кузеном короля Хааральда, а король и кронпринц оба были глубоко к нему привязаны.

— Мы должны действовать очень осторожно, Рижард, — сказал наконец барон. Моревладелец не ответил, но на его лице было такое решительное одобрение, что губы Волны Грома дёрнулись. Было понятно, что это было одно из самых ненужных предупреждений, которое он когда-либо выдавал.

— У тебя есть мысли о том, как лучше подойти к проблеме? — продолжил он.

— Это зависит от ответа на довольно деликатный вопрос, милорд.

— Я уверен, что да, — сухо сказал Волна Грома. — И нет, я не думаю, что мы хотим рассказать об этом Королю, пока не будем уверены, что у нас действительно есть, что ему рассказать. Ему будет ужасно больно, если в этом есть хоть капля правды. И он будет ужасно зол, если всё это окажется ложной тревогой. Но если мы расскажем ему об этом прежде, чем будем в чём-то уверены, то это, скорее всего… отрицательно скажется на секретности нашего расследования. Его Величество — один из самых благоразумных людей, из тех, кого я знаю, но я совсем не уверен, насколько хорошо он сможет притворяться, если подумает, что герцог был предателем.

«И», — решил он не добавлять вслух, — «до тех пор, пока мы храним только между нами что-то, что я санкционировал без ведома или одобрения Его Величества, у него будет кто-то, кого можно будет бросить кракенам, если окажется, что в конце концов герцог невиновен».

Волна Грома не находил обдумывание этой возможности особенно вдохновляющим, но это было его работой. И если герцог на самом деле был невиновен, его значимость для королевства успокоила бы его возможную ярость от того, что под подозрение ошибочно попали люди, имеющие большое значение для короля Хааральда.

— Это ограничивает возможности, милорд, — почтительно заметил Моревладелец. Он не жаловался — очевидно, он следовал той же цепочке логики — просто рассматривал практические последствия. — Собственные гвардейцы герцога очень, очень хороши, и они хорошо знакомы с тем, как мы ведём такие дела. Они должны это знать — они помогали нам делать это, достаточно часто! Поэтому, если мы попробуем внедрить одного из наших людей в его домашнее окружение, мы скорее предупредим его о том, что у нас есть подозрения, чем добьёмся успеха.

— И мы не можем получить его личную переписку, — согласился Волна Грома.

Другим вопросом была публичная переписка герцога, связанная с постами, которые он занимал по королевскому назначению, например с таким, как должность Констебля Хейреты. К ней, как был уверен барон, он мог бы получить доступ без особых проблем. И он был совершенно уверен, что сделай он так — это не принесло бы абсолютно никакой пользы. Конечно, он всё равно это сделает, просто на всякий случай, но он был бы удивлён, если бы из этого что-то вышло.

— Если бы мы точно знали, что он делает, полагая, конечно, что он вообще что-то делает, — скрупулёзно уточнил Моревладелец, — это упростило бы ситуацию. Если бы мы знали, что он передаёт информацию, и подозревали, кому он её передаёт, мы могли бы попытаться передать через него ложную информацию и посмотреть, как отреагирует другая сторона. Но всё, что я могу вам в действительности сказать, это то, что он, кажется, проводит слишком много времени с людьми, про которых мы знаем, что их, так или иначе, финансирует Нарман. Вроде барона Чёрной Виверны. И, конечно же, Лаханга. И, — выражение лица Моревладельца стало мрачнее, — остаётся маленький вопрос об агентах Изумруда, которые, похоже, продолжают теряться в Хейрете.

Волна Грома кивнул, но от него не укрылось, как прищурились глаза Моревладельца. Двое из предполагаемых агентов Изумруда, которые каким-то образом смогли избежать задержания в Хейрете, перед тем как сбежать, перерезали глотки паре самых доверенных следователей Моревладельца. Следователи, которые прибыли в Хейрету с тем, что должно было быть идеальным прикрытием… и знанием герцога об их подлинных личностях и миссии.

Фактически, герцог был единственным человеком в Хейрете, который знал, что они там были именно потому, что агенты Нармана в прошлом постоянно избегали ареста. Моревладелец проверил всё два или три раза, чтобы быть уверенным в этом, и это означало, что герцог был единственным человеком в Хейрете, который мог раскрыть их личности. Это не обязательно что-то доказывало. Этот секрет мог быть раскрыт в Теллесберге, когда Моревладелец отправил их, или один из следователей, возможно, был известен другой стороне по какому-то предыдущему делу. Маловероятные вещи происходили в прошлом, и будут происходить снова. И даже если герцог нёс ответственность за утечку информации, он вполне мог раскрыть её непреднамеренно. Коли на то пошло, Нарману, возможно, удалось заполучить шпиона в официальной резиденции герцога, который мог быть в состоянии получить несанкционированный доступ к информации без его ведома.

Проблема заключалась в том, чтобы выяснить так ли это было. И до тех пор, пока Волна Грома этого не сделал, он не мог себе позволить работать над другой информацией, что предоставил Мерлин. Разумеется, ничего из этой информации независимо он подтвердить не мог.

— Хорошо, — сказал барон через мгновение. — Думаю, нам нужно сделать это двумя разными способами. Во-первых, я хочу, чтобы наши люди, которые наблюдают за ним, были усилены. И я думаю, что мне не нужно говорить тебе, насколько важно быть абсолютно уверенным в лояльности любого, кого мы привлекаем к этому, Рижард.

— Конечно нет, милорд.

— И второе, — хмуро сказал Волна Грома. — Я думаю, нам нужно установить маленькую ловушку.

— Ловушку, милорд? — повторил сэр Рижард, и Волна Грома снова кивнул.

— Как ты сказал, если бы мы знали, кому он передаёт информацию, мы могли бы попытаться накормить его ложной информацией, чтобы он передал её им. Ну, может быть, в широком смысле, мы знаем того, кому он передаёт её.

Моревладелец озадаченно посмотрел на него, и Волна Грома резко фыркнул.

— Ты сам это сказал, Рижард. Люди Нармана в Хейрете, кажется, стали более неуловимыми, чем где-либо ещё в королевстве.

— А-а-а… я понимаю, милорд, — сказал Моревладелец и его глаза засверкали.

X Особняк графа Серой Гавани, Теллесберг

— Ты же не серьёзно, Бинжамин! — возразил граф Серой Гавани.

— Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, Рейжис, — сказал Волна Грома, — но я не буду оправдываться, что не отношусь к этому серьёзно.

— И ты сказал об этом Его Величеству? — требовательно спросил Серая Гавань.

— Ещё нет, — признал Волна Грома. — Его Величество и Кайлеб ещё ближе к герцогу, чем ты. Пока я не уверен, что где-то под всем этим дымом есть огонь, я не собираюсь говорить им что-либо, что могло бы причинить им вред на личном уровне. Уверен, что ты не думаешь, что я получаю удовольствие рассказывая тебе, что кто-то, кого я знаю, кто так близок тебе и твоей дочери, отец твоих внуков, может быть предателем?

Серая Гавань посмотрел на него прищуренными глазами. Они оба сидели в стоящих друг напротив друга креслах в уединённой гостиной в усадьбе «Серая Гавань», особняке графа в Теллесберге. Каждый из них держал наполовину наполненный бокал, а бутылка превосходного сиддармаркского виски стояла на столе у локтя графа. Был поздний полдень, и штормовая погода надвигалась с юго-запада, пронизывая перевалы Гор Стивина, и с Котла, этого мелководья, разрушенного течениями участка морской поверхности между Черис и островом Таро. Нарастающий ветер бушевал на волноломах гавани, и по всей набережной экипажи кораблей задраивали и крепили всё что можно в преддверии сильного шторма. Утренний солнечный свет на небе превратился в густую пасмурность облачного раннего вечера, а гром угрожающее ворчал. Тучи, заслонившие солнце, были снизу чёрными и толстыми, и тут и там среди них мелькали молнии.

«Погода», — подумал Волна Грома, — «к сожалению, является зеркальным отражением напряжения внутри этой гостиной».

— Нет, конечно, я не думаю, что ты получаешь удовольствие, рассказывая мне это, — сказал наконец Серая Гавань. — Однако, это не значит, что я думаю, что ты прав.

— Поверь мне, — сказал Волна Грома с предельной искренностью, — в этом случае я гораздо, гораздо больше рад был бы обнаружить, что мои подозрения лишены оснований. И я не собираюсь наносить ущерб отношениям Короля с его кузеном до тех пор, пока я не буду уверен, что на то есть причина.

— Но ты не очень обеспокоен моими отношениями с Кельвином? — сказал Серая Гавань с холодной улыбкой.

— Ты знаешь это лучше меня, Рейжис. — На этот раз в голосе Волны Грома был холодок, и он посмотрел глаза графа очень спокойно. — Я бы ничего не сказал тебе, пока не выяснил бы так или иначе, либо, если закон не потребовал бы от меня этого.

Серая Гавань снова посмотрел на него секунду-другую, а затем грустно кивнул.

Закон был очень ясен и существовал со времён прапрадеда Хааральда. В Черис, в отличие от большинства других земель, даже самый просторождённый человек не мог быть просто схвачен и отправлен в тюрьму. Во всяком случае, не легально, хотя Серая Гавань и знал, что законом иногда манипулировали и даже прямо нарушали. Однако, любого гражданина Черис, прежде чем заключить в тюрьму, должны были на законном основании обвинить в каком-то конкретном преступлении перед Королевским Магистратом, даже по подозрению со стороны светских властей. И его должны были осудить за это преступление перед Королевской Скамьёй, прежде чем его могли оставить там. Конечно, суды Церкви были совершенно другим делом, и в результате между Короной и Церковью возникла определённая напряжённость, но и Хааральд, и епископ-исполнитель Жеральд попытались минимизировать её насколько возможно.

Аристократы, однако, наслаждались значительно большей защитой, даже в Черис. Как сказал бы Серая Гавань (если бы он вообще когда-либо удосужился рассмотреть этот вопрос), так и должно было быть. В случае аристократа уровня Кельвина Армака даже Корона должна была действовать осторожно. Волна Грома не мог законно инициировать такое расследование, которое он явно собирался предложить, без прямого разрешения короля… или его первого советника. На самом деле, если бы Серой Гавани захотелось быть более педантичным в этом вопросе, то в этом случае Волна Грома уже превысил свои законные полномочия.

Часть графа соблазнилась было сделать так, но он прогнал в сторону это искушение. Сама мысль о том, что Кельвин мог быть предателем, была нелепой, но Волна Грома был прав. Он был обязан рассмотреть даже самые смехотворные обвинения. И тот факт, что Кельвин был зятем Серой Гавани, только сделало ситуацию более болезненной для них обоих.

— Я знаю, что ты не сказал бы мне, если бы тебе не пришлось, Бинжамин, — вздохнул Серая Гавань через мгновение. — И я знаю, что это чертовски неловко. Я думаю, что вся эта идея абсурдна и даже немного оскорбительна, но я знаю, откуда пришло первоначальное… обвинение. Лично я думаю, что этот так называемый сейджин превзошёл себя, и я с нетерпением жду, когда он попытается объяснить Его Величеству почему он счёл нужным ошибочно ставить под сомнение честь члена семьи Его Величества. Но я понимаю, что тебе нужно моё разрешение, прежде чем вы сможете продолжить. Так что, расскажи мне, что вы подозреваете, и как вы намерены доказать или опровергнуть ваши подозрения. Если, конечно, — он тонко улыбнулся, — «сейджин Мерлин» не счёл нужным обвинить в измене и меня.

— Конечно, он этого не сделал, — угрюмо сказал Волна Грома, а затем посмотрел вниз в бокал с виски. Он рассматривал ясные, янтарные глубины секунду или две, затем сделал глоток и снова взглянул на хозяина дома.

— Хорошо, Рейжис, — сказал он. — Вот что мы имеем на текущий момент. Первое…

Гром громыхал, громко и резко, разбиваясь в небесах, и Рейжис Йеванс, граф Серой Гавани, стоял и смотрел в открытое окно на безупречный сад своего городского особняка. Ветер хлестал ветви и цветущие кустарники, бичуя тёмные, глянцевые листья, чтобы показать их светлую нижнюю поверхность; воздух, казалось, покалывал его кожу; и он ощутил резкий, отчётливый запах молнии.

«Недолго», — подумал он. — «Недолго ждать, пока эта буря разразится».

Он поднял свой бокал с виски и выпил, чувствуя, как его горячий, медовый огонь обжигает ему горло, пока он смотрел в темноту. Молния внезапно вспыхнула над покрытой пенистыми гребнями волн гаванью, пылая в облаках, как плетёный кнут Ракураи Лангхорна, залив весь мир на краткий миг серовато-синим, ослепительным светом, и новый раскат грома взорвался ещё громче, чем когда-нибудь до этого.

Серая Гавань наблюдал всё это ещё несколько секунд, затем отвернулся и оглядел уютную, освещённую светом ламп гостиную, которую Волна Грома покинул чуть больше двух часов назад.

Граф вернулся к своему креслу, налил себе ещё виски и сел. Его разум настаивал на том, чтобы переосмыслить всё, что сказал Волна Грома, и он закрыл глаза от боли.

«Это не может быть правдой», — подумал он. — «Не может быть. Должно быть какое-то другое объяснение, какой-то другой ответ, который смогут придумать Моревладелец и Бинжамин».

Но он уже не был так уверен в себе, как раньше, и эта потерянная уверенность причиняла страдания. Эта боль была намного хуже, чем он думал, возможно, от того, что он был уверен, что этого никогда не случится.

Он снова открыл глаза, уставившись в окно, ожидая первого грохочущего водопада надвигающейся бури.

Он был готов отвергнуть любую вероятность вины своего зятя. Не только потому, что Кельвин был кузеном короля, следующим в очереди на трон после детей Хааральда и назначенным регентом для его несовершеннолетних детей, случись что-нибудь с Хааральдом и Кайлебом. Не просто потому, что Кельвин был важен для королевства. И не просто из-за бесспорной дополнительной власти и влияния, которые брак его дочери с герцогом добавил к собственному влиянию Серой Гавани, или потому, что Кельвин всегда был его верным союзником в Тайном Совете и в Парламенте.

Нет. Он был готов отбросить эту вероятность потому, что Кельвин всегда был добрым и любящим мужем для его дочери Женифир и до безумия любящим отцом двум своим детям. Потому что он занял место Чарльза, давно умершего сына Серой Гавани.

Потому, что граф Серой Гавани любил своего зятя.

Но, мрачно признался он сам себе, если бы это был кто-то ещё, он нашёл бы, что подозрения Волны Грома… убедительные.

«Не убедительные!» — сказал он сам себе, собравшись с духом. Но потом его плечи снова поникли. — «Нет, не убедительные, но наводящие на размышления, что их нужно расследовать. Достаточно внушительные, чтобы повлиять на то, что Хааральд чувствует к нему, в какой степени Хааральд может ему доверять. Будь проклят этот так называемый сейджин!»

Он мог бы всё это отбросить без всякого сомнения, если бы не гибель следователей Моревладельца в Хейрете… и связи Кельвина на предприятиях с известными торговыми интересами Изумруда. Как и многие аристократы, Кельвин иногда находил, что расходы, связанные с поддержанием образа, ожидаемого от человека его звания, тяжелы, а его собственный вкус к дорогим охотничьим собакам, вивернам и ящерицам, а также к случайным рискованным высоким ставкам, предъявлял ещё большие требования к его кошельку. Он был далеко не бедным человеком, но, тем не менее, в зависимости от обстоятельств, финансовое напряжение было неоспоримо, и, хотя едва ли это было общеизвестно, Серая Гавань знал об этом на протяжении многих лет. Но почему-то, когда со средствами, казалось, становилось немного туго, то или иное из его торговых предприятий всегда преуспевало. Просто некоторые из слишком большого их числа, как теперь знал граф, заключили партнёрские отношения с людьми, чья абсолютная преданность была, мягко выражаясь, подозрительной.

«Но нет никаких доказательств того, что Кельвин знает, что он имеет дело с такими людьми», — подумал Серая Гавань. — «Его обязанности в основном военные, и он не так глубоко вовлечён, как Бинжамин и я, в повседневные попытки вычисления агентов Нармана. Его никогда не информировали так досконально, как меня. Насколько я знаю, у него никогда не было никаких причин подвергать сомнению лояльность его партнёров… или удивляться, если некоторые из них использовали его без его ведома».

Граф погрузился в бокал с виски в то время, как снова загремел гром. Голубовато-белое мерцание молнии вспыхнуло ещё раз, прочерчивая свою слепящую ярость сквозь пурпурные небеса, и он услышал, как первые редкие капли дождя упали на шиферную крышу особняка.

«Действительно ли возможно, что Кельвин — его зять, кузен короля — был предателем? Мог ли он обманывать всех, да ещё так долго? Или всё это было ошибкой? Только вопросом косвенных доказательств, которые в конечном счёте ничего не значили? Одна видимость, использованная для чего-то похожего на обвинения «сейджина Мерлина»?»

Граф осушил свой бокал и наполнил его снова. Он знал, что не должен этого делать. Знал, что он уже выпил достаточно, чтобы это навредило его рассудительности. Но это помогало справиться с болью.

Он опять задумался над предложением Волны Грома, и его челюсти сжались. Самым весомым доказательством против Кельвина — если можно так выразиться — было убийство следователей Моревладельца в Хейрете. Следователей, чьи личности знал только он. Поэтому Моревладелец предложил рассказать ему о личности другого из его следователей, вместе с информацией, что человек, о котором шла речь, наступал на пятки высокопоставленному агенту Изумруда. Из предоставленного Моревладельцем описания предполагаемого агента, Кельвину должно было быть очевидно (предполагая, его фактическую виновность), что агент был одним из деловых партнёров Кельвина.

