Тьма века сего

Глава 44

Отсюда, с временного наблюдательного пункта за пределами лагеря, был хорошо различим ров и опущенный мост, была видна уезженная дорога, широкой лентой расстелившаяся к замку издалека; было четко видно, как группа отдалилась, вышла на дорогу — прямо, не скрываясь, как приблизилась ко рву и остановилась перед мостом. Можно было видеть, как Мартин вышел вперед, окинул взглядом мост и стену, как он ступил на толстые окованные доски, сделал три шага и остановился снова, обернувшись и махнув рукой остальным. Было видно, как отряд взошел на мост и ступил под свод ворот, как прошел внутрь — и исчез из поля зрения…

Отсюда, с временного наблюдательного пункта за пределами лагеря, Курт видел это около трех часов назад. Сейчас он видел пустынную дорогу, безмолвный замок и застывшую раззявленную пасть ворот с вываленным языком-мостом, словно весь этот замок был огромным мертвым чудовищем, задохнувшимся в сдавившей его пустоте…

Альта ушла отсюда последней, попытавшись, явно без особой надежды, увести Курта с собой. Да, когда группа вернется, это увидит дозорный. Да, когда у них все получится, это почувствуют и Альта, и прочие expertus’ы… Да. «Когда». Она говорила «когда», старательно избегая слова «если», но не слышать одно вместо другого было невозможно. Если у них получится. Если вернутся…

Да, сидеть здесь не имело смысла. Но и в пребывании в конгрегатском шатре резона Курт видел не больше. Лагерь за спиной жил своей жизнью, и майстеру инквизитору в этой жизни сейчас места не было. Разумеется, найти себе дело труда не составило бы, и быть может, именно так и стоило бы поступить, чтобы хоть чем-то себя занять и не видеть, как мимо влачатся минуты и часы, но он все так же сидел на старом пне за пределами лагеря, равнодушно отмечая, как солнечный ноябрьский холодок пробирается за шиворот и в рукава, неспешно расползаясь по всему телу. Тело на этот раз не жаловалось, не постреливала назойливо боль в суставах, не ворочалась привычная ломота в пояснице, и даже дежурная усталость в этот раз не пыталась уломать, уговорить, вынудить встать и уйти.

В памяти крутились замковые коридоры и комнаты, лестницы и переходы… Замок, ночь, лестницы, комнаты, двери… Как же давно это было. Четверть века назад. И все равно будто вчера. И тот, кто был рядом тогда — тоже будто еще вчера был все так же рядом, все так же жив… В ту ночь он надеялся умереть. В ту ночь он все сделал для этого, но Высшее Начальство решило распорядиться его бытием по-своему.

Сколько времени это заняло тогда — все эти коридоры, двери, лестницы?.. Целую ночь. Но Поттенбрунн заметно меньше, да и диверсанты сейчас — не юный щенок и избалованный мирной городской жизнью стриг, и как знать, вдруг уже в следующую минуту примчится вестовой из лагеря и, переводя дыхание на ходу, выпалит: «Велели передать: всё, получилось!». Быть может, уже через несколько минут это мертвое чудище оживет и извергнет из своей распахнутой пасти людей… Быть может, не всех. Наверняка не всех. Но среди них будет один, кто подойдет сюда с выражением нарочитого равнодушия на лице и скажет: «Подумаешь, Антихрист. Раз плюнуть»…

— Вообще говоря, плеваться некрасиво.

За тот миг, который потребовался, чтобы обернуться на прозвучавший рядом голос, рука успела дернуться к рукоятке арбалета за плечом — и опуститься снова, а в голове пронеслось множество мыслей — толпой, наступая друг другу на ноги, толкаясь локтями, отпихивая друг друга с пути.

Голос. Не дозорный. Чужой рядом! Голос ответил на мысль. Как?! Голос… Голос знакомый…

Курт обернулся вправо и замер, уставившись на человека в трех шагах от себя.

