У рифов Армагеддона

2 июля 2378 года, Звезда Крествелла, HD 63077A Земная Федерация

— Капитана на мостик! Капитана на мостик!

Капитан Матеус Фофао скатился с койки, как только настойчивый голос вахтенного офицера заорал через интерком, контрапунктированный пронзительным воплем ревуна боевой тревоги. Босые ноги капитана коснулись палубы и потянувшись к прикроватному кому, даже не успев ещё полностью открыть глаза, он ткнул в красную клавишу абсолютного приоритета исключительно на ощупь.

— Мостик. — Ответ последовал почти мгновенно, ровным голосом, закованным в броню тренированного противостояния панике.

— Старшина Кузнецов, это капитан, — решительно сказал Фофао. — Дайте мне лейтенанта Хендерсон.

— Есть, сэр.

Наступило короткое мгновение тишины, затем послышался другой голос, который произнёс:

— Вахтенный офицер.

— Докладывайте, Габби, — приказал Фофао.

— Шкипер, — лейтенант Габриэлла Хендерсон, тактический офицер тяжёлого крейсера, была на вахте, и её обычно спокойное контральто было напряжённым и суровым, — у нас отметки. Много отметок. Они просто вывалились из гипера в двенадцати световых минутах отсюда, и направляются внутрь системы с ускорением в четыре сотни g.

Фофао сжал зубы. Четыре сотни g были на двадцать процентов выше, чем могли бы выдержать лучшие компенсаторы Федерации. Это довольно убедительно демонстрировало, что кем бы ни были эти существа, они не были подразделениями Федерации.

— Сколько их? — спросил он.

— Всё ещё продолжают прибывать, сэр, — ровно ответила Хендерсон. — До сих пор мы подтвердили более семидесяти.

Фофао поморщился.

— Отлично. — Он был поражён тем, как спокойно звучал его собственный голос. — Выполните протоколы первого контакта, а также «Подзорную трубу» и «Наблюдатель». Затем переведите нас в Состояние Четыре. Убедитесь, что губернатор полностью проинформирована и скажите ей, что я объявляю Код Альфа.

— Так точно, сэр.

— Буду на мостике через пять минут, — продолжил Фофао, когда дверь его спальной каюты открылась, и его стюард проскочил через неё с мундиром. — Давайте запустим несколько дополнительных разведывательных дронов и направим к этим людям.

— Так точно, сэр.

— Увидимся через пять минут, — сказал Фофао. Он выключил комм и повернулся, чтобы принять свой мундир от побледневшего стюарда.

На самом деле, Матеус Фофао добрался до командной палубы КФЗФ «Быстроходная» немного меньше, чем за пять минут.

Он смог удержать себя от быстрого, порывистого шага, когда вышел из лифта на мостике, но его глаза уже были на мастер-схеме, и его губы сжались. Неизвестные суда были россыпью зловещих рубиновых искр, несущихся к главной звезде двойной системы G0 и сине-белой бусине её четвёртой планеты.

— Капитан на мостике! — объявил старшина Кузнецов, но Фофао отправил всех обратно по своим постам.

— Вольно, — сказал он, и почти все вернулись на свои места. Лейтенант Хендерсон этого не сделала. Она поднялась с капитанского кресла в центре мостика. Её облегчение от того, что прибытие Фофао освободило её от командования, было очевидным.

Он кивнул ей, прошёл мимо и уселся в своё кресло.

— Капитан принял командование, — объявил он официально, затем снова взглянул на Хендерсон, всё ещё стоящую рядом с ним. — Были ли от них какие-нибудь входящие передачи?

— Нет, сэр. Если бы они начали передачу, как только вышли из гипера, мы бы услышали их передачу, — лейтенант взглянула на цифровой индикатор времени — две минуты назад. У нас ничего нет.

Фофао кивнул. Почему-то, глядя на распространяющееся облако красных значков на дисплее, он не был удивлён.

— Изменения сил? — спросил он.

— Контроль отслеживает как минимум восемьдесят пять кораблей, — сказала Хендерсон. — У нас пока нет никаких признаков запуска истребителей.

Фофао снова кивнул, и его наполнило странное, похожее на пение напряжение, которое было почти его собственной формой спокойствия. Спокойствия человека, стоящего лицом к лицу перед катастрофой, которую он планировал и к которой готовился годами, но никогда не ожидал, что он с ней столкнётся.

— «Наблюдатель»? — спросил он.

— Введён в действие, сэр, — ответила Хендерсон. — «Антилопа» начала движение к порогу гипер-границы две минуты назад.

— «Подзорная труба»?

— Активирована, сэр.

«Это уже хоть что-то», — подумал обособленный уголок мозга Фофао.

КФЗФ «Антилопа» была крошечным, полностью безоружным и очень быстрым курьерским судном. Мир Крествелла, самый передовой аванпост Федерации, удалённый на пятьдесят световых лет от Солнца, был ещё слишком молод и слишком слабо заселён, чтобы иметь собственную станцию гипер-связи. Единственным средством связи с остальной Федерацией были курьерские корабли, и в данный момент единственной функцией «Антилопы» было мчаться на полной скорости в Солнечную систему с известием, что был объявлен Код Альфа.

«Подзорная труба» была сетью спутников наблюдения, протянутых вокруг периферии гипер-границы звёздной системы. Они были оснащены только пассивными сенсорами, что — как надеялись их создатели — делало их практически необнаружимыми. И они были здесь не для того, чтобы снабжать «Быстроходную» информацией. Их целью — всех до единого — было пересылать информацию «Антилопе», чтобы у неё были самые полные и всесторонние тактические записи о положении в системе на тот момент, когда она войдёт в гипер. И эта же информация передавалась однотипному с «Антилопой» кораблю, КФЗФ «Газель», которая лежала, полностью замаскированная, на орбите вокруг самого внешнего газового гиганта системы.

Её задача заключалась в том, чтобы оставаться в системе до конца… каким бы он ни был, а затем известить о произошедшем Старую Землю.

«И хорошо, что она там», — подумал Фофао мрачно, — «потому что мы едва ли сумеем доставить доклад на Землю сами».

— Статус корабля? — спросил он.

— Все боевые системы переведены в Состояние Четыре, сэр. Инженерная служба сообщает, что все посты укомплектованы и готовы, и как обычные, так и гипер-двигатели готовы к приёму манёвровых команд.

— Очень хорошо. — Фофао указал на обычно назначенный ей боевой пост и посмотрел, как она идёт туда, потом глубоко вдохнул и нажал на кнопку на подлокотнике своего командирского кресла.

— Это капитан, — сказал он, не соблюдая обычных формальностей общего объявления. — В настоящее время вы все уже знаете, что происходит. Об этих… людях, вам известно столько же, сколько и мне. Я не знаю, Гбаба это, или нет. Если это всё же они, то выглядит это не очень хорошо. Но я хочу, чтобы вы все знали: я горжусь вами. Что бы ни случилось, ни один капитан не мог бы иметь лучшего корабля или лучшей команды.

Он отпустил кнопку коммуникатора и повернул своё кресло лицом к рулевому тяжёлого крейсера.

— Переведите нас на ноль-один-пять, один-один-девять, с ускорением пятьдесят g, — спокойно сказал он, и КФЗФ «Быстроходная» двинулась на свою позицию между планетой, которую человеческие колонисты называли Миром Крествелла, и огромной армадой, катящейся на неё.

Матеус Фофао всегда гордился своим кораблём. Гордился его командой, его скоростью, его огромной огневой мощью, упакованной в три с четвертью миллиона тонн корпуса. В этот момент он лучше всех знал, насколько он уязвим.

На самом деле за десять лет до этого Флота Земной Федерации не существовало. Было нечто, что Федерация считала флотом, но он на самом деле состоял исключительно из исследовательских и разведывательных судов, и небольшого количества легковооружённых патрульных единиц, основной задачей которых были поисково-спасательные операции, и — временами — вразумление человеческих же нарушителей спокойствия.

Но затем, десять лет назад, исследовательский корабль Федерации нашёл свидетельства существования первой подтверждённой развитой нечеловеческой цивилизации. Никто не знал, как называли себя жители этой цивилизации, потому что никого из них не осталось в живых, чтобы рассказать об этом.

Человечество было потрясено открытием, что целый биологический вид был сознательно уничтожен. Что раса, полностью способная исследовать и осваивать ресурсы своей домашней звёздной системы, была методично и безжалостно истреблена. Первое предположение заключалось в том, что вид, о котором шла речь, уничтожил сам себя в каком-то сумасшедшем спазме суицидальной ярости. До сих пор некоторые учёные, которые изучали вещественные доказательства, продолжали утверждать, что это наиболее вероятное объяснение.

Такие упёртые, однако, были явным меньшинством. Большая часть человечества наконец приняла вторую, и гораздо более ужасную, гипотезу. Они не делали этого сами — это сделал с ними кто-то ещё.

Фофао не знал, кто назвал гипотетических убийц Гбаба, и не очень об этом беспокоился. Но осознание того, что они могут существовать, стало причиной, что в эти дни существовал теперешний, и постоянно растущий, Флот Федерации. И причиной того, что благоразумные планы на случай непредвиденных обстоятельств, такие как «Подзорная труба» и «Наблюдатель», были приведены в действие.

И по этой причине КФЗФ «Быстроходная» обнаружила себя между Миром Крествелла и приближающимся, полностью безмолвным флотом из красных значков.

Во вселенной не существовало ни одного способа, которым одинокий тяжёлый крейсер мог надеяться остановить, или замедлить, или просто причинить неудобство флоту такого размера, который направлялся к кораблю Фофао. И вряд ли он мог остаться в стороне от вражеских военных кораблей, способных к скорости разгона, которую продемонстрировали неизвестные. Но даже если бы он мог, задачей «Быстроходной» было другое.

Даже при их потрясающей скорости разгона, неопознанным кораблям потребовалось бы почти четыре часа, чтобы достичь Мира Крествелла, предполагая, разумеется, что они хотят встретиться с планетой. Если их целью было просто пролететь мимо, не замедляясь, то на это им хватило бы и трёх часов. Но каковы бы ни были их намерения, задачей «Быстроходной» было держать позицию. Делать всё возможное, до самого последнего момента, пытаясь установить какой-то мирный контакт с неизвестными. Служить хрупким щитом и, заодно… сигнальной растяжкой, которые, пускай даже в чистой теории, но всё же потенциально могли отвратить атаку от недавно заселённой планеты позади неё.

И, почти наверняка, чтобы стать первой жертвой в войне, которой Федерация страшилась почти десятилетие.

— Сэр, мы обнаружили дополнительные сигнатуры двигателей, — объявила лейтенант Хендерсон. — Они выглядят похожими на истребители. — Её голос был жёстким и профессионально резким. — Слежение наблюдает примерно четыреста отметок.

— Подтверждаю. Всё ещё нет ответа на наши передачи, Связь?

— Нет, сэр, — напряжённо ответил офицер связи.

— Тактика, начинайте развёртывание ракет.

— Так точно, сэр, — ответила Хендерсон. — Начинаю развёртывание ракет.

Большие дальнобойные ракеты отделились от внешних подвесок, в то время как другие выскальзывали из люков посередине корпуса крейсера. Работая своими вспомогательными маневро́выми двигателями, они распределились облаком вокруг «Быстроходной», разойдясь достаточно далеко, чтобы корабль и другие выпущенные ракеты оказались вне опасного периметра действия их невообразимо мощных маршевых двигателей.

«Похоже, они хотят окружить планету», — подумал Фофао, наблюдая, как строй неизвестных аппаратов продолжает растягиваться, в то время как его корабль не переставая отсылал им всё новые и новые безответные вызовы, — «Не очень-то это миролюбиво смотрится, с их стороны».

Он взглянул на ряды цифр на главном дисплее. Вторгшиеся в систему корабли были в пути уже почти сто шестнадцать минут. Их скорость относительно Мира Крествелла достигла чуть более тридцати одной тысячи километров в секунду, и если они не начнут тормозить в следующие несколько секунд, то они в итоге пролетят мимо планеты.

«Хотел бы я знать…»

— Запуск ракет! — внезапно объявила Габриэлла Хендерсон. — Повторяю, запуск ракет! Приближается много ракет!

Сердце Матеуса Фофао, казалось, дало сбой.

«Они не могут рассчитывать на то, что действительно попадут в маневрирующий звездолёт на таком расстоянии». — Это была его первая мысль, когда тысячи отметок приближающихся ракет внезапно усеяли его экран. — «Но мимо планеты они уж точно не промахнуться, так ведь?» — подсказал ему рассудок мгновение спустя.

Он уставился на этот ураган ракет и знал, что произойдёт. Защита «Быстроходной» никогда не могла бы остановить более десятой части этого потока разрушения, и застывший уголок его разума углубился в раздумья о том, чем они были вооружены. Ядерные боеголовки? Антивещество? Химические или биологические агенты? Или, может быть, они были просто кинетическим оружием. С потрясающим ускорением, который они развивали, у них было бы более чем достаточно скорости, чтобы выполнить работу вообще без боеголовок.

— Связь, — он услышал, что его голос прозвучал ровно, в то время как он наблюдал, как палачи полумиллиона жителей Мира Крествелла ускоряются по направлению к нему, — прекратите попытки установить связь. Маневрирование, переводите нас на максимальную мощность, следуйте ноль-ноль-ноль, ноль-ноль-пять. Тактика, — он повернул голову и встретился взглядом с глазами лейтенанта Хендерсон, — приготовиться к бою с врагом.

14 февраля, 2421 года, КФЗФ «Экскалибур», КФЗФ «Гулливер», Оперативная Группа Один

Разведывательный корабль был слишком мал, чтобы угрожать кому-либо.