«И, если он виноват», — мрачно подумал Серая Гавань, — «нового следователя Моревладельца постигнет та же участь, что и его предшественников. Или это то, что произошло бы без дюжины дополнительных людей, о которых Кельвин не узнает».

Если случится покушение на человека Моревладельца, или если подозреваемый, о котором идёт речь, внезапно исчезнет, это всё равно ничего не докажет. Но обстоятельства произошедшего были бы крайне подозрительными, и полномасштабное расследование стало бы неизбежным.

Серая Гавань снова опустошил бокал с виски и наполнил его. Он отметил, что опустошил уже половину второй бутылки и поморщился.

XI Особняк герцога Тириена, Королевство Черис

— Ваша Светлость, извините, что беспокою вас, но к вам посетитель.

Кельвин Армак, герцог Тириен, оторвался от переписки на своём столе и поднял одну бровь на своего мажордома.

— Посетитель, Марис? В этот час? — Герцог изящно помахал в сторону окна своего кабинета и пелены проливного дождя, сбегающей по его ромбовидным стёклам. — В такую погоду?

— Да, Ваша Светлость. — Марис Уиллимс был на службе у Тириенов почти шестнадцать лет. Его выражение было практически безмятежным, но Тириен увидел в его глазах что-то ещё и выпрямился в кресле.

— И кто же этот «посетитель»? — спросил он.

— Это граф Серой Гавани, Ваша Светлость.

— Что? — Вопреки себе, Тириен не смог сдержать удивления в своём голосе, и Уиллимс слегка поклонился.

— Граф собственной персоной? — уточнил Тириен, и Уиллимс снова поклонился. — Что он…?

Тириен оборвал сам себя. Ничто из того, о чём он мог подумать, не привело бы его тестя в такую ночь. Тем более даже не предупредив заранее, что он может нанести визит! Это означало, что случилась какая-то внушающая ужас чрезвычайная ситуация, но граф, очевидно — и неудивительно — не посвятил Уиллимса в её детали.

— Граф, — сказал мажордом через мгновение, — приехал в карете, Ваша Светлость. Его сопровождает только один личный гвардеец. Я проводил его и его человека в библиотеку и предложил освежиться, прежде чем я пойду сообщить вам о его приезде. Он отклонил предложение.

Брови Тириена снова поднялись, на этот раз в подлинной тревоге. У первого советника Черис просто не могло быть дел, ради которых он блуждал бы ночью с единственным охранником, и особенно в такую ночь! Он начал было говорить, затем заставил себя остановиться и сперва подумать.

— Хорошо, Марис, — сказал он через мгновение. — Я выйду к нему немедленно. — Он сделал паузу достаточно долгую, чтобы поспешно набросать несколько слов на листке бумаги, затем сложил его и передал Уиллимсу. — Я не могу себе представить, что привело сюда графа в такую ​​погоду, но я уверен, что уедет он не скоро. Его экипаж и кучера отправь на конюшню. Я не знаю, как долго граф задержится — возможно он переночует, если я смогу убедить его не возвращаться в такой шторм, — но, по крайней мере, давай укроем его кучера и лошадей от дождя, пока они здесь.

— Конечно, Ваша Светлость.

— И после того, как ты отдашь распоряжения об этом, пожалуйста, доставь эту записку капитану Жансину лично.

Фрэнк Жансин был командующим личной охраной Тириена, и единственным из его старших слуг, кто служил ему даже дольше, чем Уиллимс.

— Конечно, Ваша Светлость, — пробормотал мажордом ещё раз и удалился из кабинета по жесту герцога.

Тириен ещё немного подождал, невидяще глядя на окно, по которому хлестал дождь. Затем он глубоко вдохнул, встал и вышел из комнаты.

— Отец! — сказал Тириен, быстро входя в библиотеку

Температура в Теллесберге практически никогда не опускалась ниже точки замерзания, но иногда могла быть довольно прохладной, особенно зимой, а ночи при такой погоде были достаточно холодными, чтобы нужно было разжигать огонь. Это было нужно как для эмоционального комфорта, так и чтобы избежать телесного холода, и граф Серой Гавани стоял перед очагом, протягивая руки к потрескивающему пламени.

Библиотека была намного больше, чем рабочий кабинет Тириена. На самом деле, если бы Уиллимс ещё не пригласил графа в неё, Тириен выбрал бы меньшее, более интимное окружение. Огромная комната была пристроена ​​к особняку Тириенов дедушкой нынешнего герцога по материнской линии, бывшим почти безграмотным, как свадебный подарок для своей дочери. Старик не жалел средств, чтобы дать своему любимому старшему ребёнку самую внушительную библиотечную коллекцию в Теллесберге, и он, так же, настоял на предоставлении ей надлежащего помещения.

Многосекционные мансардные окна были установлены по обе стороны сводчатого потолка огромной комнаты. Они шли по широкому кругу вокруг каменной дымовой трубы камина, специально расположенные так, чтобы обеспечить естественный солнечный свет для читальных столов в сердце библиотеки. В этот момент проливной дождь бился в толстые стекла с бесконечным терпением водопада, в то время как гром громыхал и трещал над головой, а очередная молния сверкнула за окнами, подобно незамутнённой ярости Шуляра, когда граф поднял глаза на своего входящего зятя.

Тириен был шокирован выражением Серой Гавани. Лицо графа было напряжённым, отражающим какое-то тяжёлое бремя, а его глаза были полны страдания. Герцог быстро подошёл к нему, протягивая обе руки, и его собственное беспокойство усилилось, когда он подошел достаточно близко, чтобы почувствовать запах дыхания своего свёкра.

— Отец, — сказал он как можно мягче, положив руки на более узкие, хрупкие плечи графа, — что такое? Что привело вас ко мне в такую ​​ночь?

Он дёрнул головой в сторону воды, бегущей потоками по окнам, и его сигнал тревоги щёлкнул ещё раз, когда он заметил, что с мокрых волос графа, собранных в конский хвост, стекает вода. Неужели его тесть вышел в бушующий шторм, подобный этому, без шляпы?

— Я… — начал граф, затем остановился, вглядываясь в лицо своего зятя, видя сильное семейное сходство с королём Хааральдом. В чертах Тириена было меньше Кайлеба, но он мог бы быть чуть более старым отражением короля.

— Что? — мягко спросил Тириен, его глаза были тёмными от беспокойства и ласки. — «Эта забота — эта любовь», — подумал Серая Гавань, — «обязательно должна быть подлинной. Я не мог ошибаться насчёт этого! И всё же… и всё же…»

— Расскажите мне, — мягко приказал герцог, одновременно подталкивая графа подальше от очага и к мягкому кожаному креслу. Он осторожно толкнул своего тестя в кресло, когда Марис Уиллимс легко постучал в дверь библиотеки и вошёл, собственноручно неся серебряный поднос, нагруженный бутылкой лучшего харчонгского бренди, что было у герцога, и двумя бокалами.

Тириен не приказывал подать бренди, но он одобрительно кивнул, когда мажордом поставил поднос на маленький столик сбоку кресла графа, а затем удалился так же тихо, как и появился.

Герцог откупорил бренди и налил два бокала, давая явно обезумевшему графу Серой Гавани несколько мгновений. Затем он протянул графу один бокал, взял другой и расположился в стоящем перед ним кресле.

— Отец, — сказал он твёрдо, когда Серая Гавань принял свой бокал с бренди. Граф просто держал его, не сделав ни глотка, и Тириен продолжил тем же твёрдым тоном. — Очевидно, что вы не пришли бы в такую ​​погоду из-за какой-то прихоти. Так скажите же мне, что привело вас сюда. Скажите, чем я могу помочь?

К его удивлению, глаза его тестя внезапно наполнились слезами.

— Я не должен был приезжать, — сказал наконец Серая Гавань хриплым голосом, его слова были совсем невнятными. Очевидно, как понял Тириен, он был пьян ещё сильнее, чем предполагал герцог.

— Я не должен был приезжать, — повторил граф, — но мне пришлось. Мне пришлось, Кельвин.

— Почему, отец? Что случилось?

— Кельвин, ты был… связан с людьми, с которыми не должен был, — сказал Серая Гавань. Глаза Тириена сузились, и граф покачал головой. — Я знаю, что у тебя не было причин подозревать их, — продолжил он, — но некоторые из людей, с которыми ты ведёшь дела… Они не те, кем ты их считаешь.

— Отец, — медленно произнёс Тириен, — я боюсь, я не понимаю, о чём вы говорите.

— Я знаю, я знаю.

Серая Гавань отвёл взгляд, вглядываясь в потрескивающий огонь, в то время как Жорж Ховирд, его личный гвардеец, явно испытывая неудобство, стоял за его креслом. Ховирд поступил на службу Серой Гавани более двенадцати лет назад. Через два года он стал личным телохранителем графа после того, как его предшественник случайно утонул во время рыбалки, и он давно доказал свою преданность. Тем не менее было очевидно, что Ховирд понятия не имел, что так взволновало графа, хотя давний слуга Серой Гавани был явно обеспокоен этим, что бы это ни было.

Но его обеспокоенность была понятна. Тириен тоже был обеспокоен. Несмотря на тяжёлый запах виски, исходящий от графа, построенные им предложения выходили почти нормальными. Последствие, без сомнения, всех его лет политического и дипломатического опыта. Эта ясность фраз могла бы обмануть многих людей пытающихся недооценить степень его опьянения, но Тириен знал его лучше, чем кто-либо другой. Для него было очевидно, что Серая Гавань не может сфокусироваться, подыскивая не просто слова, но и мысли, которые он хотел выразить словами.

Тириен никогда не видел его таким, и он протянул и положил руку на колено пожилого мужчины.

— Что вы знаете, отец? — Его мягкий вопрос почти потерялся в очередном раскате грома, и Серая Гавань отвёл взгляд от огня, чтобы немного сконцентрироваться на его лице.

— Кельвин, — сказал он, — некоторые из твоих деловых партнёров, некоторые из тех людей, кого ты считаешь друзьями, таковыми не являются. Они шпионы. Предатели. — Он покачал головой, глаза больше не были наполнены слезами, но всё ещё были тёмными от беспокойства. — Ты не должен быть связан с ними.

— Шпионы? — Тириен откинулся на спинку стула, опустив брови. — Предатели? — Он покачал головой. — Я не понимаю, о чём вы говорите, отец!

— Я говорю о людях, с которыми ты ведёшь дела, и которые, также, работают на Нармана Изумрудского, — сказал Серая Гавань. — Я говорю о человеке, у которого ты покупаешь охотничьих виверн. Ты ведёшь дело с людьми, которые являются врагами Короля и Королевства, Кельвин. И, — он глубоко вздохнул, — есть люди, которые подозревают, что ты знаешь, кто они на самом деле.

— Люди подозревают меня в измене? — резко и требовательно спросил Тириен. Лицо Ховирда, стоящего позади графского кресла, внезапно стало совершенно бесстрастным. Телохранитель, определённо, был совершенно не доволен поворотом, который только что совершил разговор.

— Да, некоторые люди, — сказал Серая Гавань.

— Кто? — резко спросил Тириен. — Кто они?

— Я не могу сказать тебе этого, ты же знаешь. Я не должен был говорить всё то, что я уже сказал. Но я говорю тебе, Кельвин, ты должен отмежеваться от этих людей.

— Я даже не знаю, о ком вы говорите! — запротестовал Тириен.

— Я не могу рассказать тебе так много, — сказал Серая Гавань. — Дрессировщик виверн, Лаханг. Он один из людей Нармана. А также купцы, Тайриль и Торсин. И есть ещё другие.

— Какие другие? — Тириен поставил свой собственный бокал на поднос, и его глаза стали узкими и внимательными, когда они сосредоточились на лице графа.

— Эти трое — самые важные, — сказал ему Серая Гавань, помахав левой рукой. — О, есть ещё несколько других, но эти, как мы знаем, важны для операций Нармана здесь, в Черис.

— Кто знает?

— Волна Грома, конечно, — несколько нетерпеливо сказал Серая Гавань. — Моревладелец, другие. Это действительно имеет значение, Кельвин?

— Конечно, это важно, если они считают меня предателем только потому, что я знаю людей, с которыми я веду дела!

— Смысл в том, чтобы продемонстрировать, что ты — не предатель.

— Смысл в том, что я хочу знать, кто посмеет обвинить меня в таком преступлении! — горячо сказал Тириен. — Я кузен Хааральда, ради Лангхорна!

— Я не виню тебя за то, что ты злишься, — ответил Серая Гавань, — но никто не хочет верить ничему, кроме самого лучшего о тебе. Ты должен знать это! Это просто…

Он прервался, качая головой, и Тириен сердито посмотрел на него.

— Просто что, отец? — требовательно спросил он.

— Там было… обвинение, — сказал Серая Гавань через мгновенье, взглянув на огонь. — Оно, конечно, смешно. Но оно есть. И если учесть… человека, от которого оно пришло, у Бинжамина не было другого выбора, кроме как серьёзно рассмотреть его.

— Человека, от которого оно пришло, — медленно повторил Тириен, взгляд его был сосредоточен и задумчив. Затем он кивнул сам себе.

— Это был иностранец, — сказал он. — Этот «Мерлин». Тот, кого некоторые люди называют «сейджин»? Не так ли?

— Я не могу сказать тебе этого. Я не буду. — Серая Гавань покачал головой. — Я думаю, что это нелепость, которая может быть политически мотивированной, но я не могу рассказать тебе её источник, по крайней мере до тех пор, пока Бинжамин не опровергнет обвинения. И, — он оглянулся на Тириена, его собственные глаза сузились, — лучший способ для тебя — это помочь опровергнуть их, добровольно отмежевать себя от известных агентов Нармана и рассказать Бинжамину и Моревладельцу всё, что ты о них знаешь.

— Всё, что я знаю? Ты произнёс это так, будто думаешь, что я на одной стороне с предателями!

— Черт возьми, Кельвин! — сказал Серая Гавань, и голос его стал резче, чем прежде. Он поставил свой нетронутый бокал обратно на поднос, достаточно сильно, чтобы бренди плеснул через ободок, и посмотрел на своего зятя. — Ты должен! Неважно, знал ли ты, что ты делаешь, или нет, не имеет значения, насколько это важно. Мы знаем, что они служат Нарману. Сейчас важно, чтобы ты продемонстрировал, что ты хочешь помочь нам доказать, кто они есть, после того, когда тебе о них рассказали.

— Зачем? — резко спросил Тириен. — Если Волна Грома уже знает, что они предатели, что я должен добавить к его знаниям о них?

— Всё, что ты можешь, — медленно произнёс Серая Гавань, его брови сжались. — Всё, что может помочь. — Он откинулся на спинку стула и пристально посмотрел на герцога. — Конечно, тебе не нужно, чтобы я рассказывал тебе, как это работает, Кельвин. Я думал, ты будешь так же страстно желать этого, как и я!

— Почему я должен это делать? Вы не тот, кого неизвестный иностранец обвиняет в измене. — Тириен сердито фыркнул и встал со своего кресла. Он шагнул к огню и стоя спиной к тестю, заложив руки за спину и напрягая плечи, пристально посмотрел на пляшущие языки пламени.

— Почему я должен так стремиться защитить своё имя — имя моей семьи — от такого рода обвинений?

— Чтобы дискредитировать его, в свою очередь — всё ещё медленно сказал Серая Гавань, глядя на напряжённую спину более молодого человека.

— Шань-вэй с ним! — прорычал Тириен. — Я кузен короля, а не какой-то несчастный маленький барон из захолустья! Почему я должен волноваться из-за обвинений каких-то авантюристов-оборванцев?

— Ты не должен, — сказал граф ещё медленнее, — …если они не настоящие.

Тириен повернулся к нему лицом, сделав это слишком быстро, и увидел всё в глазах своего свёкра. Увидел, что Серая Гавань был не так пьян, как думал Тириен. Увидел беспокойство в этих глазах, превратившееся во что-то ещё — что-то более печальное и гораздо более сложное — когда скорость его поворота, или какое-то мерцание его собственного выражения внезапно подтвердили то, во что так не хотел верить Серая Гавань.

— Лангхорн… — тихо сказал граф. — Они настоящие, не так ли? Ты уже знал, что Лаханг — главный агент Нармана здесь, в Теллесберге.

Тириен открыл было рот, очевидно, чтобы опровергнуть обвинение. Но затем он сделал паузу. Он постоял немного, посмотрел на графа и взглянул на Ховирда.

— Да, — сказал он затем, голос его был отрывистый, но полностью контролируемый. — Да, отец. Я знал, что Лаханг был одним из шпионов Нармана. И я признаюсь, что он приходил ко мне и хотел втянуть меня в заговор против Хааральда.

— И ты никому ничего не сказал. — Слова Серой Гавани больше не были невнятными. Они были жёсткими и холодными. В них были гнев и печаль, и Тириен пожал плечами.

— Нет, я этого не сделал, — согласился он. — Почему я должен был? Если Лаханг хотел использовать меня в каком-то заговоре против Хааральда, он должен был бы раскрыть мне некоторые детали, разве нет? Как мне было лучше позиционировать себя, чтобы узнать, что затевает Нарман?

— Если это было то, о чём ты действительно думал, ты должен был донести эту информацию до Бинжамина, как только Лаханг пришёл к тебе.

