У Червленого яра

Глава XXIX. Лапотник

— Княжна все подтвердила, — холодно произнес Ингварь, глядя сквозь Миронега куда-то вдаль. — Так и было, как ты сказывал. Награду я к тебе на двор отослал. Теперь не держу, можешь ступать.

Все? Свободен? Миронег оглянулся, за спиной никого из сторожей не было. Перед бывшим узником стелилась дорога, и даже ворота из княжих хоромов уже были приветливо растворены. Так чего ж еще ждать, бежать отсюда прочь, да побыстрей.

Миронег поклонился, как требовали приличия, развернулся и сделал пару шагов. «Княжна все подтвердила», — стукнуло в голову словно обухом тяжелого топора. Какая княжна?! Откуда здесь взялась княжна? Мысли и образы завертелись ураганом: вот испуганная девчонка карабкается по склону, вот неумело ковыряется изнеженными ручками в рыбьей чешуе, вот горделиво вскидывает голову, отворачиваясь… а пред людьми в верви как встала, словно всегда так делала, и любопытствующая толпа — ей не диво. «Марфа, раба божья Марфа! А малую сестрицу князя Олега как звали? Кажется, Марией или все же…» Сердце сделало жесткий удар, едва не проломив грудную клетку. Миронег медленно повернулся и все прочел во взгляде Ингваря.

— А она? — бросил Миронег в жесткое лицо князя.

— А она останется при мне, под моим покровом, — обдало Миронега ледяной волной.

— Но она моя жена, венчанная.

— Ты еще жив, только потому, что спас мне жизнь да выдал мне моего ворога. И этой милости с тебя уж довольно, — рыкнул Ингварь. — Ты что ж думал, что на княжне женишься и в бояре взлетишь? Да ты знаешь, что за совращение княжьей дочки с тобой следовало сотворить? И по делом было бы.

Миронег не стал оправдываться, глупо. Все сейчас рушилось — надежда создать крепкую семью, встретить старость среди любящих детей и внуков, и чтоб рядом она… Он опять ошибся с выбором, все у него не как у людей. «Бедовый», — охал дед Корчун, видно не зря.

— Она моя жена, — упрямо произнесли губы.

— Она княжна Пронская! — повысил голос Ингварь. — И поедет со мной в Пронск невинной девой-княжной, мне жена бортника, опозоренная, там не нужна. Мне надобно, чтоб жалость народ проявил, прослезился и мстить за князя покойного за мной пошел. А там и Рязань всколыхнем. И любого, кто поперек мне встанет, раздавлю, — Ингварь сжал кулаки. — Глеб должен за злодейство сполна отплатить.

— Дальше-то что ж? — с обреченным спокойствием произнес Миронег. — Ты, княже, сядешь на стол Рязанский, а Марфа?

— А Марфу, ежели овдовеет, — Ингварь, сузив глаза, пристально посмотрел на Миронега, — выдам честь по чести замуж, и приданое дам, словно брат родной, не поскуплюсь. А нет, так в монастырь пристрою, в почете и уважении будет жить, в тиши и благодати за монастырской стеной. Захочет, так здесь, в Рязани, а нет, так и в Суздаль повезу. Там обитель славная.

Миронег все понял, он вообще был смышленым малым. Князь предлагал помереть за Марфу.

— В дружину свою примешь? — принял бывший бортник для себя решение.

— Отчего ж не принять, — легко согласился князь, — у меня сейчас каждый ратный на счету, а такой матерый, как ты, и подавно надобен. Вместо Петрилы будешь, Миляту уж пора на покой отпустить, совсем сдал старик. Завтра детских сберу да под руку твою передам.

Разговор был окончен, князь повернулся к сеням. Миронег так и стоял оглушенным, ноги приросли к земле и не желали двигаться.