Крошечный звездолёт был меньше трёх процентов от размера КФЗФ «Экскалибур», флагманского дредноута оперативной группы. Правда, он был быстрее, чем «Экскалибур», и его системы вооружения и электроника были несколько более продвинутыми, но он не мог подойти ближе световой минуты к оперативной группе и остаться в живых.

К сожалению, в этом не было нужды.

— Подтверждаю это, сэр. — Лицо капитана Сомерсета, цвета красного дерева, смотрело с экрана связи флагманского мостика на адмирала Пэй Као-чжи. — «Командир «Экскалибура» постарел с момента вылета оперативной группы», — подумал адмирал Пэй. Конечно, он был далеко не один такой.

— Как далеко, Мартин? — просто спросил адмирал.

— Чуть больше два-точка-шесть световых минут, — ответил Сомерсет, выражение его лица было мрачнее, чем когда-либо. — Слишком близко, адмирал.

— Может быть и нет, — сказал Пэй, затем тонко улыбнулся своему флаг-капитану. — И какое бы ни было расстояние, мы тут застряли, не так ли?

— Сэр, я мог бы, отправив прикрытие, попытаться и оттолкнуть его ещё дальше. Я мог бы даже послать эскадру эсминцев, чтобы насесть на него, полностью изгнать его из радиуса действия сенсоров флота.

— Мы не знаем, как близко за ним может быть что-то тяжелее. — Пэй покачал головой. — Кроме того, нам нужно, чтобы они увидели нас рано или поздно, не правда ли?

— Адмирал, — начал Сомерсет, — я не думаю, что мы можем позволить себе рискнуть тем…

— Мы не можем позволить себе упустить этот шанс, — твёрдо сказал Пэй. — Действуйте и вышлите прикрытие в его направлении. Посмотрите, сможете ли вы заставить его отодвинуться, по крайней мере, немного дальше. Но в любом случае, мы выполним «Отрыв» в следующие полчаса.

Сомерсет смотрел на него через экран комма ещё несколько секунд, потом тяжело кивнул.

— Очень хорошо, сэр. Я отдам приказы.

— Спасибо, Мартин, — сказал Пэй гораздо более мягким голосом и разорвал связь.

— Капитан может быть прав, сэр, — произнесло спокойное контральто позади него, и он развернул своё командное кресло лицом к говорившему.

Лейтенант-коммандер Нимуэ Албан была действительно очень юным офицером, особенно для долгоживущего общества, чтобы советовать четырёхзвёздочному адмиралу, даже со всем уважением, что его суждение могло быть менее чем непогрешимым. Однако Пэй Као-чжи не испытывал никакого искушения указывать ей на это. Во-первых, потому что несмотря на молодость, она была одним из самых блестящих офицеров-тактиков, которые когда-либо производил Флот Земной Федерации. Во-вторых, потому что если кто-либо и заработал право критиковать адмирала Пэя, это была лейтенант-коммандер Албан.

— В его словах есть смысл, — признал Пэй. — Очень большой, на самом деле. Но у меня такое ощущение, что плохие новости не очень сильно отстают от этого ворона.

— Предчувствие, сэр?

Комбинация тёмных волос Албан с голубыми глазами была подарком её валлийского отца, но её рост и прекрасное телосложение достались ей от её матери-шведки. Адмирал Пэй, с другой стороны, был маленьким, жилистым мужчиной, более чем в три раза старше её, и она, казалось, возвышалась над ним, когда она подняла одну бровь. Тем не менее он был рад отметить, с горько-сладкой усмешкой, это было не недоверчивое выражение.

«В конце концов», — сказал он себе, — «моя склонность к «игре на интуицию» во многом связана с тем фактом, что я оказался последним полным адмиралом Земной Федерации».

— В данном случае это не какая-то мистическая форма экстрасенсорики, Нимуэ, — сказал он. — Но где же другой разведчик? Вы знаете, что разведывательные корабли Гбаба всегда работают парами, а капитан Сомерсет сообщил только об одном из них. Где-то должен быть другой.

— Выглядит как призыв остальной части стаи, — сказала Албан, её голубые глаза потемнели, и он кивнул.

— Это именно то, что он делает. Они, должно быть, унюхали нас до того, как мы обнаружили их, и один из них развернулся и немедленно направился за помощью. Другой будет висеть у нас на хвосте, следить за нами и дожидаться остальных, но единственное, чего он не собирается делать, это приблизиться настолько, чтобы рискнуть дать нам хороший шанс выстрелить в него. Он не может позволить нам подстрелить его, или спрятаться в гипер. Они могут никогда не найти нас снова.

— Я вижу, куда вы клоните, сэр. — Албан задумалась на мгновение, её голубые глаза сосредоточились на чём-то, что могла видеть только она одна, после чего снова обратила внимание на адмирала.

— Сэр, — тихо спросила она, — это не страшно, если я воспользуюсь одной из приоритетных линий связи, чтобы связаться с «Гулливером»? Я… хотела бы сказать коммодору прощай.

— Конечно, нет, — ответил Пэй, не менее тихо. — И когда вы это сделаете, скажите ему, что я буду думать о нём.

— Сэр, вы могли бы сказать ему сами.

— Нет. — Пэй покачал головой. — Мы с Као-юном уже распрощались, Нимуэ.

— Да, сэр.

Известие быстро распространилось от «Экскалибура», когда Десятая Эскадра Эсминцев направилась к разведчику Гбаба, и вместе с новостями пришла холодная, уродливая волна страха. Возможно, это не вызвало панику потому, что каждый член последнего флота уничтоженной Федерации в глубине души знал, что этот момент наступит. Действительно, они планировали это. Но никто не был застрахован от страха, когда этот момент действительно наступил.

Многие из офицеров и рядовых, наблюдая, как значки эсминцев понеслись по тактическим мониторам к разведывательному кораблю, тихо молились, чтобы они настигли маленький корабль и уничтожили его. Они знали, как маловероятно, что это произойдёт, и даже если бы это произошло, это, вероятно, купило бы им не более чем ещё нескольких недель, возможно, нескольких месяцев. Но это не мешало им молиться.

На борту тяжёлого крейсера КФЗФ «Гулливер», маленький, жилистый коммодор вознёс свою собственную молитву. Не о уничтожении разведывательного корабля. И даже не о своём старшем брате, который вот-вот должен был умереть. Но о молодой лейтенант-коммандере, которая стала для него почти дочкой… и добровольно согласилась перейти на «Экскалибур», зная, что корабль не сможет выжить.

— Коммодор Пэй, для вас есть коммуникационный запрос с флагмана, — тихо сказал его офицер связи. — Это Нимуэ, сэр.

— Спасибо, Оскар. — ответил Пэй Као-юн. — Переведите её на мой монитор.

— Да, сэр.

— Нимуэ, — сказал Пэй, когда знакомый овал лица с сапфировыми глазами появился на его мониторе.

— Коммодор, — ответила она. — Уверена, вы уже слышали.

— Конечно. Мы готовимся выполнить «Отрыв» прямо сейчас.

— Я знаю, что вы готовы. Ваш брат — адмирал — попросил меня сказать вам, что он будет думать о вас. Я тоже буду. И я знаю, что вы тоже будете думать о нас, сэр. Именно поэтому я хотела воспользоваться этим шансом, чтобы сказать вам. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Для меня было честью и привилегией служить под вашим началом, сэр. Я не жалею ни о чём, что когда-либо происходило с тех пор, как вы выбрали меня в свои подчинённые.

— Это… много значит для меня, Нимуэ, — очень мягко сказал Пэй. Как и его брат, он был традиционалист, и не в обычаях его культуры было проявлять эмоциональную демонстративность, но он знал, что она видела боль в его глазах. — И позвольте мне также сказать, — добавил он, — что я глубоко признателен вам за все многочисленные услуги, которые вы оказывали.

Это прозвучало ужасно высокопарно для его собственного уха, но это было самое близкое, что любой из них осмелился сказать по общедоступной связи, тем более что весь трафик сообщений автоматически записывался. Но, высокопарно или нет, она поняла, что он имел в виду, так же как он понял её.

— Я рада, сэр, — сказала она. — И, пожалуйста, скажите Шань-вэй от меня до свидания. Передайте ей, что я люблю её.

— Конечно. И ты сама знаешь, что она тебя тоже, — сказал Пэй. И затем, независимо от требований его культуры, он жёстко и резко откашлялся. — И я, — сказал он хрипло.

— Это очень много значит, сэр, — Албан улыбнулась ему почти ласково. — Прощайте, коммодор. Благослови вас Бог.

Эсминцам удалось отогнать разведывательный корабль назад. Не так сильно, как им бы хотелось, но достаточно далеко, чтобы дать адмиралу Пэю отчётливое чувство облегчения.

— Общий сигнал всем подразделениям, — сказал он, не смотря никуда, кроме главного тактического дисплея. — Передайте приказ выполнить «Отрыв».

— Так точно, сэр! — ответил старший специалист флагманского мостика связи, и спустя мгновенье световые отметки на мониторе Пэя внезапно замерцали.

Только на мгновение, и только потому, что его датчики наблюдали за ними так близко.

«Или», — подумал он криво, — «это всё равно теория».

Сорок шесть огромных звездолётов отключили свои гипер-двигатели и исчезли, мгновенно потеряв сверхсветовую скорость. Но в то же мгновение, когда они это сделали, сорок шесть других звездолётов, которые были тщательно укрыты невидимостью, так же быстро появились. Это был точно скоординированный манёвр, который команда Пэя повторяла снова и снова в симуляторах и более десятка раз в реальном пространстве, и они выполнили его в последний раз безупречно. Сорок шесть вновь прибывших быстро и плавно скользнули на места, которые внезапно образовались в строе, и сигнатуры выбросов их двигателей были почти идеально совпадающими с теми кораблями, которые исчезли.

«Это будет неприятный сюрприз для Гбаба», — холодно сказал сам себе Пэй. — «И в один из этих дней это приведёт к ещё большему и более неприятному сюрпризу для них».

— Вы знаете, — сказал он, отвернувшись от экрана, чтобы встретиться лицом к лицу с лейтенант-коммандером Албан и капитаном Джозефом Тиссеном, его начальником штаба, — мы были так близко к тому, чтобы надрать задницы этим людям. Ещё лет пятьдесят — от силы семьдесят пять — и мы могли бы победить их, «звёздная империя» они или нет.

— Я думаю, что это, возможно, немножко сверхоптимистично, сэр, — спустя секунду ответил Тиссен. — Вы же знаете, что мы никогда не могли определить, насколько велика в реальности их империя.

— Это не имело бы значения. — Пэй резко покачал головой. — Прямо сейчас мы по уровню технологий находимся с ними на одном уровне, Джо. Прямо сейчас. А сколько лет этим кораблям?

— Некоторые из них совершенно новые, сэр, — ответила Нимуэ Албан за начальника штаба, — но я понимаю, что вы хотите сказать, — продолжила она и даже Тиссен почти неохотно кивнул.

Пэй не настаивал на аргументации. Для этого не было причин, не сейчас. Хотя, в некотором смысле, было бы огромным облегчением рассказать кому-то, кроме Нимуэ, о том, что действительно должно произойти. Но он не мог так поступить с Тиссеном. Начальник штаба был хорошим человеком, который полностью верил в основные предпосылки операции «Ковчег». Как и все другие мужчины и женщины под командованием Пэя, он собирался отдать свою жизнь, чтобы обеспечить успешность операции «Ковчег», и адмирал не хотел говорить ему, что его собственный командир был частью заговора против людей, ответственных за организацию того, чтобы этот успех состоялся.

— Вы думаете, мы достаточно шокировали их, чтобы они могли начать активно внедрять новшества, сэр? — спросил Тиссен через мгновение. Пэй посмотрел на него и поднял одну бровь, и начальник штаба пожал плечами с кривой улыбкой. — Мне нравится думать, что мы по крайней мере заставили этих ублюдков попотеть, сэр!

— О, я думаю, вы можете с уверенностью предположить, что мы это сделали, — ответил Пэй с невесёлой улыбкой. — Что касается того, изменит ли это их, я действительно не знаю. Лучшее предположение ксенологов заключается в том, что этого не произойдёт. У них есть система и культура, которые работали для них по крайней мере восемь или девять тысяч лет. Возможно, мы были более сильным ухабом на дороге, чем они привыкли, но в конце концов эта формула также сработала и в нашем случае. Вероятно, они будут немного нервничать целое столетие или три, хотя бы потому, что они задаются вопросом, что где-то у нас есть другая колония, не замеченная ими, но потом они успокоятся

— До тех пор, пока на них не наткнутся очередные бедные глупые сосунки, — горько сказал Тиссен.

— До тех пор, — тихо согласился Пэй и снова повернулся к экрану.

«Восемь или девять тысяч лет», — подумал он. — «Это лучшая догадка ксенологов, но, пожалуй, дольше. Господи, мне интересно, как давно первый Гбаба открыл для себя огонь!»

Это был вопрос, над которым он задумывался не раз в течение четырёх десятилетий, пока империя Гбаба уничтожала человеческую расу, поскольку Гбаба определённо не владели двумя качествами - гибкостью и стремлением к инновациям.

Сначала Гбаба явно недооценили вызов, поставленный человечеством. Их первые несколько флотов только превосходили своих предполагаемых жертв в три или четыре раза к одному, и стало быстро и мучительно очевидно, что они не могут соответствовать тактической гибкости человечества. Первая вспышка геноцида ушла в далёкое прошлое Крествелла, чтобы забрать три из четырнадцати основных внесолнечных звёздных систем Федерации, со стопроцентными жертвами среди гражданского населения. Но потом флот Федерации сплотился и полностью остановил их. Флот даже контратаковал и захватил не менее шести звёздных систем Гбаба.