— И рискнуть упустить секрет, прежде чем у меня будет благоприятная возможность разузнать что-то? — начал Тириен. — Я так не думаю…

— Избавь меня, — резко перебил Серая Гавань. Тириен посмотрел на него, и граф покачал головой. — Я знаю Бинжамина Райса уже больше двадцати пяти лет, ты знаешь его почти так же долго. Мы оба знаем, что вверенные ему тайны не «упускают». — Он снова медленно и огорчённо покачал головой. — Нет, Кельвин. Есть только одна причина, по которой ты ничего не сказал Бинжамину. Ты собирался принять предложение Лаханга.

Несмотря на раскаты грома над крышей, несмотря на дождь, колотившийся в окна мансарды, и треск огня, в библиотеке витала тишина. И затем, наконец, герцог Тириен кивнул.

— Я собирался, — признался он. — А почему нет? Моя кровь такая же, как и в жилах Хааральда. Мой дед был его дедушкой. Если бы тот кракен забрал его жизнь, а не только колено, трон был бы моим. Почему бы мне не рассмотреть возможность того, что это всё ещё возможно?

Серая Гавань уставился на него, словно увидел его в первый раз.

— Я думал, что знаю тебя, — сказал наконец граф, так тихо, что его голос был почти заглушен звуком яростного зимнего дождя. — Но если ты спросишь меня об этом, то я никогда не знал тебя вообще, разве не так?

— Конечно, не так. — Тириен сделал отбрасывающий жест. — Я был вашим зятем четырнадцать лет. Вы стали моим отцом по правде, а не только по имени. Всё, о чём я мог думать, мог сделать, о чём беспокоится Хааральд, не изменит этого.

— Это всё меняет, Кельвин, — сказал Серая Гавань. — Разве ты этого не видишь? Я был человеком Короля, его слугой, ещё до того, как я стал твоим тестем. Я поклялся ему — тому, кому поклялся ты — и я не могу его предать. Не для тебя, не для Женифир или мальчиков. Даже не ради себя или ради моей любви к мужу моей дочери.

— Я понимаю.

Тириен постоял, глядя на него в течение бесконечных секунд, снова сцепив руки за спиной, затем слегка пожал плечами.

— Итак, я полагаю, я не могу заставить вас забыть об этом или бросить вашу ставку вместе с моей? — криво улыбнулся герцог. — Вместе из нас получилась бы замечательная команда, отец. Подумайте об этом. Герцог уровня Королевства и Первый советник? Мы могли бы это сделать, если бы вы могли просто забыли об этой вашей клятве.

— Никогда, — твёрдо и грустно сказал Серая Гавань.

— Что оставляет… что?

— Бинжамин уже больше, чем наполовину убеждён, что обвинения Мерлина были точными, — сказал граф. — Моревладелец уже ведёт расследование, а теперь и я знаю правду, Кельвин. Это только вопрос времени, и осталось недолго, пока не узнает Король. Я думаю, у тебя есть только один шанс спасти хоть что-нибудь, и это должно превратиться в Королевское Свидетельство.

— Признаться, что я это сделал? Отдаться на милость Хааральда и пообещать рассказать ему всё, что я знаю?

— На что ещё ты можешь надеяться?

— Я всё ещё могу надеяться победить, отец, — мягко сказал Тириен.

— Победить? — недоверчиво повторил Серая Гавань. — Как? Всё кончено, Кельвин! Всё, что ты можешь сделать сейчас, это попытаться свести к минимуму ущерб. Ты кузен Хааральда, и он и Кайлеб любят тебя. Конечно, они будут злы — в ярости! Но ты — самый важный дворянин во всём королевстве, после самого Кайлеба. Очевидно, это изменит всё, что касается их доверия к тебе, но, если ты признаешься в том, что сделал, сделаешь всё возможное, чтобы помочь исправить это, Хааральд сделает всё, что сможет, чтобы сохранить всё в тайне. Ты знаешь это!

— Дорогой, любящий кузен Хааральд, — сказал Тириен, его голос стал твёрже, а в глазах сверкнул неприятный свет. — Отец, это я должен быть на троне, а не он!

Выражение Серой Гавани застыло. Он посмотрел на своего зятя, и увидел человека, которого он всегда знал… и в тоже время совершенно незнакомого. Незнакомца, настолько озлобленного амбициями и негодованием, что он стал предателем и потенциальным узурпатором, но каким-то образом смогшего скрыть от всех глубину этих горьких эмоций.

Даже от тех, кто его любил.

— Кельвин, — холодно сказал первый советник, — трон не твой. И никогда не будет. Прими это и сделай всё возможное, чтобы загладить свою вину перед Хааральдом, пока ещё существует такая возможность.

— Я так не думаю, — сказал Тириен.

Серая Гавань застыл в своём кресле, а рука Ховирда упала на рукоять меча, но герцог проигнорировал телохранителя, глядя прямо в глаза Серой Гавани.

— Похоже, я не могу убедить вас присоединиться ко мне, — сказал он, — но, боюсь, вы тоже не сможете убедить меня присоединиться к вам, отец. Что оставляет нас с чем-то вроде проблемы, не так ли?

— Ты не можешь победить, Кельвин.

— Я не согласен. — Тириен протянул руку, чтобы прикоснуться к каминной полке рядом с ним и улыбнулся своему тестю.

— Я знаю вас, и я знаю Волну Грома, — сказал он легко, почти беспечно. — Вы бы ни за что не проболтались об этом кому-то ещё, пока ещё нет. Моревладелец — да. — Он кивнул. — Что есть, то есть, и Моревладелец, возможно, поговорил с одним или двумя людьми, которых он знает и которым доверяет. Но, пока что, это всё.

— И этого достаточно, — категорично сказал Серая Гавань.

— Нет, отец, это не так, — возразил Тириен. — Я боюсь, что события заставят меня сделать то, чего я хотел избежать, но это точно не то, чего я никогда не планировал.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил Серая Гавань, чей голос внезапно стал напряжённым.

— Я имею в виду, что я надеялся, что единственным человеком, которого мне придётся убить, будет Кайлеб. — Тириен покачал головой в том, что, казалось, было искренним сожалением. — Я и этого-то не хотел делать. Возможно, если бы я мог, я бы лучше всё спланировал.

— Ты признаёшься, что планировал убить своего кузена? Твоего кронпринца? — Голос Серой Гавани звучал так, словно он не мог поверить в это даже сейчас.

— Это была моя идея, — признался Тириен. — Лаханг нервничал. Он и Нарман сначала не хотели иметь с этим ничего общего, но Нарман пришёл в себя, когда я указал, что я — регент Жана и Жанейт.

— А Король? — Голос Серой Гавани больше не был напряжённым. Он был лишённым эмоций, раздавленным и в тоже время восхищённым.

— Это было бы труднее, — признался Тириен. — С другой стороны, я чувствовал достаточно уверенности, что Нарман будет таким… полным энтузиазма, скажем так, после смерти Кайлеба, что я мог бы ему доверять, чтобы приложить, так же, достаточные усилия для того, чтобы удалить Хааральда… Я бы предпочёл это, на самом деле.

— Что ж, теперь этого не будет, — сказал Серая Гавань.

— Нет, так не будет. Но у меня есть свои друзья во дворце, и я кузен короля. Боюсь, что это будет гораздо более грязным, но этот ваш простак Мерлин поможет сделать эту работу для меня.

— О чём ты говоришь?

— Это просто. — Тириен слабо улыбнулся. — Боюсь, сегодня вечером в Теллесберге будет несколько убийств. Волна Грома, Моревладелец, большинство старших следователей Моревладельца — так как я не знаю, с кем из них он разговаривал, мне придётся уделить внимание им всем. И Лаханг тоже должен исчезнуть. Не должно остаться никого, кто знал бы о моей… связи с ним или Нарманом.

Выражение Серой Гавани стало потрясённым. Меньше из-за того, что он слышал, чем из-за того, от кого он это услышал.

— Все будут в ужасе, когда они услышат новости, — продолжил Тириен. — К счастью, вы пришли ко мне сегодня вечером и предупредили меня о своих подозрениях в отношении этого Мерлина. Вы боялись, что в действительности он работает на Нармана, и что это — часть какого-то заговора против Короны. Вы беспокоились о том, что король слишком быстро стал доверять ему, позволил этому незнакомцу быть слишком близко к нему и Кайлебу, сделав его одном из его личных охранников.

— Учитывая вашу явную озабоченность по поводу него, как только я узнаю об убийстве Волны Грома и многих его старших следователей, я немедленно отправлюсь во дворец с моими самыми доверенными гвардейцами. Очевидно, если Мерлин действительно виновен во всём, что вы о нём думаете, то будет весьма важно арестовать его прежде, чем он сможет нанести ещё больший урон. К сожалению, как каждый знает, после спасения им Кайлеба, он очень одарённый фехтовальщик и, как выяснилось, убийца. Вся его причина для «спасения» Кайлеба от «наёмных убийц» его работодателя заключалась в том, чтобы он смог проникнуть во дворец, где он мог бы убить всю семью Хааральда. К тому времени, когда мы с моими гвардейцами сможем добраться до него, он и другие члены собственной дворцовой стражи Хааральда, которых он сумел себе подчинить, убьют Короля и кронпринца. Мои гвардейцы и я, конечно же, убьём предателей из гвардии и нам удастся спасти жизни Жана и Жанейт, а я немедленно объявлю регентство от имени Жана.

— Это безумие, — почти непринуждённо сказал Серая Гавань. — Никто не поверит в это.

— Я думаю по-другому. — Тириен снова улыбнулся. — Некоторые из моих друзей при дворе будут готовы поддержать меня, что бы ни случилось. Другие, даже если они засомневаются во всех обстоятельствах, увидят, что Хааральд и Кайлеб мертвы, Жан — просто ребёнок, а враги окружают нас со всех сторон. Если не я, то кто? Или вы думаете, что они возьмут на себя династическую гражданскую войну с Нарманом и Гектором, ждущими чтобы ударить? И кто знает что-нибудь об этом «Мерлине»? Он незнакомец, иностранец, появившийся при таинственных обстоятельствах, который навязчиво прокапывает свой путь к королевской милости. Половина аристократов при дворе, вероятно, уже опасается влияния, которое он может получить, и никто из них не знает его. Они будут достаточно счастливы увидеть его в последний раз. Особенно, — его улыбка исчезла, а его глаза сузились, — когда первый советник Хааральда подтвердит причины моего подозрения в отношении него.

— Я не сделаю этого, — категорично сказал Серая Гавань.

— Я думаю, вы должны обдумать это заново, отец. — В голосе Тириена не было никакой угрозы, только рассудительный тон. — Кто поддержит вас, если Хааральд и Кайлеб умрут? Вы станете отцом гражданской войны? Просто передадите королевство Гектору и Нарману? Или вы сделаете то, что лучше для Черис, и поддержите единственного человека, который сможет удержать королевство. Вы сказали мне, что мой единственный шанс состоит в том, чтобы превратиться в Королевское Свидетельство для Хааральда. Что ж, говорю я вам, что ваш единственный шанс служить королевству — самому стать Королевским Свидетельством для меня.

— Никогда.

— Никогда — это слишком долгое время, отец. Я думаю, что вы, скорее всего, пересмотрите своё мнение, если у вас будет достаточно времени, чтобы подумать об этом.

Серая Гавань начал вставать, а затем с изумлением ахнул, когда тяжёлая рука жёстко толкнула его назад в кресло. Его голова дёрнулась, он оглянулся через плечо и его глаза расширились, когда Жорж Ховирд посмотрел на него в ответ.

— Прошу прощения, отец, — сказал Тириен, и глаза Серой Гавани снова вернулись к нему. Герцог покачал головой и продолжил тем же искренним тоном. — Боюсь, я думал о том, что такой день может наступить. Разве вы забыли, что Жорж служил до вас у меня? Это я рекомендовал его вам, когда вы впервые обратили внимание на него, не говоря уже о добрых словах о нём, когда с вашим последним телохранителем произошёл… несчастный случай.

— Боже мой, — прошептал Серая Гавань. — Ты так долго это планировал?

— Можно и так сказать, я полагаю. И когда вы появились так неожиданно в такую погоду, я принял несколько дополнительных мер предосторожности. — Тириен взял с каминной полки небольшой колокольчик. — Я действительно не ожидал, что они понадобятся, но я верю в необходимость быть подготовленным.

Он встряхнул колокольчик. Его нежный голос чисто и отчётливо прозвучал в промежутке между раскатами грома, и дверь библиотеки мгновенно открылась.

Фрэнк Жансин и четырнадцать других членов личной охраны Тириена зашли через неё внутрь. Библиотека была огромной комнатой, но она была довольно плотно заставлена книжными шкафами и стеллажами для свитков, и пятнадцать вооружённых и закованных в броню мужчин полностью заполнили один её конец.

— Я никогда не планировал именно этот момент, — продолжил Тириен, — и, верите вы в это или нет, отец, я люблю вас. Признаюсь, что никогда не планировал этого в начале, так или иначе. Женифир — да, но вы уже были Первым Советником. Я должен был думать о вас в тактическом плане, и, как я уже говорил, я верю в необходимость подготовки. Поскольку я не мог рисковать тем, что вы можете сделать что-то неожиданное в такой момент как этот, я принял меры предосторожности… мудро, как оказалось.

— Это ничего не меняет, — сказал Серая Гавань. — Весь твой так называемый план безумен, но даже если он сработает, я не буду тебя поддерживать. Я не могу.

— Что ж, ещё посмотрим. И я надеюсь, ради многих людей, что вы ошибаетесь. Тем временем, однако, я боюсь, что пришло время для…

Вспыхнула молния, снова раздался гром и наступая на пятки этому глубокому, грохочущему рёву раздался новый треск. Треск от разбиваемого стекла, так как мансардное окно над Серой Гаванью разлетелось на тысячу сверкающих осколков и пропитанная дождём, одетая во всё чёрное фигура в кирасе и кольчуге королевской гвардии полетела вниз сквозь них.

Вторгшийся приземлился с невозможным изяществом, словно двадцатипятифутовое падение с крыши было таким же как с двух футов. Колени его выпрямились, и обнажённый меч в его руках свистнул.

Жорж Ховирд отшатнулся назад с пронзительным криком потрясения и агонии, сжимая левой рукой обрубок своего кровоточащего правого предплечья, когда рука, которая была на плече Серой Гавани, ударилась о пол библиотеки.

— Прошу прощения, Ваша Светлость, — вежливо сказал Мерлин Атравес, — но я надеюсь вы поймёте, если у меня есть возражения против ваших планов.

Кельвин Армак в шоке смотрел на сочащееся каплями видение перед ним. Резкое, совершенно неожиданное появление Мерлина ошеломило всех присутствующих в библиотеке, в том числе и Серую Гавань, и Мерлин тонко улыбнулся.

Он совсем не планировал эту конфронтацию — на самом деле он не хотел ничего такого даже отдалённо. Ну или не видел никакой нужды в этом. Но, по крайней мере, он достаточно беспокоился о том, что его обвинение против Тириена может сработать, так что он следил за Волной Грома. К настоящему моменту он поместил следящих жучков СНАРКа в нескольких местах в Теллесберге, и один из них контролировал ведомство Волны Грома в режиме реального времени. Это была единственная причина, по которой он знал о выводах Моревладельца… или о том факте, что Волна Грома будет обсуждать эти выводы с Серой Гаванью.

Он посадил следящего жучка из офиса на плечо Волны Грома, когда тот собрался в особняк Серой Гавани, а затем перебросил его на графа. Но он не сразу понял, что намеревался сделать Серая Гавань. Справедливости ради, граф, вероятно, и сам не знал, что он собирается сделать, прежде чем он начал пить так сильно, и он вызвал свой экипаж для поездки прежде, чем Мерлин понял, куда он направляется.

То, что Мерлин в тот момент ужинал с Кайлебом, ещё больше осложнило ситуацию. К счастью, это был частный ужин, и он сумел распрощаться с принцем быстрее, чем это обычно мог разрешить протокол, заявив — в тот момент, как это случилось — что с ним как раз случилось «видение». Кронпринц принял извинения своего нового телохранителя, который должен был удалиться в свои комнаты, чтобы поразмыслить над видением, и Мерлин ушёл с поспешным поклоном.

Он также поручил Сычу пригнать разведывательный скиммер ещё до того, как он простился с принцем, а, учитывая количество раскатов грома, грохочущих в небе и маскировавших любые звуковые удары, скиммер совершил полёт больше, чем на четырёх Махах. В тот момент, когда он прибыл, ИИ, по его команде, использовал подъёмник скиммера, чтобы вытащить Мерлина из окна его комнаты и высадить на крыше теллесбергского особняка Тириена. Путешествие сквозь хлещущий ветер и гром, поддерживаемое только подъёмником, в то время как вокруг сверкали и шипели молнии, было не тем опытом, которой Мерлин хотел бы повторять раз за разом. К сожалению, у него не было выбора, кроме как сделать это.

Он прибыл, всё ещё слушая жучка на Серой Гавани, примерно в то время, когда Тириен передал своему тестю бокал с бренди, и он, почти так же, как и Серая Гавань, был ошарашен спокойным признанием Тириеном своей вины… и как долго в действительности герцог был изменником. Как сказал сам Мерлин Хааральду и Кайлебу, он не мог видеть прошлое, и он понятия не имел, что Тириен так долго замышлял против своих кузенов.

Что и привело его к настоящему довольно щекотливому моменту, противостоянию с кузеном короля Черис и пятнадцатью его отборных гвардейцев в библиотеке герцога Тириена.

— …у меня есть возражения против ваших планов.

Граф Серой Гавани сидел в своём кресле, парализованный, глядя на спину человека, который ворвался из ночи. Человека, которому он не доверял и кем возмущался… который стоял теперь между ним и пятнадцатью вооружёнными людьми, служивших предателю и будущему цареубийце.