Сухощавый смуглый старик, облаченный в непривычного покроя далматику с накинутой поверх фелонью, и белая, как молочная пена, альба почти скрывает ноги в легких башмаках…

— Снова ты, — констатировал Курт, сложив на коленях руки и сцепив пальцы замком. — А в чужие головы, стало быть, влезать красиво?

— Неправильный вопрос, — благодушно отозвался старик, и взгляд миндалевидных темно-карих глаз вперился в майстера инквизитора с насмешкой. — Вы должны были спросить, зачем я здесь.

— В прошлый раз этот вопрос особого смысла не имел, ты все равно не ответил.

— Я и сейчас не отвечу, но когда вас останавливало нежелание собеседника отвечать?

— Ну и зачем ты здесь?

— А вы уверены, что я здесь? — вкрадчиво отозвался Мельхиор. — Что на сей раз все происходящее и впрямь происходит, а не является плодом вашего рассудка?

— Я не уверен, что и в прошлый-то раз это было не так, — хмыкнул Курт. — Но примем те же условия игры, что и тогда: раз уж ты тут, а спешить мне снова некуда — поговорим.

— А вы уверены, что на сей раз и впрямь некуда? — все так же елейно осведомился старик. — Время, как вы уже имели возможность убедиться, вещь относительная.

Курт огляделся. Лагерь за спиною жил и двигался, чуть поодаль можно было разглядеть дозорного — тот прохаживался взад-вперед, разминая ноги…

— Id est, сейчас оно не остановилось, как в тот раз? — уточнил он. — Или это снова твои словесные витийства?

— А вы уверены, что сколь угодно витиеватые словеса способны описать время, майстер инквизитор?

— Это exordium[211], или ты уже начал подводить меня к какой-то нужной мысли?

— Я не знаю, — развел руками старик. — Ведь нам по-прежнему неизвестно, Господень ли я посланник-вразумитель или часть вашего же разума, с которой вам вдруг вздумалось посовещаться.

— Мне нужен совет?

— Нужен?

— Сорок два?

— Что? — нахмурился старик, и Курт криво усмехнулся:

— Проверил, не явился ли ты для того, чтобы изображать собою эхо.

— У вас еще есть силы шутить, — одобрительно кивнул Мельхиор. — Это хорошо. Это вам пригодится. Как насчет прочих ваших достоинств, майстер инквизитор? Скажем, ваших особых отношений со временем.

— У меня были отношения с ведьмой, с имперской шпионкой, с малефичкой… Со временем — не припомню.

— Сейчас вы крадете его у самого себя, отшучиваясь в ответ на мои попытки вам помочь, — мягко, но с неожиданной серьезностью заметил Мельхиор. — А главное — вы крадете его у Мартина и всего этого мира. Бросайте детские замашки, майстер уличный воришка, и пробуждайте инквизитора.

Курт снова оглянулся через плечо на лагерь, вновь повернулся к собеседнику, пристально всмотревшись в его лицо, и вздохнул:

— Хорошо. Как инквизитор — я бы спросил, что ты подразумеваешь под «особыми отношениями».

— «Главное — в том, чтобы достичь этого озарения, — размеренно процитировал старик. — Однажды ты внезапно осознаешь, что видишь противника насквозь. Видишь его удары еще до того, как они будут нанесены, успеваешь сделать два движения и обдумать еще четыре, пока он совершит одно»… Помните?

— Да, — кивнул Курт. — Вот только Хауэр не подразумевал особых отношений с временными потоками.

— Уверены? Ведь вы этому научились, майстер инквизитор — все то, о чем говорил ваш наставник, вы сумели постичь и пробуждаете усилием собственной мысли всякий раз в опасных обстоятельствах. Вы сумели, научились входить в эти потоки и двигаться не по их воле, а по собственной.

— Если ты и впрямь Господень посланник, ты, похоже, не успел перенастроиться для общения с простым смертным и все еще своими думами где-то в ангельском сборище. А если ты — моя предсознательная мысль, мне явно невовремя взбрело в голову пофилософствовать.

— Хорошо, — покладисто согласился старик и повел приглашающе рукой, — изложите вашу версию.