Когда это произошло весь флот Гбаба был мобилизован.

Коммандер Пэй Као-чжи был офицером управления огнём на борту одного из кораблей стены Федерации в Системе Звездопада, когда появился настоящий Флот Гбаба. Он всё ещё помнил дисплеи, видел бесконечные волны алых значков, каждый из которых представлял собой линейный корабль Гбаба, как они материализовались из гипера подобно проклятиям. Это было похоже на вождение наземного автомобиля через кровавые снежинки, за исключением того, что снег никогда не вызывал такой ледяной дрожи, что она доходила до мозга костей.

Он до сих пор не знал, как адмирал Томас смогла вывести часть своего флота. Большинство кораблей Томас погибли вместе с ней, прикрывая полёт горстки выживших, чей долг состоял не в том, чтобы стоять и разделить с ней смерть, но жить с ужасными новостями. Отчаянно бежать домой, прибыв на самых крыльях бури, чтобы предупредить человечество о том, что надвигается Апокалипсис.

Не то чтобы человечество было застигнуто врасплох.

Тяжесть первоначальной атаки Гбаба, даже если та была отброшена назад, стала безжалостным призывом к пробуждению. Каждый мир Федерации начал вооружаться и укрепляться, ещё только когда появились первые свидетельства существования Гбаба, за десять лет до Крествелла. После Крествелла, эти приготовления были продолжены в лихорадочном темпе, и звёздная система стала потрясающей крепостью. Выжившие флотские единицы отступили на постоянные защитные позиции, стоя и сражаясь до смерти в защиту миров человечества, и они заставили Гбаба заплатить ужасную цену за уничтоженные и повреждённые звездолёты.

Но Гбаба предпочитали заплатить. Даже ксенологи не смогли прийти к удовлетворительному объяснению, почему Гбаба категорически отказались даже рассматривать переговоры. Они — или, во всяком случае, их переводящие компьютеры — безусловно понимали стандартный английский, так как они явно использовали захваченные данные и документы, а горстка сломанных, испуганных человеческих пленников, которые были спасены у них, были «допрошены» с небрежной беспристрастной ужасающей жестокостью. Таким образом, человечество знало, что общение с ними по крайней мере возможно, но они никогда никак не отреагировали ни на одну официальную попытку общения, за исключением того, что их атаки становились всё сильнее.

Лично Пэй задавался вопросом, действительно ли они на самом деле способны к разумному ответу. Некоторые из кораблей, захваченных или отбитых, которые Федерация имела возможность изучить, были настолько древними, что в это почти невозможно было поверить. По крайней мере, один из них, по мнению учёных, которые его анализировали, был построен как минимум за два тысячелетия до его захвата, однако не было никаких признаков какого-либо значительного технологического прогресса между моментом его строительства и его последним боем. На корабли, которые, как предположила Албан, были совершенно новой постройки, устанавливали одинаковое оружие, компьютеры, гипер-двигатели и наборы сенсоров.

Это наводило на мысль о некоторой культурной стагнации, к которой никогда не подходил даже древнейший Китай, откуда был родом Пэй, при самом консервативном отказе от внешнего мира, никогда не наступившем. То, что делали в древнейшем Египте, походило на очаг инноваций. Пэй не мог представить себе живых существ, которые могли бы так долго жить без каких-либо серьёзных достижений. Поэтому, возможно, Гбаба больше не были разумными в человеческом понимании этого термина. Возможно, всё — всё это — было просто результатом набора культурных императивов, настолько глубоко укоренившихся, что они стали буквально инстинктивными.

Ничего из этого не спасло человеческую расу от уничтожения.

Конечно, это заняло много времени. Гбаба были вынуждены сокращать редуты человечества один за другим, массированными осадами, которые в буквальном смысле длились годами. Флот Федерации был восстановлен под защитой системных укреплений, укомплектован новыми офицерами и рядовыми, многие из которых, так же как Нимуэ Албан, никогда не знали жизни, в которой спина человечества не была прижата к стене. Этот флот наносил ответные удары в отчаянных вылазках и вылетах, которые дорого стоили Гбаба, но окончательный результат был неизбежен.

Ассамблея Федерации пыталась рассылать колонизационные флоты, стараясь построить скрытые убежища, где некоторые выжившие остатки человечества смогут переждать бурю. Но каким бы закостенелыми или лишёнными воображения ни казались Гбаба, они, очевидно, сталкивались с этим конкретным трюком раньше, поскольку они окружили каждую из оставшихся звёздных систем Федерации разведывательными кораблями. Сопровождающие оперативные силы Флота могли достичь сокрушительного местного превосходства, пробиться через разведчиков и более тонкую оболочку линейных кораблей, поддерживающих их, но разведчики всегда казались способными поддерживать контакт или быстро восстанавливать его, так что все попытки прорыва блокады были отслежены.

Один колонизационный флот проскользнул через разведчиков… но только для передачи последнего, отчаянного сообщения по гипер-связи, меньше чем через десять лет. Он смог ускользнуть от ближайшей оболочки кораблей-разведчиков, но другие были отправлены за ним. Наверное, потребовалось буквально тысячи таких, чтобы прочесать все возможные места назначения, из которых мог выбрать флот колонии, но в конце концов один из них наткнулся на него, и за ним последовали флоты убийц. Наилучшая догадка администратора колонии состояла в том, что Гбаба привели к ним собственные излучения колонии, несмотря на все попытки колонистов эти излучения ограничить.

Пэй подозревал, что давно умерший администратор был прав. Во всяком случае, это было основополагающим предположением планировщиков операции «Ковчег».

— По крайней мере нам удалось отогнать их проклятый корабль-разведчик достаточно далеко назад, чтобы дать «Отрыву» хороший шанс сработать, — заметил Тиссен.

Пэй кивнул. Этот комментарий проходил под заголовком «ослепительно очевидно», но в этот момент он не собирался никого винить в этом.

«Кроме того, Джо, вероятно, подразумевал что это комплимент», — подумал он с чем-то очень похожим на усмешку. В конце концов, «Отрыв» был личным детищем Пэя, ловкостью рук, предназначенной для убеждения Гбаба, что они успешно выследили и полностью уничтожили последнюю отчаянную колонизационную попытку человечества. Именно поэтому сорок шесть дредноутов и носителей истребителей, которые сопровождали остаток его оперативной группы, не выстрелили ни одной ракеты или не запустили ни одного истребителя во время боя, во время прорыва оболочки линейных кораблей, прикрывающей разведывательную сферу Гбаба вокруг Солнечной системы.

Это было жестокое побоище, хотя его исход ни у кого не вызывал сомнений. Но, скрываясь под невидимостью, чему способствовали фоновые выбросы тяжёлых вооружений и дуэльные системы радиоэлектронной борьбы противостоящих сил, они могли надеяться остаться незамеченными и не вызвавшими подозрений Гбаба.

Жертва двух полных эскадр эсминцев, которые отстали, чтобы только засечь разведывательные корабли, подобравшиеся достаточно близко, чтобы удерживать убегающий колонизационный флот на своих датчиках, позволила Пэю вырваться на свободу и бежать, и глубоко внутри он надеялся, что они смогут удержаться подальше от разведчиков Гбаба. Что, несмотря на все шансы, весь его флот всё же сможет выжить. Но всего, на что он надеялся, он никогда, по правде, не ожидал, и именно поэтому эти корабли оставались под покровом маскировки до этого момента.

Когда бы не появился флот Гбаба — а так будет; ведь несмотря на их возраст корабли Гбаба всё ещё были быстрее, чем человеческие корабли, — он обнаружил бы точно такое же количество кораблей, спасавшихся из Солнечной системы, о которых сообщили его разведчики. Точно такое же количество кораблей, о которых доложили его разведчики, когда они наконец снова вступили в контакт с беглецами.

И когда каждый из этих кораблей был бы уничтожен, когда каждый из людских экипажей был бы убит, Гбаба предположили бы, что они уничтожили всех этих беглецов.

«Но они ошибаются» — тихо и холодно сказал сам себе Пэй Као-чжи. — «И в один из этих дней, несмотря на всё, что могут сделать люди, такие как Лангхорн и Бе́дард, чтобы остановить это, мы вернёмся. И потом, вы, ублюдки, вы…»

— Адмирал, — тихо сказала Нимуэ Албан, — сенсоры дальнего действия засекли приближающихся противников.

Он повернулся и посмотрел на неё, и она спокойно встретила его взгляд.

— У нас два положительных контакта, сэр, — сказала она ему. — БИЦ определил первый примерно в одну тысячу точечных источников. Второй — больше.

— Хорошо, — заметил он почти шутливо. — По крайней мере, они озаботились достаточно, чтобы отправить самое лучшее, не так ли?

Он взглянул на Тиссена.

— Пошлите Флот на боевые посты, будьте любезны, — сказал он. — Выпустите истребители и начните развёртывание ракет для запуска.

7 сентября 2499 года, Озеро Анклава Пэй, Континент Хевен, Сэйфхолд

— Дедушка! Дедушка, иди быстрее! Это ангел!

Тимоти Харрисон поднял голову, когда его правнук бесцеремонно прогрохотал через открытую дверь его офиса в ратуше. Конечно, поведение мальчика было ужасным, но он никогда даже легко не сердился на Мэтью, и никто из тех, кого знал Тимоти, не сердился на него. Это означало, что мальчики оставались мальчиками, и что молодой Мэтью регулярно избегал всего, что должно было стать, по меньшей мере, причиной наказания.

В этом случае, однако, его можно было бы извинить за волнение, предположил Тимоти. Не то чтобы он был готов признать это.

— Мэтью Пол Харрисон, — строго сказал он, — это мой кабинет, а не душевая на бейсбольном поле! От каждого здесь ожидается, по крайней мере, хоть немного правильного поведения… даже, и особенно, от такого молодого хулигана как ты!

— Прошу прощения, — ответил мальчик, опустив голову. Но одновременно он подглядывал сквозь ресницы, и ямочки обезоруживающей улыбки, которая собиралась втянуть его во всевозможные неприятности в течение ещё нескольких лет, танцевали по углам рта.

— Что ж, — хмыкнул Тимоти, — я думаю, мы можем оставить это без нареканий… на этот раз.

Он с удовлетворением отметил, что, вероятно, это был настоящий трепет определённого беспокойства, но затем откинулся на спинку стула.

— Итак, что ты говорил об ангеле?

— Световой сигнал, — нетерпеливо сказал Мэтью, и его глаза загорелись ярким волнением, когда он вспомнил первоначальную причину вторжения к деду. — Световой сигнал просто начал светиться! Отец Майкл сказал, что я должен бежать и сразу же рассказать вам об этом. Приближается ангел, дедушка!

— А какого цвета был световой сигнал? — спросил Тимоти. Голос у него был настолько спокойным, что, хоть он и не осознал этого, это чрезвычайно подняло его в глазах и так уже сильно уважающего его правнука.

— Жёлтый, — ответил Мэтью, и Тимоти кивнул. Один из младших ангелов, значит. Он почувствовал быстрый небольшой укол сожаления, за что он мгновенно отругал себя. Возможно, было бы более увлекательным надеяться на посещение одного из самих Архангелов, но смертные не могут отдавать никаких приказов Богу, даже косвенно.

«Кроме того, даже «младший» ангел будет более чем достаточным волнением для тебя, старик!» — укоризненно сказал он себе.

— Ну, — сказал он, кивая своему правнуку, — если ангел идёт в Лейквью, тогда мы должны подготовиться к его приёму. Иди к докам, Мэтью, найди Джейсона и скажи ему, чтобы он подал сигнал всем рыбацким лодкам вернуться в гавань. Как только ты это сделаешь, иди домой и скажи об этом маме и бабушке. Я уверен, что отец Майкл вскоре ударит в колокол, но всё же ты можешь пойти и предупредить их.

— Да, дедушка! — Мэтью нетерпеливо кивнул, затем повернулся и побежал туда, откуда пришёл. Тимоти смотрел ему вслед, с минуту улыбаясь, потом расправил плечи и вышел из кабинета.

Большинство из сотрудников мэрии приостановили всё, что они делали. Они смотрели в его сторону, и он снова улыбнулся, на этот раз понимающе.

— Вижу, вы все слышали сообщение Мэтью, — сухо сказал он. — В таком случае я не вижу необходимости повторяться. Закончите то, что вы делали, сдайте свою работу, а затем спешите домой, чтобы подготовиться.

Люди кивнули. Кое-где стулья царапнули доски пола, когда клерки, уже сделавшие порученные им дела, поспешили засунуть папки в соответствующие шкафы. Другие склонились над своими столами, гусиные перья летали, в то время, когда они торопились достигнуть точки, где будет разумно остановиться. Тимоти понаблюдал за ними несколько секунд, а затем вышел через парадный вход ратуши.

Ратуша стояла на холме в центре города Лейквью. Лейквью неуклонно рос, и Тимоти осознавал, что осталось недолго до того, как он проскользнёт мимо той неуловимой линии, разделяющей «городок» от «маленького города». По многим причинам он не был уверен, как он чувствовал это. Но как бы он ни думал об этом, не было никаких сомнений в том, что Бог и ангелы чувствуют, и это сделало любые чисто личные оговорки с его стороны бессмысленными.

Он видел, что новость уже разошлась. Люди торопливо шли по булыжным улочкам и тротуарам, склонив головы в возбуждённой беседе со спутниками или просто улыбаясь. Световой сигнал на шпиле церкви отца Майкла был намеренно помещён так, чтобы его можно было видеть в как можно большей части города, и Тимоти мог видеть его яркое янтарное сияние с того места, где он стоял, несмотря на яркость летнего солнца.