— Похоже, — сказал его зять после того, что показалось маленькой вечностью, — что я недооценил вас, сейджин Мерлин.

Серая Гавань едва мог поверить, как спокойно звучал голос Кельвина. Герцог действительно не мог быть таким собранным, таким уравновешенным. Или возможно он всё-таки мог. Что бы там ни было, граф теперь знал, что тот, кого он считал знакомым, на самом деле был совершенно незнакомым ему человеком.

— Я мог бы сказать то же самое, Ваша Светлость, — ответил Мерлин ещё одной тонкой улыбкой.

Сейджин стоял неподвижно — язык его тела говорил, что он почти полностью расслаблен — игнорируя человека, чью кисть и запястье он ампутировал, тогда как Ховирд упал на колени, а его кровь разливалась большой, пахнущей медью лужей. Собственный меч сейджина в его руках пребывал в готовности, в положении, которого Серая Гавань — сам по себе хороший мечник — никогда прежде не видел, и опасность расходилась от него, как дым, когда гром громыхнул и прокатился над головами ещё раз.

— Конечно, — сказал Тириен, — ты же не настолько глуп, чтобы поверить, что ты каким-то образом сможешь спасти моего тестя и выйти из этого дома живым?

— Я не смогу? — Мерлин казался почти удивлённым, понял Серая Гавань с новым чувством недоверия.

— Да брось! — Тириен почти хихикнул, пока его гвардейцы медленно и осторожно размещались между ним и Мерлином. — Полагаю, нет никакого смысла притворяться. Как я вижу, у тебя есть только два варианта: присоединиться ко мне или умереть. Я признаю, в свете моей предыдущей недооценки твоих возможностей, что ты станешь грозным союзником. С другой стороны, я всё равно планировал убить тебя, поэтому, — он пожал плечами, — если ты останешься при своём решении и решишь заупрямиться — это не разобьёт моё сердце. И всё же, прежде чем ты примешь такое решение, я бы посоветовал тебе тщательно его рассмотреть. В конце концов, как ты думаешь, какие у тебя шансы, что ты сумеешь победить пятнадцатью моих лучших бойцов?

— Более чем средние, — ответил Мерлин и атаковал.

Фрэнк Жансин был ветераном Королевской Черисийской морской пехоты. Он прослужил более восьми лет, прежде чем был нанят гораздо более молодым Кельвином Армаком, чтобы стать сержантом в личной охране герцога Тириена. Он был настолько же упрямым, способным и опасным, насколько и преданным своему покровителю, и люди, которых он собрал в ответ на поспешную записку Тириена, закованные в такие же кирасы и кольчуги, что и Королевская гвардия — были его лучшими людьми. Каждый из них так же был ветераном, и их было пятнадцать.

Они слышали дикие слухи о спасении Мерлином кронпринца Кайлеба. Они слышали все истории, все сплетни, но они отвергли их как некий вид нелепости, которую можно было ожидать, когда невежественные фермеры или мягкие городские продавцы собираются вместе, чтобы обсудить пугающие детали этих событий, полных крови. Они слишком много видели, слишком много делали сами, чтобы быть втянутыми в такой вид героической фантазии.

Это было печально, потому что это означало, что, несмотря на все возможные предупреждения, они не имели ни малейшего понятия о том, с чем столкнулись в тот момент. И поскольку они этого не поняли, то последнее, чего они ожидали — это атака одинокого, пребывающего в меньшинстве, безумца.

ы

Серая Гавань вскочил со стула в недоверии, когда этот умалишённый прыгнул вперёд.

Граф тоже бывший ветераном боевых действий, причём гораздо большего количества, чем у большинства присутствующих, и человеком, который командовал собственным крейсером, подытожил шансы против Мерлина так же быстро, как Тириен или Жансин. Это означало, что неожиданная атака сейджина удивила его не меньше остальных.

Но каким бы сумасшедшим он ни был, граф не мог допустить, чтобы Мерлин столкнулся с таким количеством противников один. Не тогда, когда он знал, что именно его собственная непростительная глупость привела сейджина сюда, к его смерти. И не тогда, когда собственное выживание Серой Гавани могло бы стать ещё одним оружием против короля, чьё доверие в первую очередь он предал, придя сюда.

Его рука упала на эфес инкрустированного драгоценными камнями парадного кинжала на его бедре. Это была симпатичная игрушка, не ставшая менее смертоносной, от её красивого внешнего вида. Её отлично закалённая сталь выскользнула из ножен, а затем он замер, открыв рот от удивления.

Мерлин отключил регуляторы, которые он настроил на время и силу реакции, и его катана вспыхнула буквально с нечеловеческой скоростью, когда он одним длинным шагом продвинулся вперёд.

Первый гвардеец так и не успел понять, что происходит. Его голова отлетела от плеч, прежде чем он понял, что видел движение лезвия, а запястья Мерлина провернулись, когда он вернул сверкающий клинок обратно в плоской восьмёрке. Следующая голова слетела ещё до того, как колени первой жертвы начали складываться, а затем Мерлин вернулся в исходную стойку, с той же невозможной скоростью и точностью, и пробил острием катаны кирасу третьего гвардейца — и передний и задний щитки одновременно.

Он крутанул клинок, высвободил его и отпрыгнул назад, восстановив своё первоначальное положение и стойку, всё в одном мгновенном движении, прежде чем первое тело коснулось пола.

Глаза Кельвина Армака широко распахнулись от удивления, когда Мерлин Атравес напал на его гвардейцев, как голодный кракен, поднимающийся из глубины. Одно мгновение сейджин стоял там, улыбаясь ему. В следующее — библиотека взорвалась кровью, а затем, внезапно, Мерлин вернулся туда, где был за две секунды до этого… но он стоял лицом к лицу уже с двенадцатью противниками.

Жансин и другие гвардейцы замерли. Это не было трусостью или паникой. Это было просто изумление, но даже оно не было их ошибкой. Мгновение они смотрели на трёх своих мертвецов, на истекающее водой привидение, которое их убило, и кровь, растекающуюся по паркетному полу библиотеки малиново-красным цветом. А затем…

— Рассредоточиться! — рявкнул Жансин, и выжившие двинулись вперёд, расходясь, чтобы окружить своего единственного противника.

Серая Гавань был удивлён так же, как и все остальные. Он никогда не мог представить себе такую ​​скорость и силу, но почти мгновенно осознал, что, как бы не был смертоносен сейджин, он столкнулся с одним фатальным недостатком.

Он пытался защитить Серую Гавань.

Он был похож на одинокую военную галеру, поставленную на якорь для защиты толстого, неуклюжего торговца, в то время как дюжина потрёпанных пиратов выскочила и бросилась в атаку на него. Никто из них не мог надеяться выстоять с ним в бою один-на-один, но им и не нужно было делать ничего столь глупого. Пока он был связан защитой графа, люди Тириена могли выбирать момент и координировать свои атаки, и не было ничего, что Серая Гавань мог бы с этим сделать. Даже если бы он был должным образом вооружён, он бы только путался у Мерлина под ногами, и он знал это, как бы унизительно не было это признавать. Но если он не мог помочь, то наверняка должен был быть какой-то способ, по крайней мере он мог…

— Заботься о себе, сейджин! — рявкнул он и отпрыгнул прочь от осторожно наступающих гвардейцев.

Тириен выругался, когда его тесть прыгнул к кованной железной спиральной лестнице, ведущей на балконный мостик, который служил верхним рядом полок библиотеки. Герцог установил это причудливо украшенное творение в качестве подарка своей жене в третью годовщину. Женифир Армак любила книги по крайней мере так же сильно, как её муж или отец, и она смеялась от удовольствия от абсурдности его сюрприза. Не то чтобы это было непрактично, конечно; это было более удобным для кого-то в длинных юбках, чем крутые, катающиеся лестницы, которые он заменил.

Один из герцогских охранников достаточно быстро осознал намерение графа, пытаясь схватить старика до того, как он достигнет лестницы. Но его усилия привели его в зону досягаемости Мерлина, и меч сейджина ударил всё с той же ослепительной скоростью. Он без усилий прошёл сквозь плоть и кости, кровь брызнула жарким, омерзительным веером, и гвардеец свалился с плачущим криком, когда острая как бритва сталь срезала толстую кость его бедра так же чисто, как топор, и ампутировала левую ногу на три дюйма выше колена.

Другие охранники реагировали медленнее, и Серая Гавань побежал по декоративным ступеням, сжимая в руке сияющий кинжал. С этой высоты он мог надеяться хотя бы ненадолго задержать даже вооружённого мечом противника. Что ещё более важно, это позволило ему избежать любой непосредственной угрозы.

Остальные гвардейцы Тириена поняли, что это означало почти так же быстро, как и герцог, и их осторожное наступление обернулось внезапным приливом. Они двинулись вперёд, сквозь пронзительные крики своих павших товарищей, пытаясь поглотить Мерлина, прежде чем он воспользуется преимуществами своей неожиданной подвижности.

Но как бы быстры они не были, их скорости было недостаточно. Мерлин не пытался уклониться от них; он шёл им навстречу.

Капитану Йевансу из Королевского Черисийского флота было не привыкать сражаться, и граф Серой Гавани распознал резню, когда увидел её. Но он никогда не представлял себе ничего подобного.

Гвардейцы Тириена попытались напасть на Мерлина, но это было похоже на косяк сельди, пытающийся напасть на кракена. Казалось, что сейджин шагает вперёд, но его странный меч был размытым движением. Он двигался слишком быстро, чтобы глаза поспевали за ним, и доспехи ничего не значили перед его невозможной остротой. Тела — и кусочки тел — разлетались от него в брызгах крови, и безмятежная библиотека превратилась в скотобойню. Мужчины кричали, ругались и умирали, а Мерлин Атравес двигался сквозь этот хаос нетронутым, неся смерть подобно самому архангелу Шуляру.

Кельвин Армак не был трусом, но его окатила волна леденящего страха. Как и его охранники, он упустил из виду дикие слухи и спекуляции о Мерлине. Теперь, когда он видел, как они падают на пол — некоторые из них кричали ​​в агонии; большинство были мертвы прежде, чем они коснулись пола — он понял, что был неправ. В конце концов, он знал, что нелепый слух, о том, что таинственный иностранец был сейджином, был правдой… и что все нелепые рассказы, все глупые героические баллады и детские рассказы, о сейджинах и их сверхчеловеческих способностях вовсе не абсурдны.

Его оставшиеся в живых гвардейцы — все шестеро из них — уже не пытались двигаться вперёд и окружать Мерлина. Они откатывались назад, сбиваясь в кучу. Ни одному из стражей Тириена не приходилось жаловаться на недостаток храбрости, но это было нечто большое, что-то за пределами их опыта или понимания. Они не паниковали даже сейчас — на самом деле для этого не было времени — но смертоносное ощущение того, что абсолютно превзошло их, полностью подтолкнуло их к обороне, и даже пока Тириен смотрел, ещё один из них упал от непримиримого клинка Мерлина.

«Он не человек!»

Эта мысль сверкнула в уме герцога, и он встряхнулся, пытаясь отбросить зарождающуюся в нём панику. Его мозг помчался вскачь, и он сделал глубокий вздох.

Ещё был способ, если бы он только смог выйти из библиотеки, пока Мерлин не добрался до него. Уиллимс был где-то там, и, конечно, лязг стали и крики должны были предупредить мажордома. Он уже должен был забить тревогу для остальных личных охранников Тириена! Если герцог доберётся до этих охранников первым, то он сможет рассказать им, как Мерлин пробрался в ночи, пытаясь убить его, как предполагаемый сейджин захватил в заложники Серую Гавань. Как бы ни был смертельно опасен Мерлин, Тириен имел такую отличную вещь, как ещё шестьдесят готовых человек находящихся под рукой, и большинство из них так же хорошо владели как мечами, так и луками или арбалетами. И, если в процессе взятия библиотеки под контроль произойдёт трагическая случайность, или, если Мерлин должен перерезать горло графу, вместо того чтобы дать ему возможность быть спасённым, или…

Ещё один гвардеец свернулся вокруг жестокой стали, проникшей в его живот, и Тириен развернулся.

Уголок сознания Мерлина увидел, как герцог повернулся и побежал к двери библиотеки. Он мгновенно понял, что задумал Тириен, но между ним и предателем всё ещё было четыре гвардейца. Он не мог убить их достаточно быстро, чтобы…

Поясной кинжал графа Серой Гавани вспыхнул в свете лампы, пролетев через библиотеку. Он был тяжёлым, неуклюжим и не очень хорошо сбалансированным для броска, но рука графа не забыла полностью капитанский опыт, а горе и ужас выжгли алкоголь в его организме.

Кельвин Армак, герцог Тириен, поднялся на цыпочки, как танцор, широко раскинув руки, позвоночник его изогнулся, а рот раскрылся в агонии, когда десять дюймов смертоносной стали вошли ему в спину. Украшенная драгоценными камнями рукоять расцвела между его лопатками, кровь залила его губы, и он рухнул на пол лицом вниз.

XII Комнаты Брейди Лаханга, Теллесберг

Стук в дверь Брейди Лаханга был настолько яростным, что разбудил его, несмотря на шум шторма.

Его первой реакцией была паника. Никто из шпионов не хочет услышать официальный стук в его дверь среди ночи, и он мог думать лишь о очень немногих неофициальных поручениях, которые могли бы привести к нему кого-нибудь такой ночью, как эта. Но затем его паника слегка ослабла. Когда агенты барона Волны Грома являлись брать вызвавшего подозрения шпиона, они редко бывали настолько вежливы, чтобы постучать. Во время таких посещений двери обычно раскалывались на осколки, хотя, в тех — редких — случаях, когда они разрушали дверь не того человека, потом они меняли их на очень хорошие.

Тем не менее было маловероятно, что тот, кто стучался в его дверь, был здесь по какому-то официальному делу, и он почувствовал, как его сердце забилось сильнее, когда он выбрался из кровати.

Он выбрал эти комнаты не просто потому, что они были близко к сердцу города, и даже не из-за пространства под крышей, где можно было разместить его птичник для виверн. Разумеется, это были важные факторы, но ещё более важным было то обстоятельство, что первой этаж здания днём был занят судовым поставщиком, а ночью он был пуст. Это давало Лахангу некоторую степень анонимности в тех случаях, когда он ожидал посетителей в нерабочее время. Он также сделал несколько дополнительных разумных изменений, не обсуждая их со своим арендодателем, и поэтому он приостановился перед дверью на лестничную площадку второго этажа и заглянул в незаметный глазок, который он пробурил сквозь стену.

В коридоре или на лестнице не было ламп. Поскольку после наступления темноты обычно не было никакого движения, не было никакого смысла рисковать из-за случайного пожара, который могла бы устроить бесхозная лампа или свеча. Но посетитель пришедший к Лахангу принёс фонарь с «бычьим глазом», и брови Лаханга поднялись, когда он узнал пришедшего человека при свете, исходящим из открытой заслонки фонаря.

Его первоначальная тревога вернулась, хотя и в менее острой версии. За последние несколько лет Марис Уиллимс передал ему несколько сообщений, и Лаханг знал, что герцог Тириен безоговорочно доверяет благоразумию своего мажордома. Но Уиллимс никогда не приходил посреди ночи без предупреждения или без каких-либо сигналов, которые Тириен и Лаханг придумали, чтобы предупреждать друг друга о том, что им нужно связаться. Неожиданные сообщения, подобные этому, особенно те, что несли такой риск разоблачения, были лишь немногим более желанными для опытного шпиона, чем грубые слуги Короны.

Он глубоко вздохнул, открыл дверь, оставив цепочку запертой для безопасности, и выглянул наружу.

— Что? — спросил он, его голос был грубым.

— У меня пакет от герцога, — ответил Уиллимс.

— Хорошо, давай его, — отрывисто сказал Лаханг, протягивая руку через щель.

— Он не пролезет, — рассудительно сказал Уиллимс, и вытащил из-под стекающего пончо толстую упаковку, завёрнутую от плохой погоды в промасленную кожу.

— Что это? — спросил Лаханг, уже дотянувшись до запора цепи.

— Он не сказал мне. — Уиллимс пожал плечами. — Однако в особняке были некоторые проблемы. Я не удивлюсь, если это документы, от которых он должен избавиться.

— Проблемы? — Глаза Лаханга заострились, и он полностью открыл дверь. — Что это за проблемы?

— Ничего, с чем мы не сможем справиться, я думаю, — сказал Уиллимс, вручая ему пакет. Шпион почти рассеянно взглянул на него, и глаза его так сфокусировались на лице Уиллимса, что он так и не заметил, как рука мажордома скользнула обратно под его пончо и снова появилась оттуда с кинжалом.

Даже тогда Лаханг всё ещё не замечал клинок. Фактически, он не видел его до тех пор, пока тот не разорвал ему горло в дымящемся потоке крови.

Главный агент князя Нармана в Черис свалился на пол с предсмертным хрипом, и Уиллимс поморщившись отступил назад, глядя на брызги на передней части своего пончо.

«Ну, неважно», — подумал он. Дождь должен смыть пятна достаточно быстро… точно так же, как смерть Лаханга смоет информацию о истинном покровителе Уиллимса, которую он мог бы предоставить следователям Волны Грома.

Теперь всё, что нужно было Уиллимсу — это самому вернуться в Изумруд.

XIII Зала Тайного Совета, Королевский Дворец, Теллесберг

Лицо Хааральда VII было жёстким и мрачным, маской рассерженной дисциплины, скрывающей скорбь. Его сын сидел рядом с ним за огромным столом в освещённом лампами зале Совета, и выражение лица Кайлеба ещё больше походило на маску, чем у его отца. Оба они смотрели, молчаливые и хмурые, как Мерлин и граф Серой Гавани вошли в дверь зала.