— Нет никаких версий. Жизнь научила быстро реагировать на опасность. И спасибо Хауэру за то, что показал, как это делается.

— И как же это делается? — спросил старик и, не услышав ответа, уточнил: — Как вам удается это, майстер инквизитор — когда приходит решающий миг, уложить в этот один миг множество мыслей, догадок, выкладок, принятие решения, несколько действий?

— Никак. Так лишь кажется со стороны. Слушай, — устало вздохнул Курт, — ты ведь не пытаешься мне внушить, что я существую в личном Пределе или умею в него входить незримо для всех?

— А если бы пытался?

— Будь я одаренным — возможно, это бы меня заинтересовало. Но поскольку я простой смертный — я бы сказал, что это чушь.

— А если бы я в ответ сказал, что к одаренности это не имеет отношения?

— А к чему это имело бы отношение, если бы было правдой?

— А к чему имело отношение преломление ветви, которое вы совершили в Бамберге?

— К какому-то ритуальному действу, которое ты вынудил меня совершить по каким-то своим соображениям. Возможно, это был символ моей готовности принимать на себя ответственность за решения, или что-то вроде того, но я уж точно не уничтожил целую ветвь реальности и времени, просто обломив какой-то отросток.

— Почему вы так уверены?

— Потому что так это не делается.

— Кто вам сказал?

— Логика.

— А то, что сделала ваша дочь? То, что совершила Альта во время нападения убийц. То, что она успела сделать, а вы успели увидеть и осмыслить… Это тоже лишь казалось со стороны? Или все же со временем все не так просто, как вам думается, и оно — не ровно текущая река, одна на всем своем протяжении, одна для всех и всего?

— Предел показал, что нет, не так все просто, — согласился Курт. — Однако, если продолжить твою игру в аналогии, события вроде Предела и вещи вроде магистериума — это как плотина или лодка, или что угодно еще, способное воздействовать на течение этой реки. А я или Альта… Просто мы удачно попадаем в стремнину.

— Есть один грех, каковой вам никак не вменят в вину, когда настанет час вашего последнего суда, майстер инквизитор, — улыбнулся Мельхиор. — Это тщеславие. А вот ваша скромность, столь несвоевременно вас одолевающая порой, вполне способна сделать так, что суд этот настанет прежде срока.

— Если я не признаю, что весь такой особенный и умею управлять временем, меня немедленно укокошат?

— Вы не способны им управлять, — возразил старик, и он с показным облегчением кивнул:

— Слава тебе, Господи, всё не так плохо, как мне начало думаться.

— Вы умеете его улавливать, — продолжил Мельхиор, — умеете в него вживаться, умеете слышать его, видеть, ухватывать… Как вы верно заметили — вы простой смертный, майстер инквизитор, и плотины или лодки у вас нет.

— Тогда к чему все это было? Что я должен был понять и к какой мысли должен был прийти?

— Так к чему имело отношение преломление ветви в Бамберге?

— Id est, мой ответ тебя не удовлетворил? — недовольно уточнил Курт и, подумав, пожал плечами: — К Древу.

— К Древу, — серьезно повторил старик. — А что есть Древо? Не стесняйтесь, дайте волю своей знаменитой интуиции, присовокупите к ней знания — и вываливайте все, что приходит в голову. Что есть такое Древо, майстер инквизитор?

— Древо Жизни… — медленно произнес Курт и, не услышав ответа, продолжил: — То самое Древо познания, как считают некоторые толкователи, другие полагают это ошибочной трактовкой.

— Некоторые считают, — кивнул Мельхиор, и он продолжил:

— Ось мира. Эц хаим, десять сфирот. Иггдрасиль…

— Нет, не говорите, как его называют. Говорите, что это.

— Миры.

— А еще?

— Вселенная.

— Близко, — согласился Мельхиор одобрительно. — А еще?

— Время?

— Время, — глубоко кивнул старик. — Помните д’Отрекура[212]?

— «Время, пространство и материя состоят из атомов, и все в мире возникает и исчезает от смены их отношений между собою». Я многое позабыл на оперативной службе, но кое-что еще помню.