Колокол на высокой колокольне церкви начал звонить. Его глубокий, катящийся голос пропел через летний воздух, выкрикивая радостную весть для тех, кто не видел сигнального света, и Тимоти кивнул этому яркому, переливающемуся пузырю счастья. Затем он сам направился к церкви, спокойно кивая людям, мимо которых он проходил. Он был, в конце концов, мэром Лейквью, что накладывало на него определённую ответственность. Более того, он был одним из числа медленно, но неуклонно сокращающихся Адамов, так же как его жена Сара была одной из городских Ев. Это оставило их обоих с особой обязанностью поддерживать должный дух уважения, обожания и благоговением перед одним из бессмертных слуг Бога, вдохнувшего в их ноздри само дыхание жизни.

Он добрался до церкви, и отец Майкл уже ждал его. Священник на самом деле был моложе Тимоти, но выглядел намного старше. Майкл был одним из первых детей, рождённых здесь, на Сэйфхолде, в ответ на Божье повеление плодиться и размножаться. Конечно, сам Тимоти вовсе не был «рождён». Бог создал его бессмертную душу Своей Собственной рукой, а архангел Лангхорн и его помощница, архангел Шань-вэй, создали физическое тело Тимоти в соответствии с Божьим замыслом.

Тимоти был Разбужен прямо здесь, в Лейквью, стоящим рядом с другими Адамами и Евами на городской площади и сохранившееся воспоминание о том первом славном утреннем дне — этот первый взгляд на великолепные голубые небеса Сэйфхолда и яркий свет Као-чжи, когда она взломала восточный горизонт, подобная капающему шару расплавленной меди, на возвышающиеся зелёные деревья, уже обработанные и изобилующие ожидаемым уборки урожаем поля, тёмно-синие воды озера Пэй и рыболовные лодки, связанные и ожидающие в доках — всё ещё наполняло его душу благоговейным трепетом. Это был первый раз, когда он увидел свою Сару, если уж на то пошло, и это было чудо само по себе.

Но это было почти шестьдесят пять лет назад. Если бы он был другим мужчиной, мужчиной, рождённым от союза мужчины и женщины, его тело давно бы стало развалиной. Больше того, хотя он и был всего на четыре года старше отца Майкла, священник был сутулым и седовласым, его пальцы начали скрючиваться от возраста, в то время как волосы Тимоти оставались тёмными и густыми, не тронутыми сединой, хотя в них было несколько прядей серебра, проложивших себе путь в его бороде тут и там.

Тимоти вспомнил, как отец Майкл был краснолицым, плачущим младенцем в объятиях матери. Сам Тимоти уже был полностью взрослым человеком, человеком в расцвете ранней мужественности, такими как все Адамы были при Пробуждении. Будучи тем, кем он был, прямой работой божественных рук, следовало ожидать, что его жизнь будет длиннее жизни тех, кто ещё больше удаляется от прямого прикосновения божества. Но если Майкл возмущался этим, Тимоти никогда не видел ни единого признака этого. Священник был смиренным человеком, постоянно помнящим, что то, что было дозволено его священническим саном было прямым и осязаемым знамением Божьей благодати, той благодати, которой ни один человек никогда не мог бы быть по-настоящему достойным. Что не освобождало его от попыток быть таким.

— Возрадуйся, Тимоти! — сказал священник, и глаза его пылали под густыми белыми бровями.

— Возрадуйся, отче, — ответил Тимоти и на короткое мгновение опустился на одно колено, чтобы Майкл возложил руку ему на голову в жесте благословения.

— Пусть Лангхорн благословит и сохранит тебя всегда в Божьих путях и законах, пока День Ожидаемый не придёт ко всем нам, — быстро пробормотал Майкл и тихонько постучал Тимоти по плечу

— А теперь вставай! — скомандовал он. — Вы здесь Адам, Тимоти. Скажите мне, что я не должен нервничать!

— Ты не должен нервничать, — послушно сказал Тимоти, вставая, чтобы обнять одной рукой плечи своего старого друга. — Воистину, — добавил он более серьёзным тоном, — ты хорошо поработал, Майкл. С момента последнего Посещения твоя паства хорошо питалась, и она неуклонно растёт.

— Вы имеете в виду нашу паству, — ответил отец Майкл.

Тимоти начал качать головой, затем подавил этот жест. Было любезностью со стороны Майкла сказать так, но они оба знали, что, хотя Тимоти стремился добросовестно выполнять свои обязанности, как администратор Лейквью и окрестных ферм, все его полномочия в конечном счёте происходили от Архангелов, а через них, от Самого Бога. Это означало, что здесь, в Лейквью, высшая власть в любом вопросе, духовном или мирском, принадлежала отцу Майклу, как представителю Матери-Церкви.

«Но он по-прежнему так говорит, не так ли?» — с улыбкой подумал Тимоти.

— Пойдём, — сказал он вслух. — Судя по рисунку цветового сигнала, осталось совсем недолго. Мы должны подготовиться.

К тому времени, когда сияющий нимб Кёсэй Хи появился вдалеке над голубыми водами озера Пей, всё было готово.

Всё население Лейквью, кроме нескольких рыбаков, которые были слишком далеко на огромном озере, чтобы увидеть сигнал к возвращению, собралось на площади и вокруг неё. Пришли семьи из нескольких ближайших ферм, и площадь Лейквью больше не казалась достаточно большой, чтобы вместить их всех. Они вышли за её пределы, полностью заполнили прилегающие улочки, и Тимоти Харрисон почувствовал глубокий, удовлетворённый всплеск радости от свидетельства того, что он и его соратники Адамы и Евы действительно были плодящимися и размножающимся.

Кёсэй Хи подлетал ближе, быстрее, чем самая быстрая лошадь могла бы скакать, быстрее, чем самая быстрая болотная ящерица могла бы атаковать. Круг света становился ярче и ярче, по мере того как он приближался к городу. Сначала это было просто блестящее пятнышко, далеко над озером. Затем оно стало больше, ярче. Потом оно стало звездой, упавшей со свода принадлежавших Господу небес. Затем засияло ещё ярче, словно второе солнце, меньшее чем Као-чжи, но достаточно яркое, чтобы бросить вызов даже его ослепительной яркости. И затем, когда он мелькнул на последних нескольких милях, стремительнее чем любая пикирующая вниз виверна, его блеск полностью превзошёл блеск любого простого солнца. Он пылал над городом, без жара и всё же слишком невыносимо ярко для любого глаза, отбрасывая тени с гранями острее ножа, несмотря на полуденное солнце.

Тимоти, как и все остальные мужчины и женщины, склонил голову и прикрыл глаза от этого ослепительного сияния. Затем блеск уменьшился так же быстро, как и появился, и он медленно поднял голову.

Кёсэй Хи всё ещё был над Лейквью, но поднялся так высоко в небеса, что стал лишь немного ярче чем Као-чжи. Всё ещё слишком блестящий, чтобы смотреть на него, но достаточно далёкий, чтобы простая смертная плоть могла выдержать его присутствие. Но если Кёсэй Хи ретировался, то создание, чей колесницей он являлся, нет.

По всему городу люди с благоговением и трепетом встали на колени, и Тимоти поступил так же. Его сердце запело от радости, когда он увидел ангела, стоящего на возвышении в самом центре площади. Эта платформа была предназначена исключительно и только для таких моментов. Ни одной смертной человеческой ноге не было позволено осквернить её поверхность, кроме посвящённого духовенства, ответственного за ритуальную чистку и поддержание её в постоянной готовности к моментам подобным этому.

Тимоти узнал ангела. Прошло уже почти два года с момента последнего Посещения, и ангел не изменился со времени своего последнего появления в Лейквью. Он выглядел постаревшим — по крайней мере, слегка — с тех пор, как Тимоти впервые увидел его, сразу после Пробуждения. Но, с другой стороны, в Писании говорилось, что, хотя ангелы и архангелы бессмертны, тела, которым им были даны, чтобы учить и руководить людьми Бога, были сделаны из того же материала, что и мир смертных. Оживлённые Сургой Касаи, «великим огнём» Божьего Прикосновения, эти тела смогут выдержать больше, чем любое смертное тело, подобно тому как тела Адамов и Ев смогут выдержать больше, чем тела их потомков, но они будут стареть. Действительно, наступит день, когда все ангелы — даже сами Архангелы — будут отозваны к престолу Божьему. Тимоти знал, что Сам Бог постановил это, но он был глубоко благодарен, что он сам бы закрыл глаза в смерти до того, как этот день наступит. Мир, не населённый более ангелами, показался бы тёмным, мрачным и серым, тому, кто лицом к лицу видел посланников Самого Бога во славе первых дней этого мира.

Во многих отношениях ангел выглядел мало чем отличающимся от смертного. Он был не выше самого Тимоти, его плечи не были шире. И всё же он был одет с головы до ног в блестящее, мерцающее светом облачение, чудесную одежду постоянно меняющихся и плавных цветов, а его голова была увенчана потрескивающим синим огнём. На талии он носил свой посох, стержень нетленного кристалла наполовину длиннее предплечья мужчины. Тимоти видел, как используется стержень. Только однажды, но его молния отбросила атакующую болотную ящерицу на землю в одном катаклизменном грохоте звука. Половина тела болотной ящерицы была буквально сожжена, а в ушах у Тимоти звенело после этого несколько часов подряд.

Ангел несколько секунд в молчании смотрел на благоговейно преклонившую колени толпу. Затем он поднял правую руку.

— Мир вам, Дети Мои, — сказал он, его голосом невозможно ясным и громким, но не кричащим, не повышенным. — Я принёс вам благословение Божье и благословение Архангела Лангхорна, который является слугой Его. Слава Богу!

— И слугам Его, — пророкотало в ответ, и ангел улыбнулся.

— Бог доволен вами, Дети Мои, — сказал он им. — А теперь, продолжайте ваши дела, все вы, радуясь Господу. Я принёс вести отцу Майклу и мэру Тимоти. После того, как я поговорю с ними, они расскажут вам, что Бог желает от вас.

Тимоти и Майкл стояли бок о бок, наблюдая, как пустеет переполненная площадь и окружающие улицы, быстро и всё же без спешки и толкотни. Некоторые фермеры из-за пределов города тяжело добирались — или, в некоторых случаях, буквально бежали за мили — чтобы быть здесь в момент прибытия ангела. Тем не менее не было ни обиды, ни разочарования, от того, что они так быстро разошлись по своим делам. Их радостной обязанностью было поприветствовать Посланника Божьего, и они знали, что они были благословлены за рамками любых наград любого ошибающегося, грешного смертного, увидев ангела своими глазами.

Ангел спустился с освящённой платформы и подошёл к Тимоти с Майклом. Они снова опустились на одно колено перед ним, и он покачал головой.

— Нет, Сыновья Мои, — сказал он мягко. — Будет достаточно времени для этого. Пока что мы должны поговорить. Бог и архангел Лангхорн довольны вами, довольны тем, как вырос и процветает Лейквью. Но вас могут призвать к новым испытаниям, и архангел Лангхорн поручил мне укрепить ваш дух для тех задач, к которым вас могут призвать. Пойдёмте в церковь, чтобы мы могли говорить в должной обстановке.

Пэй Као-юн сидел в удобном кресле и лицо его было невыразительной маской, когда он слушал дебаты.

Звезда класса G6, которую они назвали Као-чжи в честь его брата, сияла снаружи. Был только полдень, а северное лето было жарким, но прохладный ветерок с озера Пэй залетал через открытые окна, и он мысленно морщился, когда тот мягко обдувал его.

«Ублюдки не могли насыпать достаточно «почестей» на нас, не так ли? Назвали местное солнце в честь Као-чжи. Озеро тоже в честь него, я полагаю… или, возможно, они хотели назвать его в честь нас обоих. Может быть, даже в честь Шань-вэй, в то время. Но это всё, что они собираются сделать. Интересно, выбрал ли Центр Управления Лангхорна и Бе́дард потому, что планировщики знали, что они страдают манией величия?»

Он попытался сказать себе, что это только потому, что за почти шестьдесят стандартных лет — почти шестьдесят пять местных лет — усталость от наблюдения за ними двумя в действии сделалась неизбежной. К сожалению, он никак не мог избавиться от мысли, что люди, которые выбрали Эрика Лангхорна главным администратором колонии, а доктора Адори́ Бе́дард в качестве главного психолога, точно знали, что они делают. В конце концов, выживание человечества — любой ценой — было гораздо более важным, чем любые незначительные сокращения основных прав человека.

— …и мы умоляем вас, ещё раз, — сказала тонкая женщина с серебристыми волосами, стоявшая посреди прохладного зала заседаний, — подумать о том, насколько жизненно важно, чтобы человеческая культура, которая растёт и созревает на этой планете, помнила о Гбаба. Что она понимает, почему мы пришли сюда, почему мы отказались от передовых технологий.

Као-юн смотрел на неё каменными карими глазами. Она даже не взглянула в его сторону, и он почувствовал, что один или два советника взглянули на него с тем, что они наивно полагали скрытым сочувствием. Или, в некоторых случаях, скрытым развлечением.

— Мы уже слышали все эти доводы, доктор Пэй, — сказал Эрик Лангхорн. — Мы понимаем, о чём вы говорите, но я боюсь, что ничто из сказанного вами не изменит нашей установленной политики.

— Администратор, — сказала Пэй Шань-вэй, — ваша «установленная политика» упускает из виду тот факт, что человечество всегда было производителем инструментов и решателем проблем. В конце концов, эти качества выйдут на поверхность и здесь, на Сэйфхолде. Когда это случится, без институциональной памяти о том, что случилось с Федерацией, наши потомки не будут знать об опасностях, ожидающих их снаружи.