Бинжамин Райс также сидел за столом в сопровождении сэра Рижарда Моревладельца. Ни епископ Мейкел, ни другие члены Тайного Совета не присутствовали, и Мерлин задавался вопросом, хороший это знак или плохой. Король, по крайней мере, казался похожим поддерживать желание Мерлина оставаться в тени.

Королевские гвардейцы, когда они последовали за кучером Серой Гавани обратно в особняк Тириена во исполнение срочного вызова графа, были учтивы, но также очень, очень решительны. В действительности, их было трудно винить в этом, учитывая забрызганную кровью и заваленную телами сцену, которая встретила их в разгромленной библиотеке только что умершего герцога Тириена. В конце концов, обнаружение его стоящим над телами кузена короля и пятнадцати его личных гвардейцев, должно было пройти под рубрикой подозрительного поведения.

По крайней мере, они были вызваны графом, и лейтенант Хантир, молодой офицер, который сопровождал отряд, отреагировавший на вызов, был готов хотя бы в теории предположить, что первый советник знает, что делает. Эта готовность дала трещину, когда Хантир определил, чей кинжал торчит из спины герцога. Но этого оказалось достаточно, по крайней мере, для того, чтобы дом был опечатан, а всё дело засекречено, до тех пор, пока не будет проинформирован король.

Однако, это было максимумом из того, на что лейтенант был готов пойти, и, первый он советник или нет, Серая Гавань обнаружил себя помещённым, хоть и вежливо, под арест. К веселью Мерлина — насколько это могло бы быть смешно, в данных обстоятельствах — с ним молодой гвардеец был почти так же учтив, как с графом. Однако оба они были освобождены от всего оружия перед тем, как их «сопроводили» в залу совета.

— Сыч, — произнёс Мерлин еле слышно. — Проверка связи и телеметрии.

— Канал связи подтверждён и работает штатно, лейтенант-коммандер, — ответил ИИ. — Все телеметрические линии скиммера в расчётных режимах, — добавил он, и Мерлин мысленно кивнул. Он надеялся, что всё пройдёт неплохо, но это не значило, что всё так и будет. Всегда была возможность, хоть и маловероятная, что Хааральд прикажет их немедленно казнить, а Мерлин не мог допустить, чтобы это произошло. Это было бы не только неудобно для него лично, но также означало бы полный провал миссии Нимуэ Албан на Сэйфхолде.

Вот почему разведывательный скиммер парил над Королевским дворцом, несмотря на раскаты грома и молнии. И это также было причиной того, почему оружие скиммера находилось в полностью рабочем режиме под контролем Сыча.

— Ваше Величество, — спокойно произнёс лейтенант Хантир, — граф Серой Гавани и лейтенант Атравес.

— Спасибо, лейтенант. — Голос Хааральда был резким, машинально-вежливым, но он даже не взглянул на гвардейца. — Оставьте нас, пожалуйста. И проследите за тем, чтобы нас не беспокоили.

— Как прикажете, Ваше Величество, — пробормотал Хантир.

Он вышел, и массивная дверь в зал совета тихо закрылась за ним. Защёлка замка громко щёлкнула в тишине, а затем, словно по команде, ещё один оглушающий раскат грома сотряс дворец.

— Итак, — сказал Хааральд после долгого, безмолвного мгновения. — Я говорил с Бинжамином, говорил с лейтенантом Хантиром, и с самым старшим из гвардейцев Кельвина, которого мы смогли найти. Теперь я хочу знать, что, во имя Шань-вэй, произошло.

Его голос был твёрд, холоднее, чем Мерлин когда-либо слышал, лично или через одного из своих СНАРКов, а его глаза были кусочками коричневого льда.

— Ваше Величество. — Серая Гавань упал на одно колено и склонил голову перед своим монархом. Мерлин увидел, что глаза Кайлеба расширились, но выражение лица Хааральда даже не дрогнуло.

— Что бы ни случилось, это моя вина, — сказал первый советник, голос его был низким и печальным, но твёрдым.

— Кто виноват, буду решать я, — сказал ему Хааральд, — не ты.

— Ваше Величество… — начал Волна Грома, но Хааральд резко поднял руку.

— Нет, Бинжамин, — сказал он холодно. — Ты знаешь, сейчас я не очень доволен тобой. Но я хочу услышать, что Рейжис и сейджин Мерлин могут сказать за себя, без каких-либо оправданий с твоей стороны.

Волна Грома вернулся в своё кресло, закрыв рот и выглядя несчастным, а глаза короля продолжили сверлить Серую Гавань стоящего на колене.

— Почему ты говоришь, что это была твоя вина? — требовательно спросил он.

— Потому что именно моя глупость создала ситуацию, из-за которой сейджин Мерлин был вынужден спасать меня, — неуверенно сказал Серая Гавань. — Сейджин предупредил Бинжамина и меня, что Кельвин был предателем. Но я отказался поверить в это. На самом деле, я зашёл так далеко, что верил — и настаивал — что Мерлин лгал ради собственных целей. Даже когда Бинжамин пришёл ко мне и рассказал, что обнаружил сэр Рижард, я не хотел верить. И, поскольку я это сделал — я нарушил свою клятву в качестве Первого Советника. Вместо того, чтобы хранить тайну информации, которую Бинжамин доверил мне, я отправился к Кельвину, чтобы сказать ему, что он находится под подозрением. Что он должен порвать с людьми, которых мы знали, как агентов Изумруда. Что он должен был прийти к вам, Ваше Величество… и рассказать вам всё, доказать, что обвинения сейджина Мерлина были ложью. Но… — Наконец он поднял голову, его лицо скривилось от боли, а глаза блестели от невыплаканных слёз. — …они не были ложью.

Зала стала неподвижной, застывшей картиной, когда коленопреклонённый тесть встретил глаза кузена. Тишина растянулась на несколько секунд, почти на целую минуту, и уже отдалившийся гром тихо ворчал на заднем плане. Затем, наконец, ноздри Хааральда расширились, когда он глубоко вдохнул.

— Откуда ты знаешь, что они не были? — спросил он очень, очень мягко.

— Потому что Кельвин признался мне в этом, Ваше Величество. — Голос Серой Гавани, наконец, дрогнул, ослабленный вспомнившимся горем.

— Он признался в этом? — повторил Хааральд так, как будто теперь он просто не мог поверить собственным ушам.

— Ваше Величество, он признался, что попытка убийства Кайлеба изначально была его идеей, а не Нармана. Он сказал мне, что он должен был быть королём, а не вы. И поскольку я раскрыл, что он был под подозрением, он планировал убить вас и Кайлеба этой ночью вместо того, чтобы оказаться перед позором и бесчестьем совершённого им преступления. Он действительно верил, что может забрать трон себе, если только Вы, Кайлеб, и Бинжамин с его старшими следователями будете мертвы, и он пригласил меня присоединиться к нему в его предательстве.

— Я не верю в это, — категорично сказал Хааральд, но Мерлин услышал крошечный трепет в глубине этого жёсткого голоса.

— Ваше Величество, я говорю о своём зяте, — сказал Серая Гавань, его собственный голос и глаза были отчаявшимися. — Муже моей дочери, отце моих внуков. Я любил его, как если бы он был моим собственным сыном. Я любил его так сильно, что нарушил клятву, данную вам, чтобы предупредить его, что он под подозрением. Вы думаете я стал бы лгать о чём-то подобном этому? О чём-то, что причинит такую ужасную боль Женифир? Вы думаете, я убил бы отца своих внуков, если бы у меня был хоть какой-нибудь выбор?

Хааральд уставился на него, и выражение лица короля начало меняться. Его челюстные мышцы сжались в твёрдые желваки, а затем расслабились, щёки его поникли, и он, наконец, закрыл глаза. Единственная слеза скатилась по его правой щеке, и твёрдые, напряжённые плечи расслабились.

— Почему, Рейжис? — спросил он хрипло. — Почему ты и Бинжамин не пришли ко мне сразу, как только сейджин Мерлин рассказал вам это?

— Бинжамин — потому, что он не хотел причинить вам боль, Ваше Величество, — мягко сказал Серая Гавань. — А я — потому, что отказывался верить.

— И теперь это. — Хааральд снова открыл глаза и покачал головой. — Теперь это, Рейжис. Ты прав, это твоя вина, и ты нарушил свою клятву, когда пошёл предупредить возможного предателя, бывшего под подозрением. Если бы ты этого не сделал — если бы подождал — Кельвин всё ещё был бы жив. Мы могли бы ещё немало узнать от него, и он был бы жив. Мой кузен, почти мой брат, был бы жив.

Граф снова склонил голову, его плечи содрогнулись, но он ничего не сказал в свою защиту.

— Могу я сказать, Ваше Величество? — тихо спросил Мерлин, и глаза короля метнулись к его лицу. На мгновение они вспыхнули огненным гневом, но затем Хааральд заставил себя отбросить эту внезапную, непроизвольную ярость.

— Говори, — коротко приказал он.

— Ваше Величество, я сказал барону Волны Грома и графу Серой Гавани, что у меня не было никаких положительных доказательств того, что я подозревал о герцоге. Но если бы я обладал такими доказательствами, я бы положил их им в руки. Я не отдал бы их вам.

Глаза Хааральда опасно сверкнули, но Мерлин уверенно продолжил, удерживая сердитый взгляд короля.

— Он был вашим кузеном, Ваше Величество. Вы любили его, и я знал это. Не моим делом было рассказывать вам то, что причинило бы вам столько боли, но даже если бы это было так, я не имел понятия об истинной глубине его измены. Я рассказал вашим министрам, что я знал, что я подозревал, но даже я подозревал лишь часть полной правды, и у меня не было доказательств даже этого. Если они ошиблись в форме, в которой они отреагировали на то, что я рассказал им, то они делали это из-за беспокойства и из-за своей любви. Ни один из них не был готов уклониться от своего долга перед Короной, чтобы расследовать любые обвинения, какими бы абсурдными они ни были, и они действовали так, как делали это из своей любви к вам и их нежелания причинять вам боль.

— Барон Волна Грома инициировал это расследование, не сказав вам, потому что знал, насколько это обвинение ранит вас, если окажется обоснованным, и потому, что он хотел избавить вас от этой боли до тех пор, пока не узнает, что оно действительно было. И, так же, по меньшей мере частично, чтобы защитить ваши отношения с вашим кузеном, если эти обвинения окажутся необоснованными, он организовал дела так, чтобы вы могли обвинить его в том, что он продолжал действовать без вашего ведома, если герцог оказался бы невиновным и узнал, что он был под подозрением. И хотя граф категорически отказался поверить в то, что герцог мог быть предателем, он согласился с бароном Волны Грома, из своего долга перед вами, что обвинения должны быть расследованы. Если он действовал… неразумно в некотором отношении, это тоже было из-за любви — любви к вам и к его собственному зятю.

— Возможно, они должны были сказать вам сразу же. Возможно, я должен был бы это сделать. Но если бы мы это сделали, как бы вы отреагировали? Поверили бы вы этому? Или вы сделали бы именно то, что сделал граф? Предоставили бы кузену, которого вы любили, возможность опровергнуть нелепые голословные обвинения, выдвигаемые против него иностранцем, о котором вы действительно почти ничего не знаете?

Король продолжал смотреть на него несколько мгновений, но затем огонь в его глазах снова погас.

— Именно, Ваше Величество, — мягко сказал Мерлин. — Вы любили его, как и граф. Никто из вас не захотел бы верить. И потому, что граф отказывался верить, его чуть не убил его же собственный зять — убил бы, если бы герцог решил, что эта смерть необходима для продвижения его собственных планов. Не обманывайте себя, Хааральд Черисийский, ваш любимый кузен задумал убийство вас и вашего сына. Если бы он стал регентом для Жана, он, без сомнения, устроил бы и его смерть тоже, и, возможно, даже Жанейт, если бы это было необходимо для обеспечения его собственных претензий на трон. Если бы вы дали ему возможность очистить своё имя, он отреагировал бы точно так же, как он ответил на предложение графа Серой Гавани, и, вполне возможно, он бы преуспел.

Опять повисла тишина, а затем король вздрогнул. Он отвернулся от Мерлина и от всё ещё преклонившего колени Серой Гавани.

— Что ты обнаружил на текущий момент, Бинжамин? — спросил он резко.

— Я боюсь, что всё рассказанное нам сейджином Мерлином о герцоге было правдой, Сир, — тяжело сказал Волна Грома. — Его мажордом и, по меньшей мере, ещё двадцать три его личных гвардейца исчезли до того, как лейтенант Хантир и его люди прибыли в особняк герцога. Единственная причина, о которой я могу думать, почему они это сделали, была той, что они знали, что герцог был предателем, и они были замешаны в его измене. И я боюсь, что хотя бы один из них, возможно, служил двум господам, а не только одному герцогу.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил Хааральд, и Волна Грома кивнул Моревладельцу.

— Я получил сообщение от одного из моих агентов непосредственно перед тем, как сейджин Мерлин и граф прибыли во дворец, Ваше Величество, — сказал сэр Рижард. — Человек, который возможно соответствовал описанию мажордома герцога, Мариса Уиллимса, сегодня вечером отправился на квартиру Брейди Лаханга. Погода сегодня такая плохая, что мой человек не смог сделать положительную идентификацию, но именно из-за того, что она такая плохая, у него так же были подозрения, что кто-то может скрыться под покровом шторма. Поэтому после того, как посетитель ушёл, он решил, что он должен тихо проверить, что Лаханг всё ещё там, что он не ушёл чёрным ходом, в качестве первого шага к исчезновению. Вместо этого он обнаружил, что Лаханг был убит.

— Убит? — повторил Хааральд, и в его голосе прозвучала ошеломлённая нотка. Как если бы кто-то, столь же здравомыслящий, как король Черис, начал чувствовать себя перегруженным.

— Да, Ваше Величество. — Моревладелец кивнул.

— Я не верю, что герцог приказал его устранить, Сир, — сказал Волна Грома. — Я подозреваю, что точно так же, как герцог внедрил на службу Рейжису своего стражника, Нарман внедрил герцогу этого Уиллимса. Это был, вероятно, спрятанный кинжал, ожидающий, чтобы убрать герцога в момент, выбранный Нарманом, но, похоже, он был также обязан устранить того человека, который мог бы дать нам полную информацию о сети шпионов Нармана здесь, в Королевстве. Особенно, если бы выяснилось, что падение герцога, в свою очередь, может привести нас к Лахангу.

— Лангхорн, — вздохнул Хааральд и закрыл глаза рукой. Некоторое время он сидел так, затем снова выпрямился, опустил руку и посмотрел на Серую Гавань.

— О, да встань уже, Рейжис, — почти рявкнул он.

Голова графа снова поднялась, и Хааральд издал недовольный звук, что-то среднее между фырканьем и чем-то более сердитым.

— Сейджин прав, — сказал он. — Да, ты был глуп, и ты нарушил свою клятву. И если бы ты рассказал мне, как должен был бы сделать, я сделал бы что-нибудь столь же глупое. Потому что, как говорит сейджин Мерлин, я любил Кельвина. Бог простит меня, но я всё ещё люблю его. И он использовал бы эту любовь, чтобы убить меня и Кайлеба, и, возможно, Жана и Жанейт.

— Ваше Величество, я… — начал было Серая Гавань, но Хааральд резко покачал головой.

— Нет. Не говори это. Ты слишком ценен для меня — для Королевства — чтобы разрешить тебе подать в отставку. И, как бы… опрометчиво… — король тонко и сквозь зубы улыбнулся Мерлину. — …ты не мог действовать в этом случае из любви, ты также дал мне самое убедительное доказательство своей верности. Ужасающее как для меня, так и для Кайлеба, оно будет даже хуже для тебя в ближайшие дни. Я не могу обойтись без мужчины, который согласился взять на себя такую большую боль в служении клятвам, которыми он поклялся мне и моей короне. Так что встань, иди сюда и садись там, где ты нужен. Прямо сейчас.

Серая Гавань замер на мгновенье, затем немного неуверенно встал, подошёл, чтобы занять своё место за столом совета, и уселся. Это оставило Мерлина стоящим в одиночестве перед столом, а Хааральд откинулся на спинку стула и посмотрел на него.

— Теперь о вас, сейджин Мерлин, — тихо сказал он. — Вы приносите смертоносные подарки.

— Я сожалею об этом, — сказал Мерлин, не отводя глаз, — но я сказал, что я скажу вам правду, Ваше Величество.

— Вы сказали, и вы должны были сказать. — Хааральд поднял руку в маленьком отбрасывающем жесте. — Я думал, что истина — это то, что я хочу услышать, но теперь я понимаю лучше. Это не то, что я хочу услышать, это только то, что я должен услышать. Пройдёт много времени, прежде чем я смогу действительно простить вас, или Рейжиса, или Бинжамина, или — что особенно важно — себя, за то, что произошло этой ночью. Но правда в том, что вы и Рейжис, вполне возможно, спасли мою жизнь и жизнь моих детей. И были ли в конечном счёте успешны или нет планы Кельвина, вы разоблачили и уничтожили самого опасного предателя во всём королевстве. И поэтому, хотя моё сердце кричит от гнева, вы не являетесь истинной мишенью этого гнева.

Мерлин наклонил голову, молча кланяясь, и Хааральд снова встряхнулся.

— Кроме того, — продолжил он чуть более живо, — похоже, что вы снова спасли ценного слугу короны от убийства. И при ещё более неравных шансах, чем в прошлый раз.

Он смотрел на Мерлина с пристальным выражением, его глаза были гораздо ближе к их обычной пронзительной резкости.

