У рифов Армагеддона

I Храм Господа, Город Зион, Храмовые Земли

Колоннада Храма Господня тянулась в весеннюю синеву северного неба. Колонны были высотой более шестидесяти футов, а центральный купол, который возвышался над всем величественным сооружением, поднимался ещё выше, на высоту ста пятидесяти. В солнечных лучах он сиял как большое, полированное зеркало, покрытое серебром, и венчался столпом Архангела Лангхорна, из чистого золота и инкрустированного драгоценными камнями, со скрижалями в одной руке и скипетром в другой. Столп был восемнадцати футов высотой и блестел под утренним солнцем даже больше, чем купол. На протяжении восьми столетий, с самого рассвета Сотворения, этот потрясающе красивый архангел стоял на страже Божьего дома на Сэйфхолде, и он и купол под ним оба были такими же блестящими и нетронутыми погодой и временем, как в тот день, когда они были впервые установлены на место.

Храм находился на вершине изумрудно-зелёного холма, который поднимал его ещё выше к небесам Божьим. Его мерцающий купол был виден над водами озера Пэй за много миль, и сверкал над великим приозёрным городом Зион как корона из золота и алебастра. Это была корона города во многих смыслах, поскольку сам город — один из полудюжины крупнейших на всём Сэйфхолде и, безусловно, самый старый — существовал только с одной целью: служить нуждам Церкви Господа Ожидающего.

Эрайк Диннис, архиепископ Черис, медленным прогулочным шагом шёл по направлению к Храму через обширную Площадь Мучеников, где господствовали бесчисленные фонтаны, чьи танцующие струи, плескавшиеся в ногах героических скульптур Лангхорна, Бе́дард и других архангелов, бросали на ветер влажные, освежающие дыхание брызги. На нём была белая ряса епископата, а трёхгранная шапка священника на голове несла белую кокарду и заканчивающуюся «ласточкиным хвостом» оранжевую ленту архиепископа. Свежие запахи северной весны доносились от цветочных клумб и цветущих кустарников, которые садовники Храма содержали в идеальном состоянии, но архиепископ почти не замечал этого. Чудеса Храма были частью его повседневного мира, и более приземлённые аспекты того же мира часто выталкивали их на задний план его осознания.

— Значит, — сказал он молодому мужчине, идущему рядом с ним, — я так понимаю, мы ещё не получили документы от Брейгата?

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, — послушно ответил отец Матайо Броун. В отличие от своего патрона, на его шапочке священника была только коричневая кокарда старшего священника, но белая корона, вышитая на правом рукаве его сутаны, отмечала его как личного секретаря и помощника высокопоставленного архиепископа.

— Жаль, — проворчал Диннис с едва заметной улыбкой. — Тем не менее, я уверен, что Жеральд проинформировал его и Хааральда о том, что нужны документальные доказательства. Мать-Церковь приложила все усилия, чтобы обе стороны были честно представлены перед Церковным Судом.

— Конечно, Ваше Высокопреосвященство, — согласился отец Матайо.

В отличие от прелата, которому он служил, Броун старался не улыбаться, хотя он знал о личном послании от Динниса к епископу-исполнителю Жеральду Адимсину, инструктирующем его в административном порядке «потерять» это сообщение на пятидневку или две. Броун был посвящён в большую часть действий своего патрона, какими бы… осторожными они не были. Просто он не был достаточно высокопоставленным, чтобы показать удовольствие или не удовольствие от их успеха. По крайней мере, пока ещё не был. Когда-нибудь, он был уверен, это право старшинства будет его.

Двое священнослужителей достигли широких, величественных ступеней колоннады. Десятки других церковников двигались вверх и вниз по этим ступенькам через огромные открытые двери с барельефом, но поток расходился вокруг Динниса и его помощника даже без ропота протеста.

Если он едва обратил внимание на красоту самого Храма, то младших священнослужителей, уступавших ему дорогу, архиепископ полностью проигнорировал, так же как проигнорировал одетых в униформу Храмовых Гвардейцев, неподвижно стоящих навытяжку через равные интервалы, в блестящих на солнце кирасах и с алебардами в руках. Он продолжал своё полное величия движение, сложив руки в объёмных, отделанных оранжевым, рукавах своей белоснежной сутаны, одновременно обдумывая заседание, запланированное на вторую половину дня.

Он и Броун ступили через порог в огромный, устремлённый ввысь собор. Сводчатый потолок плавал в восьмидесяти футах над сверкающим мозаичным полом, а почти вдвое выше, у вершины центрального купола потолочные фрески, изображающие архангелов, трудящихся над чудесным делом Сотворения, окружали потолок золотом и инкрустациями драгоценных камней. Хитроумно расположенные зеркала и потолочные окна в крыше Храма собрали весенний солнечный свет и пролили его на фрески тщательно направленными сияющими лучами. Благовония витали сладко-пахнущими облаками и завитками, свиваясь в солнечном свете подобно ленивым дымным змеям, и голоса великолепно обученного Храмового Хора поднимались в тихом, превосходно согласованном а капелла гимне во славу Господа.

Этот хор был ещё одним из чудес Храма, обученным и посвящённым цели следить за тем, чтобы дом Божий был постоянно наполнен голосами, вознесёнными в хвале Ему, как повелел Лангхорн. Незадолго до того, как подходило к концу время, отведённое утреннему хору, обеденный хор тихонько занимал своё место на идентичных хорах на противоположной стороне собора, где они присоединялись к песне утреннего хора. Пока голоса дневных певцов становились громче, голоса утренних певцов затихали, и для вслушивающегося уха, если только оно не было очень тщательно подготовлено, это звучало так, словно в гимне не было никаких разрывов или изменений.

Архиепископ и его помощник прошли через огромную подробную карту Божьего Мира, инкрустированную в пол прямо за дверьми, и продолжили свой путь вокруг циркумференции круглого собора. Ни один из них не уделил своего внимания священникам и прислужникам вокруг алтаря в центре круга, справляющих третью ежедневную утреннюю мессу для постоянного потока паломников. Как предписывало Писание, каждое дитя Божье должно было совершить паломничество в Храм хотя бы один раз в жизни. Было очевидно, что это невозможно для всех, и Бог понимал это, но, тем не менее, достаточное количество Его детей имело возможность выполнить эту обязанность, чтобы в соборе постоянно толпились верующие. Конечно, за исключением зимних месяцев с их сильными морозами и глубоким снегом.

Пол собора ослепительно ярко светился там, где на него падали сфокусированные лучи солнечного света, и в каждой из этих точек лежала круглая золотая печать, двух футов в поперечнике, изображающая знак одного из архангелов. Подобно столпу Лангхорна на куполе Храма и самому куполу, эти печати были такими же блестящими и нетронутыми временем, как и в день, когда Храм был воздвигнут. Каждая из них — подобно золотоносному лазуриту пола и огромной карте на входе — была покрыта защищающим её трёхдюймовым листом неразрушимого хрусталя. Блоки лазури были заделаны в мозаичный пол серебром, и это серебро блестело незапятнанное и безукоризненное как золото самих печатей. Никто из смертных не знал, как это сделано, но по легенде, сразу после того как архангелы воздвигли Храм, они повелели самому воздуху защищать как его позолоченную крышу, так и его великолепный пол. Как бы они не сотворили своё чудо, кристаллическая поверхность не имела ни одной царапины, ни единой потёртости, от бесконечных поколений ног, которые прошли через неё со времён Сотворения, или от вечных полировальных кругов помощников, отвечающих за сохранение её блеска.

Одетые в мягкую обувь ноги Динниса и Броуна не издавали ни звука, создавая иллюзию, что они, на самом деле, шагают по воздуху, пока они шли по окружности к западной стороне собора и проходили через одну из дверей в административные крылья Храма. Они шли по широким коридорам, освещённым светом фонарей и высокими окнами того же нерушимого хрусталя, украшенными бесценными гобеленами, картинами и скульптурами. Административные крылья, как и собор, были работой божественных рук, а не простых смертных, и стояли нетронутые и совершенные, как в день, когда они были созданы.

Наконец, они достигли места их назначения. По обеим сторонам двери в зал совещаний стояла ещё пара Храмовых гвардейцев, с мечами, а не алебардами, и их кирасы украшала золотая звезда Великого Викария с расходящимися лучами, разделённая на четыре части перекрещёнными мечами Архангела Шуляра. Они быстро вытянулись по стойке смирно, когда архиепископ и его помощник прошли мимо них, даже не взглянув на них.

Их ожидали ещё три прелата и их помощники, в сопровождении двух секретарей и тройки магистров права.

— Итак, ты здесь, Эрайк. Наконец-то, — сухо сказал один из архиепископов, когда Диннис и Броун подошли к столу для заседаний.