— Эта конкретная обеспокоенность основана на ошибочном понимании социальной матрицы, которую мы здесь создаём, доктор Пэй, — сказала Адори́ Бе́дард. — Я уверяю вас, с теми мерами предосторожности, которые мы внедрили, жители Сэйфхолда будут надёжно изолированы от любых технологических улучшений, которые могли бы привлечь внимание Гбаба. Если, конечно, — глаза психиатра сузились, — не существует некоего внешнего стимула нарушать параметры нашей матрицы.

— Я не сомневаюсь, что вы можете — что вы уже смогли — создать анти-технологический настрой на индивидуальном и общественном уровне, — ответила Шань-вэй. Её голос был ровным, но не требовался кто-то с психологической подготовкой Бе́дард, чтобы услышать отвращение и личную неприязнь под его поверхностью. — Я просто считаю, что несмотря на всё, что вы можете сделать прямо сейчас, какие бы меры безопасности и гарантии вы не наложили в этот момент, через пятьсот лет, или тысячу, настанет момент, когда эти меры безопасности рухнут.

— Этого не будет, — категорично сказала Бе́дард. Затем она заставила себя немного отодвинуться от стола и улыбнуться. — Я понимаю, что психология — это не ваша область, доктор. И я также понимаю, что одна из ваших докторских диссертаций — по истории. Поэтому, вы совершенно точно осведомлены о неистовом темпе, в котором развивалась технология в современную эпоху. Конечно, беря за основу историю человечества на Старой Земле, особенно в течение последних пяти или шести веков, может показаться, что «инновационная ошибка» встроена в человеческую психику. Однако это не так. Есть примеры из нашей собственной истории о длительных, очень застойных периодах. В частности, я обращаю ваше внимание на тысячи лет существования Египетской империи, в ходе которой существенных инноваций практически не было. То, что мы сделали здесь, на Сэйфхолде, состоит в том, чтобы воссоздать тот же базовый тип мышления, и мы также установили определённые… институциональные и физические проверки, чтобы поддерживать такое мышление.

— Степень, в которой египетская культура — и остальная часть средиземноморских — была анти-инновационной, была значительно преувеличена, — холодно сказал Шань-вэй. — Более того, Египет был всего лишь крошечной частью от совокупной мировой популяции того времени, и другие части той совокупной популяции в целом определённо были новаторскими. И несмотря на усилия по введению постоянного теократического ограничения на…

— Доктор Пэй, — прервал её Лангхорн, — я боюсь, что вся эта дискуссия бессмысленна. Политика колонии была тщательно обсуждена и одобрена Административным Советом. Она представляет собой консенсус этого Совета, а также меня самого, как Администратора и доктора Бе́дард, в качестве Главного Психолога. Она будет соблюдаться… всеми. Это ясно?

«Должно быть, Шань-вэй было трудно даже не смотреть в его сторону», — подумал Као-юн. Но она этого не сделала. В течение пятидесяти семи лет они оба жили раздельно, разделённые их горьким публичным несогласием о будущем колонии. Као-юн был одним из «Умеренных» — группы, которая не соглашалась со всем, что делали Лангхорн и Бе́дард, но горячо поддержала запрет на всё, что могло привести к появлению передовых технологий. Сам Као-юн иногда высказывал озабоченность по поводу степени, в которой Бе́дард скорректировала первоначально предложенные психологические шаблоны для колонистов, но он всегда поддерживал основные причины Лангхорна для их модификации. Именно поэтому он остался старшим военным офицером колонии, несмотря на то что его живущая отдельно жена была лидером фракции, которую их противники назвали «Технари».

— При всём моём уважении, администратор Лангхорн, — сказала Шань-вэй, — я не считаю, что ваша политика действительно представляет собой реальный консенсус. Я была, как вы помните, членом Совета, как и шесть моих коллег по нынешней Александрийской Коллегии. Мы все выступили против вашей политики, когда вы впервые её предложили.

«Что», — подумал Као-юн, — «разделило голоса на восемь к семи, что на два меньше, чем квалифицированное большинство, в котором вы нуждались по колониальной хартии, чтобы изменить шаблоны, не так ли, Эрик? Конечно, вы уже ушли вперёд и сделали это, что поставило вас перед крошечной проблемой. Вот почему Шань-вэй и другие обнаружили себя случайно исключёнными из Совета, так ведь?»

— Это правда, — сказал Лангхорн с холодком в голосе. — Тем не менее, никто из вас не является сейчас членом Совета, а нынешние члены Совета единогласно поддерживает эту политику. И какую бы другую древнюю историю вы ни пожелали эксгумировать, я повторяю, что эта политика будет поддерживаться, и она будет соблюдаться на всей территории колонии. В которую входит и ваш так называемый Александрийский Анклав.

— А если мы решим не соблюдать её? — Голос Шань-вэй был мягким, но спины одеревенели во всём зале заседаний. Несмотря на десятилетия всё более ожесточённых дебатов, впервые Технари публично озвучили возможность активного сопротивления.

— Это было бы… неблагоразумно с вашей стороны, — сказал Лангхорн через секунду, покосившись на Као-юна. — До сих пор это был просто вопрос публичных дебатов по вопросам политики. Однако теперь, когда эта политика была установлена, активное неподчинение становится предательством. И я предупреждаю вас, доктор Пэй, что, когда ставкой является выживание или вымирание человеческой расы, мы готовы принять любые меры, которые окажутся необходимыми, для подавления измены.

— Понимаю.

Голова Пэй Шань-вэй развернулась, когда она медленно оглядела всех сидящих советников ледяными карими глазами, настолько тёмными, что они были почти чёрными. — «Сегодня они кажутся ещё более тёмными», — подумал Као-юн, — «и выражение её лица было мрачным».

— Я сообщу об итогах этого собрания остальной части Коллегии, Администратор, — сказала она, наконец, ледяным голосом. — Я также сообщу им, что мы должны соблюдать вашу «официальную политику» под угрозой физического принуждения. Уверен, что Коллегия ответит вам так быстро, как только сможет.

Она повернулась и вышла из зала заседаний ни разу не оглянувшись.

Пэй Као-юн сидел в другом кресле, на этот раз на пристани, простирающейся в огромные тёмно-синие воды озера Пэй. Удилище было установлено в держатель рядом с креслом, но на крючке не было приманки. Это было просто удобное средство, помогающее удержать людей подальше.

«Мы знали, что может дойти до этого или чего-то в этом роде», — сказал он себе. — «Као-чжи, Шань-вэй, Нимуэ, я, Проктор — мы все знали, с того момента, когда вместо Халверсена был выбран Лангхорн. И теперь это случилось».

Бывали времена, когда, с антигеронным лечением или без, он чувствовал каждый день из своих ста девяноста стандартных лет.

Он откинулся назад на своём кресле, глядя сквозь темнеющую синеву приближающегося вечера, и увидел медленно движущуюся серебряную звёздочку летящего по орбите звездолёта — КФЗФ «Гамилькар», последнюю выжившую транспортную единицу из сорока шести исполинских кораблей, которые доставили колонию на Као-чжи.

Колоссальная задача по транспортировке миллионов колонистов в новый домашний мир была бы невозможна без массового использования продвинутых технологий. Без этого нельзя было обойтись, но, тем не менее, почти наверняка были предательские излучения той же технологии, которые привели к обнаружению и уничтожению единственного другого колонизационного флота, прорвавшегося через блокаду Гбаба. Так что планировщики операции «Ковчег» сделали две вещи по-другому.

Во-первых, план миссии «Операция Ковчег» потребовал, чтобы флот колонии оставался в гипере в течение как минимум десяти лет, прежде чем он даже начал искать новый домашний мир. Это перенесло его буквально за тысячи световых лет от Федерации, достаточно далеко, что даже разведывательному флоту Гбаба потребовалось бы столетия, чтобы обыскать ту чащу звёзд, в которой он бы потерял сам себя.

Во-вторых, колонии предоставили не один, а два полностью укомплектованных терраформирующих флота. Пока один был отделён и назначен на подготовку Сэйфхолда, другой оставался в тесной компании с транспортами, скрываясь вдалеке от Као-чжи в качестве запасного варианта. Если бы Гбаба обнаружила корабли, работающие в данный момент на Сэйфхолде, они, несомненно, были бы уничтожены, но их уничтожение не привело бы Гбаба к остальной части флота, который затем совершил бы путешествие дальше ещё на десять лет по совершенно случайному вектору, прежде чем снова начать поиски нового дома.

«Гамилькар» был с этим скрытым флотом, флагманом гражданской администрации операции «Ковчег», и он так долго сохранялся потому, что основной план операции «Ковчег» всегда предусматривал требование, по крайней мере, какого-либо присутствия технологии, до тех пор, пока колония не станет полностью укоренившейся. Огромный транспорт, вдвое превышающий размеры крупнейшего из дредноутов Федерации, находился на минимальных уровнях мощности, причём каждая из его многократно продублированных систем обеспечения скрытности работала всё это время. Разведывательный корабль Гбаба, мог выйти на его орбиту и не обнаружить его, если бы только он не оказался в пределах двух или трёх сотен километров.

Тем не менее, несмотря на его огромную ценность как административного центра, орбитальной обсерватории и аварийного промышленного модуля, его время было на исходе. Именно это и вызвало конфронтацию между Шань-вэй и Лангхорном и Бе́дард сегодня днём. Колониальные анклавы Сэйфхолда были запущены и функционировали уже почти шестьдесят стандартных лет, и Лангхорн и его Совет решили, что настало время избавиться от всей оставшейся технологии экспедиции. Или, во всяком случае, почти ото всей.

Кораблей однотипных «Гамилькару» уже давно не было. От них избавились как можно быстрее, простым способом бросания их в центральную термоядерную печь звёздной системы после того, как их грузы были выгружены на планету. Не то чтобы эти грузы использовались точно так, как первоначально предполагалось Центром Управления… спасибо модификациям Бе́дард в психологических шаблонах.

Глубокая, фундаментальная часть Пэй Као-юна содрогнулась от ужаса, когда Центр Управления в первый раз проинформировал его и его брата обо всём, что было связано с операцией «Ковчег». Даже того факта, что каждый из криогенно замороженных колонистов был полностью информированным волонтёром, не было достаточно для преодоления его исторической памяти о попытках его собственных предков по «контролю над мышлением». И всё-таки он был вынужден признать, что был элемент логики, лежащий в основе решения внедрить в каждого колониста то, что составляло подробные воспоминания о совершенно ложной жизни.

Почти наверняка было бы невозможно убедить восемь миллионов граждан высокоразвитой технологической цивилизации отказаться от всех передовых технологий, когда дело дошло до этого. Независимо от того, насколько они все этого желали, прежде чем отправиться в свой новый дом, независимо от того, насколько они подходили, были молоды и физически энергичны, реальность жёстких требований культуры, основанной на мускульной силе, убедила бы, по крайней мере, некоторых из них изменить своё мнение. Поэтому Центр Управления решил заранее устранить эту возможность, предоставив им воспоминания, которые больше не включали передовые технологии.

Это была непростая задача, даже для технической базы Федерации, но как бы сильно Као-юн не презирал Адори́ Бе́дард, он должен был признать технический блеск этой женщины. Колонисты были сложены, как дрова в их крио-капсулах — примерно по полмиллиона на борту каждого корабля, в случае действительно больших транспортов, таких как «Гамилькар», — и они провели весь десятилетний путь в постоянном перепрограммировании своих мозгов.

Затем они остались в крио-сне ещё на восемь стандартных лет, надёжно спрятанные в убежище, в то время как гораздо менее многочисленный активный командный состав миссии нашёл им новый домашний мир, и команда альфа-терраформинга подготовила его для них.

Мир, который они назвали Сэйфхолдом, был немного меньше, чем Старая Земля. Као-чжи была значительно холоднее Солнца, и, хотя орбита Сэйфхолда была ближе к ней, планета имела среднюю температуру заметно ниже, чем Старая Земля. Вдобавок, её осевой наклон был немного более выраженным, что дало ей в результате несколько большие сезонные изменения. У неё также была более высокая доля земельной площади, но эта земля была разбита на множество небольших, гористых континентов и крупных островов, что помогло хоть немного смягчить планетарный климат.

Несмотря на его незначительно меньший размер, Сэйфхолд был немного более плотным, чем первоначальный домашний мир человечества. В результате, его гравитация была почти такой же, как та, в которой изначально эволюционировала человеческая раса. Дни его были длиннее, но годы были короче — всего чуть более трёхсот одного локального дня каждый — и колонисты разделили его всего на десять месяцев, каждый из шести пятидневных недель. Местный календарь по-прежнему казался странным Као-юну (он предполагал, что это имело смысл, но он скучал по январю и декабрю, черт побери!), и он получил больше проблем, чем он ожидал, приспосабливаясь к долгим дням, но в целом это была одна из наиболее приятных планет, на которых расселялось человечество.

Кроме всех положительных моментов, конечно, было несколько недостатков. Они всегда находились. В данном случае, местные хищники — особенно водные — представляли исключительные проблемы, и экосистема в целом оказалась менее приспособляемой, чем обычно, к необходимым земным видам растений и животных, требующимся для подгонки планеты к проживанию человека. К счастью, среди подразделений, назначенных в каждую оперативную группу по терраформированию, Центр Управления включил высокоэффективный корабль биоподдержки, генетики которого смогли внести необходимые изменения для адаптации земной жизни к Сэйфхолду.