— Ты зла на меня не держи, — вдруг неожиданно мягко произнес Ингварь, останавливаясь и устало присаживаясь на ступени крыльца. — Я благодарным быть умею, но сделать для тебя ничего не могу. Княжья дочь не может выйти ни за бортника, ни за детского, ни за кметя не мо-жет! И ежели я то допущу, мне на стол рязанский не сесть, сыну моему в Рязани златоверхой не сидеть, внуку моему по Рязанской земле хозяином не хаживать. Нет у нас с тобой выбора, кроме как жизнь свою за правду положить и за ближних наших. Знаю, не ведал ты, кто она, по доброй воле за тебя пошла глупая девка, но уж одумалась, поняла, что натворила.

— Мне повидаться с ней можно? — решился на просьбу Миронег.

— Нет, — ожидаемо отрезал князь, — ни к чему.

— А ежели она понесла? — не мог не спросить Миронег.

— Достойная нарочитая семья воспитает внука княжьего как родного, — князь тяжело поднялся и побрел в терем.

Миронег остался один на опустевшем дворе. Надо уходить, возвращаться в опустевшую избу, разоренное гнездо, где так тепло было и уютно с его Усладой, простой девкой-певуньей. И он пошел, глядя под ноги.

Ежели бы она сразу сказалась, выложила всю правду, то он… все равно на нее запал бы, не смог бы равнодушным остаться, выше его сил, но никогда бы не посмел большего, не стал бы девчонке жизнь губить. Ее место не в землянке лесной, и даже не в избе селянина. Прав князь, тысячу раз прав! Не мог Миронег ее сделать счастливой, наигралась бы в добрую хозяйку и загрустила, опасность их сближала, страх, а пропадет ворог, так и рухнет все.

«Вдовой ее сделать, что ж, я готов. Чего мне теперь осталось? Ничего у меня больше нет».

Скрипнув дверью, Миронег завалился в избу. На столе, прикрытый тряпицей, еще стоял испеченный Усладой каравай. На лавке были разложены короба с дарами князя: снедь, кувшины с брагой, теплый крытый аксамитом кожух и новая длинная кольчуга. Знал князь, что бортник попросится в дружину, уж и броню приготовил.

Миронег откупорил кувшин с брагой и жадно принялся глотать хмельную жидкость, потом лег на лавку, прикрывшись княжим кожухом, и закрыл глаза. Снова пред ним поплыла Услада, наклонилась, ласково погладила по плечу. «Отпускаю я тебя, птаха, лети, — улыбнулся ей Миронег. — Не тревожься, будет у тебя и муж тебе под стать, и детки, все будет».

Ночью разыгралась метель, она катала по крыше снежные хлопья, дергала ветхую избу за углы. Когда Миронег продрал глаза, то увидел идущую через полгорницы снежную полосу, это в не затворённую с вечера дверь намело сугроб. Миронег выдохнул и изо рта пошел пар. Все казалось неуютным и запустелым.

Отерев лицо снегом, Миронег вышел на двор и принялся работать лопатой — прочистил ходы к хлеву, к избе хозяйки, к бане.

— Да я бы и сама, — запричитала Настасья, спускаясь в крыльца. — Здрава ли твоя водимая, не вижу ее что-то?

И что отвечать? Миронег растерялся.

— Водимая в здравии. В Воронож я ее отправил, хотела с тобой повидаться на прощание, да спешно обоз уходил, кланяться велела. Там подарки оставила, после отдарюсь. И сам скоро к Вороножу подамся. Князь в дружину взял.

— Вот уж славный вести, — всплеснула Настасья руками, — а я, дурная баба, глянула на тебя смурного, уж себе чего плохого удумала. Изба-то у вас вон не топленная стоит.

— Выпил вчера у князя крепко, не растапливал еще, — отвернулся Миронег, излишне старательно выравнивая края снежного отвала.

— Так пойдем трапезничать, у меня ушица нынче, — позвала хозяйка.

— Нет, там у меня есть, — отказался постоялец.

— Чай, боишься, жена заревнует, — рассмеялась Настасья.