— Это славно, майстер инквизитор. Как полагаете, он прав?

— Откуда мне знать, я не философ. Ты ведь посланник Всеведущего Творца, ты и скажи мне.

— Напомню, — снова улыбнулся старик, — что нам с вами неведомо, кто я, а разве может плод вашего разума рассказать вам о том, чего вы не знаете, осознанно или нет?

— Пусть так, спрошу иначе. Я знаю, прав ли он?

— Вы знаете.

Курт помедлил, глядя на улыбку старика с серьезными глазами, и медленно произнес:

— Все увиденное и узнанное мною за годы службы свидетельствует о том, что наше понимание мира все еще сродни детскому, хотя мы и растем, совершенствуя его. Мои предки, жившие на землях Империи до пришествия Рима, много могли бы рассказать о Древе, но вряд ли многое поняли бы, начни Лукреций повествовать им об атомарности мироздания. Сам Лукреций, думается мне, нашел бы чему удивиться в нашем сегодняшнем знании о бытии. И все мы — он, я, древний дикарь германских земель — поразимся тому, что станет известно нашим потомкам через тысячу лет. Посему скажу так: я увидел много подтверждений этой теории отношений на практике, но убежден, что где-то в ней прячется ошибка или недосказанность.

— Вы стали слишком осторожны с годами, майстер инквизитор, — хмыкнул Мельхиор. — Стали много задумываться там, где прежде принимали решения.

— Это плохо?

— Как вы любите говорить — «по ситуации»… Скажем, прародителям рода человеческого не помешало бы иметь толику вашей осторожности и не верить незнакомым змеям, и не брать от Древа познания плода с неведомым воздействием на человеческое естество. Но увы, сия осторожность приходит с опытом, какового у них не было и каковой они получили слишком экстраординарным путем.

— Древо познания… — медленно повторил Курт. — Опыт… Какое отношение это имеет к Древу миров?

— Я не могу ответить, — печально качнул головой старик. — Все то, что ныне происходит — деяния людские и людской выбор, людская воля и людское безволие, людское неразумие, и постичь это должен людской разум. В этот раз я не имею права давать ответов, могу лишь стать для вас героем «Диалога», который вы должны написать сами[213].

— Ты серьезно? — нахмурился Курт. — Мир стоит на грани гибели, Антихрист на пороге, а вы там решили озаботиться онтологическим крючкотворством?

— Не тратьте время на споры, майстер инквизитор, — спокойно отозвался Мельхиор. — Вы задались вопросом; если он мнится вам имеющим важность — ответьте себе на него. Или оставьте его и двигайтесь дальше.

Курт сжал губы, чтобы ненароком не высказать вслух то, что было в мыслях, и глубоко перевел дыхание, унимая внезапное раздражение.

— Когда всё это рухнет в адские бездны, надеюсь, ты будешь доволен… — буркнул он и продолжил: — Кроме самого названия «Древо», общее вижу в одном: ветви. Разветвление реальности, расхождение возможностей. Прародители избрали путь познания, к которому не были готовы, и… Создали свою ветвь на Древе миров? Самим фактом познания? Они узнали… Узнали что? Что существуют добро и зло? Они уже это знали, они знали, что ослушаться Создателя нельзя и ослушание будет злом, стало быть, отчасти были готовы принять новое знание. Тогда что именно произошло?

Мельхиор снова молчал, глядя на своего собеседника бесстрастно — не кивнул, не качнул головой, в миндалевидных глазах не было одобрения или разочарования…

— Понимание, — продолжил Курт чуть уверенней. — Это было не знание, это было понимание. Первое, что они поняли — они умеют творить зло, могут творить зло. Пусть по неразумию, но — могут. И… Они увидели свое будущее, будущее своих потомков, человечества? Возможное будущее?.. Бамберг! — вдруг оборвал он сам себя. — Бамберг, Игрок, вероятности… Если четко знать, что вероятностей больше одной, если понимать, что предсказанное не обязано сбыться — в этот момент и является возможность пойти против предсказанного. Они не смогли устоять. Они увидели возможное — и поверили в него, как в единственное. И отчаялись. Сдались. Самоисполняющееся пророчество, вот что случилось тогда. Они увидели одну из ветвей — вообразили ее единственной — и сделали таковой… Хотя бы прав я или нет — ты можешь сказать, или это Высшая Канцелярия тоже запретила?