Невзирая на это, эти земные формы жизни оставались чужеродными элементами. Генетические модификации помогли, но они не смогли полностью излечить проблему, и в течение первых нескольких лет успех терраформирования Сэйфхолда висел на волоске.

«Это было тогда, когда Лангхорн и Бе́дард нуждались в Шань-вэй», — с горечью подумал Као-юн. Она возглавляла группы терраформинга, и именно её руководство довело эту задачу до успеха. Она и её люди, за которыми присматривал флагман Као-юна, КФЗФ «Гулливер», сражались с планетой за подчинение, в то время как большая часть колонизационного флота ждала, без движения, в глубине межзвёздного пространства, в световых годах от ближайшей звезды.

Это были головокружительные дни, признался Као-юн сам себе. Дни, когда он чувствовал, что они с Шань-вэй и их экипажами действительно ковали будущее, хотя эта уверенность была омрачена постоянным страхом того, что может объявиться разведывательный корабль Гбаба, пока они висят на орбите вокруг планеты. Они знали, что шансы в подавляющем большинстве в их пользу, но они были слишком мучительно осведомлены о ставках, ради которых они играли, чтобы хоть как-то утешиться из-за разногласий, несмотря на все меры предосторожности, которые были предусмотрены Планированием Миссии. Но у них всё ещё было то чувство цели, борьбы за выживание из челюстей разрушения, и он вспомнил их огромное чувство торжества в тот день, когда они поняли, что они наконец-то прошли критическую точку и послали «Гамилькару» известие, что Сэйфхолд готов к своим новым жителям.

И именно в этот момент они обнаружили, что Бе́дард «модифицировала» психологические шаблоны спящих колонистов. Без сомнения, она думала, что это было огромное улучшение, когда Лангхорн сначала предложил это, но Као-юн и Шань-вэй были потрясены.

Спящие колонисты вызвались иметь имплантированные ложные воспоминания о ложной жизни. Но они не вызывались быть запрограммированными верить в то, что командный состав Операции «Ковчег» были богами.

Конечно, это было не единственное изменение, внесённое Лангхорном. Он и Бе́дард сделали всё возможное, чтобы исключить возможность повторного появления передовых технологий на Сэйфхолде. Они сознательно отказались от метрической системы, которая, как подозревал Као-юн, представляла собой личное предубеждение со стороны Лангхорна. Но они также уничтожили любую память об арабских цифрах или алгебре, расcчитывая выхолостить любое развитие передовой математики, точно так же, как они исключили какие-либо ссылки на научный метод и восстановили теорию вселенной Птолемея. Они систематически разрушили инструменты научного исследования, а затем придумали свою религию, как средство обеспечения того, чтобы они никогда больше не появились вновь, и ничто не могло быть лучше рассчитано, чтобы оскорбить кого-то со страстной уверенностью Шань-вэй в свободе личности и мысли.

К сожалению, было уже поздно что-либо предпринимать. Шань-вэй и её союзники по Административному Совету пытались, но они быстро обнаружили, что Лангхорн был подготовлен к их сопротивлению. Он организовал свою клику, с разумными переводами и заменами среди командного состава основного флота, пока Шань-вэй и Као-юн были на безопасном расстоянии, и этих изменений было достаточно, чтобы нейтрализовать все усилия Шань-вэй.

Именно поэтому у Као-юна и Шань-вэй было очень много публичных ссор. Это был единственный способ, который они смогли придумать, чтобы организовать какое-то открытое сопротивление политике Лангхорна, одновременно сохраняя присутствие в центре официальной командной структуры колонии. Репутация Шань-вэй, её руководство миноритарным блоком в Административном Совете сделали невозможным, чтобы кто-нибудь поверил, что она поддерживает Администратора. И поэтому их роли были установлены для них, и они всё больше и больше расходились, всё глубже и глубже углубляясь в отчуждение.

И всё впустую, в конце концов. Он отказался от женщины, которую любил, они оба отказались от детей, которых они, возможно, ещё могли воспитать, пожертвовали пятьдесят семь лет своей жизни на публичное притворство гнева и яростных разногласий, впустую.

Шань-вэй и другие «Технари» — всего около тридцати процентов первоначального командного состава операции «Ковчег» — ушли на самый южный континент Сэйфхолда. Они построили свой собственный анклав, свой «Александрийский Анклав», взяв это имя умышленно в честь знаменитой библиотеки в Александрии, и строго придерживались первоначальных приказов миссии, которые имели отношение к технологиям.

А ещё, что было даже более непростительно с точки зрения новых планов Лангхорна и Бе́дард, они отказались уничтожить свои библиотеки. Они настаивали на сохранении истинной истории человечества, и, особенно, войны против Гбаба.

«Вот ведь что действительно встало вам костью в горле, Эрик?» — подумал Као-юн. — «Вы знаете, что нет никакого риска, что Гбаба обнаружат какую-то доэлектрическую «технологию» Шань-вэй, которая всё ещё есть и работает в Александрии. Черт побери, любой из воздушных автомобилей, которые вы по-прежнему готовы разрешить, чтобы ваш персонал командного состава использовал их в качестве «ангельских колесниц», излучает сигнал больше и сильнее, чем всё в Александрии вместе взятое! Вы можете сказать, что любая местная технология — даже память о видах технологий — представляет угрозу прикосновения к более продвинутым, более легко обнаруживаемым разработкам, но это не то, что действительно вас беспокоит. Вы решили, что вам нравится быть богом, и поэтому вы не можете терпеть еретические писания, так ведь?»

Као-юн не знал, как Лангхорн может отреагировать на угрозу Шань-вэй об открытом неповиновении. Несмотря на свою собственную позицию в качестве военного командующего Сэйфхолда, он знал, что Администратор и подхалимы из Административного Совета Лангхорна полностью ему не доверяют. Он не был одним из них, несмотря на его давний разрыв с Шань-вэй, и слишком многие из них, похоже, пришли к убеждению, что они действительно были теми божествами, мысли о которых Бе́дард запрограммировала колонистам.

«И люди, которые думают, что они боги, вряд ли проявят большую сдержанность, когда кто-нибудь бросит им вызов», — подумал он.

Пэй Као-юн наблюдал, как мерцающая точка «Гамилькара» удаляется, двигаясь по направлению к горизонту, и старался не дрожать, так как вечерний ветерок становился всё прохладнее.

— Отец. Отец!

Тимоти Харрисон пробормотал что-то из-за границы сна, и рука на его плече затрясла его снова, на этот раз сильнее.

— Проснитесь, отец!

Глаза Тимоти открылись, и он моргнул. Его третий сын, Роберт, дед Мэтью, стоял, склонившись над кроватью, с зажжённой свечой в одной руке. На мгновение Тимоти был просто сбит с толку, но затем заметил омрачённое выражение Роберта, несмотря на странное освещение, падавшее на него снизу, когда свеча задрожала в его руке.

— Что такое? — спросил Тимоти, садясь в постели. Рядом с ним зашевелилась Сара, затем открыла глаза и села. Он почувствовал её приветствие, любимое ощущение тепла на плече, и его правая рука потянулась, отыскивая и сжимая её руку, словно повинуясь инстинкту.

— Я не знаю, отец, — сказал Роберт обеспокоено, и в этот момент Тимоти подумал ещё раз, что его сын выглядит намного старше, чем он сам. — Все, что я знаю, — продолжил Роберт, — это то, что прибыл посланник от отца Майкла. Он говорит, что вы нужны в церкви. Немедленно.

Глаза Тимоти сузились. Он обернулся и некоторое время смотрел на Сару, и она смотрела в ответ. Затем она покачала головой и протянула свободную руку, чтобы мягко коснуться его щеки. Он улыбнулся ей, так спокойно как мог, хотя она, несомненно, была последним человеком в мире, которого он мог действительно надеяться одурачить, а затем снова посмотрел на Роберта.

— Посланник всё ещё здесь?

— Да, отец.

— Он знает, почему Майкл нуждается во мне?

— Он говорит, что не знает этого, отец, и я не думаю, что это был всего лишь способ сказать мне, что я должен заниматься своими делами.

— В таком случае, попроси его немедленно вернуться. Попроси его сказать отцу Майклу, что я буду там так быстро, как смогу одеться.

— Сию секунду, отец, — сказал Роберт, даже не пытаясь скрыть своё облегчение, что отец взял на себя ответственность.

— Майкл?

Тимоти приостановился прямо внутри церковных дверей.

Церковь, как всегда, была мягко освещена красным сиянием присутствующих огней. Великолепная мозаика из керамической плитки и полудрагоценных камней, которая формировала стену за главным алтарём, была более ярко освещена огранёнными хрустальными светильниками, которые были заполнены только чистейшим маслом из пресноводного кракена. Огромные, властные лица архангела Лангхорна и архангела Бе́дард смотрели с мозаики, их благородные глаза наблюдали за Тимоти, когда он стоял в дверях. Выражение этих глаз всегда заставляло Тимоти осознавать свою собственную смертность, его собственную возможность ошибаться перед божественностью избранных служителей Бога. Как правило, это также наполняло его уверенностью, обновлённой верой в то, что цель Бога как создания из Сэйфхолда убежища и дома для человечества должна преуспеть в конце.

Но сегодня вечером, по какой-то причине, вместо этого он почувствовал озноб. Без сомнения, это было просто от беспрецедентной природы требований Майкла, но ему почти показалось, что тени пересекали лица Архангелов, несмотря на непоколебимое пламя огней.

— Тимоти!

Голос отца Майкла оторвал Тимоти от этих тревожных мыслей, и он поднял глаза, когда Майкл появился из боковой двери, прямо рядом с алтарём.

— Что всё это значит, Майкл? — спросил Тимоти. Он остановился, чтобы преклонить колени перед мозаикой, затем поднялся, касаясь пальцами правой руки своего сердца, а затем губ, и прошёл по центральному проходу. Он знал, что сказанное прозвучало резко, грубо, и попытался смягчить собственный голос. Но это нарушение обычного порядка вещей, особенно так скоро после Посещения, вызвало у него взволнованность и беспокойство.

— Прости, что вызвал тебя таким способом, — сказал отец Майкл, — но у меня не было выбора. У меня ужасные новости, ужасные новости. — Он покачал головой. — Худшие новости, которые только я мог себе представить.

Сердце Тимоти как будто остановилось на мгновение, когда в голосе Майкла зазвучал ужас. Он застыл на середине шага, затем заставил себя продолжить свой путь к священнику.

— Что за новости, Майкл? — спросил он гораздо мягче.

— Идём.

Это было всё, что сказал священник, и он шагнул обратно в дверь. Она вела в ризницу, Тимоти понял куда он направляется, но Майкл прошёл дальше через другую дверь на дальней стороне ризницы. Узкий лестничный пролёт вёл вверх, и священник даже не остановился около свечки или лучины, когда он повёл Тимоти вверх по нему.

Ступени завивались вверх, и Тимоти быстро узнал их, хотя прошло больше сорока лет с тех пор, как он в последний раз сам поднимался по ним. Они выходили на высокую прямоугольную колокольню к огромным бронзовым колоколам, расположенным под остроконечным шпилем на самом верху.

К тому времени, когда они достигли вершины, Тимоти уже задыхался, а Майкл буквально спотыкался от усталости от заданного им темпа. Но он всё ещё ничего не говорил и не останавливался. Он только подложил своё плечо под люк, откинул его вверх и пролез сквозь него.

Странное, тусклое сияние полилось из раскрытого люка, и Тимоти на секунду заколебался. Затем он усмирил свои нервы, потянувшись к своей вере. Он последовал за своим другом и священником через люк, и сияние усилилось, когда тот, кто ждал их, повернулся к нему, и мощь его присутствия распространилась вокруг.

— Да пребудет с тобой мир, Сын Мой, — сказал ангел.

Пятнадцать минут спустя Тимоти Харрисон обнаружил, что смотрит на ангела с единственным выражением, которое он никогда не ожидал показать кому-нибудь из слуг Бога: с ужасом.

— … итак, Дети Мои, — сказал ангел с серьёзным выражением лица, — хотя я предупреждал вас всего за несколько дней до того, что вас могут ожидать новые испытания, даже я не ожидал этого.

Он печально покачал головой, и, если бы это не было нечестиво, Тимоти назвал бы выражение ангела настолько же обеспокоенным, как и «серьёзным».

«Возможно, так оно и есть», — подумал мэр. — «И почему это не должно быть так? Даже ангелы — даже архангелы — сами по себе не являются богами. И чтобы произошло нечто подобное…»

— Это печальный и ужасный долг, принести вам эту весть, эти распоряжения, — печально сказал ангел. — Когда Бог создал Сэйфхолд как ваш дом, место, где вы учились бы познавать Его и служить Его воле, нашим долгом стало защитить его от зла. И теперь мы потерпели неудачу. Это не ваша вина, но наша, и мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы исправить это, но, возможно, борьба будет трудной. В конце концов мы должны победить, потому что мы остаёмся верными воле Бога, а Он не потерпит поражения Его поборников. Но от нас может потребоваться плата за нашу неудачу.

— Но это не… — начал было Тимоти, затем крепко закрыл рот, когда ангел посмотрел на него с лёгкой улыбкой.

— Не «честно», Сын Мой? — сказал он мягко. Тимоти уставился на него, не в силах снова заговорить, и ангел покачал головой. — Архангел Шань-вэй впала в грех, Сыновья Мои, а мы не несли дозор, которые мы должны были нести. Её действия не должны были застать нас врасплох, но это случилось, потому что мы доверяли ей как одной из нас.

