У Червленого яра

Глава XXXVIII. Тень

Большая лодка плыла мягко, без рывков. Миронег управлялся с ней как с игрушечкой, не зря столько за нее отдал. Серебра, конечно, было жаль, ведь то приданое жены, горбом не заработанное, а Миронег не привык на содержании у бабы сидеть. Но меч в счет платы плотник ни в какую брать не хотел, гривны ему отсыпь, и все тут. Да и Марфа уперлась: «Пусть при тебе останется, спокойней. А все мое — твое, бери да не раздумывай». Пришлось отсчитать от суммы, тайком выданной князем Юрием тетушке.

Пред очами чертили воздух бойкие стрекозы, с берега доносилось истошное кваканье лягушачьих свадеб, солнышко заваливалось к окоему, медленно окрашиваясь в нарядный малиновый цвет. Дон сам нес лодку, но Миронег не расслаблялся, внимательно вглядывался вдаль, выбирал путь, то забирая к крутому берегу, то проскальзывая по мелководью у пологого края.

На носу бок о бок сидели Марфа с Якимкой, Марфа качала придерживаемую ногами плетеную колыбель. Весь вечер проказница Еленка досаждала матушке с братом, просилась из рук, желая ступить за борт на гладкую воду или рвалась к жалобно мекающим за спиной Миронега козлятам. Своевольная, вынь да положь. Ох, тяжко с ней дорогой. И вот наконец, намаявшись, Еленка сникла на коленях матушки и была со всеми предосторожностями уложена в колыбель и на всякий случай привязана лентой к лавке. Можно и выдохнуть.

Отчалив от Онузы, путники сперва чувствовали себя спокойно, плыли днем, не таясь, ночевали на отмелях, разводя в сырой майской ночи костер побольше. Но чем дальше уводила лента реки от обжитых мест, тем более осторожным становился Миронег, не желая глупо рисковать. Днем хоронились в укромном месте и выплывали лишь к вечеру, предварительно обшарив окрестность глазами. Дальше дощаник плыл в ночи, крадучись, при свете звезд и луны, а то и вовсе в полной темноте. И здесь Миронегу приходилось попотеть, чтобы не врезаться в какую корягу или не посадить большую лодку на мель. Марфа помогала, усаживаясь на край и тоже стараясь разобрать, что таит очередной поворот, а еще отвлекала мужа неспешной беседой, чтоб ненароком не уснул за веслами.

Если же утро выдавалось туманным, то двигались и поутру, под покровом нависающего над рекой плотного пара. Но лишь туман рассеивался, лодка врубалась в камыши, Марфа доила намаявшуюся козу, Миронег прибивал кол и оставлял животину на привязи пастись с двумя козлятами. После уж, наскоро перекусив, взрослая часть семейства заваливалась спать, а выспавшуюся за ночь Еленку стерег и нянчил Якимка, но не долго, Марфа лишь чуть прикрывала очи и спешила перенять у него суетную обязанность, все ж еще мал. И так каждый новый день. За все время пути мимо проплыли лишь два струга, берега казались безлюдными, но береженого Бог бережет.

Сегодняшняя ночь обещала быть беззвездной, откуда-то набежали пухлые облака, они не собирались проливаться дождем, но усиливали сумрак. Солнце уже полностью опустилось за крутой десный берег, на прощание оставив полосу розового отблеска.

— Якимушка, ложись и ты, а то не выспишься, — обняла за плечи сына Марфа. — Рядом с козочками я уж кожушок кинула.

— А про боярина Малка и красу Веренею? — напомнил Яким недосказанную байку.

— Так очи уж слипаются.

— Нет, ты сказывай.

Марфа откинулась чуть назад и повела сказ, сплетая слова в мудреную историю волшебства, подвигов, борьбы со злом и большой любви. Яким слушал, затаившись и слегка приоткрыв рот, в котором уж не хватало двух молочных зубов.

С Якимкой у Марфы долго не ладилось. Мальчонка дичился и бегал хвостом за Миронегом. Вытянуть из него хоть словечко было сложно. Всегда серьезный, тихий и послушный, словно маленький старичок, лишний кусок без спросу не возьмет, да и не попросит, пока сама не пододвинешь. Растопить лед отчуждения никак не удавалось. С названным отцом Яким охотно говорил, проявлял заботу, подносил водицы или подавал нужную вещицу, а вот с Марфой замыкался, смотрел исподлобья, а уж колыбель с малой сестрицей и вовсе обходил вдоль стенки. Миронег понимал, что Марфа благодарна Якиму, ведь, ежели б не забота о найденыше, опечаленный бортник вряд ли завернул бы к Онузе, скорее уж снова затерялся в непроходимых лесах и своем горе, но поведение мальчика названную мать расстраивало, под крышей малой избы чувствовалось напряжение. «Обвыкнется», — подбадривал Миронег жену.

Помогли байки, слышанные когда-то Марфой от сказительницы Услады. Подсев однажды к Якиму, Марфа принялась рассказывать об одном мудром муже Моисее, что беседы вел с самим Господом Богом, и как по воле Всевышнего позвал этот муж свой народ из рабства поганых. «И вышли они к морю-океану, а вода глубока, не перейти. И помолился Моисей тот Богу, и ударил посохом, и разверзлось море — проходи, раз нужно, и ног не замочить…» Нет, конечно, Марфа не умела так, как Услада сказывать, лучше милой Усладушки нешто кто мог бы рассказать, но все ж старалась, вспоминала, как та держала голову, как снижала голос до шепота на самом тревожном моменте, а потом выдыхала и все слушатели выдыхали, радуясь, что все хорошо обошлось. А в сказах Услады всегда все ладно заканчивалось.