— Верно все же сказал ваш сын, майстер инквизитор, — нарочито печально вздохнул Мельхиор. — Еретик и богохульник…

— Стало быть, я прав, — уверенно подытожил Курт. — Они вдвоем выбрали одно будущее всего человечества из множества возможных. Но — свобода воли есть свобода воли, и у человечества все еще есть множество иных путей, множество возможностей, множество ветвей, пусть и произрастающих из этой, уже свершившейся и неизменной ветви.

— Неизменность… — повторил за ним старик. — Есть ли что неизменное в тварном мире, майстер инквизитор? Ведь вы уже имели возможность понять, что время и пространство по сути едины и не так уж неизменны — даже для простого смертного вроде вас, а уж тем паче для кого-то, в чьих руках есть «лодка или плотина», или исполинский камень, скатившийся со скалы и преградивший течение. Или, если иметь в виду образ Древа, а не реки, крюк или веревка, позволяющие преодолевать его ветви… или нож, позволяющий эти ветви обрезать. Вы, напомню, обошлись голыми руками.

— Камень, преградивший… Камень в руках Коссы? Магистериум? Ты о нем?

— Нет, это вы о нем, майстер инквизитор, — отозвался старик. — Я лишь подытоживаю ваши же слова. Вы тоже можете это сделать. Что у нас выйдет в итоге?

— Древо, — произнес Курт сосредоточенно. — Вероятности. Время. Ветви. Голыми руками… Косса намерен уничтожить какую-то ветвь реальности? Какую?

— Видимо, ту, развитие которой ему не по душе? Ту, в которой однажды случилось нечто, что теперь мешает ему и полноте его власти?

— Какую? Ту, где когда-то появилась Конгрегация? Или еще раньше — охотники? Или… С самого начала, когда нейтралы заключили негласное соглашение не вмешиваться в жизнь смертных?

— У вас самого вызывают сомнения эти версии, верно? — серьезно спросил старик. — Ведь «самое начало» — это вовсе не то, что вы назвали. И разве человечество ограждает от полной гибели, защищает от темных сил, спасает — Конгрегация или договор одаренных? Разве это охотники дали в руки Человека его спасение?

Мельхиор умолк, глядя на собеседника с выжиданием, и Курт молчал тоже, пытаясь по выражению его лица понять, в самом ли деле этот назойливый старик подводит к мысли, внезапно вспыхнувшей в разуме, мысли дикой, невозможной…

— Самое начало это… — начал он неуверенно и тихо договорил: — Это время, когда в мир пришел Сын Божий?..

— Punctum saliens[214], — так же тихо отозвался Мельхиор.

— Но это невозможно, — уверенно возразил Курт. — Что может случиться такого, чтобы не стало этой ветви? Ангел не явится с предупреждением, и Святое Семейство не бежит в Египет, и солдаты Ирода убьют Младенца? Это же бред.

— Ну зачем же резать ветку так близко… Ведь история Господа на земле началась задолго до Его рождения, и возможностей на выбор множество.

— Все равно бред. Чтобы какой-то мажок с помощью какого-то булыжника, пусть и трижды магического, сумел переломить Провидение? Пойти против Создателя и…

— Именно это и должен сделать Антихрист, разве нет? — мягко напомнил старик. — «Еt aperuit os suum in blasphemias ad Deum blasphemare nomen eius et tabernaculum eius et eos qui in caelo habitant. Et datum est illi bellum facere cum sanctis et vincere illos et data est ei potestas in omnem tribum et populum et linguam et gentem»[215]…

— Et adorabunt eum omnes qui inhabitant terram quorum non sunt scripta nomina in libro vitae agni qui occisus est ab origine mundi[216], — договорил Курт хмуро. — Если не будет Агнца, не будет и книги жизни. И если мы пройдемся по тексту дальше, мы увидим в Откровении битву небесного воинства и победу над Антихристом, и снова Агнца… И вся эта версия разваливается, как гнилое яблоко.