— Прощу прощения, Жасин, — сказал Диннис с лёгкой улыбкой, — Меня задержали неотложные дела. Я сожалею.

— Уж я уверен, — фыркнул архиепископ Жасин Кахнир. Кахнир, худощавый мужчина, скромного телосложения, был архиепископом Ледяного Сердца, в республике Сиддамарк, и в то время как ряса Динниса несла чёрный скипетр Ордена Лангхорна на правой стороне груди, ряса Кахнира демонстрировала зелёно-коричневые снопы Ордена Сондхайма. Эти двое знали друг друга много лет… и между ними определённо не было особой любви.

— Да ладно, Жасин, — упрекнул Арвин Миллир, архиепископ Содара. Миллир, был такого же телосложения, как и Диннис: не слишком стройный, чтобы считаться худым, но не настолько тяжёлый, чтобы считаться толстым. Он также носил чёрный скипетр Лангхорна, но там, где седые волосы Динниса, бывшие когда-то светло-золотыми, истончились, волосы Миллира были цвета соли с чёрным перцем. — Будь милостив, — продолжил он, улыбаясь Кахниру. — Некоторые задержки действительно неизбежны, ты же знаешь. Даже, — он подмигнул Диннису, — у Эрайка.

Кахнир не выглядел успокоившимся, но он удовлетворился ещё одним фырканьем и откинулся на спинку своего стула.

— Какова бы не была причина, вы уже здесь Эрайк, — заметил третий прелат, — так что давайте, наконец, начнём, ладно?

— Конечно, Уиллим, — ответил Диннис, не подобострастно, но без беззаботности, которую он продемонстрировал Кахниру.

Уиллим Рейно, архиепископ Цян-у, был на несколько лет моложе Динниса, и, в отличие от многих епископов и архиепископов Матери-Церкви, родился в провинции, которая потом стала его архиепископством. Он был невысокий, смуглый и стройный и было в нём что-то… опасное. И, возможно, не удивительно. В то время как Диннис, Кахнир и Миллир были в белых рясах своего ранга, Рейно, как и всегда, был в обычной тёмно-фиолетовой рясе простого монаха Ордена Шуляра. Обнажённый меч покровителя ордена резко выделялся на правой стороне груди его тёмного одеяния, белый с оранжевой окантовкой, чтобы показать его архиепископский ранг, но этот епископальный белый был менее важен, чем золотое пламя Чжо-чжэн, наложенное поверх него. Этот меч, увенчанный пламенем, отмечал его как генерал-адъютанта Шуляритов, что делало его действующим исполнительным лицом Викария Жаспера Клинтана, самого Великого Инквизитора.

Как всегда, этот знак на этом одеянии вызвал у Динниса приступ лёгкой головной боли. Не то что бы у них с Рейно были разногласия. Это было больше вопросом… традиций, чем чем-либо ещё.

Когда-то давно, соперничество между его собственным Орденом Лангхорна и Шуляритами было открытым и ревностным, но борьба за первенство в Храме была решена в пользу Шуляритов несколько поколений назад. Роль Ордена Шуляра, как хранителя ортодоксальной доктрины, дала ему решающее преимущество, которое было окончательно усилено здравомыслящими политическими манёврами внутри Храмовой иерархии и поглощением Шуляритами Ордена Чжо-чжэн. Сейчас Орден Лангхорна, несомненно, занимал второе место в иерархии, что делало практику Шуляритов одеваться как простые братья, вне зависимости от их положения в иерархии Церкви, ещё одной формой высокомерия.

Диннис сел в ожидающее его кресло, Броун уселся на намного более скромный табурет позади кресла своего архиепископа, и Рейно сделал знак одному из магистров права.

— Начнём, — сказал он.

— Ваше Высокопреосвященство, — сказал магистр права, монах из ордена Динниса, стоя за аккуратными стопками правовых документов на столе перед ним, — как вам всем известно, цель этого заседания комитета Духовного Суда, это рассмотреть последние рекомендации по спору о правопреемстве в графстве Хант. Мы изучили применимые законы, и каждый из вас получил краткое изложение наших изысканий. Мы также обобщили показания, сделанные перед этим комитетом, и представленные ему документы. Как всегда, мы всего лишь слуги Суда. Предоставив вам всю доступную информацию, мы ждём вашего решения.

Он сел, и Рейно оглядел стол переговоров и своих коллег архиепископов.

— Нужно ли повторно обсуждать какие-либо статьи закона, которые были подняты в ходе этих слушаний? — спросил он. Головы молча качнулись в ответ. — Есть ли споры по показаниям, которые мы слышали, или по документам, которые мы уже рассмотрели? — продолжил он, и головы качнулись снова. — Очень хорошо, может ли кто-то добавить что-то новое?

— Может быть, я могу, Уиллим, — сказал Кахнир, и Рейно кивнул ему, что бы он продолжил. Низенький архиепископ повернулся к Диннису.

— На нашем последнем собрании, вы говорили нам, что ждёте некоторые документы от епископа-исполнителя Жеральда. Они прибыли?

— Боюсь, что нет, — сказал Диннис, тяжело покачав головой.

Жеральд Адимсин был официальным помощником Динниса; фактически, он де-факто исполнял обязанности архиепископа в далёком архиепископстве Динниса и был управляющим принадлежащих Диннису обширных поместий. Черис находилась на расстоянии двенадцати тысяч миль от Храма, и не было никакого способа, чтобы Диннис мог лично рассматривать требования «своих» прихожан, а также справляться со всеми другими обязанностями, возложенными на него высоким постом. Поэтому, как и большинство прелатов, чьи паствы лежали за пределами континента Хевен или соседствующего ему континента, Ховард, что на юге, он оставил все пасторальные и местные административные обязанности своему епископу-исполнителю. Раз в год, несмотря на трудности, Диннис ездил в Черис на месячный пастырский визит. В остальное время года он полагался на Адимсина. Епископ-исполнитель был не самым блестящим человеком, которого он когда-либо встречал, но он был надёжным и понимал практические реалии политики Церкви. Он также, был менее жадным, чем большинство других, когда речь заходила о личном обогащении.

— Но вы потребовали, чтобы он отправил их? — настаивал Кахнир, и Диннис позволил выражению чрезмерного терпения пробежать по его лицу.

— Конечно, я сделал это, Жасин, — ответил он. — Я отправил первоначальный запрос через семафор в Кланир более двух месяцев назад, как мы все договорились, чтобы передать их морем через Котёл. Очевидно, я не мог вдаваться во все подробности в семафорном сообщении, но отец Матайо послал более подробный запрос с виверной в тот же день, и оно достигло Кланира всего лишь пять дней назад. Мы также уведомили юриста сэра Ховерда в Зионе о наших требованиях и сообщили ему, что мы передали запрос его клиенту.

— «Два месяца назад» не слишком большой срок, чтобы любые документы прибыли из таких далёких мест, особенно в это время года, учитывая бури, которые бывают в Котле каждую осень, — заметил Кахнир подчёркнуто нейтральным тоном, и Диннис показал своему собрату-прелату зубы в том, что можно было бы назвать улыбкой.

— Верно, — сказал он почти ласково, — С другой стороны, сообщение было отправлено более двух месяцев назад, что кажется более чем достаточным временем для того, чтобы Жеральд передал мой запрос сэру Ховерду и для того, чтобы сэр Ховерд ответил. И для того, чтобы почтовый корабль из Черис вернулся обратно в Кланир, хорошая была погода или нет, по крайней мере с семафорным сообщением, чтобы предупредить нас, что документы, о которых идёт речь, уже в пути. Фактически, я уже успел обменяться с Жеральдом сообщениями по другим темам за тот же промежуток времени, так что я уверен, что почтовые суда выживают при переправе, несмотря на любые осенние шторма.

Кахнир выглядел так, словно у него появился соблазн резко ответить. Но даже если он и выглядел таким, он подавил это искушение. Рейно и Миллир только кивнули, и Диннис спрятал ухмылку.

Он часто считал личное благочестие Кахнира слегка утомительным, хотя признавал, что оно в чём-то выделяло его в Храмовой иерархии. Разумеется, он был не один такой, но большинство архиепископов и викариев, занятых в управлении Божьими делами были слишком заняты для таких простых пасторальных фокусов, которые предпочитал Кахнир.

Диннис был готов признать, что это было даже более верно в его случае, чем во многих других. Вряд ли это было иначе, ведь Черис была так далеко от Зиона и Храма. Архиепископство Кахнира было вдвое ближе, однако, если быть честным, большинство из этих утомительных миль до Ледяного Сердца шли по суше, и Кахнир совершал не один, а два пастырских визита в год. Но он мог также совершать эти путешествия, не будучи полностью без связи с Храмом. Благодаря цепочкам семафоров между Хевеном и Ховардом, поддерживаемых Церковью, время обмена сообщениями между Ледяным Сердцем и Храмом составляло меньше трёх дней.