Яким выслушал, не отрывая от сказительницы больших детских очей, а на следующий день уж сам осмелел и попросил еще чего-нибудь рассказать. А Марфа и рада радешенька расстараться: и про богатырей великих и их благонравных невест, и про чудеса, святыми сотворенные, и много еще чего. И все преобразилось, Яким повеселел, чаще стал улыбаться, подражая Марфе тайком, смущаясь, щебетал сказы уже малой Еленке, та ничего не понимала, но радостно сучила ручками и показывала первые острые зубки.

— Так-то и было, — закончила Марфа, — но Яким уж не слышал, задремав у не на плече.

Миронег переложил его на кожух.

— Умаялся, быстро сморило.

— Темно как становится. Сможем ли плыть? — забеспокоилась Марфа.

— Потихоньку. Веслом малым буду лишь править.

— Никак не могу привыкнуть, что ты рядом, — вздохнула Марфа, — уж столько времени прошло, а все хочется тебя пощупать, убедиться, что не морок.

— Так пощупай, нешто я против, — Миронег притянул жену к себе, усаживая на колени и прижимая ее спиной к своей груди, наклонился, коснувшись губами тонкой шеи.

— Наскочим куда-нибудь, темень какая, — игриво возмутилась Марфа, чуть отбиваясь.

— Не наскочим, тут широко, — продолжил целовать жену Миронег.

Шепот стал приглушенным, а лобзания жарче.

— Что это?! — испуганно указала Марфа куда-то вперед.

Миронег резко вскинул голову, напрягая очи. Высокие покатые холмы почти не выделялись на фоне темного неба, но по самому краю на окоеме четко была видна цепочка огней: один, второй, третий…

— Трава горит? — предположила Марфа.

— Пожар единой чертой идет, это костры.

— Люди? — тревожно замерла Марфа.

— Ну, чего испугалась, они ж на берегу, дальним краем проскочим.

— Может в камыши завернуть да переждать?

— Нет, как расцветет, сложней удрать будет. Малая заплакать может или коза заблеет, выдаст. Сейчас проскочим. Не бойся, здесь широко, им до нас не добраться.

Чем ближе подплывал дощаник, тем больше костров выплывало из-за речного поворота. Огромный стан расположился на вершине мелового хребта. Уже было слышно конское ржание и отзвуки речи. Кочевье? Войско. Миронегу ли не распознать. Большая рать в Донской степи. Куда она идет?

Дощаник скользил, неотвратимо приближаясь. Марфа накинула на плечи пуховый платок, чтобы не выдать себя белизной рубахи. Только бы Еленка не расплакалась.

— Здесь глубоко и течение быстрое, коням вплавь опасно. Да и зачем мы им, — успокаивал Миронег жену, чувствуя ее почти животный страх.

Лодка поравнялась со станом, в свете костров хорошо были видны снующие у котлов фигуры и столбики дозорных по краю.

— Поганые, — разглядел Миронег.

Муж с женой замолчали. Миронег перестал грести, чтобы не создавать лишний шум, хотя, наверное, это было лишней предосторожностью, слишком большое расстояние, да и в стане, не таясь, вели беседы, не прислушиваясь.

И вот что чудно: только что казалось — Дон, стремительный в своем беге, всей мощью воды толкал дощаник к югу, а теперь он словно решил отдохнуть, ослаб и разленился, а ведь так нужно проскочить как можно быстрей.

«Знать бы, куда они идут? Ежели тоже к полудню?» — размышлял Миронег.

— Глеб! — вскрикнула Марфа, подпрыгивая на лавке.

Ее голос эхом разорвал тишину. Миронег видел, что дозорные поворотили головы, прислушиваясь. «Здесь глубоко, им не достать, — как заклинание твердил он, и все ж добавлял: — Господи, пронеси».

— Там Глеб, — схватила Марфа Миронега за плечо, ее бил озноб, она вздрагивала всем телом.

— Темно, почудилось, — шепнул Миронег, успокаивая жену.

— То он. Он за мной явился. Никак не отстанет. Он нас видит!

Миронег еще раз внимательно посмотрел наверх. Чуть в стороне от остальных на меловом откосе стояла одинокая фигура. Мужчина, не богатырского роста и стати, обыкновенный, каких много. Черная тень, чего там можно разглядеть?

— Показалось тебе.

— Он, — уверенно кивнула Марфа.

Миронег не стал спорить. А почему бы и не Глеб, в самом деле, весь год бывшего князя ждали под Рязанью, а он так и не пришел. Изматывал ложными слухами, а когда уж все успокоились, дождался, когда половецкие кони окрепнут на сочной майской травке, и двинул, снова отбирать заветный стол.

— К стольной подались, — шепнул Миронег.

— Они Онузу разграбят, — с ужасом проговорила Марфа.

— Не до Онузы им сейчас, силы тратить не станут, сразу к Рязани пойдут. Вынырнут, откуда и не ждут. Хитро придумано.

— Ингварь выстоит?

— Да, — с твердой уверенностью произнес Миронег, — селенья окрестные жаль, а Рязань отобьется.

— Зачем же тогда? Зачем?! — с отчаяньем выдохнула Марфа.

— Упрямый волк, пока есть зубы, кусать станет.

Дощаник проскочил мимо лагеря, костры остались за спиной, а Марфа все оглядывалась и оглядывалась. Мрачная фигура на холме не давала ей покоя.