— А что надо сделать, чтобы не сбылось завершение пророчества, майстер инквизитор? Чтобы в финале всё пошло не так, не по плану — что надо сделать?

— Начать не по плану?..

— И снова punctum saliens.

— Все равно бред, — упрямо качнул головой Курт. — Это же Бог. Божественное провидение. Господень план. Сила Господня, в конце концов.

— И человеческая свободная воля, — напомнил старик мягко. — Способная отдалить Апокалипсис или приблизить его… или сделать так, что он случится несколько иначе, чем в той версии, что была показана одному из святых.

— С помощью полудохлого магистериума?

— А с чего вы взяли, что именно с его помощью, майстер инквизитор? Ведь в самом деле — разве может сколь угодно сильный колдун выступить против Господа и установленного Порядка, подкрепленный всего лишь камнем, созданным людьми… С чего вы взяли, что магистериум уже не употреблен на что-то — пока отколовшийся кристалл не умер окончательно, не утратил силу, не рассыпался в порошок, как те, что вы видели в сердце Предела? На что-то такое, на что хватило бы его малых сил?

— На что?

— Подумайте. Подведите итог снова, не только из всего сказанного и услышанного сейчас. У вас ведь есть над чем подумать, не так ли? В ваших руках есть информация, которую вы получили задолго до этой нашей беседы, майстер инквизитор.

Курт несколько мгновений молча смотрел в лицо напротив, ожидая продолжения, и, не дождавшись, опустил взгляд под ноги. «Майстер инквизитор»… Информация…

— Ящик? — спросил он и, вновь не услышав в ответ ни слова, поднял глаза к собеседнику, опять пытаясь угадать, понять по выражению этого изрытого морщинами лица, на верном ли он пути. — Ящик Коссы, который рос, пока он прятался в разных замках? Точнее… Росло что-то, что требовало всё большего ящика.

Росло…

Небольшой росток, тянущийся из трещины в плите, на какую-то ладонь возвышаясь над полом собора… «Вот ваше древо, майстер инквизитор»… Тонкий стебель и ярко-зеленые, словно умытые дождем, листья…

— Древо.

Старик не ответил, не кивнул, не шелохнулся, все так же молча, словно статуя, стоя напротив и глядя прямо в глаза…

— Древо, — повторил Курт уже уверенней. — Он вырастил зачаток Древа. Росток растет, и Косса пересаживает его в хранилище побольше. Он бегал из замка в замок, чтобы дать ему время вырасти, чтобы росток окреп, чтобы достиг размеров, когда сможет считаться Древом хоть как-то. На это и ушел камень. И…

Он снова запнулся, и на сей раз Мельхиор кивнул ободряюще:

— Продолжайте.

— Он выехал с тремя подручными и маленьким ящиком. Потом въехал в следующий замок с подросшим Древом, но уже без одного помощника, видимо — самого малоценного… Он взращивает свое Древо на жертвах?

— А вам известен иной способ заставить его расти с такой быстротою?

— Мне вообще никакие способы не известны, — огрызнулся Курт. — Из чего Косса вырастил его? Не прямиком же из камня?

— Кто знает, — с подчеркнутым равнодушием пожал плечами старик. — Вариантов может быть множество… К примеру, говорят, что у знающих людей в Святой Земле можно найти засохший, окаменевший побег той самой смоковницы, проклятой когда-то Господом. Чем вам не версия?.. Но сейчас не это имеет значения. Чем бы и каким бы ни было это Древо в прошлом — главное, что с ним происходит в настоящем и каким оно станет в будущем. Точнее — каким станет будущее. Подведите итог снова, майстер инквизитор, только на сей раз загляните в свои знания и память дальше, поглубже в прошлое.

— Насколько?