Диннис иногда задавался вопросом, не может ли часть неприязни Кахнира быть связана с различиями между их архиепископствами. Он знал, что по крайней мере отчасти, вражда между ними идёт от того, что Кахнир был сыном мелкого доларского дворянина, в то время как Диннис был сыном архиепископа и внучатым племянником великого викария. Кахнир не входил в традиционные великие церковные династии, которые веками властвовали в Храме, и он, казалось, никогда особо не понимал, как династии играли в эту игру.

Эта игра, как хорошо знал Диннис, объясняла, почему он заполучил Черис, а Кахнир… не получил. Несмотря на показное благочестие прелата, он не был лишён честолюбия, иначе он бы никогда не получил рубиновое кольцо епископа, не говоря уже о его нынешнем звании, к тому же архиепископство Кахнира было простой провинцией Республики Сиддармарк, в то время как архиепископством Динниса было всё Королевство Черис. Возможно, этот факт действительно объяснял враждебность Кахнира, хотя Диннис и сомневался в этом в более спокойные моменты. Скалистое, горное Ледяное Сердце было едва ли в четверть размера самой Черис и мало населено по сравнению с остальной частью Хевена, но в нём, вероятно, было почти столько же жителей, сколько во всём королевстве.

«Однако оно», — подумал он самодовольно, — «не имеет и десятой доли того богатства».

Хевен и Ховард были основными земельными территориями Сэйфхолда, и Лангхорн и его соратники-архангелы насаждали тут человечество гораздо гуще, чем где бы то ни было. Даже сейчас восемь из десяти жителей Сэйфхолда, а, возможно, даже девять из них, можно было найти там, поэтому было неудивительно, что внимание Матери-Церкви было полностью сосредоточено на них. Длинные цепи семафорных станций, тянущиеся от Зиона во всех направлениях, позволили Храму наблюдать за его широко раскинувшимися архиепископствами, епархиями, соборами, церквями, конгрегациями, мужскими и женскими монастырями, и церковными усадьбами, а также интендантами, назначенными в различные светские суды, парламенты и собрания. Эти семафоры принадлежали Матери-Церкви, и, хотя она разрешала их использование светскими властями, это использование всегда было при наличии возможности. И не один князь, король или правитель обнаруживал, что «возможность» могла быть весьма ограничена для любого, кто раздражал его местных церковных начальников.

Но даже Мать Церковь не могла установить семафорные станции посреди моря, и поэтому единственным способом общения с такими далёкими землями, как Черис, или Лига Корисанда, или Чизхольм, оставались в конечном итоге корабли. А корабли, как давно обнаружил Диннис, были медленными.

Дополнительная цепочка семафоров была расширена через Вороновы Земли и Чизхольм, на другую сторону Марковского моря, но даже там сообщения должны пересекать Пролив Бурь, водный промежуток почти в двенадцать сотен миль между семафорными станциями на Катящейся Голове и Железном Мысе. Это позволяло Жерому Винситу, архиепископу Чизхольма, обмениваться сообщениями за семнадцать дней, но у Динниса ситуация была много хуже. Требовалось всего шесть дней, чтобы сообщение дошло из Храма на станцию семафоров Кланир в южной части Сиддармарка, но затем ему приходилось пересечь более трёх тысяч морских миль, чтобы добраться до Теллесберга. Что, разумеется, означало, что любому из его сообщений в среднем требовалось двадцать пять дней — пять пятидневок — только для того, чтобы добраться до его епископа-исполнителя.

Однако в действительности поездка из Храма в Теллесберг занимала два месяца… в одну сторону. Это объясняло, почему Диннис просто не мог покинуть Зион и Храм больше, чем на одну пасторскую поездку в год, обычно поздней осенью. Это позволяло ему покинуть Храмовые земли до того, как пролив Син-у покроется льдом и ему провести ледяную зиму Храма в Черис, которая была в трёхстах милях ниже экватора в южном полушарии. Лето в Теллесберге было намного приятнее, чем зима в Зионе! И, конечно, такое расстояние от Зиона (и Храма) также объясняло, почему такие земли — как та же Черис, если на то пошло — были временами намного больше беспокойными, чем те, которые были ближе к Зиону.

— Эрайк прав, Жасин, — сказал Рейно. — Конечно, все вовлечённые в этот диспут, спорят достаточно долго, чтобы понять, как важно соблюдать все возможные требования к документам, которые могут быть у нас. Если Брейгат не счёл нужным просто признать получение нашего запроса, тем хуже для него.

— Это может свидетельствовать не в пользу его предполагаемых доказательств, — указал Миллир. — Если у него действительно есть доказательства, что претензии Мантейла не обоснованы, он должен стремиться предоставить эти доказательствам нам.

Кахнир поёрзал в своём кресле, и Рейно изогнул бровь в его сторону.

— Да, Жасин?

— Я только хотел заметить, что с самого начала сэр Ховерд Брейгат, — архиепископ Ледяного Сердца слегка подчеркнул титул и фамилию, — утверждал, что требования Мантейла о наследовании, как потомка четырнадцатого графа, было ложным. И, — он оглядел стол переговоров, — он сопровождал свои первоначальные аргументы на этот счёт показаниями более чем дюжины свидетелей.

— Никто не оспаривает, что он сделал, Жасин, — отметил Диннис. — Рассматриваемый вопрос — это утверждение Брейгата о том, что он обнаружил улики — ни показания свидетелей, ни показания, основанные на слухах, а документально подтверждённые доказательства — что Тадейо Мантейл не правнук Фрейдерика Брейгата. Именно этими «доказательствами» мы и просили его поделиться с нами.

— Именно, — согласился Рейно, торжественно кивнув, и Кахнир крепко сжал губы. Он взглянул на Миллира, и его губы сжались, когда он прочитал глаза другого прелата.

Диннис мог читать выражения других так же хорошо, как Кахнир, и он не смог полностью подавить свою собственную улыбку. Поддержка Миллиром его позиции вряд ли была сюрпризом; они не только оба были Лангхорнитами, но оказывали друг другу услуги десятилетиями, и оба знали, как работает политика Матери-Церкви. Рейно был немного более проблематичным, но Диннис уверенно ожидал его поддержки. Инквизиция и Орден Шуляра были очень не удовлетворены растущим богатством и могуществом Черис уже почти столетие. Очевидный вкус королевства к… нововведениям только делал ситуацию ещё хуже, а энергия, которую проявлял черисийский «Королевский Колледж» за последние десять-пятнадцать лет, натёрла ссадин более чем одному старшему шуляриту.

Мнение, что религиозная ортодоксальность ослабевает прямо пропорционально расстоянию между любой конгрегацией и Зионом, было неотъемлемой частью умственного багажа любого шулярита. Рейно, несмотря на свою изощрённость и церковный ранг, всё ещё относился к таким отдалённым землям, как Черис, с непроизвольным подозрением. В случае Черис, сила её благосостояния, основанного на торговле и несомненной изобретательности, в сочетании с активной поддержкой «Королевским Колледжем» этой изобретательности и внутренней политикой династии Армаков, делала его ещё более подозрительным. И тот факт, что Хааральд Черисийский, в отличие от большинства правителей Сэйфхолда, не был должен ростовщикам Храма, было ещё одним поводом для беспокойства тех — таких как Рейно — кто беспокоились о том, как контролировать его, если возникнет такая необходимость.

Доминирующего положения Шуляритов в церковной иерархии самого по себе хватало, чтобы Черис была в опале в глазах Церкви. Но постоянно растущее богатство королевства и влияние её огромного торгового флота на земли, расположенные далеко за пределами её собственных границ, делало ситуацию ещё хуже. В то время как большинство мирских подозрений и гнев Совета Викариев сосредоточились на республике Сиддармарк лишь из-за близости республики к Храмовым Землям, были и те, включая самого Великого Инквизитора, которые чувствовали, что отношения и пример Черис в долгосрочной перспективе были ещё более опасным.

Собственный взгляд Динниса, подкреплённый сообщениями Жеральда Адимсина и отца Пейтира Уилсинна, собственного интенданта ордена Шуляра в Теллесберге, состоял в том, что подозрения Рейно в отношении верности Черис доктринам Матери-Церкви были беспочвенны. Правда, желание черисийцев искать новые и более эффективные способы делать что-либо требовало определённой степени бдительности. Кроме того, черисийская ветвь Церкви была более терпима по некоторым вопросам, чем действительно хотелось Совету Викариев. Так же, было правдой, что «колледж» Хааральда активно искал новые способы объединения существующих знаний, которые могли бы только усилить их эффективность. Однако именно поэтому там был отец Пейтир, и его сообщения, как и его непосредственных предшественников, ясно давали понять, что в Черис не происходит ничего такого, что, хотя бы отдалённо, напоминало нарушение «Запретов Чжо-чжэн».