— Я просмотрел предварительный отчёт лейтенанта Хантира, сейджин Мерлин. Пятнадцать вооружённых и облачённых в доспехи гвардейцев — кажется, он так сказал. И хотя Кельвин и мог быть предателем, он превосходно разбирался в бойцах. Однако, по словам лейтенанта Хантира, вы прошли через его пятнадцать отборных людей, как коса сквозь траву. Не говоря уже о прибытии — ещё раз — в самый… подходящий момент.

Он помолчал, явно ожидая ответа, и Мерлин слегка пожал плечами.

— Как я уже говорил принцу Кайлебу за ужином, Ваше Величество, у меня было видение про графа. Этого было достаточно, чтобы предупредить меня об опасности, которой он собирался подвергнуть себя, но я испугался, что невозможно будет убедить кого-либо ещё, что герцог являлся угрозой ему или Короне. Или, по крайней мере, убедить кого-либо вовремя. Так что я пошёл сам делать то, что мог.

Кайлеб сделал лёгкое движение в сторону отца. Мерлин взглянул на него, слегка прищурив одну бровь, и юноша сел обратно в безмолвии.

— Вы сами пошли, — проворчал Хааральд. Внимание его было сосредоточено на Мерлине, и он не обратил внимания на молчаливый обмен с Кайлебом. — И как, позвольте узнать, вам удалось выбраться из Башни Мериты и с дворцовой территории без единого оклика со стороны моих довольно-таки компетентных гвардейцев?

— Ваше Величество, — ответил Мерлин с лёгкой улыбкой. — Ночь была тёмная, дождь лил, как из ведра, я был одет полностью в чёрное, и я пришёл к вам из Гор Света, где есть много крутых скал, на которых можно практиковаться в скалолазании. И, со всем уважением к вашим гвардейцам, ни у кого из них нет такой подготовки и других преимуществ, которые есть у меня.

Хааральд склонил голову набок, и, если бы Мерлин всё ещё был из протоплазмы, он, вероятно, задержал бы дыхание. До сих пор ничего из того, что он сказал, не было настоящей ложью, и ему очень хотелось, чтобы так продолжалось и дальше.

— Я полагаю, — наконец медленно произнёс король, — что, когда человек может рухнуть через мансардное окно на пол в двадцати футах ниже него и убить не только пятнадцать вооружённых гвардейцев, но шестнадцать, включая предполагаемого гвардейца Рейжиса, то уже не удивительно, что он может взбираться по дворцовым стенам, как какая-то человекоподобная муха. Однако, я чувствую, мне действительно следует отметить, что вы, похоже, задаёте очень высокую планку для следующего сейджина.

— Это не является моей целью, Ваше Величество, — ответил Мерлин. — На самом деле, я думаю, было бы очень хорошо, если бы мы смогли минимизировать мою роль в событиях этого вечера.

— Это может быть немножко трудно, — сухо заметил Волна Грома.

— И, возможно, бессмысленно, — добавил Хааральд.

— Трудно, может быть, милорд, — ответил Мерлин барону, — но не «бессмысленно», Ваше Величество. Могу ли я объяснить?

— Сделайте одолжение, мастер Трейнир, — сказал Хааральд, его тон был ещё суше, чем у Волны Грома, и Мерлин удивлённо рассмеялся.

«Мастер Трейнир» был характерным персонажем сэйфхолдийского традиционного кукольного театра, своего рода символом инь и ян, хотя эти термины были неизвестны на Сэйфхолде. Это было имя персонажа постановки, который обычно был неуклюжим заговорщиком, человеком, чьи сложные планы всегда проваливались. Но в другой, своего рода двусмысленной, шутке, это был также традиционный театральный псевдоним мастера-кукловода, который контролировал всех марионеточных «актёров».

— Пожалуй, не Мастер Трейнир, Ваше Величество, — сказал он, — но, конспиратор, в некотором роде. С раскрытием измены герцога и убийством Лаханга собственным человеком Нармана, все остальные агенты Нармана и Гектора здесь, в Черис, придут в состояние, которое можно с лёгкостью назвать ужасом. Все они, я уверен, будут задаваться вопросом, набросятся ли на них агенты барона Волны Грома. И они, несомненно, будут задаваться вопросом, каким образом барон и его следователи вообще наткнулись на причастность герцога.

— Я считаю, что все мы согласны, что скрывать существование и точность моих видений от Нармана и Гектора желательно на очень многих уровнях. На уровне глобальной стратегии, удержание своих врагов в неведении о преимуществах, которые эти видения предлагают вам, сделает их ещё более выгодными. И, также, вероятно, было бы очень хорошей идеей не давать тем, кто желает вам плохого, возможности слишком пристально следить за любыми другими моими действиями. На чисто персональном уровне я бы очень предпочёл не быть постоянно на страже против орды наёмных убийц, которых, я уверен, они оба пошлют за мной, чтобы… свести на нет это преимущество.

— Я несколько сомневаюсь, что любая «орда убийц» сможет добиться успеха в попытке убить вас, — отметил Хааральд. — В конце концов, до сих пор, у ни у кого не получилось.

— Любой смертный человек может быть убит, Ваше Величество. Я хотел бы думать, что убить меня было бы немного сложнее, чем некоторых, но, всё-таки, убийство убийц на рабочем месте было бы утомительным. Не говоря уже о том… что это отвлекало бы меня от всего, что я действительно должен делать.

— Я понимаю. — Впервые после прибытия Мерлина и Серой Гавани в глазах короля промелькнуло что-то действительно похожее на оживление. — И, конечно, мне было бы неприятно, если бы вы столкнулись с таким неудобством. Но это подводит нас к незначительному вопросу о замечаниях Бинжамина про трудности сокрытия вашей скромной роли в событиях сегодняшнего вечера.

— Я бы предпочёл не столько скрыть это, сколько преуменьшить, Ваше Величество, — сказал Мерлин более серьёзным тоном, — и ваше решение назначить меня личным телохранителем Кайлеба может сделать это проще. Если вы с графом Серой Гаванью пожелаете, я бы предпочёл, чтобы официальная версия была такова, будто следователи барона Волны Грома стали подозревать герцога после допроса единственного захваченного нами наёмного убийцы, а не из-за всего того, что я мог бы сказать. После этого барон начал осторожное расследование, и граф отреагировал так, как он это сделал на самом деле, поехав к герцогу и предположив, что ему необходимо очистить своё имя от каких-либо подозрений. Однако вместо того, чтобы взять с собой только своего личного гвардейца, он попросил меня сопровождать его, что я и сделал.

— И почему, собственно, он попросил об этом? — спросил Хааральд.

— Частично, чтобы помочь убедить герцога в серьёзности обвинений, Ваше Величество. Я, в конце концов, присутствовал при неудачной попытке покушения. Таким образом, моё присутствие сегодня могло бы помочь… потрепать нервы герцога, если бы он хоть отдалённо был связан с Нарманом. А также в качестве дополнительного свидетеля всего, что произошло.

— По-моему это звучит немного шатко, — задумался Хааральд, затем пожал плечами. — С другой стороны, если мы все говорим одно и то же — и умудряемся оставаться серьёзными, пока мы это делаем — мы можем, вероятно, заставить это стоять. Итак, Рейжис пошёл навестить Кельвина, и он взял вас с собой. А затем?

— Когда герцог попал на очную ставку, он ответил так же, как и на самом деле, Ваше Величество, за исключением того, что в то время он привёл в библиотеку только пять своих гвардейцев. Когда они попытались захватить графа, его гвардеец и я сумели помешать им сделать это, и, в ходе этого процесса, убили или ранили большинство из них. В этот момент Герцог вызвал остальных десять человек, которые ждали за дверьми библиотеки. В следующей схватке был убит гвардеец графа, но не раньше, чем он, граф и я — сражаясь вместе — разгромили людей герцога. В общем хаосе боя сам герцог был убит, после чего граф вызвал королевскую гвардию — что неудивительно, учитывая, что был убит член королевского дома — и лейтенант Хантир и его люди примчались на вызов.

— Мастер Трейнир, в самом деле, — сказал Хааральд спустя мгновение, затем посмотрел на Волну Грома и Серую Гавань и поднял обе брови.

— Это формулировка, вопреки ожиданиям, превратит Жоржа в одного из героев этого художественного произведения, — тяжело сказал Серая Гавань и покачал головой. — Я годами верил, что он действительно был так верен мне. Будет трудно сохранять серьёзное выражение лица, зная, что он был предателем и умер смертью предателя.

— Это может быть вопреки ожиданиям, Рейжис, — сказал Волна Грома, — но это может сработать. Помимо тебя и сейджина Мерлина, единственный оставшийся в живых, кто знает, что на самом деле произошло, это, вероятно, Уиллимс, герцогский мажордом. Хотя он не участвовал в произошедшем бою, он знает, что вы прибыли без сейджина Мерлина. Он, несомненно, сообщит об этом Нарману, но мы ничего не можем сделать, чтобы предотвратить это, если только нам не удастся поймать его до того, как он вернётся в Изумруд, что, честно говоря, маловероятно, если не сказать больше. Тем не менее, я подозреваю, что Нарман и барон Шандир будут склоняться к игнорированию наиболее возмутительных слухов о сейджине так же, как мы хотели бы на их месте. Значит, они узнают, что мы что-то скрываем, но они не будут знать точно, что именно. И сейджин Мерлин и король совершенно правы, когда говорят, что его способность видеть эти его «видения» будет ещё более ценной для нас, если никто не узнает, что он может это делать.

— Я думаю, Мерлин и Бинжамин говорят дело, Рейжис, — сказал Хааральд. — И, если это поможет, подумай вот о чём. Твой человек, возможно, был предателем, но таким образом его смерть нанесёт удар по тем людям, на которых он действительно работал.

— Очень хорошо, Ваше Величество. — Серая Гавань снова склонил голову, затем улыбнулся Мерлину уголком губ. — И я полагаю, что при данных обстоятельствах, это самое меньшее, что я могу сделать для сейджина Мерлина в обмен на его спасение моей жизни после того, как я открыто обвинил его в том, что он сам предатель.

— Тогда решено, — сказал Хааральд. — Бинжамин, я скажу несколько слов лейтенанту Хантиру, чтобы убедиться, что его заключительный рапорт не противоречит… творчеству Мерлина.

— Наверное, это было бы разумно, Сир. Тем временем я думаю, что Рижард и я должны вернуться в офис и решить, кто из других шпионов Нармана, кроме герцога — или что-то из того, что мы нашли в его бумагах — могут быть замешаны в этом деле. С вашего разрешения, я намерен подрезать сеть Нармана довольно жестоко.

— Считайте моё разрешение предоставленным, — мрачно сказал Хааральд, затем откинулся на спинку стула и отвлечённо посмотрел на Мерлина.

— Ваше Величество? — вежливо сказал Мерлин после нескольких секунд, и Хааральд фыркнул.

— Я просто размышляю, сейджин Мерлин.

— Размышляете, Ваше Величество? — подсказал Мерлин послушно, когда король сделал паузу.

— Размышляю о том, какая предсказуемая и упорядоченная жизнь была до вашего появления здесь, в Теллесберге. Я уверен, что со временем мы все приспособимся, но я надеюсь, вы не поймёте это неправильно, если я скажу вам, что я нахожу себя больше, чем немного испуганным, когда я смотрю в будущее и задумываюсь над тем, что последовало за вами в кильватере менее чем в одну пятидневку. Тем более, что часть меня подозревает, что настоящий хаос и смятение ещё впереди.

Мерлин криво усмехнулся и молча покачал головой. Не существовало другого ответа, который он мог бы дать.

В конце концов, король был прав.

XIV Зала конфиденциальных аудиенций, Королевский Дворец, Теллесберг

Дверь в малую залу аудиенций открылась.

Через неё прошла женщина в официальной придворной одежде, сопровождаемая двумя маленькими мальчиками. Ей было за тридцать, возможно немного старше, но её фигура была подтянутой и стройной. Лёгкая ниспадающая хлопчатобумажная одежда, диктуемая климатом Теллесберга, со всей ясностью подтверждала это, но лицо её было непроницаемо, а глаза подозрительно распухли под косметикой, которая помогала скрыть их красноту.

Она прошла по ковровой дорожке, стелющейся по прохладному каменному полу, держа за руки двух сыновей, которые шли по бокам от неё. Младший из них — в возрасте примерно пяти стандартных лет — выглядел смущённым, как никто другой. Он продолжал смотреть на свою мать, взволнованный и обеспокоенный эмоциями, которые он улавливал от неё.

Старший мальчик, в два раза старше своего младшего брата, был другим. Он казался шокированным, почти как кто-то, оказавшийся в ужасном кошмаре, от которого он не мог проснуться. Как и его мать и брат, он был превосходно одет, вплоть до кинжала, висящего на правом бедре, но его глаза были такими же опухшими, как и у его матери, и Мерлин почти физически ощущал концентрацию, необходимую ему для того, чтобы удержать нижнюю губу от дрожи.

Король Хааральд VII наблюдал за маленькой, трогательной процессией, приближающейся к нему, возможно, три удара сердца. Затем он вытолкнул себя из своего трона и, нарушив все правила дворцового протокола, спустился с возвышения и двинулся ей навстречу. Он двигался так быстро, что его привычная хромота была гораздо более очевидной, чем обычно — так быстро, что ни один из телохранителей, стоящих за его троном, не смог угнаться за ним. Затем он подошёл к овдовевшей матери и скорбящему сыну, и неуклюже, неловко присел на своё здоровое колено, его правая нога болезненно вытянулась за ним.

— Рейжис, — сказал он старшему мальчику, и протянул руку, чтобы погладить его по затылку.

— В-ваше Велич… — начал мальчик, но затем прервался, глаза его заблестели от слёз, голос дрогнул, и ему пришлось бороться за контроль над собой.

— Без титулов, Рейжис, — сказал король своему кузену, как можно нежнее. — Не сейчас.

Мальчик безмолвно кивнул, его лицо отразило горе, скрывать которое было не нужно, судя по тону короля, и Хааральд посмотрел на его мать.

— Женифир, — сказал он мягко.

— Ваше Величество, — почти прошептала она. — «Её голос был более контролируемым, чем у её сына», — подумал Мерлин, но ещё он был хриплым, затуманенным горем и слезами. Хааральд ещё мгновение смотрел на неё, а потом начал поднимать себя с колена.

— Сир.

Голос сержанта Чарльза Гарденера был тихим, но он догнал своего короля, и протянул облачённую в броню руку. Хааральд поморщился, но всё же взялся за неё и использовал, чтобы выпрямиться. Он поднялся над двумя мальчиками, секунду смотрел на них сверху вниз, затем подхватил младшего в свои руки. Мальчик прильнул к его шее, вжимаясь лицом в куртку короля, и Хааральд обнял его одной рукой, а другую протянул Рейжису.

Старший мальчик мгновенье смотрел на эту руку. Затем он взял её, и Хааральд заметно медленнее похромал обратно к трону. Рот короля, как заметил Мерлин со своего места за левом плечом Кайлеба, позади стоящего сбоку трона кронпринца, напрягался каждый раз, когда его вес приходился на правую ногу.

Хааральд подошёл к помосту, сопровождаемый леди Женифир Армак, которая только что стала Вдовствующей Герцогиней Тириен. Он помолчал, нежно поставил младшего мальчика на ноги, затем опустился обратно в кресло и двумя руками поднял правую ногу, пока его правая ступня не опустилась снова на скамеечку перед ним.

— Женифир, Рейжис, Кельвин, — мягко сказал он после этого. — Вы знаете почему вы здесь, но перед тем, как предстать перед Советом и всеми официальными деталями, с которыми нам придётся иметь дело, мне нужно поговорить со всеми вами тремя, как с членами моей семьи, а не как королю со своими подданными.

Герцогиня Тириен слегка вздрогнула при слове «семья», и Хааральд протянул ей свою руку. Она взяла её немного нерешительно, и он привлёк её ближе к трону.

— Не испытывай чувство вины за скорбь, — сказал он ей очень мягко. — Не думай, что я — или ещё кто-то — виню тебя за это. И не думай, что мы с Кайлебом тоже не скорбим.

Она посмотрела ему в глаза, её рот задрожал, а её пальцы сжались сильнее, когда слёзы медленно потекли по её щекам.

— Нам понадобится много времени, чтобы точно понять, что произошло, где тот Кельвин, которого мы знали и любили, превратился в человека, который мог бы сделать те вещи, которые, как мы знаем сейчас, он сделал, — продолжил король. Он посмотрел в глаза Женифир на мгновение дольше, потом посмотрел на её старшего сына.

— Рейжис, — сказал он, — это будет тяжело для тебя, самое тяжёлое, что ты когда-либо делал. Некоторые люди будут говорить ужасные вещи о твоём отце. Другие будут настаивать, что эти вещи не могут быть правдой. И будет очень много людей, которые поверят, что из-за вещей, которые мог сделать твой отец, ты когда-нибудь сможешь стать угрозой или опасностью для Короны.

Контроль Рейжиса над выражением лица дрогнул, и свободная рука короля потянулась, чтобы снова аккуратно погладить его по затылку.

— Что сделает эту боль хуже всего, — сказал он мальчику, — так это то, что многие из этих ужасных вещей окажутся правдой. Если бы я мог сделать, чтобы ты их не услышал, я бы это сделал. Но я не могу. Ты слишком молод, чтобы встречаться лицом к лицу со всем этим, но никто не может сделать это за тебя.

Рейжис несколько секунд безмолвно вглядывался в него, затем понимающе кивнул, крепко сжав рот.