— Она была одной из нас, но теперь она предала нас, так как предала себя. Она обратилась ко Тьме, принесла зло в мир Божий через её собственное презрительное честолюбие, слепая в своём безумии к бесспорному и точному знанию что никто, даже архангел, не может противопоставить свою волю против Бога и победить. Лишённая рассудка своим вкусом к власти, более не удовлетворённая служением, она потребовала власти править, переделать этот мир так, как бы хотела она, а не как указывает замысел Божий. Когда архангел Лангхорн отказал её требованиям и отверг её безумные амбиции, она подняла против него нечестивую войну. Множество меньших ангелов и даже некоторые другие архангелы, соблазнённые её знаменем, последовали за ней. И, не ограничившись проклятием их собственных душ, они обманывали и вводили в заблуждение многих из их смертных стад, чтобы повести их собственным греховным путём.

— Но… но что нам делать? — спросил отец Майкл, почти не дрогнувшим голосом, как отметил Тимоти. Но было ли это потому, что священник снова обрёл своё мужество или потому, что описанный ангелом ужас греха был просто слишком велик для того, чтобы он мог полностью его принять?

— Ты должен быть подготовлен к сумрачным дням тьмы, Сын Мой, — сказал ангел. — Скорбь в том, что она, одна из самых ярких среди нас, упала так низко, и будет трудной задачей для вашей паствы понять это. Возможно, среди этой паствы есть и те, кому требуется подтверждение, но вы также должны быть бдительными. Некоторые даже среди вас, возможно, были тайно соблазнены миньонами Шань-вэй, и они должны быть выявлены. Возможно, сюда могут прийти другие ангелы, заявляющие, что это Посещение от имени Лангхорна, тогда как на самом деле они служат Шань-вэй.

— Простите меня, — смиренно сказал Тимоти, — но мы всего лишь смертные. Как мы узнаем, кому на самом деле служит ангел?

— Это справедливый вопрос, Сын Мой, — сказал ангел с обеспокоенным выражением. — Однако, честно говоря, я не знаю, смогу ли я вам это рассказать. Однако, я ответственен перед архангелом Лангхорном сказать вам, что, если вы подвергнете сомнению наставления, данные вам любым ангелом во имя его, он простит вас, если вы не решитесь повиноваться им до тех пор, пока вы не испросите их подтверждение от меня, того, кто, как вы знаете, служит его воле — и Богу — по-прежнему.

— И, — выражение ангела ожесточилось в гневе и решимости, почти ненависти, какие Тимоти никогда не ожидал увидеть от него, — таких ангелов не будет много. Гнев архангела Лангхорна уже выплеснулся, со святым огнём Божьим вслед за этим, и нет ни одного слуги Тьмы, который может противостоять Свету. Это война в Сэйфхолде, Дети Мои, и пока это не разрешится, вы должны…

Ангел прекратил говорить резко, и Тимоти и отец Майкл развернулись к открытой стороне колокольни, так как яркий, ослепительный свет вспыхнул на северном горизонте. Он было далеко отсюда, вполне возможно, на другом берегу огромного озера, но, несмотря на огромное расстояние, он был невероятно ярким. Он рассеивал тьму, отражаясь в водах озера, как будто они были зеркалом, и блистал, поднимался, всё выше и выше, как какой-то пылающий гриб, прорастающий наперекор ночи.

Ангел уставился на него, и, вероятно, было даже хорошо, что ни Тимоти, ни священник не могли оторвать глаз от этого яркого маяка, чтобы увидеть шок и ужас в выражении ангела. Но затем, когда столб далёкого пламени достиг своей максимальной высоты и начал медленно, медленно тускнеть, ангел снова обрёл дар речи.

— Дети мои, — сказал он и, если его слова были не совсем понятны, ни один из двух смертных, стоящих перед ним, не был в состоянии заметить это. — Я должен идти. Война, о которой я говорил, подошла ближе, чем я — чем мы — ожидали. Архангел Лангхорн нуждается во всех нас, и я иду, чтобы присоединиться к нему в битве. Помните то, что я сказал вам, и будьте бдительны.

Он ещё раз взглянул на них, затем вышел через проход в колокольне. Любой смертный грохнулся бы на землю, несомненно разбившись вдребезги в процессе. Но ангел не упал. Вместо этого он быстро и бесшумно поднялся в темноту, и Тимоти потребовалось собрать своё мужество, чтобы высунуться и посмотреть на него. Блестящая точка расцвела высоко вверху, когда он выглянул, и он понял, что Кёсэй Хи ангела вознёс его наверх.

— Тимоти?

Голос Майкла был мягким, почти неслышным, и он умоляюще посмотрел на мэра, затем повернулся к далёкому свету, продолжающему затухать на горизонте.

— Я не знаю, Майкл, — тихо сказал Тимоти. Он повернулся к священнику и обнял его. — Всё, что мы можем сделать, это верить в Бога и Архангелов. Это всё, что я понимаю. Но что потом?

Он медленно покачал головой.

— После этого я просто не знаю.

1 октября, 3249 года, Горы Света, Сэйфхолд

Она проснулась. Это было странно, потому что она не помнила, как ложилась спать.

Сапфировые глаза открылись, затем сузились, когда она увидела над собой изгиб гладкого как стекло каменного потолка. Она лежала на спине на своего рода столе, скрестив руки на груди, и никогда в жизни не видела эту комнату.

Она попыталась сесть, и прищуренные глаза широко распахнулись, когда она поняла, что не может этого. Её тело совершенно не реагировало, и внутри неё всплыло что-то очень похожее на панику. И тут же, внезапно, она заметила крошечные цифровые десятидневные часы, плавающие в одном углу её поля зрения.

— Привет, Нимуэ, — сказал знакомый голос, и она обнаружила, что может по крайней мере пошевелить головой. Она повернула её набок и узнала голографическое изображение, стоящее рядом с ней. Пэй Као-юн выглядел намного старше. Он носил повседневную гражданскую одежду, а не свою униформу; его лицо было прорезано морщинами возраста, труда и горя; и его глаза были грустными.

— Мне страшнее, чем я могу сказать, оставляя это сообщение для вас — сказало его изображение. — И я знаю, что это всё навалилось на вас без подготовки. Я тоже сожалею об этом, но не было возможности избежать этого. И, несмотря ни на что, вы вызвались добровольно. В некотором смысле, по крайней мере.

Его губы искривились в подобии улыбки, и его образ опустился на стул, который внезапно появился в поле голограммы.

— Я становлюсь немного старым, даже с антигероном, для того чтобы тратить время на длительные объяснения, — сказал он ей, — и я боюсь, что это будет длиннее, чем все остальные. Я также боюсь, что вы обнаружите, что не вы можете двигаться до тех пор, пока я не закончу его. Я извиняюсь за это тоже, но крайне важно, чтобы вы оставались на месте, пока вы не выслушаете меня полностью. Вы должны полностью понять ситуацию, прежде чем принимать какие-либо решения или предпринимать какие-нибудь действия.

Она смотрела на его выражение, её мысли кружились, и она не удивилась, обнаружив, что она не дышит. Цифровой дисплей уже предупреждал её об этом.

— Как я уверен, вы уже поняли, вы на самом деле не здесь, — сообщило ей записанное сообщение коммодора Пэя. — Или, скорее, ваше биологическое тело не здесь. Тот факт, что вы были единственным членом, того, что, как я полагаю, вам придётся назвать нашим «заговором», владевшим ПИКА последнего поколения, сделало вас практическим единственным выбором для этой исключительной… миссии.

Если бы она могла дышать, она могла бы вздрогнуть от неожиданности. Но это было невозможно, потому что, как только что сказал Пэй, она на самом деле не была жива. Она была ПИКА: Персонально-Интегрированный Кибернетический Аватар. И, отметил мрачно удивлённый уголок её разума — если, конечно, она могла бы сказать, что она действительно размышляла — в то же время, она была первоклассным ПИКА. Подарком от несказанно богатого отца Нимуэ Албан.

— Я знаю, что вы не можете вспомнить ничего из того, что я собираюсь вам рассказать, — продолжил коммодор. — Вы не отдавали себе отчёт, что может быть какая-то причина загружать текущую личностную запись, пока мы не взошли на борт корабля, и у нас не было времени записать новую, прежде чем вы перешли на «Экскалибур». В этом отношении мы не могли рисковать, что бы кто-нибудь задался вопросом, почему вы это сделали, даже если бы было время.

Её глаза — лучшие искусственные глаза, которые могла бы создать технология Федерации, точно подражая реакции человеческого «организма», имитацию которого они делали — сузились ещё раз. Для большинства людей ПИКА были просто невероятно дорогими игрушками с того момента, когда были разработаны первые из них, почти за столетие до Мира Крествелла, и именно таким Даффид Албан видел свой подарок дочери. Для других, тех, кто испытывал серьёзные проблемы с мобильностью, которые даже современная медицина не могла исправить, они были чем-то вроде вершины протезирования.

Для всех целей и задач, ПИКА был высокоразвитой роботизированной машиной, специально разработанной для того, чтобы позволить людям совершать опасные действия, включая экстремальные виды спорта, не подвергаясь в процессе реальной физической опасности. ПИКА первого поколения были очевидными машинами, примерно столь же эстетически продвинутыми, как одна из утилитарных щупальцевидных, нефтяных-бочек-плавающих-на-антигравитации, ботов обслуживания, используемых отделами санитарии по всей Федерации. Но версии второго и третьего поколения постепенно улучшались, до тех пор, пока они не стали хорошо продуманными, полностью сенсорными интерфейсами, виртуальными доппельгангерами их оригинальных человеческих моделей. Форма, в конце концов, следовала за функцией, и вся их цель состояла в том, чтобы позволить этим человеческим моделям фактически испытать то, что они испытали бы, совершая те же самые действия во плоти.

С этой целью «мышцы» ПИКА были сконструированы из современных композитов, чрезвычайно мощных, но в точности повторяющих естественную мускулатуру человека. Их скелетная структура дублировала человеческий скелет, но, опять же, была во много раз сильнее, а их полые кости использовались для молекулярных схем и передачи энергии. И мозг ПИКА последнего поколения, основанный на молекулярных схемах (расположенный примерно там, где человек из плоти и крови сохранил свою печень) был почти в два раза меньше первоначальной протоплазменной модели. Он должен был быть таким большим, поскольку, хотя «нервные» импульсы ПИКА двигались буквально со скоростью света — где-то в сто раз быстрее, чем химически передаваемые импульсы человеческого тела — сопоставимые взаимосвязи человеческого мозга требовали эквивалента шины данных объёмом буквально триллионы бит.

ПИКА мог быть непосредственно нейронно связан с человеком, для которого он был изготовлен, но требуемая ширина полосы пропускания ограничивала связь относительно короткими интервалами. И любой ПИКА был также жёстко запрограммирован, чтобы не допустить связи с каким-либо другим человеком, даже если бы он и хотел этого. Это было конкретное юридическое требование, призванное гарантировать, что никто другой не сможет его использовать, поскольку оператор ПИКА, нёс юридическую ответственность за любые действия, совершённые этим ПИКА.

Со временем, достижения кибернетики наконец достигли уровня, приближенного к возможностям человеческого мозга. Разумеется, они делали это не совсем так же. Несмотря на все достижения, не было разработано ни одного компьютера, который мог полностью соответствовать взаимосвязям мозга. Обеспечение хранения памяти человеческого мозга не было большой проблемой для молекулярных схем; обеспечение необходимой «мыслительной» способности потребовало разработки процессоров с энергетическим состоянием, чтобы в конечном счёте компенсировать полную вычислительную и обрабатывающую скорость. «Мозг» ПИКА мог быть разработан с учётом совершенно разных ограничений, но конечные результаты были практически неотличимы от исходной человеческой модели… даже изнутри.

Эта возможность сделала доступным дистанционное управление ПИКА. Владелец ПИКА последнего поколения мог фактически загрузить полный электронный аналог своей личности и воспоминаний (в конце концов, простое хранение данных никогда не было проблемой) в ПИКА, чтобы перенести его в потенциально опасные условия окружающей среды за пределами ограниченного диапазона прямой передачи прямой нейронной связи. Этот аналог мог управлять ПИКА, не беспокоясь о риске для физического тела владельца, а когда ПИКА возвращался, его воспоминания и опыт могли быть загружены владельцу как его собственные.

Когда появилась такая возможность, была некоторая озабоченность о потенциально «вышедшем из-под контроля ПИКА», управляемым персональным аналогом, который отказывался стереться. Лично Нимуэ всегда считала, что эти опасения были не более чем затяжной паранойей того, что древний писатель назвал «комплексом Франкенштейна», но общественное мнение было непреклонным. Именно поэтому закон требовал, чтобы любая загруженная личность была автоматически стёрта в течение абсолютного максимума в двести сорок часов с момента активации хозяйского устройства ПИКА под контролем аналога.

— Последняя запись личности, которую вы загрузили, была сделана, когда вы всё ещё планировали экспедицию по дельтапланеризму в Андах, — напомнила ей голограмма коммодора Пэй. — Но у вас никогда не было времени на поездку, потому что, как часть моего персонала, вы были задействованы в так называемой «Операции Ковчег». Чтобы вы поняли, зачем мы ведём этот разговор, мне нужно объяснить вам, что такое «Операция Ковчег»… и почему вы, Као-чжи, Шань-вэй, и я намеревались саботировать его.

Её глаза — а, несмотря ни на что, она не могла не думать о них, как о своих глазах — расширились, и он усмехнулся без всякого юмора.