Что касается внутренней политики и опасных примеров, то Диннис был готов признать, что решение прадеда короля Хааральда отменить крепостное право на всей территории его королевства можно было бы расценить как пощёчину в лицо Матери-Церкви, если кто-то был намерен рассматривать это таким образом. Диннис так не думал, особенно учитывая тот факт, что в Черис никогда не было более небольшой горстки крепостных людей ещё до того, как этот институт был официально отменен. Он также не верил заявлениям — в основном со стороны черисийских конкурентов — о том, что сосредоточенность его прихожан на торговле и приобретении богатств была настолько навязчивой, что побуждала их игнорировать свои обязательства перед Богом и Матерью-Церковью и урезать десятину королевства. Епископ-исполнитель Жеральд и его сборщики десятины, несомненно, сделали бы своё собственное недовольство общеизвестным, если бы они подозревали, что в этих рассказах есть хоть доля правды! Адимсин мог быть не самым блестящим человеком, когда-либо добившихся кольца епископа, но в тоже время он не был и дураком, а у Матери-Церкви был многовековой опыт борьбы с каждым способом, которым короли или дворяне могли попытаться скрыть доходы от оценщиков десятины.

А власть Церкви — и Инквизиции — над материковыми жителями была неизменно крепкой, чтобы подавлять любые крамольные взгляды, которые могли бы проползти по морям на борту черисийских торговцев.

Нет, Диннис не боялся, что Черис была своего рода рассадником потенциальной ереси. Он был не готов играть на подозрениях Рейно и что важнее, на недоверии и неприязни Совета Викариев к королевству.

«Что», — подумал он, — «с точки зрения Уиллимса, делало тот факт, что Хааральд был явно одним из самых сильных сторонников Брейгата, поцелуем смерти».

Он предположил, что это на самом деле является признаком нравственной целостности Рейно, раз ему потребовалось столько времени, чтобы открыто заявить о поддержке требований Тадейо Мантейла.

«Его мошенническое, но очень хорошо оплаченное притязание», — молча подумал Диннис, — «не позволяет показать его внутреннее удовлетворение. И тот факт, что Лиам Тёрн, архиепископ Изумруда, должен будет оказать ему существенную услугу за поддержку кандидата князя Нармана, тоже не повредит».

— Я думаю, — продолжил Рейно, как старший член суда, — что в свете того, что Брейгат не смог представить свои предполагаемые доказательства или даже своевременно отреагировать на нашу просьбу, мы должны принять наше решение на основе имеющихся доказательств. Однако вместо того, чтобы спешить с выводами, я предлагаю, чтобы мы прервались на обед и после этого провели час или около того, размышляя над этим вопросом в уединении. Давайте снова соберёмся примерно в пятнадцать часов и вынесем наше решение, братья.

Остальные одобрительно кивнули — Кахнир немного неохотно — и стулья заскрипели, когда архиепископы начали вставать. Кахнир кивнул Рейно и Миллиру, полностью проигнорировав Динниса, и быстро вышел из конференц-зала. Рейно слегка улыбнулся, как снисходительный родитель двум сыновьям, которые постоянно были в неладах, затем последовал за Кахниром.

— Вы разделите со мной обед, Эрайк? — спросил Миллир после того, как остальные ушли. — У меня есть небольшое дело, которое будет представлено Службе Утверждения в следующую пятидневку, о котором я хотел бы поговорить с вами.

— Конечно, Арвин, — живо ответил Диннис. — Буду очень рад.

«И это было правдой», — подумал он. Он действительно предвкушал неизбежную драконскую торговлю с Миллиром. В конце концов, это была часть игры. Немалого «подарка», собирающегося приземлиться в его собственном кошельке, и возможности напомнить Хааральду Армаку, кто обладал истинной властью в Черис, было достаточно, чтобы твёрдо склонить его на сторону Мантейла, но ещё более соблазнительным, чем просто богатство, было проявление власти. Не просто в его собственном архиепископстве, но в единственной иерархии, которая действительно имела значение, прямо здесь, в Храме.

— Я так понимаю, что на кухне сегодня есть что-то особенное, — продолжил он. — Откушаем ли мы его в главном обеденном зале, или вы предпочитаете обедать на площади?

II Королевский Дворец, Теллесберг, Королевство Черис

— Отец, ты знаешь так же хорошо, как и я, кто действительно стоит за этим! — Кронпринц Кайлеб сложил руки на груди и впился взглядом в отца. Однако, король Хааральд с необыкновенным спокойствием перенёс выражение своего старшего сына.

— Да, Кайлеб, — сказал король Черис через мгновение. — Так получилось, что я знаю, кто за этим стоит. Теперь, что ты предлагаешь мне делать с этим?

Кайлеб открыл рот, после чего замер. Через мгновение он снова закрыл его. Его тёмные глаза были, пожалуй, ещё более горящими, чем до этого, но его отец кивнул.

— Именно, — мрачно сказал он. — Нет ничего, что я бы желал бы больше, чем увидеть голову Тадейо на пике над моими воротами. Я уверен, конечно, что он и его… компаньоны точно так же относятся ко мне. К сожалению, как бы сильно я ни хотел увидеть его там, перспектива осуществить это в ближайшее время не особенно большая. А так как я не могу…

Он пожал плечами, и Кайлеб нахмурился. Не в несогласии, а в разочаровании.

— Я знаю, что ты прав, отец, — сказал он наконец. — Но нам нужно будет найти какой-то ответ. Если бы это был только Тадейо, или даже только он и Нарман, мы могли бы справиться с ним достаточно легко. Но с Гектором, стоящим за ними, и с Эрайком и Жеральдом, сидящими в их кошельках…

Его голос умолк, и Хааральд снова кивнул. Он знал, решил ли его сын признать это или нет, что по крайней мере половина разочарования Кайлеба вытекала из страха. Однако король Хааральд не собирался скрывать это от своего наследника. На самом деле, страх мог быть благим делом для монарха, или для будущего монарха, до тех пор, пока ему не разрешалось управлять им. И до тех пор, пока это происходит из-за правильных причин. Трусость была позорнее презрения; страх перед последствиями для тех, кто правит, был обязанностью монарха.

— Если бы у меня был ответ, который ты хочешь услышать, Кайлеб, — сказал он, — я не был бы королём, я был бы одним из архангелов, вернувшихся на землю.

Он коснулся своего сердца и потом своих губ пальцами правой руки и Кайлеб повторил его жест.

— Однако, поскольку, я простой смертный, — продолжил Хааральд, — я всё ещё пытаюсь найти что-то отдалённо похожее на ответ.

Король поднялся со своего кресла и подошёл к окну. Как и большинство черисийцев, Хааральд был немного выше среднего роста по Сэйфхолду в целом, с более широкими плечами и более коренастого сложения. Его сын, возможно, был на дюйм или два выше его, и тело Кайлеба всё ещё продолжало расти. — «Он должен стать мускулистым, сильным человеком», — подумал Хааральд, — «и он двигается с быстрым, нетерпеливым изяществом».

«Я двигался так же», — подумал Хааральд. — «До того, как тот кракен не попытался откусить мою ногу. Неужели это действительно было двадцать лет назад»?

Он остановился у окна, подтащив свою не сгибающуюся в колене правую ногу под себя и незаметно прислонившись правым плечом к оконной раме. Его сын стоял рядом с ним, и они смотрели на широкие искрящиеся синие воды бухты Южный Хауэлл.

Бухта за городскими укреплениями и причалами была усеяна парусами. Здесь было, по крайней мере, шестьдесят судов, причаливших к докам или ожидающих места для причаливания. Большинство из них были относительно небольшими одно- и двухмачтовыми каботажными и грузовыми перевозчиками, которые развозили внутреннюю торговлю королевства по всей огромной бухте, но более трети были более крупными, более тяжёлыми (и неуклюже выглядящими) галеонами, которые служили океанической торговле Сэйфхолда. У большинства галеонов было три мачты, и они маячили над своими более скромными братьями, развевая домашними вымпелами, по крайней мере, дюжины торговых домов, а далеко за волнорезами три гладкие галеры Королевского Черисийского Флота шествовали на север на длинных паучьих ножках своих длинных вёсел.

— Вот причина, почему мы не найдём много друзей, — сказал Хааральд своему сыну, выпячивая свой бородатый подбородок в сторону торговых кораблей, скопившихся у набережной Теллесберга. — Слишком многие хотят то, что у нас есть, и они настолько глупы, что думают, что, если они соберутся вместе, чтобы отнять это у нас, их «друзья» на самом деле позволят им сохранить это после. И в настоящий момент нет никого, кто чувствует какую-то особую необходимость помочь нам сохранить это.