— Всего через несколько минут, — продолжил король, — мы все предстанем перед Советом, и перед епископом Мейкелем и епископом-исполнителем Жеральдом в качестве представителей Церкви. Они зададут вам — и вашей матери … — он коротко посмотрел на Женифир, — много вопросов. Некоторые из них будут злить вас. Многие из них будут ранить и огорчать вас. Всё, что вы можете сделать — ответить на них как можно честнее. И я хочу, чтобы вы помнили — я хочу, чтобы вы все трое помнили — что вы мои кузены. Ничто — ни ваш отец, ни Совет — не смогло бы это изменить. Ты понимаешь это, Рейжис?

Мальчик снова, тяжело, кивнул, и Хааральд глубоко вздохнул.

— Есть ещё одна вещь, Рейжис, — сказал он. — Боюсь только, что эта вещь причинит больше боли, чем какая-либо другая.

Женифир Армак издала мягкий, нечленораздельный звук, и её рука дёрнулась, как будто она хотела протянуть руку и остановить короля. Но она этого не сделала, и Хааральд продолжил, говоря медленно и осторожно, глядя на обоих её сыновей.

— Люди будут говорить тебе, — сказал он, — что твой дед убил твоего отца.

Кельвин, младший из двух братьев, дёрнулся, его глаза внезапно стали огромными. Рейжис только посмотрел на короля в ответ, но его глаза внезапно стали ещё темнее и наполнились ещё большей болью, и сердце Мерлина скрутилось в молчаливом сочувствии к убитому горем мальчику, который только что стал герцогом.

— Причина, по которой они собираются сказать это, — продолжил Хааральд, — заключается в том, что это правда. Он не хотел этого, потому что он любил твоего отца, так же, как и я, так же, как Кайлеб. Но у него не было выбора. Иногда даже люди, которых мы любим, делают плохие вещи, Рейжис, Кельвин. Иногда это происходит из-за того, что в них есть частичка, о которой мы никогда не знали — скрытая сторона, которая желает вещей, которых у них быть не должно, и которая пытается получить эти вещи.

— Ваш отец и я воспитывались, словно мы были братьями, а не кузенами. Я любил его так же, как Кельвин любит тебя, Рейжис. Я думал, что он любил меня так же. Некоторые люди сказали бы, что я ошибался, когда верил в это, потому что, в конце концов, он хотел отобрать у меня Корону, и он пытался убить Кайлеба, чтобы сделать это. Это был бы страшный, ужасный поступок, если бы он смог сделать это. Но, несмотря на всё это, я не ошибался в том, что люблю его, и я не ошибался, полагая, что он любил меня.

— Иногда, люди меняются, мальчики. Есть болезни, которые затрагивают не наши тела, но наши сердца и наши умы. Я верю, что так случилось и с вашим отцом. Он хотел Корону так сильно, что это стало болезнью, которая исказила что-то глубоко внутри него. Когда мы с ним были в вашем возрасте, когда мы росли вместе с ним здесь во дворце, до того, как… жажда обладания Короной отравила его изнутри, он действительно любил меня. И, я верю, он действительно любил Кайлеба, так же как ваш дедушка любил его.

— Но когда он сделал то, что сделал, и когда он отказался отступить от планов, которые он начал приводить в действие, твой дедушка должен был сделать выбор. Он должен был решить, собирается ли делать то, что требовали от него его клятвы перед Короной и его собственная честь, или он собирается присоединиться к вашему отцу, совершая те ужасные поступки, которые его хотели заставить делать амбиции вашего отца. И когда ваш дед решил, что он не может поддерживать измену, независимо от того, насколько он любит человека, совершающую её, твой отец приказал своим личным гвардейцам схватить его и держать в тюрьме до тех пор, пока мы с Кайлебом, а также многие другие люди, не будут убиты.

Кельвин качал головой снова и снова, медленно, с выражением боли, утраты и смущения пятилетнего ребёнка. Рейжис был достаточно взрослым, чтобы понять, пусть и не до конца, что говорил король, и его подбородок дрогнул, когда эти слова проникли в его душу.

— Ваш дед не мог допустить этого, — сказал Хааральд тихим, но непоколебимым голосом. — Ваш дед — мой Первый Советник. Он один из моих вассалов. Он был офицером в моём флоте. И ваш дед понимает, что означает честь. Что означает клятва. И поэтому, несмотря на то, что он сильно любил вашего отца — он действительно любил его, Рейжис, я клянусь тебе в этом — когда дело дошло до открытой схватки, и гвардейцы твоего отца попытались схватить или убить его, он чтил эти клятвы и убил человека, которого любил, за преступления, совершённые этим человеком.

Теперь плакали оба мальчика и их мать тоже. Хааральд оттолкнулся от своего трона и привлёк Женифир в свои объятия. Мгновение спустя две пятилетних руки окружили замком его левое бедро, и он почувствовал, как Кельвин прижался лицом к его бедру. Рейжис уставился на него, его лицо выражало отчаяние и потерю, и король протянул ему руку.

Мальчик, который только что стал герцогом, и в процессе этого узнал, каким безумно дорогим может быть этот титул, посмотрел на своего монарха сквозь вуаль слёз. Затем он взял предложенную руку в обе свои, сжимая её, как тонущий человек может цепляться за кусок дерева.

— Есть причина, по которой ваш дедушка не стоит сейчас здесь, чтобы сказать вам это сам, — сказал Хааральд, смотря вниз и обращаясь к Женифир так же, как к её сыновьям. — Он хотел. Хотя он знал насколько это будет болезненным, он хотел бы сказать тебе сам, Рейжис, но я не позволил ему. Я твой король, а ты теперь один из моих герцогов. Есть обязательства между королями и их вельможами, и то, что ты ещё и часть моей семьи, делает эти обязательства сильнее, чем когда-либо. Это моим долгом было рассказать тебе об этом. Я хотел, чтобы ты услышал это от меня, потому что я хотел чтобы ты понял — понял, как сердцем, так и разумом — что ничего из того, что произошло, ничего из того, что мог бы сделать твой отец, никогда не изменит того, как я отношусь к тебе и твоей матери. Бог судит всех людей в конце. Королям иногда требуется судить людей, но мудрый король судит любого мужчину или женщину только на основании его собственных действий, а не за что-то другое. Я не всегда мудр, как бы я ни старался, как бы ни молил о наставлении. Но это я тебе обещаю. Когда я смотрю на тебя глазами твоего кузена и вспоминаю твоего отца, то я вижу мальчика, которого я люблю, хорошего человека, которым я дорожу — вот что я вижу в тебе. Когда я смотрю на тебя глазами твоего Короля, то вижу мальчика, которым ты являешься, и человека, которым ты станешь, а не твоего отца, который предал его доверие.

Мерлин наблюдал за лицом Женифир, смотря, как боль и потеря смешались с принятием слов Хааральда. И когда он увидел эти вещи, Мерлин понял, что был прав — такие короли, как Хааральд VII, сделали Черис королевством, которое стоило спасти.

— Что бы твой отец ни сделал в конце своей жизни, — мягко закончил Хааральд, — он и твоя мать — и твой дед — хорошо учили тебя и Кельвина, в первую очередь. Помни эти уроки, Рейжис. Всегда помни их и уважай человека, которым он был, когда он учил тебя им, и ты превратишься в человека, достойного чьей-либо любви.

Мальчик уставился на него, теперь уже рыдая навзрыд, и король обнял Женифир ещё раз, а затем отпустил её, чтобы он смог наклониться и заключить молодого, несчастного герцога Тириена в сокрушительное объятие комфорта.

Несколько секунд он обнимал Рейжиса, потом отпустил его и выпрямился.

— А теперь, Ваша Светлость, — тихо сказал он своему кузену, — пойдёмте и встретимся с Советом.

XV Собор Теллесберга, Теллесберг

Богатый мощный голос могучего органа наполнял собор Теллесберга музыкой. Помощники органиста качали насосы сильно, непрерывно «заправляя топливом» его голос, и Мерлин Атравес — теперь уже лейтенант Королевской Гвардии Атравес — стоял в одном углу Королевской Ложи, слушая как он тёк над ним.

Круглый собор был залит морем разноцветного света, так как утренние солнечные лучи струились сквозь ряд витражных окон над хорами, который полностью окружал их, а величественная мозаика архангела Лангхорна и архангела Бе́дард суровыми глазами смотрела на прихожан. Мерлин оглянулся на них, встретив эти величественные глаза, внешне спокойно и сдержанно, несмотря на свой внутренний гнев.

«Однажды», — пообещал он призраку Пэй Шань-вэй… и другим. — «Однажды».

Он отвернулся от мозаики, больше чтобы отвлечь себя от гнева, который он не осмеливался демонстрировать, чем по какой-то другой причине. Даже здесь, и даже сегодня — или, может быть, особенно сегодня — Кайлеб и Хааральд не могли остаться без охраны, и Мерлин едва ли был здесь единственным вооружённым и облачённым в броню гвардейцем. Лейтенант Фалкан и четверо его морских пехотинцев стояли между ложей и центральным проходом, и их глаза были такими же жёсткими, такими же тревожными, как у Мерлина, когда они осматривали огромную толпу, заполнявшую скамьи собора.

Как обычно, аристократия и высшее общество были широко представлены, сверкая драгоценными камнями и кружевом золотой вышивки. По приблизительному подсчёту, в соборе должно быть было не менее двух тысяч человек — достаточное количество чтобы напрячь даже его огромную вместимость, и в их настроении было что-то странное.

«Ну, конечно, было», — подумал он. Учитывая смерть Тириена и волну арестов, запущенную Волной Грома, каждый, во всём Королевстве, вероятно, чувствует себя немного… обеспокоенным. И никто из знати не мог рискнуть пропустить эту службу без абсолютно убедительных доказательств того, что для них совершенно невозможно быть здесь. Но всё равно…

Известие о предательстве кузена короля — и его смерти — распространилось как лесной пожар. Случаев подобных этому в Черис просто не было, и никто не сомневался ни на секунду, что они не произошли бы и сейчас, если бы кто-то из-за пределов королевства не устроил это. Король Хааральд и его совет, возможно, не были готовы называть имена, но черисийцы в целом были гораздо лучше осведомлены о политических реалиях, чем подданные большинства сэйфхолдийских государств. Вероятно, это было неизбежно, учитывая то, как международная политика постоянно влияла на торговые отношения, от которых зависело процветание Черис. Возможно, Хааральд решил не указывать пальцем, но у его подданных не было сомнений в том, кто был ответственным, и Мерлин почти физически ощущал их гнев, как кислоту на своём языке.

Но там было что-то большее, чем злость. Там был… страх.

«Нет», — подумал он. — ««Страх» — это неверное слово для этого. Это часть этого, но это ещё не всё. Эти люди знают, что здесь происходит нечто большее, чем просто рутинная борьба за власть между соперничающими князьями, и они обращаются к своей Церкви, чтобы вновь обрести уверенность».

Внезапное изменение органной музыки отвлекло его мозг от раздумий, и он повернул голову, когда двери собора широко распахнулись. Через них прошёл послушник, держащий прямо перед собой золотой скипетр Лангхорна на блестящем, иссиня-чёрном посохе из железного дерева, отделанном кольцами из гравированного серебра. Два свещеносца шли по бокам, а за ними следовали два младших священника, размахивая кадилами, из которых тянулись ароматные пряди фимиама, словно белые, дрейфующие ленты в свете, льющимся сквозь витражные окна.

За младшими священниками последовали сосредоточенные певчие в их зелёных рясах и белых стихарях. Когда их первый ряд прошёл через открытые двери, целый хор подхватил песнопение, и, несмотря на ненависть Мерлина ко всему, что представляла из себя Церковь Господа Ожидающего, красота этих великолепно подготовленных голосов омыла его словно море.

Прошло много времени, пока певчие прошли через двери и направились к хорам по обе стороны от мозаики архангелов. Позади них, следуя за ними сквозь бурю музыки, шли епископ Мейкел, ещё одна дюжина послушников и довольно много священников и младших священников, за которыми последовали ещё один носитель скипетра и два кадильщика.

Епископ медленно шествовал по центральному проходу, его одеяния сверкали драгоценными камнями, обычную шапочку священника сменила простая золотая митра, соответствующая его рангу священнослужителя. Головы склонялись в благоговейной вежливости, когда он проходил мимо, и его выражение было безмятежным, когда он потянулся к ним, касаясь плеч, голов, волос детей в безмолвном благословении.

Мерлин знал, что это почти никогда не было стандартной практикой со стороны епископов «Матери-Церкви», и одна из его бровей слегка приподнялась, когда он увидел, что люди осмеливаются прикоснуться к епископу в ответ. Он знал, что Мейкел Стейнейр пользовался большим уважением здесь, в Теллесберге; до сегодняшнего утра он не понимал, насколько сильно любили епископа.

Епископ вошёл в пресвитерий и преклонил колени перед алтарём и его мозаикой. Затем он встал, повернувшись лицом к пастве, в то время как его помощники направились к своим местам. Всё это было так же точно срежиссировано, как любой официальный бал, и последний послушник встал на своё место в тот самый момент, когда последняя нота процессионального гимна умерла.

На мгновение наступила полная тишина, а затем в тишине раздался великолепно тренированный голос епископа Мейкеля.

— Да пребудет с вами Лангхорн, дети мои.

— И с тобой, Отец мой, — пророкотало ему в ответ.

— Давайте помолимся о заступничестве Лангхорна и наставлении Божьем через наше поклонение в этот день, — сказал Мейкел, снова повернулся к алтарю и опустился на колени.

— Отче наш, сущий на небесах, — начал он, — да будет благословенно имя Твоё. Да придёт День Ожидаемый. Да будет закон, провозглашённый именем Твоим Благословенным Лангхорном, установлен на Сэйфхолде, как на небе. Дай нам…

Мерлин отключился от этого. Он должен был.

Нимуэ Албан была воспитана в церкви. Возможно, она не так уж тщательно соблюдала религиозные ритуалы, как хотели бы её родители и религиозные наставники, но на Сэйфхолде она обнаружила, что всё это начинает её затягивать. Теперь, слыша безграничную искренность в голосе Мейкеля Стейнейра, Мерлин напомнил себе, что епископ с детства учился верить в учение Церкви Господа Ожидающего. Трудно было вспомнить, что слова, которые так много значили для Нимуэ, были извращены в целях Лангхорна, и всё же это было правдой. И как мог Мерлин осудить явно доброго и заботливого человека за то, что он соблюдал систему убеждений, в которой он был воспитан?

Ничто из этого не помогало стоять и смотреть. Мерлин был даже рад, что Лангхорн решил построить сэйфхолдийский год вокруг пятидневной «недели», которая больше не включала субботу или воскресенье, а вместо этого установил средний день из этих пяти, как «святой день» его церкви. Просто присутствовать на всём этом было достаточно тяжело, даже не делая это в воскресенье.

Он подумал, что это была величайшая ирония в истории человечества. Последний христианин во всей вселенной был машиной. Формально, это был даже самый автономный ПИКА, который когда-либо существовал, хотя Мерлин давно уже не применял к себе это юридическое определение. Тем не менее, это был вопрос, который он хотел бы обсудить с кем-то другим. Был ли он, по сути, человеком, чьими воспоминаниями он владел? Или он был простым эхо, записью — ИИ с манией величия? Имел ли он бессмертную душу, в которую всегда верила Нимуэ Албан? Или Нимуэ забрала эту душу с собой в момент смерти её биологического тела?

У него не было ответа ни на один из этих вопросов. Какое-то время он даже спрашивал себя — имеет ли создание из молициркона и сплава какое-либо право на то, чтобы спросить Бога об этом. Затем он решил, что Бог должен понять, что вызвало его вопросы, потому что пришёл к мысли, что даже тот факт, что Церковь Господа Ожидающего была огромной, непристойной ложью, никогда не мог бы закрыть уши Бога от искренности молитв возносящихся ему даже сейчас.

Но он знал, что у него есть другая обязанность, помимо долга подготовить выживающий человеческий род к встрече с Гбаба в один прекрасный день. Он был последним выжившим христианином. В определённом смысле, он также был последним выжившим мусульманином. Последним евреем. Последним буддистом, индуистом, синтоистом. Библиотечный компьютер в пещере Нимуэ был последним хранилищем тысячелетий человеческой религиозной мысли, стремления человека к божественному вдохновению, и Мерлин Атравес был единственным существом, кто знал, что он был там.

Открыть когда-нибудь это хранилище тоже было ответственностью Мерлина. Он был защитником и хранителем христианства, ислама, иудаизма, буддизма, всех их, и был ли он просто машиной или нет, одной из его задач было вернуть это богатое, разнообразное наследие человечеству, у которого оно было украдено.

Он только надеялся, что, когда этот день наступит, способность человеческой расы верить не будет разрушена из-за осуществления лжи, которая поработила её почти на тысячу лет.

Это была благодарственная, а не похоронная месса.

Согласно учению Церкви Господа Ожидающего, запрещалось погребение предателей на святой земле. Или, по крайней мере, поправил себя Мерлин, запрещалось при доказании предательства, что, вероятно, так же было плюсом. По его собственным наблюдениям на сегодняшний день, по крайней мере четверть аристократии Сэйфхолда — и, вероятно, до половины всех викариев — в противном случае были бы похоронены за пределами кладбищенский стен. Но определение предателя, к сожалению, по его собственному признанию, относилось к Кельвину Армаку, когда-то герцогу Тириену.