— На этом я покину вас, майстер инквизитор, — тихо отозвался старик и, вздохнув, склонил голову в прощальном поклоне. — До последнего вашего озарения остался один шаг, и его вы сможете сделать без меня.

— Стой, куда?! — рывком поднявшись, повысил голос Курт и осекся, вспомнив о дозорном неподалеку. — Ты серьезно вот так оборвешь разговор на полуслове? К чему все это было? Что все это значит?

— Вот и подумайте над этими вопросами, — улыбнулся Мельхиор. — Ответить на них вы сможете без меня. И принять решение — тоже.

— Решение? Какое?

— Прощайте, — уже без улыбки сказал старик, сделав шаг назад. — Более я не стану вас беспокоить. Когда мы увидимся в третий раз, майстер инквизитор, вы получите ответы на все вопросы мироздания, и времени на разговоры у нас будет — целая вечность.

— Что?.. — проронил Курт растерянно, и в ответ прозвучала тишина.

Он огляделся, понимая при том, что это глупо и бессмысленно, что Господнего посланца или плода его рассудка нет больше рядом, и, тихо ругнувшись, уселся обратно на старый широкий пень.

Ответы… Один шаг… Шаг к чему?

Мартин вышел вперед, окинул взглядом мост и стену, ступил на толстые окованные доски, сделал три шага и остановился снова…

Шаг к замку. К раскрытым воротам. Почему раскрыты ворота? Почему вообще Косса позволил имперской армии вот так просто разместиться практически под стенами, почему не помешал, не попытался уничтожить? Хоть как-то, хоть чем-то — огненным градом, землетрясением, насланной порчей или волной отчаяния, какое он учинил в Констанце, или одержимыми остатками армии Альбрехта; не может быть, чтобы в арсенале такого человека не было подходящей малефиции… Почему нет? Если он уже сделал это однажды, почему не повторит?..

Лицо старика перед взором памяти снисходительно улыбнулось, и Курт почти въяве услышал — «а как вы полагаете, майстер инквизитор?»…

Однажды сделал… Но сейчас силы надо экономить — для того, на что он замахнулся, их потребуется много, слишком много, и разбазаривать их ему не с руки. Допустим, так. Недобитые остатки некогда пригретых Австрийцем малефиков явно разбежались и попрятались; будем честными, если представить себе, что Империю атаковали некие внешние силы — большая часть тех одаренных, что сейчас на словах пылает к ней искренней любовью и превозносит, точно так же забьется по щелям в надежде пересидеть трудные времена, а то и вовсе постарается покинуть пределы сего благословенного государства, и положа руку на сердце — осудить их будет сложно. Что уж говорить о гостях австрийского герцогства…

Положим, так. Положим, уничтожить врага Коссе сейчас некем, а тратить собственные силы он не желает. Но все же — для чего этот показательно раскрытый вход? Зачем облегчать врагу работу? Напугать, вселить сомнения этой показной беспечностью? Нельзя сказать, что у него не получилось, это стоит признать… Но все же как-то слишком радикально. Случайно вышло? Нет, бред, случайно опущенный мост — это уже слишком…

Или он не просто не боится. Он хочет, чтобы к нему пришли. Почему, зачем? Заманить в западню и накормить свое Древо? Но как верно было сказано — есть там ловушки или нет, а войти внутрь все равно придется, и заманивать врага просто нет необходимости. Даже если Фридрих решился бы штурмовать этот с виду пустой замок, даже если б он ввел в эти ворота всю свою армию… говоря образно, метафорически, ибо таких замков для этой армии мало и десятка, но пусть хотя бы одну штурмовую бригаду… С ней будет группа, несущая с собой копье Лонгина, которого он так опасается, эта группа в любом случае просто должна, обязана проникнуть внутрь и…

На мгновение Курт замер, распрямившись и глядя на открытые ворота.

Группа. Копье. Группа должна проникнуть внутрь — с копьем.