— Тогда мы должны убедить кого-то чувствовать себя по-другому, — сказал Кайлеб.

— Правильные слова, сын мой. — Хааральд сардонически улыбнулся. — И теперь, для твоего следующего заговора, кого ты предлагаешь убедить?

— Шарлиен уже наполовину на нашей стороне, — заметил Кайлеб.

— Но только на половину, — возразил Хааральд. — Она показала это достаточно ясно прошлой весной.

Кайлеб поморщился, но он не мог не согласиться. Королева Шарлиен Чизхольмская имела столько же причин, чтобы противостоять Лиге Корисанда, сколько их было у Черис, а её ненависть к князю Гектору Корисандийскому вошла в пословицу. Была надежда, что эти факторы могут привести её к открытому союзу с Черис, и Хааральд даже отправил своего кузена Кельвина, герцога Тириена, в Чизхольм в качестве своего личного посланника для изучения этой возможности.

Безуспешно.

— Ты знаешь, насколько убедительным может быть Кельвин, и его позиция в престолонаследии должна была придать любому его предложению гораздо больший вес, чем у любого другого посла, — продолжил король. — Если бы кто-нибудь мог убедить её объединиться с нами, это был бы он, но даже если бы она была уверена, что она хотела бы полностью нас поддержать, у неё есть ещё свой собственный трон, что нужно принимать во внимание. Корисанд так же близко к ней, как к нам, и у неё есть основания для враждебных отношений между ней и Гектором, чтобы подумать об этом. Не говоря уже о том, что Храм не является сейчас одним из наших самых больших сторонников.

Кайлеб мрачно кивнул. Как бы Шарлиен ни презирала Гектора, она имела столько же причин избегать открытых враждебных действий с ним. И, как только что намекнул его отец, она имела ещё больше причин не противодействовать людям, правившим Храмом… и крайне мало веских причин прийти на помощь тому, кто был, в конце концов, самым успешным конкурентом её королевства.

— А как насчёт Сиддармарка? — спросил кронпринц через несколько секунд. — У нас есть эти договоры.

— Республика, вероятно, относится к наиболее благосклонно настроенным из крупных государств, — согласился Хааральд. — Я не уверен, что Лорд-Протектор будет особенно стремиться принять участие в нашей маленькой… неприятности, но Стонер признаёт, насколько ценна была наша дружба на протяжении стольких лет. К сожалению, у него даже больше оснований чем у Шарлиен остерегаться раздражения чувств Церкви, и наши с ним договоры являются торговыми, а не военными. Даже если бы они не были такими, что бы Сиддармарк использовал в качестве флота?

— Я знаю. — Кайлеб слегка стукнул по оконной раме, покусывая нижнюю губу.

— Не похоже, чтобы это действительно было неожиданностью, — заметил его отец. — На протяжении многих лет Тадейо настаивал на своём так называемом притязании. По всеобщему признанию, он в основном старался стать достаточно раздражающим меня, чтобы я мог от него откупиться и покончить с этим, но неужели это сюрприз, что он вдруг начал серьёзно воспринимать себя сейчас, когда наконец нашёл кого-то, кто поддерживает его?

— Должно быть так, — проворчал Кайлеб. — Тадейо не имеет законных претензий на Хант! Даже если эта смешная ложь о том, что его бабушка была незаконнорождённой дочерью графа Фрейдерика, была хоть в чём-то правдой, Ховерд по-прежнему продолжает быть законным наследником!

— За исключением того, что Мать-Церковь собирается сказать иначе. — Тон Хааральда был лёгким, почти шутливым, но в его лице не было ничего забавного или беззаботного.

— Почему она не должна, когда Нарман и Гектор так желают и хотят налить золота в кошелёк Динниса? — прорычал Кайлеб — Кроме того, Совет всегда…

Он резко прервался, когда его отец положил руку ему на плечо.

— Осторожно, Кайлеб, — сказал Хааральд тихим голосом. — Осторожно. То, что ты говоришь мне, это одно, но ты мой наследник. То, что ты говоришь там, где другие уши могут слышать и использовать это против тебя — против нас — это совсем другое.

— Я знаю это, отец. — Кайлеб оттолкнулся от окна и посмотрел в глаза своему отцу. — Но ты знаешь, и я знаю, что это именно то, что произошло. И ты знаешь, также, почему Совет Викариев разрешает этому происходить.

— Да, — признал Хааральд, и в его глазах теперь было столько же печали, сколько и гнева. — Если бы все священники Матери-Церкви были похожи на Мейкеля или даже на отца Пейтира, этого бы никогда не случилось. Или, по крайней мере, я бы не волновался, что моего сына казнят за ересь просто потому, что он говорил правду в неправильно выбранное ухо. Но это не так, и я волнуюсь. Так что следи за своим языком, сын мой!

— Я буду, — пообещал Кайлеб, затем повернулся и снова посмотрел на заполненную бухту. — Но ты также знаешь, что это только начало, отец. Заставить тебя признать Тадейо как графа Ханта — это только первый шаг.

— Конечно, это так. — Хааральд фыркнул. — Это проделки Гектора. Он песчаная личинка, а не хлещущая ящерица. Нарман слишком нетерпелив, чтобы рассчитывать ходы дальше, чем он, безусловно, должен, но Гектор всегда предпочитал, чтобы кто-то другой взял на себя риск совершения убийства. Он доволен тем, что жиреет на остатках, пока, в один прекрасный день, хлещущая ящерица не посмотрит через его плечо, и он не обнаружит, что зашёл в прибой, а личинка превратилась в кракена.

— Не сомневаюсь. Но это не меняет того факта, что Тадейо — это всего лишь первый вбитый клин.

— И не факт, что он начнёт грабить Хант, как только его утвердят, как графа — согласился Хааральд с жёстким выражением. — И я, также, не смогу защитить от него «его» людей. Не тогда, когда весь мир узнает, что я был вынужден принять его церковным декретом. Любая попытка, которую я сделаю, чтобы обуздать его, будет выглядеть как открытый вызов Церкви, как только его агенты в Храме закончат рассказывать сказки Викариям, а многие из членов Совета будут готовы поверить в них автоматически.

— Но он и его хозяева не собираются прекращать попытки копать под тебя или наш дом просто потому, что ты не можешь сокрушить его, подобно падальщику, которым он является.

— Конечно нет.

Хааральд отвернулся от окна и начал хромать назад к своему креслу. Он тяжело сел в него и посмотрел на сына.

— Я думаю, что у нас ещё есть время, — сказал он чуть после этого, с мрачным выражением. — Сколько его, я не могу сказать. Я думаю, по крайней мере, несколько месяцев. Мы не совсем лишены сторонников в Храме даже сегодня, хотя наш собственный архиепископ вынес решение против нас в этом вопросе. И даже наши враги в Зионе стремятся задрапировать свои действия в мантии честности и правосудия. Так что, по крайней мере некоторое время, Тадейо и его покровители будут осторожно подходить ко всему, что может быть истолковано как открытый шаг против нас. И хотя я редко рад видеть Динниса, если он придерживается своего обычного графика, он будет здесь в феврале или марте, что должно поставить на якорь дела в Храме, пока он не вернётся в Зион следующей осенью. Но как только ситуация будет немного урегулирована, они собираются начать давить снова, даже без него, выступающего в их поддержку.

— Я тоже так думаю, — сказал Кайлеб. — Я чувствовал бы себя куда увереннее, если бы я знал, когда они начнут давить.

— Не открыто, по-моему, — медленно произнёс его отец, поджав губы, пока его пальцы барабанили по подлокотникам кресла. — Я бы почти хотел, чтобы они начали. Если бы только это был вопрос нашего флота против флота Лиги, даже с подкреплением Нармана, я думаю, мы могли бы больше, чем просто удерживать свои позиции. Но Гектор знает это так же хорошо, как и я. Прежде, чем он решится устроить какое-либо открытое столкновение, он найдёт способ укрепить свою объединённую морскую мощь.

— Как? — спросил Кайлеб.

— Я не знаю — пока ещё нет. Моё предположение, однако, состояло бы в том, что он уже ведёт переговоры с Горжей.

Кайлеб нахмурился. Король Горжа III, правитель Королевства Таро, официально был одним из союзников его отца. С другой стороны…

— Это могло бы иметь смысл, разве нет? — пробормотал он.

— Горжа никогда не был полностью доволен нашим договором, — заметил Хааральд. — Его отец — это было другое дело, но Горжа возмущён обязательствами, которыми, как он обнаружил, оказался обременён. В то же время он признаёт преимущества пребывания у нас в друзьях, а не во врагах. Но если Гектор сможет поработать над ним, убедить его, что Корисанд и Изумруд вместе готовы поддержать его…

Король пожал плечами, и Кайлеб кивнул. Но потом его глаза стали резче, и он склонил голову набок.