— Нет, похмелье, не лезет ничего.

Что бы ни о чем не думать, Миронег погрузился в хозяйство: протопил печь, выгреб снег, доел каравай, запив его квасом. Надобно идти к дружине, принимать людей Петрилы. Из туеса была извлечена новая рубаха, на плечи накинут новый кожух, на поясе снова повис меч. Новая жизнь, не долгая, но все же.

— Мироша, — радостно встретил дружка Милята. — А я гляжу, кто ж такой важный идет, — пошутил старик, пытаясь разрядить напряженность. — Я нашим сказал, — наклонился он к уху Миронега, — что ты нарочно княжну бабой своей обрядил, чтоб от ворогов скрыть и к брату двоюродному довести. Ведь так и было же?

— И поверили? — хмыкнул Миронег.

— А куда ж им деваться. Ждут тебя, принимай, два десятка под руку твою идут.

И Миронег с жаром схватился за новые обязанности, просто с головой ушел: проверил броню, примерился с каждым на мечах, быстро сошелся с другими десятниками, порасспросил что да как. Не забылись науки Якимовы, а ведь думал, что уж все стерлось, в песок утекло. А еще надобно собрать в дорогу корм лошадям, еды людям, вытрясти последнее серебро да купить себе коня. Без коня десятнику нельзя.

И все время, пока суетился, Миронег невольно скашивал глаза на княжий терем, где-то там, за толстыми бревенчатыми стенами была его жена, так близко и так далеко. Что она сейчас делает, сожалеет ли о содеянном, вспоминает ли Миронега добрым словом или раскаивается, что отдалась лапотнику? Не думать сейчас об том.

— Мироша, ночевать у нас, в дружинной избе, оставайся, чего тебе там одному сидеть, — предложил Милята, когда начало смеркаться.

— Нет, к себе пойду. Поутру явлюсь. Завтра на торг со мной пойдешь, коня мне надобно купить, давно хотел выбрать порезвее.

— Отчего ж не сходить. Сходим, — согласно кивнул старик.

Откланявшись, Миронег широким шагом побрел к воротам, но его окликнул княжич Юрий.

— Погоди, десятник.

Миронег послушно остановился.

Юрий, тревожно оглянувшись, поманил Миронега приблизиться.

— Княжна Марфа Володимерьна тебе коня жалует. Иди погляди — каков.

«Отдаривается из милости», — неприятно кольнуло в груди.

— Дозволь просить тебя, светлый княжич, передать княжне, чтоб серебро, ей из милости данное, попусту не тратила. Есть у меня на что коня купить, завтра на торг пойду.

— Экий ты упрямец, — всплеснул руками Юрий, — сказано — пошли коня смотреть, да и весь сказ, — и княжич зашагал к конюшням, Миронег нехотя поплелся следом.

В конюшне было уже темно. Конюх подал Юрию светец, они с Миронегом побрели вдоль дремлющих коней.

— Вот этот твой, — кивнул княжич, — гляди, а я отойду.

И он вставил светец в железное кольцо над головой десятника. Миронег погладил по чесанной гриве солового конька, то одобрительно фыркнул. Хорош, ничего не скажешь.

— Мироша, — раздалось из угла.

Пред Миронегом стояла его Услада, снова непокрытой девкой с длинной косицей через плечо.

Все слова куда-то провалились, комок подступил к горлу.

— Прости меня, прости, — кинулась к мужу на шею жена, без конца целуя и обливаясь слезами. — Ты себя береги, мне, кроме тебя, никто не надобен, никто, — повисла она у него на шее. — Я умру без тебя, умру.

Миронег провел рукой по шелковистым волосам, чмокнул птаху в макушку.

— Мы, как Глеба осилят, сбежим, верно же? — заглянула Марфа в лицо мужа. — Сбежим домой, на Савалу, верно же?

Миронег кивнул, понимая, что сейчас его черед настал лгать…