Это было тяжело для Хааральда и Кайлеба. Несмотря на всё, что сказал Хааральд Женифир Армак и её сыновьям, они любили своего двоюродного брата. Отказ в праве похоронить его в Церкви, принуждение к тому, чтобы его тело было погребено на неосвящённой земле, вызвали у них обоих огромную боль. Но у них не было выбора. Даже епископ Мейкел не мог изменить этого для них, как бы сильно он этого ни хотел. Но что он мог сделать, он сделал. Месса возносила благодарности Богу за сохранение жизни короля, кронпринца и первого советника королевства, но проповедь, которая её сопровождала, была сосредоточена на подверженности людей ошибкам и цене греха для других.

— …и так, Шань-вэй не привела людей ко злу, обращаясь к их злой природе. — Мерлин стиснул зубы, сохраняя спокойное выражение, так как голос Мейкеля доходил до каждого угла огромного собора с убедительностью, которой мог бы позавидовать любой обученный актёр. — Писание говорит нам, что даже сама Шань-вэй не была злом изначально. На самом деле, она была одной из самых ярких среди всех архангелов. И когда она сама впала в зло, это не было злом человека, к которому она обращалась, но его добродетелью. Она искушала его не властью над своими товарищами, не владычеством, но обещанием, что все люди повсюду постигнут силу самих архангелов. Что их дети, их жёны, их отцы и матери, их друзья и соседи, все станут как ангелы Божьи, если они просто протянут руки к тому, что она им обещала.

— И поэтому даже хорошие люди могут невольно открыть дверь ко злу. Я не говорю вам, дети мои, что злых людей нет. Я не говорю вам, что те, кто обращаются к предательству, к краже, к убийству и измене, делают это только потому, что они хорошие люди, которые сбились пути. Я говорю вам только, что все люди изначально являются добрыми людьми. То, чему их учат, когда они являются детьми, то, что от них ожидается, как от подростков, становится либо бронёй этой добродетели, либо недостатком, который впускает зло.

Мерлин положил ладонь на ножны своей катаны и смотрел прямо перед собой. Голос епископа был сострадательным, заботливым, и всё же, всё, что он сказал, было напрямую из доктрины и теологии Церкви Господа Ожидающего. Но потом…

— Но мы не должны забывать о нашей ответственности учить их правильно. Да, даже наказывать, когда требуется наказание, но также использовать доброту и любовь, когда мы можем. Чтобы быть уверенным в том, что то, за что мы наказываем, действительно является преступным деянием. Чтобы научить наших детей правильно познавать себя. Чтобы научить их судить бесстрашно, с ясными глазами и незамутнёнными сердцами. Чтобы научить их, что не имеет значения, кто говорит им, что что-то правильно или неправильно, но имеет, является ли то, про что говорят правильным или нет. Чтобы научить их, что мир — это огромное и чудесное место, в котором есть проблемы, обещания и задачи, подходящие для проверки качеств любого смертного. Чтобы научить их, что чтобы действительно познать Бога, они должны найти Его в себе и в повседневной жизни, которой они живут.

Волна движения прокатилась через собор, более ощущаемая, чем видимая, и Мерлин дёрнулся из-за непредвиденного направления текста проповеди Мейкеля. Во многих случаях, это был бы небольшой инцидент, но не здесь, не на проповеди прелата, бывшего третьим по старшинству во всей Черис.

Церковь Господа Ожидающего признавала личные отношения между Богом и каждым из Его детей, но она не побуждала этих детей искать эти отношения. Функцией Церкви было учить и информировать, указывать верующим, что для них была воля Божья, и определять для них их «личные» отношения с Ним. Писание конкретно не провозглашало непогрешимость Церкви, как это имело место у «архангелов», но церковная доктрина распространила ту же непогрешимость на викариев, которые были наследниками власти архангелов.

Мейкел не критиковал открыто эту доктрину, он просто высказал аргумент, что даже лучшие учителя могут ошибаться. Но также этот аргумент допускал, что эти учителя могут быть неправы. И поэтому его слова могли быть истолкованы как нападение на непогрешимость Церкви, которая была учителем каждого сэйфхолдийца. Особенно здесь, в Черис, где открыто поощрялась независимость мысли.

— Мы прилагаем усилия, чтобы учить всех наших детей этим урокам, — спокойно продолжил епископ, словно совершенно не подозревая, что он сказал что-то совсем необычное, — и иногда, несмотря на все наши усилия, мы терпим неудачу. В мире есть зло, дети мои. Оно может быть находиться где угодно, среди любых людей, и оно терпеливо ждёт, а его ловушки хитры. Люди — сильные или слабые, рождённые благородными или простолюдинами, богатые или бедные — попадают в эти ловушки и, таким образом, в грех, и это наша ответственность как народа Божьего, ненавидеть грех. Отвергать его и изгонять его, когда он возникает среди нас. Но также ответственность, как народа Божьего, любить друг друга. Ненавидеть грех, но любить грешника, и не чувствовать вину или ненависть к себе за то, что мы любим грешника.

— Полезно и правильно, что мы должны поблагодарить этот день за сохранение нашего короля, нашего кронпринца и нашего первого советника. Полезно и правильно для нас осуждать и ненавидеть преступление, подобное измене, которое угрожало им, и через них всем нам. Но несмотря на то, что мы возносим благодарности, давайте вспомним, что зло, которое угрожало им и было предотвращено, всё ещё продолжает искать жертв среди нас. Те, кто впал в тиски искушения и предоставили себя этим злым действиям, так же потеряны для нас, как был бы потерян кронпринц Кайлеб, если бы их планы достигли успеха. То, что они сделали, навсегда оставит память о них среди тех, кто их любит, и цена для их бессмертных душ будет выше, чем любой из детей Божьих согласился бы заплатить. Итак, я умоляю всех вас, когда вы присоединяетесь ко мне в нашей последующей благодарственной молитве, молитесь также о душах всех погибших и о раненых сердцах тех, кто их любил.

Наверное, секунд десять, он смотрел на замершие в безмолвии скамьи собора, затем глубоко вздохнул и, повернувшись лицом к алтарю и огромным лицам Лангхорна и Бе́дард, поднял руки в молитве.

Мерлин смотрел на прямой как меч позвоночник епископа, пока слова молитвы Мейкеля текли над ним. Он почти не слышал реальных слов, хотя прекрасная память ПИКА вспомнила бы их позже, если бы он захотел. Но важные слова уже были сказаны, и Мерлин задался вопросом, подозревали ли Хааральд и Кайлеб, куда приведёт проповедь их епископа.

XVI Дворец Архиепископа, Теллесберг

— Возможно, вы хотели бы объяснить текст своей проповеди, епископ? — с холодной презрительностью осведомился епископ-исполнитель Жеральд Адимсин, поворачиваясь от окна своего кабинета к своему «гостю».

— Простите меня, Ваше Высокопреосвященство, — спокойно сказал Мейкел Стейнейр, — но я не уверен, какую часть текста вы имеете в виду.

Его глаза спокойно встретили каменный взгляд епископа-исполнителя, и кулаки Адимсина сжались в ниспадающих рукавах его рясы. Он никогда не был счастлив от пребывания Стейнейра на престоле столицы. Этот человек был слишком… слишком… слишком черисийцем. Но упрямая настойчивость Хааральда в отношении назначения на опустевший престол в Теллесбергском Соборе священника по собственному выбору привела предыдущего архиепископа в замешательство. Он мог отклонить выдвинутую кандидатуру. По мнению Адимсина, он, чёрт побери, должен был отклонить её, и, в своё время, епископ-исполнитель сказал ему об этом.

Но архиепископ отступил под давлением алмазной воли короля Черис. Архиепископ Роджир был старым и уставшим, уже угасающим. В свои последние годы на посту архиепископа он хотел только покоя, и, возможно, боялся, что, если слишком сильно надавит на Хааральда, это создаст ситуацию, которая заставит Совет Викариев и Инквизицию действовать.

«И поэтому, вместо того чтобы справиться с этим самому, он оставил это падать на мою тарелку», — с горечью подумал Адимсин.

— Мне рассказали, — сказал он Мейкелу, — что ваша проповедь поставила под сомнение главенство и авторитет Матери-Церкви.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказал Мейкел с выражением полной невинности, — боюсь, я просто не могу представить, как всё, что я возможно сказал, могло поставить законное главенство и авторитет Матери-Церкви под вопрос! Какая часть моей проповеди заставила кого-то подумать, хоть на секунду, что это было моим намерением?

Кулаки Адимсина сжались сильнее, а его ноздри затрепетали, когда он глубоко вдохнул.

— Вы или не вы сказали, что ответственность любого благочестивого человека в том, чтобы решать для себя, что является правильным или неправильным?

— Конечно, это я сказал, Ваше Высокопреосвященство. — Удивлённый тон Мейкеля, как подумал Адимсин, не смогли бы улучшить самые опытные актёры. — Разве это не то, чему учат нас Писание и Комментарии? Что Бог и архангелы, — его пальцы коснулись его сердца, а затем губ, — ожидают, что все мы будем защищены от зла? Это наш долг, как благочестивых мужчин и женщин, навечно быть настороже, и распознать, что будет злом для нас, когда мы увидим его?

Зубы Адимсина скрипнули, когда он сжал челюсти. Ему хотелось протянуть руку и ударить бесстрастного черисийца по лицу. Они оба знали, что Мейкел говорил в действительности, но бойкий ответ епископа был взят непосредственно из самых главных доктрин Церкви.

— Я не спорю с утверждением, что Бог и архангелы… — теперь была очередь Адимсина прикоснуться к своему сердцу, а затем губам. — …ожидают, что мы распознаем зло, когда увидим его. Но это опасно, как в доктринальном смысле, так и в плане поддержания законной власти Матери-Церкви, как в этом мире, так и в следующем, если предположить, что её учения могут быть ошибочными.

— При всём моём уважении, Ваше Высокопреосвященство, но я ничего такого не говорил, — твёрдо заявил Мейкел. — Я говорил о том, что родитель несёт ответственность за то, чтобы научить своих детей распознавать правильное и неправильное. И быть осторожным, настороженным к тому факту, что другие, в меньшей степени учитывающие свои обязательства, или из-за своих собственных злых и развращённых целей, могут попытаться ввести их в заблуждение. Сформулировать ложные аргументы с точки зрения приемлемых убеждений. Я никогда не предлагал, чтобы Мать-Церковь могла впасть в грех ложного учения. Если вы полагаете, что я сделал это, я прошу вас сообщить мне о том, где и как я мог выдвинуть такое непростительное обвинение!

Адимсин на мгновение взглянул на него, потом повернулся к окну, чтобы дать себе время, пока он боролся, чтобы взять своё собственное выражение — и темперамент — под контроль.

— Независимо от того, что вы имели в виду под этим… «обвинением», — сказал он наконец, — ваши слова, как мне сообщили, могут быть истолкованы в этом смысле теми, кто склонен выдвигать своё собственное мнение в противовес тому, что есть у Матери-Церкви.

— Уверяю вас, Ваше Высокопреосвященство, что я никогда не имел цели подвергнуть сомнению законную власть Матери-Церкви. Если любые мои слова могли быть истолкованы подобным образом, я смиренно прошу прощения.

Адимсин продолжал сердито смотреть в окно. Солнце неуклонно садилось на западе. Западный горизонт представлял собой сплошную массу малиновых углей, пытающуюся раскрасить Бухту Хауэлл зловещими оттенками красного, и епископ-исполнитель ещё раз глубоко вздохнул.

— Я очень недоволен очевидной… небрежностью вашего выбора слов, епископ Мейкел. После архиепископа Эрайка и меня, вы — старший епископ всего Королевства Черис. У вас есть обязанность перед Богом и Матерью-Церковью, напоминать пастве вашей общины, в чём состоит их долг и в чём заключается безопасность их душ. И это означает, что вы несёте равную ответственность, чтобы избежать… непреднамеренного вбивания потенциальных клиньев между ними и безопасностью, предоставляемой властью Матери-Церкви.

Он заставил себя говорить спокойно, рассудительно, хотя он прекрасно знал, что ни он, ни Стейнейр не сомневаются в том, что черисийский епископ сделал в точности то, в чём обвинил его Адимсин. Но, в тоже время, Стейнейр прикрыл себя. Его толкование того, что он имел в виду, каким бы неточным и своекорыстным оно ни было, звучало как правдоподобно, так и разумно. Или было бы, где угодно, но не здесь, в Черис.

— Я сожалею, что у вас есть причина чувствовать себя недовольным мной, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Стейнейр.

— Я уверен, что так и есть. — Адимсин улыбнулся в окно совсем без какого-либо признака юмора.

Технически, он имел право временно удалить Стейнейра с его престола. Однако, без согласия архиепископа Эрайка, он не мог удалить черисийца навсегда, а он не был уверен, что архиепископ поддержит его.

«И это отчасти твоя собственная ошибка, Жеральд», — сказал он себе холодно. — «Ты уже много лет знаешь, насколько упрямы эти черисийцы, и всё же ты настойчиво заверял архиепископа в том, что ситуация находится под контролем. Ты недооценивал сообщения таких людей, как Гектор и Нарман, считая их преувеличениями — потому что они дико преувеличены, черт возьми! — слишком долго. Если ты просто доложишь слова Стейнейра сейчас, после всего этого и обвинишь его в том, что он пытался подорвать авторитет Церкви, будет казаться, что ты тоже начинаешь преувеличивать. Не видя лица человека, не слыша его тон, не чувствуя настроение его прихожан, всё, что он сказал, будет звучать вполне разумно. А любые голословные утверждения, которые ты можешь выдвинуть против него, будут звучать истерично и паникёрски».

Улыбка епископа-исполнителя превратилась в свирепый взгляд, когда он посмотрел на тлеющий горизонт и задался вопросом, была ли эта малиновая горстка расплывшихся тлеющих угольков каким-то предзнаменованием. Конечно, Стейнейр вызывал беспокойство, но, по крайней мере частично, это было из-за состава черисийского духовенства.

Одна из основных причин, по которым возвышение Стейнейра в Теллесберге выглядело костью в горле Адимсина, заключалась в том, что оно прямо противоречило обычной политике Церкви по перемещению и назначению старшего духовенства, особенно епископов и помощников епископов, считавшей правильным, чтобы они служили за пределами королевств или провинций, где они родились. По мнению Адимсина, никогда не было хорошей идеей, позволять руководству местной Церкви развивать чувство лояльности к светскому государству, которому оно служило. Его беспокоило, что это было особенно справедливо для таких территорий как Черис, которые были так далеки от Храма и Зиона.

Но убедить представителей духовенства переехать в такие отдалённые и изолированные регионы всегда было трудно. Те, у кого были покровители, всегда могли найти какой-нибудь способ увильнуть от этого. Несмотря на то, что богатство Черис предлагало определённый уровень соблазна, правда заключалось в том, что назначение сюда рассматривалось как ссылка. В лучшем случае это был бы серьёзный удар по потенциальной карьере любого отправленного сюда.

Собственный случай Адимсина был нетипичным. Он вполне продемонстрировал свою надёжность, но ему не хватало необходимого покровительства на самом высоком уровне, чтобы стать полноправным архиепископом. Поэтому, Черис просто отлично подошёл ему, когда он получил предложение отправиться сюда. Она был достаточно далеко от Храма и Зиона, чтобы дать ему достаточную степень независимости и автономии, а также многочисленные возможности для личного обогащения.

И всё же, девять из каждых десяти членов церковного духовенства здесь, в Черис, были урождёнными черисийцами, так же, как и Стейнейр. Числа были выше в нижних чинах духовенства и, конечно же, среди различных монашеских орденов. Но именно это и привело к тому, что он находил черисийца, стоявшего на третьем по старшинству церковном посту во всём королевстве, настолько тревожащим. Стоящие ниже священники и младшие священники, несомненно, слушали всё, что говорил «их» епископ.

— Я принимаю ваше уверение, что вы не намеревались критиковать авторитет Матери-Церкви, и право объявить это ошибкой — сказал он, наконец, повернувшись лицом к лицу к Стейнейру после нескольких секунд молчания. — Тем не менее, это не смягчает моё неудовольствие. Также я не уверен, что Совет Викариев или Инквизиция будут довольны потенциальной ошибкой, содержащейся в ваших… неудачно выбранных словах. Вы не просто какой-то приходский священник. Вы — епископ, один из епископов Матери-Церкви, и как таковой вы будете должным образом придерживаться более высокого стандарта. Это понятно, епископ Мейкел?

— Да, конечно, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Стейнейр, слегка склоняя голову.

— Это опасные времена, — продолжил Адимсин. — Опасность угрожает Черис на многих уровнях, что, конечно, наглядно иллюстрирует измена собственного кузена короля. Не увеличивайте эту опасность.

— Я приму к сердцу ваше предупреждение, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Стейнейр с ещё одним лёгким поклоном.

— Смотрите, что вы делаете, — сказал Адимсин. — Будьте очень осторожны, чтобы убедиться в этом. Ни моё терпение, ни архиепископа, ни Управления Инквизиции не беспредельны. Если ваша неудача в исполнении ваших обязанностей приведёт к последствиям для других, тогда бремя этих последствий будет на вашей собственной бессмертной душе, и Мать-Церковь потребует от вас отчитаться.

Стейнейр ничего не сказал, но он и не вздрогнул, и ничего не сдвинулось в его спокойных глазах. Что же, он был предупреждён. И кем бы он ни был, он не был дураком. Этого должно было быть достаточно… пока, по крайней мере.

— Вы можете идти, — холодно сказал Адимсин и подставил своё кольцо Стейнейру для поцелуя.

— Благодарю вас, Ваше Высокопреосвященство, — пробормотал епископ Теллесберга, слегка прикасаясь своими губами к золотому скипетру, инкрустированному в кроваво-красный рубин кольца. — Уверяю вас, что я запомню всё, что вы сказали мне сегодня.