— Я уверен, что вы правы насчёт этого, отец. Обычно вы правы: вы один из самых умных людей, которых я знаю. Но есть ещё что-то, о чём вы думаете.

Хааральд посмотрел на него несколько секунд, затем снова пожал плечами. На сей раз это было совсем другое пожатие, как если бы его плечи стали тяжелее с предыдущего раза.

— Твоя мать мертва, Кайлеб, — сказал он мягко. — Она была моей левой рукой и зеркалом моей души, и я скучаю по её советам почти так же сильно, как я скучаю по ней. И у меня больше не будет наследников, а Жану всего восемь лет, да и Жанейт всего на два года старше, и она девочка. Если мои враги действительно захотят меня покалечить, они заберут мою сильную правую руку, как я уже потерял левую.

Он посмотрел в глаза старшему сыну, которые были на уровне его собственных, и Кайлеб посмотрел в ответ.

— Вспомни песчаную личинку, — сказал ему Хааральд. — Хлещущая ящерица может броситься на нас, в первую очередь с клыками и когтями, но не на личинку. Следи за своей спиной, сын мой, и наблюдай за тенями. Наши враги знают нас так же, как мы знаем их, и поэтому они знают, что убив тебя они не просто возьмут мою руку, но моё сердце.

III Горы Света, Храмовые Земли

Нимуэ Албан откинулась в удобном кресле и нахмурилась. Для неё действительно не было никакой необходимости использовать стул, так же как не было необходимости — кроме чисто «косметических» соображений — чтобы она дышала, но, как она обнаружила, когда в самый первый раз использовала ПИКА, привычки превзошли такие незначительные мелочи, как простая физическая усталость. — «Хотя», — подумала она с кривой усмешкой, — «дыхание консервирующей атмосферой из азота, которой Пэй Као-юн заполнил бункер, не сделало бы человека из плоти и крови более здоровым».

Она провела большую часть трёх последних местных дней сидя на этом самом стуле, с большими усилиями изучая файлы данных, которые Пэй Као-юн оставил для неё, поскольку модификации Элиаса Проктора в её программном обеспечении непреднамеренно отключили её высокоскоростной интерфейс передачи данных. Она была точно уверена, что Проктор не понимал, что создал проблему, и, хотя она была достаточно уверена в том, что сама смогла бы исправить её при других обстоятельствах, она не собиралась возиться с этим в существующих. Если бы она напортачила, то не было бы никого, кто мог бы исправить эту ошибку, и было бы самой горькой иронией, если после всех жертв, которые были приложены для того, чтобы привести её сюда, она нечаянно оставила себя выключенной навсегда.

В каком-то смысле, пробираться сквозь всю эту информацию старомодным путём действительно было чем-то вроде облегчения. Сидеть здесь, читать текст, просматривать записанные сообщения и видео, вместо того чтобы просто подключить интерфейс, было почти как уступка биологическому человечеству, которое она потеряла навсегда. И было не похоже, что она безумно спешила начинать вносить изменения.

— Сыч? — сказала она вслух.

— Да, лейтенант-коммандер? — ответил приятный, почти естественно модулированный тенор.

— Я вижу здесь, что коммодор Пэй оставил нам наземную систему наблюдения. Она функционирует?

— Отрицательно, лейтенант-коммандер, — ответил Сыч. Это было всё, что «он» сказал, и Нимуэ закатила глаза.

— Но почему? — спросила она.

— Потому что я не был проинструктирован включить её, лейтенант-коммандер.

Нимуэ покачала головой. Сыч — имя, которое она присвоила тактическому компьютеру РАПИРА производства Ордоньес-Вестингауз-Литтон, который Пэй Као-юн сумел «потерять» для неё — не был самым ярким карандашом в кибернетической коробке. ИИ обладал высокой компетентностью в своих областях знаний, но тактическим компьютерам сознательно подавляли волевые уровни и требовали более высокого уровня прямого участия человека при вводе команд. Сыч точно не был наполнен воображением или способностью — или желанием — предвидеть вопросы или инструкции. Теоретически, программирование Сыча было эвристическим, и в конечном итоге должно было возникнуть нечто более близкое к личности. С другой стороны, Нимуэ работала с большим количеством РАПИР, и никто из них никогда не производил на неё впечатления гениев.

— Что я хотела спросить, — сказала она через мгновение, — так это, есть ли или нет какая-либо аппаратная проблема, которая может помешать тебе включить сенсорный массив.

Ответа опять не последовало, и она чуть крепче сжала губы.

— Есть какая-нибудь проблема с оборудованием? — надавила она.

— Да, лейтенант-коммандер.

— Что за проблема? — потребовала она чуть более раздражённо.

— Массив сенсоров в настоящее время покрыт примерно тринадцатью метрами льда и снега, лейтенант-коммандер.

— А, теперь мы выяснили кое-что. — Её сарказм просто отскочил от молчания ИИ, и она вздохнула.

— Иначе говоря, он в исправном состоянии? — спросила она тоном преднамеренного терпения.

— Утвердительно, лейтенант-коммандер.

— А лёд и снег могут быть удалены или растоплены?

— Утвердительно, лейтенант-коммандер.

— И ты подключён к нему по безопасной наземной линии?

— Утвердительно, лейтенант-коммандер.

— Отлично. — Нимуэ кивнула. — В таком случае, я хочу, чтобы ты его запустил, только пассивные системы, и запустил полную стандартную разведку неба на наличие орбитальной инфраструктуры. И дай мне оценку времени, необходимого для завершения разведки.

— Активирую системы сейчас, лейтенант-коммандер. Время необходимое для очистки массива сенсоров от льда и снега приблизительно тридцать один стандартный час. Время необходимое для пассивной разведки после очистки сенсоров приблизительно сорок три стандартных часа, в зависимости от благоприятности погодных условий. Однако эффективность оптических систем может быть понижена из-за неблагоприятной погоды.

— Понятно. — Скупая улыбка Нимуэ обнажила идеально белые зубы. — То, что я ищу, должно быть достаточно легко обнаружить, если оно действительно там.

Сыч больше ничего не сказал, и, на мгновение, Нимуэ попыталась представить себе, каково это быть настоящим искусственным интеллектом, а не человеческим разумом, который просто был заброшен в кибернетическую матрицу. Она не могла представить себе, как можно бесконечно долго просто сидеть без дела, терпеливо ожидая следующего человеческого распоряжения, прежде чем что-либо сделать.

Она поморщилась от направления своих мыслей. В конце концов, она проторчала тут, абсолютно ничего не делая, последние восемь стандартных столетий — почти девять сэйфхолдийских столетий — считая все годы с момента биологической смерти Нимуэ Албан. Конечно, для неё это не выглядело таким образом. По крайней мере, до тех пор, пока она не подумала обо всех людях, которых она никогда не увидит. Или о том факте, что, пока она спала, Гбаба, несомненно, завершили уничтожение Земной Федерации и всей человеческой жизни на каждой из её планет… включая Старую Землю.

По её телу пробежала дрожь, которая не имела абсолютно ничего общего с температурой «воздуха» вокруг неё, и она тягостно покачала головой.

«Хватит, Нимуэ», — решительно сказала она самой себе. — «Ты можешь быть ПИКА, но твоя личность всё та же. Что, вероятно, означает, что ты вполне способна соскочить с катушек, если зациклишься на этом дерьме».

Она вскочила со стула и, сжав руки за спиной, начала расхаживать взад-вперёд. Помимо того факта, что ПИКА никогда не испытывал усталости, она чувствовала именно то, что чувствовала бы в теле, которое ей выдала природа, и именно так она должна была себя чувствовать.

Каменный потолок из полированного стекла был гладко изогнутой кривой, бывшей в самой высокой её точке почти на четыре метра выше абсолютно ровного, гладкого пола. Она находилась в одной из дюжины камер различного размера, которые были вырезаны под одной из бесчисленных гор планеты Сэйфхолд во время терраформирования. Эта конкретная гора — Гора Олимп, расположенная там, что стало известно, как Горы Света — состояла из отвратительной железной руды, и коммодор Пэй и Шань-вэй вдумчиво упрятали её укрытие под самую плотную концентрацию руды, которую смогли найти. Оно находилось всего в сорока метрах над уровнем моря, а гора Олимп была почти на треть выше Эвереста на Старой Земле. Над ним лежало двенадцать тысяч метров горы, и этого было более чем достаточно, чтобы сделать крошечную струйку энергии из геотермального источника, сохраняющую компьютеры мониторинга бункера работоспособными, совершенно незаметной после того, как прибыли Лангхорн и основной флот.