— В принципе, — начал он, — концепция была…

— …итак, — сказал ей через час Пэй Као-юн, — с того момента, как мы узнали, что Лангхорн был выбран вместо Франца Халверсена, чтобы командовать экспедицией, мы знали, что будет большое давление, чтобы вырыть самую глубокую нору, вползти в неё и засыпать её за собой. Лангхорн был одним из тех «мы навлекли это на себя через наше собственное технологическое высокомерие» типов, и, по крайней мере, он собирался применить самые строгие из возможных стандартов по устранению технологии. Фактически, нам казалось вероятным, что он попытается построить первобытное общество, которое будет полным разрывом со всем, что было прежде — что он может решить уничтожить все записи, когда-либо сделанные технологически развитым человеческим обществом. И в этом случае, разумеется, все воспоминания — или, по крайней мере, все достоверные воспоминания — о Гбаба должна были быть уничтожены. Он не смог объяснить бы, что мы, однажды столкнувшись с ними, оказались втянуты в межзвёздные боевые действия, не объяснив, как мы их закончили.

— Никто из нас не мог подвергнуть сомнению необходимость «сбежать в кусты», чтобы избежать обнаружения, по крайней мере, в краткосрочной перспективе, но там, где Лангхорн был настроен предотвратить любое новое столкновение с Гбаба, мы чувствовали, что это было практически неизбежно. Когда-нибудь, несмотря на любые усилия, по предотвращению развития высокотехнологичной цивилизации, потомки жителей нашей новой колонии снова пойдут по той же дороге, которая привела нас к звёздам и нашей встрече с ними.

Он печально покачал головой.

— В свете этого мы начали очень тихо обсуждать пути предотвращения того, чтобы наши далёкие потомки не могли вернуться в ту же ситуацию, в которой находились мы. Единственное решение, которое мы смогли придумать — это позаботиться о том, чтобы память о Гбаба не была потеряна навсегда. Чтобы наши потомки знали, что им нужно сидеть дома, не привлекая внимания, в своей единственной звёздной системе, пока они не достигнут уровня технологий, который позволил бы им победить Гбаба. Тот факт, что Гбаба так долго существовали, предполагал, что они по-прежнему будут представлять угрозу, когда человечество отважится вернуться в космос, но факт, что они так долго оставались без каких-либо значительных достижений, также предполагал, что уровень угрозы, вероятно, не будет намного выше, чем он был сегодня. Итак, если бы наши потомки знали, какой уровень технологических возможностей им необходим для выживания против Гбаба, они также будут знать, когда для них будет безопасно — или относительно безопасно — вернуться к межзвёздным полётам.

— Одним из способов сделать это было бы поддержание в нашем новом доме более низкого уровня технологии, по крайней мере, в течение следующих трёх или четырёх веков, избегая любых выбросов излучения, сохраняя при этом записи нашей более ранней истории и истории нашей войны с Гбаба. Предполагая, что мы могли бы убедить Лангхорна или, по крайней мере, большинство Административного Совета, принять нашу точку зрения, мы также разместили бы два или три корабля экспедиции полностью выключенными на орбитах где-нибудь в нашей конечной звёздной системе, где они были бы горсткой дополнительных астероидов без каких-либо активных выбросов, которые невозможно обнаружить или отличить от любого другого куска скалы без прямого физического осмотра, но доступными для восстановления после изобретения заново местных космических полётов. Это послужило бы огромным подспорьем для технологического развития, и они также служили бы критерием для оценки относительных возможностей более поздних, будущих разработок.

Его голографическое лицо скривилось, глаза наполнились горечью.

— Это, по существу, и предусматривал первоначальный план миссии названной «Операция Ковчег», и если бы Халверсен командовал, то это было бы сделано. Но, честно говоря, с командованием Лангхорна мы никогда не давали ему более сорока процентов шансов на успех, хотя, очевидно, это был бы лучший сценарий. Но из-за того, что шансы на его достижение были настолько низкими, мы искали второй вариант. Мы упорно искали, но мы не могли найти его. Только когда мы все сидели после обеда в тот самый вечер перед нашим отъездом, вы с Элиасом Проктором придумали идею, которая привела к этому разговору.

— Вы были тем, кто указал, что технология, использующаяся при создании ПИКА, могла бы быть использована, чтобы создать для колонии эффективного бессмертного «советника». Мы все боялись, что Лангхорн не захочет сохранить советника, который действительно помнил всё, что должно было быть в записях, и кто мог бы руководить — или, по крайней мере, повлиять — на развитие новой колонии на самых опасных этапах. К сожалению, не было времени реализовать эту идею, даже если бы планировщики «Операции Ковчег» подписали разрешение на её осуществление. И даже если бы планировщики миссии согласились на это, кто-то вроде Лангхорна почти наверняка отдал бы распоряжение об уничтожении «советника», как только он остался один.

— Но Элиас был очень поражён вашим замечанием, и он, в свою очередь, указал, что единственное, что препятствует использованию существующей готовой ПИКА для выполнения такой роли — это протоколы, ограничивающие ПИКА не более чем десятью днями автономной работы. Но все эти протоколы были в программном обеспечении. Он был вполне уверен, что сможет их взломать и деактивировать, а единственного ПИКА, особенно с полностью отключённой энергией, будет относительно легко скрыть — не только от Гбаба, но и от Лангхорна.

ПИКА на столе, который решил, что он мог бы продолжать думать о себе, как о молодой женщине по имени Нимуэ Албан, чьи воспоминания у неё были, кивнул бы, если бы он мог пошевелить головой. Доктор Элиас Проктор был самым блестящим кибернетиком, которого когда-либо знала Нимуэ. Если бы кто и мог взломать программное обеспечение ПИКА, то это был он. Разумеется, становясь при этом уголовным преступником согласно законодательству Федерации, которое наказывало за это как минимум пятнадцатью годами тюрьмы.

— К сожалению, — выражение Пэй Као-юна снова стало печальным, — Единственный ПИКА последнего поколения, принадлежащий кому-то, кому мы могли бы доверять, был вашим, и не было времени, чтобы приобрести другой. Конечно, не заставив Центр Управления задуматься о том, для какого мира мы его предназначали. Фактически, именно вы указали нам на это. Поэтому в последнюю минуту я подписал корректировку груза, которая включала ваш ПИКА в вашу квоту личного багажа, на том основании, что он может оказаться полезным для работы во враждебных условиях где-нибудь в поле. А потом, после того как все наши сотрудники и груз были отправлены, вы добровольно вызвались перейти в экипаж Као-чжи на борту «Экскалибура».

Глаза Нимуэ замерли, и он медленно кивнул, словно мог видеть их.

— Вы правы, вы вызвались на службу на флагманский корабль, зная, что он будет уничтожен, если операция «Отрыв» сработает. И когда вас перевели на «Экскалибур», официальный манифест вашего снаряжения включал всё, что вы принесли на борт «Гулливера», включая ваш ПИКА. Но фактически вы не взяли его с собой, и я лично перевёз его в грузовой отсек, где он мог быть навсегда «потерян». Это был единственный способ полностью вычеркнуть его из всех подробных списков оборудования на компьютерах Лангхорна.

Его изображение, казалось, смотрело прямо в её глаза в течение нескольких секунд. Затем он глубоко вздохнул.

— Было очень нелегко позволить вам сделать это, — мягко сказал он. — Вы были так молоды, так много ещё могли сделать. Но никто не смог придумать такой сценарий, который предоставил бы нам хороший шанс на успех. Если бы вы не… пропали до того, как мы достигли Сэйфхолда, записи в главном грузовом манифесте показали бы, что вы всё ещё владеете ПИКА. Вы были бы вынуждены передать его Лангхорну на уничтожение, и если бы вы, вместо этого, заявили, что «потеряли» его каким-то образом, все тревоги ушли бы, особенно учитывая то, как поздно в этом процессе он был добавлен в вашу долю багажа. Так, в конце концов, у нас действительно не было выбора. Но, чтобы быть абсолютно честным, несмотря на то что вы решили сознательно пожертвовать своей жизнью, чтобы предоставить нам этот вариант, мы все надеялись, что он нам никогда не понадобится.

— К сожалению, я боюсь, что понадобился.

Он откинулся на спинку стула, на его лице появилось жёсткое выражение, которое она видела прежде, когда военные корабли Гбаба появились на его тактическом дисплее.

— Лангхорн и Бе́дард оказались не просто фанатиками, но больными с манией величия. Я оставил для вас полный файл со всеми подробностями, и у меня нет желания читать их вам сейчас. Но краткая версия такова, что Лангхорн и его внутренняя клика никогда не доверяли мне настолько, насколько я думал. Они развернули полноценную орбитальную кинетическую ударную систему, даже не сказав мне, как их старшему военному офицеру, об этом. Я никогда не знал, что она была там и не мог предпринять никаких шагов, чтобы нейтрализовать её. И когда Шань-вэй и её сторонники воспротивились их попыткам превратиться в богов, они использовали её. Они убили её, Нимуэ — её и всех людей, пытавшихся открыто сохранить память о нашей истинной истории.

У ПИКА не было сердца, ни в каком физическом смысле, но сердце Нимуэ Албан больше не имело особенности сжиматься от мук, и он откашлялся, после чего тяжело покачал головой.

— Честно говоря, я думал о том, чтобы разбудить вас, поговорить с вами лично, но я боялся. Мне уже много лет, Нимуэ, но вы ещё молоды. Я не хотел рассказывать вам о Шань-вэй. По многим причинам, на самом деле, включая то, что я знаю, насколько вы любили её, а я был… слишком труслив, чтобы встретить со своей болью лицом к лицу. Но и потому, что я вас знаю. Вы бы не захотели «вернуться обратно в сон», до тех, пор пока вы лично не сделали что-то с её убийцами, и я не могу позволить себе потерять вас. Не сейчас. Не по многим причинам. Кроме того, вы, вероятно, попытаетесь поспорить со мной о моих собственных планах. И если разобраться, для вас пройдёт не так уж много время между сейчас и тогда, когда вы действительно увидите это сообщение, не так ли?

Его горько-сладкая улыбка была кривой, но, когда он заговорил снова, его голос был более резким, звучащим почти нормально.

— Мы приложили все усилия, чтобы предоставить вам по крайней мере некоторые из инструментов, которые вам понадобятся, если вы решите, — если вы решите, как личность, которой вы являетесь сейчас, а не Нимуэ Албан, которая первоначально вызвалась для этого — продолжить эту миссию. Мы действительно не думали, что сможем это сделать, так как мы не знали, что Лангхорн решит оставить «Хасдрубал» вместе основным флотом вместо того, чтобы лично следить за терраформированием Сэйфхолда. В то время мы были в восторге от того, что он сделал это, потому что это дало нам гораздо больше свободы. Конечно, — он горько усмехнулся, — мы тогда не понимали, почему он остался там. Даже без него, смотрящего нам через плечо, мы не могли дать вам всё, что мне бы хотелось. Были ещё ограничения в отношении того, чему мы позволили «исчезнуть» из списков оборудования, но Шань-вэй и я проявили немного творчества во время операций терраформирования. Поэтому у вас будет компьютерная поддержка, самые полные записи, которые мы смогли предоставить и, по крайней мере, некоторое оборудование.

— Я установил таймер для активации этого… бункера, я полагаю, через семьсот пятьдесят стандартных лет после того, как я закончу эту запись. Я пришёл к этому определённому времени, потому что наши лучшие прогнозы показывают, что, если Гбаба решили, что флот Као-чжи — это не все части операции «Ковчег», и, если их разведывательные корабли продолжали прочёсывать всё вокруг, им потребовалось бы максимум около пятисот лет, чтобы пройти в пределах диапазона обнаружения радиоизлучений или нейтрино из этой системы. Таким образом, я позволил пятидесятипроцентной подушке безопасности пронести вас через зону угрозы немедленного обнаружения. Вот как долго вы будете «спать».

Он снова покачал головой.

— Я не могу представить себе, как это будет выглядеть для вас, Нимуэ. Мне хотелось бы чтобы был какой-то способ, любой способ, чтобы я мог избежать возложения этого бремени на вас. Я не смог найти ни одного. Я пытался, но я не смог.

Он ещё несколько секунд молчал, его голографические глаза смотрели на то, что никто ещё не мог видеть, затем снова мигнул в фокусе и выпрямились в кресле.

— Это последнее сообщение, последний файл, который будет загружен в компьютер вашего бункера. Кроме меня, только один человек знает о вашем существовании, и у нас с ним назначена встреча с администратором Лангхорном и Административным Советом завтра вечером. Не знаю, принесёт ли это какую-то пользу, но Лангхорн, Бе́дард и их подхалимы вскоре узнают, что они не единственные люди, у которых в резерве осталось немного припрятанной военной техники. Уцелевших не будет. Я не могу вернуть Шань-вэй или кого-либо из моих — наших — друзей, но, по крайней мере, я получу немного личного удовлетворения от этого.

Он казался смотрящим на неё в последний раз, и он снова улыбнулся. На этот раз это была странно нежная улыбка.

— Я полагаю, можно было бы утверждать, что на самом деле вас не существует. В конце концов, вы всего лишь электронные шаблоны внутри машины, а не реальный человек. Но вы — электронная модель действительно замечательной молодой женщины, знать которую для меня было огромной честью, и я считаю, что во всём, что имеет значение, вы — та самая молодая женщина. Но вы также являетесь кем-то ещё и этот кто-то другой имеет право выбирать, что ему делать со временем и инструментами, которые мы смогли вам дать. Чтобы вы ни выбрали, решение должно быть вашим. И чтобы вы ни решили, знайте это: Шань-вэй и я очень любили Нимуэ Албан. Мы чтили её память шестьдесят лет, и мы вполне удовлетворены тем, чтобы оставить это решение в ваших руках. Что бы вы ни решили, что бы вы ни выбрали, мы всё равно любим тебя. И теперь, как ты однажды сказала мне, благослови тебя Бог, Нимуэ. Прощай.