Она блуждала по остальной части комплекса, физически проверяя различные предметы, которые она нашла в списке оборудования, хранящегося в памяти Сыча. Некоторые из них казались настолько невероятными, что она начала подозревать, что коммодор и Шань-вэй добавили их просто потому, что могли, а не потому, что они предвидели какое-либо неоспоримые аргументы для его использования, и то, что они смогли выбросить некоторые из них из мастер-списков Лангхорна было больше, чем Нимуэ могла себе представить. Например, три бронетранспортёра. И пара дальних разведывательных скиммеров — не говоря уже о штурмовике, который был размером со старый докосмический самолёт. Небольшой, но функциональный производственный блок, в самой низкой (и самой большой) камере пещеры, имел смысл, и, конечно, как она и предполагала, была хорошо укомплектованная оружейная. Хотя то, как, по мнению Као-юна, один ПИКА, сможет использовать двести автоматов и два миллиона патронов, оставалось загадкой.

Полностью оборудованный медицинский блок от транспорта «Рем» был ещё одной загадкой, учитывая её кибернетическую природу. Он даже имел возможности криосна и антигеронной терапии, и, хотя она не решилась бы использовать какие-либо из его препаратов через восемь столетий, даже с крионическим хранением, нанотехнологическая часть терапии была всё ещё, несомненно, работоспособной. Не то чтобы ПИКА нуждался в этом, конечно. Она иногда задавалась вопросом, настаивали ли эмоции Као-юна и Шань-вэй, чтобы они помнили о плоти и крови Нимуэ Албан, а не о существовании сплавов и композитов, которые заменили её. Какими бы ни были их рассуждения, была даже полностью укомплектованная кухня… несмотря на то, что у ПИКА не было особых потребностей в еде.

Остальные части бункера — она поймала себя на мысли, что думает о нём как о Пещере Нимуэ — были намного понятнее. Например, библиотека. Као-юн и Шань-вэй каким-то образом сумели вырезать ядро библиотеки «Ромула», прежде чем от корабля избавились. Им не удалось вытащить весь библиотечный компьютер, что во многих отношениях было очень грустно, поскольку его ИИ, в отличие от Сыча, был специально разработан как инструмент для обработки и классификации информации. Нимуэ удивилась бы, если бы это было проблемой размера. Полное ядро данных состояло всего из трёх сфер с молекулярными схемами, не больше баскетбольного мяча со Старой Земли, которые, несомненно, могли быть пронесены контрабандой мимо чужих глаз легче, чем вся компьютерная система. Но они всё равно спустили ядро вниз и подключили его к Сычу, что означало, что у Нимуэ был доступ к эквиваленту библиотечной системы университета крупного внутреннего мира Федерации. Это, несомненно, будет иметь огромное значение в будущем.

Огромный запас СНАРКов — Само-Наводящихся Автономных Разведывательных и Коммуникационных платформ также будет невероятно полезен. Скрытные маленькие роботы-шпионы с термоядерным питанием были лишь ненамного больше, чем сама Нимуэ, но они обладали приличными возможностями ИИ, были способны развивать до 2-х скоростей Маха в атмосфере (вне её они, конечно, могли развивать ещё больше), могли оставаться в воздухе в течение нескольких месяцев и развёртывать из себя возобновляемые, почти микроскопические, дистанционно управляемые датчики. В этот момент у неё было шестнадцать из них, парящих, невидимыми для глаз или для более сложных датчиков (если таковые были), над основными крупными городами и поселениями.

На данный момент они сосредоточились на записи местных языков и диалектов. Из-за отключённого интерфейса данных ПИКА, Нимуэ пришлось с ошибками учиться говорить на существенно изменённом стандартном английском языке, на котором говорили современные сэйфхолдийцы. Похоже, что письменный язык и грамматика оставались фактически замороженными, но, без каких-либо возможностей записи звука, разговорные формы произношения значительно изменились… и не всегда одинаково во всех местах. Некоторые из диалектов были настолько различающимися, что теперь они были почти разными языками несмотря на то, что буквально каждое слово в них было написано одинаково.

К счастью, она всегда была на короткой ноге с языками, и, по крайней мере, её телу не был нужен сон. Её человеческая личность нуждалась время от времени в отдыхе — она ​​обнаружила это ещё, когда первый раз работала в автономном режиме ПИКА — хотя кибернетический «мозг», в котором проживала эта личность, в нём не нуждался. Она не знала, была ли она полностью «отключена» в эти периоды, или она была на каком-то уровне… готовности режима ожидания. Функционально это было равносильно тому, что она засыпала и видела сны, хотя ей требовалось на это не больше часа примерно раз в несколько дней, и она подозревала, что это будет для неё более важным в её нынешних обстоятельствах, чем когда-либо раньше. В конце концов, никто и никогда не предполагал поддерживать ПИКА в автономном режиме неопределённо долго, а это означало, что никто не имел опыта в этом больше десяти дней подряд.

С чутьём к языку или нет, но ей понадобилось некоторое время, чтобы овладеть его местной версией в достаточной степени, прежде чем она даже подумала о попытке прямого контакта с любыми урождёнными сэйфхолдийцами. Существовал также и незначительный вопрос того, что она была женщиной на планете, которая в целом почти полностью вернулась к культуре доминирования мужчин.

Было что-то, что она могла с этим поделать, хотя ей не особенно нравилась эта мысль. Но был также факт, что почти все навыки, которые она приобрела при взрослении, в обществе, которое воспринимало передовые технологии как нечто само собой разумеющееся, будут иметь ограниченную полезность в этом. Она всегда была полным энтузиазма матросом, когда у неё было время, но только на относительно небольших кораблях, таких, как любимый десятиметровый шлюп своего отца. Возможно, это было бы полезно, подумала она, но в отличие от некоторых своих коллег-военнослужащих, она никогда особо не интересовалась курсами выживания, стрельбой, тренировками по рукопашному бою, кузнечным ремеслом или лучшим способом изготовления смертоносных мин-ловушек из оставшихся консервных банок и старых резиновых лент. Правда, коммодор Пэй заинтересовал её кэндо за несколько лет до операции «Ковчег». Она овладела им довольно хорошо, хотя едва ли считала себя мастерицей этого искусства. Тем не менее, это было единственное применимое в местных реалиях умение, которое она могла придумать, и она не была слишком уверена в том, насколько полезным оно может оказаться.

Это были проблемы, с которыми ей бы пришлось столкнуться в конце концов. Тем временем, однако, у неё было много других вещей, которые нужно было обдумать. Заметки Као-юна — в действительности, почти журнал — дали ей точку зрения очевидца о том, что Лангхорн и Бе́дард сделали с колонистами. С таким преимуществом ей не требовался особый уровень гениальности, чтобы начать различать последствия их первоначального вмешательства, несмотря на её нынешнее несовершенное понимание разговоров местных жителей.

Сэйфхолд не был похож на любую другую планету, где когда-либо обитали люди. Даже самый старый из колониальных миров Федерации был заселён менее чем за два столетия, прежде чем человечество впервые столкнулось с Гбаба. Это было достаточно долго для того, чтобы старшие колонии могли развить сильные местные культурные шаблоны, но все эти шаблоны начались с пенистого смешения всех культурных течений Старой Земли. Во всех них было огромное множество элементов, и, конечно, сама Старая Земля была самой разнообразной из всех.

Но в то время, как культуры на всех этих планетах были созданы путём смешения различных обществ, верований, идеологий, философии и мировоззрения в плюралистическое целое, Сэйфхолд начал с абсолютно единой культуры. Искусственно-однородной культуры. Люди, которые составляли эту культуру, были запрограммированы верить в одно и тоже, поэтому различия, которые существовали здесь, на Сэйфхолде, были следствием восьми стандартных столетий эволюции, удаляющейся от центральной матрицы, а не приближающейся к ней.

К тому же, оставался ещё способ, которым Лангхорн и Бе́дард запрограммировали колонистов на абсолютную веру в «религию», изготовленную ими. Библиотека Нимуэ включала оригинальный текст сэйфхолдиийского «Священного Писания», составленный Маруямой Чихиро, одним из штатных сотрудников Лангхорна, и она пролистала его с каким-то наводящим ужас упоением.

Согласно Церкви Господа Ожидающего, Бог создал Сэйфхолд как дом, где Его дети могли жить в простой гармонии друг с другом, включающей образ жизни, неосложнённый ничем, что могло бы произойти между Ним и ими. С этой целью Он избрал архангелов для помощи в создании и совершенствовании своего мира, а также в качестве наставников и опекунов для Его детей. Величайшими из архангелов (конечно) были архангел Лангхорн, покровитель божественного закона и жизни, и архангел Бе́дард, покровительница мудрости и знания.

Вариант священного писания Церкви, доступный Нимуэ, почти наверняка подвергся существенному пересмотру после событий, которые коммодор Пэй описал в своём последнем сообщении. У неё не было никакой возможности точно узнать, что было в этих изменениях, до тех пор, пока она не получит в свои руки — или, вернее, не возьмёт одной из рук своих СНАРКов — более позднее издание. Но поскольку первоначальная версия указала Пэй Шань-вэй как одного из архангелов, главного помощника архангела Лангхорна по созданию Сэйфхолда в соответствии с Божьей волей она была совершенно уверена, что в определённой части произошли некоторые изменения после убийства Шань-вэй. Также оставался небольшой вопрос о намерении Као-юна убить Лангхорна и Бе́дард. Несомненно, для этого было необходимо провести разумное редактирование.

Но было ясно, что, по крайней мере, основные принципы плана, придуманного Лангхорном и Бе́дард, были претворены в жизнь. Церковь Господа Ожидающего была подлинно универсальной, всемирной церковью. Во всех смыслах и целях первоначальные колонисты действительно были созданы в тот момент, когда они ступили на землю Сэйфхолда, и введённые им ложные воспоминания вступили в силу. Они не просто поверили, что Лангхорн, Бе́дард и другие члены команды «Операция Ковчег» были архангелами; они знали, что они были ими.

Тот факт, что вся первоначальная административная команда продолжала иметь доступ к антигероновой терапии, также был учтён в первоначальном плане Лангхорна. Колонисты пользовались этими методами лечения перед тем, как покинуть Старую Землю, но в новых условиях они не могли поддерживать программу вспомогательных процедур. Но, поскольку административная команда могла поддерживать функционирование этой программы, они могли рассчитывать на общую продолжительность жизни до трёх столетий, а многие из них были такими же молодыми, как сама Нимуэ, когда они были назначены на это задание.

Первоначальные «Адамы» и «Евы» должны были жить намного дольше, чем любой человек, который никогда не получал базовую антигероновую терапию, по крайней мере, полтора столетия, а нанотехнологические аспекты оригинальной терапии должны были оградить их от болезней и инфекций. Учитывая средний возраст колонистов, когда была запущена ​​операция «Ковчег», это дало бы им, по крайней мере, сто двадцать лет полноценной взрослой жизни здесь, на Сэйфхолде, что было более чем достаточно, чтобы отличить их от их потомков с более коротким сроком жизни, дав им (тут Нимуэ пришла в отвращение) продолжительность жизни поистине библейских пропорций, в сочетании с иммунитетом от болезней. Тем не менее «ангелы» жили бы ещё дольше, что означало, что колонисты и первые пять или шесть поколений их потомков имели бы прямой физический контакт с «бессмертными» архангелами.

Тот факт, что грамотность была повсеместной среди первоначальных колонистов, был ещё одним фактором. Огромная масса письменных, исторически документированных первых сообщений об их «сотворении» здесь на Сэйфхолде, их более позднем взаимодействии с архангелами, которым Бог поручил заботу о них, и их чрезвычайно долгой жизни, должна была быть подавляющий. Церковь Сэйфхолда не была ограничена записями узкого круга богословов или относительно небольшим оригинальным святым писанием. У неё были дневники, письма, вдохновлённые записки от восьми миллионов человек, и все они были абсолютно уверены в точности событий, которые они изложили.

«Неудивительно, что Бе́дард чувствовала такую уверенность, что её теократическая матрица должна удержаться», — подумала Нимуэ. — «У этих бедных ублюдков никогда не было шансов».

И даже если Као-юн преуспел в своём плане убить Лангхорна и его старших последователей, кто-то явно выжил, чтобы взять на себя управление генеральным планом. Храм Божий и город Зион были достаточным доказательством этого, подумала она мрачно, потому что ни один из них не существовал до убийства Шань-вэй. И Храм, в особенности, был центральной частью в физическом доказательстве точности Священного Писания.

Она не осмеливалась позволить своим СНАРК-ам работать слишком свободно внутри или вокруг Зиона, после того как поняла, что где-то под Храмом по-прежнему есть по крайней мере несколько маломощных источников энергии, и решила не использовать их внутри самого Храма, несмотря ту прореху, которая, как она знала, появится в её сети сбора информации. К сожалению, она понятия не имела, что это за источники энергии, и не испытывала желания выяснить это на собственной шкуре. Но ей не нужно было приближаться к Храму, чтобы оценить его неоспоримое величие и красоту. Или тот факт, что он, вероятно, переживёт большую часть местных горных хребтов.

Это было смешно. Она видела командные бункеры планетарной обороны, которые были более хрупкими, чем Храм, и она задавалась вопросом, что за гениальный сумасшедший решил обшить этот серебряный купол бронепластом? Похоже, что толщина обшивки была не менее семи-восьми сантиметров, а это означало, что его было бы достаточно, чтобы остановить старый докосмический сорокасантиметровый бронебойный снаряд, не получив ни царапины. Это казалось немного чрезмерным способом для того, чтобы сохранить купол и эту смехотворную статую Лангхорна яркими и сияющими. С другой стороны, простое существование Храма, и «чудодейственный» бронепласт и другие передовые материалы, которые пошли на него — не говоря уже о том, что его интерьер, как казалось, был до сих пор с полностью контролируемым климатом, что, вероятно, объясняло те источники энергии — «доказывало», что архангелы действительно когда-то ходили по поверхности Сэйфхолда. Разумеется, никакие простые смертные руки не смогли бы создать такое строение!

И всё же, несмотря на все его размеры и величие, Храм фактически был лишь крошечной частью Церковной власти. Каждый монарх на планете был правителем «по милости Бога и архангела Лангхорна», и именно Церковь предоставляла — или опровергала — эту легитимность. Теоретически, Церковь могла сместить любого правителя в любом месте и в любое время, когда пожелает. На самом деле, Церковь всегда очень осторожно относилась к осуществлению этой власти, и стала ещё более острожной, когда возникли такие великие королевства, как Харчонг и Сиддармарк.

Но Церковь по-прежнему оставалась самой мощной и могущественной светской силой на Сэйфхолде. Храмовые Земли были меньше, чем Харчонг или Сиддармарк, с меньшим населением, но они были больше и более густонаселёнными, чем почти любое другое королевство Сэйфхолда. И даже Церковь в действительности не знала, сколько из всего богатства планеты контролируется ею. Каждый человек на Сэйфхолде по закону должен был платить десятину в размере двадцати процентов своего дохода каждый год. Светские правители отвечали за сбор этой десятины и доставку её Церкви; Церковь затем использовала её для благотворительных проектов, строительства ещё большего количества церквей и в качестве капитала для прибыльного бизнес-кредитования, выделяемого обратно местным князьям и дворянам по ростовщическим ставкам. Плюс, конечно, для жизни в невероятном богатстве и роскоши, которые она обеспечивала своему старшему духовенству.

Это была гротескно громоздкая структура, в которой абсолютизм власти Церкви сочетался только с её верой в своё право на эту власть, и Нимуэ возненавидела её.

И всё же, несмотря на всё это, часть её действительно была соблазнена просто отойти и ничего не делать. Вся цель операции «Ковчег» заключалась в том, чтобы создать убежище для человечества без оставления высокотехнологичного следа, который мог бы привлечь к нему разведывательные корабли Гбаба, и до сих пор, по крайней мере, мания величия Лангхорна, казалось, делала именно это. Но другая часть её была одновременно шокирована и оскорблена чудовищным обманом, который был применён к сэйфхолдийцам. И, возможно более важно было то, что уже отрапортовавшие СНАРК-и указали ей, что этот красивый фасад начал разламываться.

«Не похоже, что кто-то бросает вызов основной теологической системе — пока ещё нет», — подумала она. — «Но население стало слишком большим, и церковь обнаружила правду в старой поговорке о развращении власти. Хотела бы я послать СНАРК-ов внутрь Храма, но даже без этого очевидно, что Совет Викариев столь же коррумпирован и своекорыстен, как любая диктатура в истории. И даже если он сам этого не осознаёт, должно быть много людей вне Совета, которые это понимают».

«Это только вопрос времени, пока какой-нибудь местный Мартин Лютер или Ян Гусс не потребует реформ, и как только центральная матрица начнёт трещать, кто знает, куда это может пойти? Любая Реформация Сэйфхолда будет невероятно грязной и уродливой, учитывая универсальность Церкви и её монополию на светскую власть. И эти люди абсолютно верят, что архангелы всё ещё где-то там, следят за ними. Верующие ожидают, что «Архангел Лангхорн» и его товарищи вернутся, придут на помощь Церкви или реформаторам. И когда они этого не сделают, кто-то объявит, что они, в первую очередь, никогда не существовали, несмотря на все «доказательства», и что вся их религия была ложью в течение почти тысячи местных лет. И когда это произойдёт…»

Она вздрогнула — чисто психосоматическая реакция, она знала — и её лицо напряглось.