Копье… Копье, о котором рассказал умирающий фон Ним… Фон Ним. Ленца. Ленца, бессменный верный подручный Коссы, не только опытный колдун, но и искусный убийца. Который не смог ударить немощного старика так, чтобы тот умер немедленно?.. Не смог или не захотел? Не захотел — почему? Хотел доставить предателю больше мучений?

Или рассчитывал на то, что преданный Императору и Конгрегации Дитрих фон Ним положит последние силы на то, чтобы добраться до своих и передать то, что услышит. Тем самым избавив самопровозглашенного Антихриста от необходимости измышлять способы проникновения в королевскую сокровищницу, от необходимости тратить время, людей и силы, чтобы добыть нужное ему копье Лонгина.

И теперь это копье ему просто принесут прямо в руки.

Курт рывком поднялся, сделал шаг вперед, потом развернулся к лагерю и снова остановился через три шага.

«Принять решение», сказал старик… Что тут решать? Надо поставить Фридриха в известность о своей догадке, и тот… Что? Пошлет уже не одну группу, а бригаду или легион в эти раскрытые ворота? Не может быть, чтобы Косса этого не предусмотрел, не предположил, не допустил как одно из самых вероятных действий противника, и значит, ему есть чем и как защититься. И значит… Значит, группы Мартина уже нет?

Нет. Неизвестно, почему и как, но — нет, группа цела. Всего несколько минут назад Мельхиор сказал «вы крадете время у Мартина», значит — еще цела… Если, конечно, все эти явления речистого старика и в самом деле не есть плод его рассудка, если майстер инквизитор не начал лишаться этого рассудка на своей службе, оставшись без верного помощника, который прежде принимал на себя половину всех ударов и тягот, материальных, а главное — душевных. Если Мельхиор — в самом деле тот, кем назывался тогда, в Бамберге — группа еще цела, Мартин еще жив, а Косса все еще не получил копье. Почему — сейчас неважно.

Итак, что делать? Бежать к Фридриху, снова тянуть время, растрачивая его на совещания, обсуждения, споры?..

«Как насчет прочих ваших достоинств, майстер инквизитор? Скажем, ваших особых отношений со временем… Вы сумели, научились входить в эти потоки и двигаться не по их воле, а по собственной»…

— Да ты издеваешься… — тоскливо прошептал Курт себе под нос, снова обернувшись на застывший в молчании замок.

«Время и пространство по сути едины и не так уж неизменны, как принято думать — даже для простого смертного вроде вас»…

Бред. Полный бред. Идти в одиночку туда, где уже сгинули три группы? В одиночку — против пусть и самозваного, но Антихриста, который легким движением руки обращает в одержимых сотни людей и растит Древо миров в горшке, точно чеснок? Войти в этот замок и найти там Коссу, чтобы… Чтобы что? Что может сделать простой смертный, ничем не примечательный, ничем не одаренный, кроме сомнительного везения, которое еще и имеет дурную привычку срываться, когда оно больше всего нужно?

«Я уж точно не уничтожил целую ветвь реальности и времени, просто обломив какой-то отросток». — «Почему вы так уверены?» — «Потому что так это не делается». — «Кто вам сказал?»…

Курт перевел взгляд на копошащееся, точно муравейник, имперское войско, снова оглянулся на приглашающе раскинувшийся мост, и, чуть слышно ругнувшись, двинулся в лагерь.

Мимо крайних шатров и палаток он прошел, ускорив шаг, ни на кого не глядя и проигнорировав чье-то приветствие, чтобы не дать повода втянуть себя в какой-нибудь разговор, по широкой дуге обошел обиталище епископа фон Берга и, войдя в конгрегатский шатер, опустил за собою полог.

Наружу он вышел спустя несколько минут и, все так же стараясь нигде не задерживаться и как можно меньше попадаться на глаза, свернул к шатру Кёльпина. Святого отца, как и почти всегда, на месте не было, лишь одинокая пара стражей скучала у входа, и Курт, на миг замешкавшись с сомнением, решительно зашагал к ним.

Неведомо, что сыграло роль большую — Сигнум, чин и титул или всем известные почти дружеские отношения с епископом, но войти внутрь, чтобы в присутствии одного из бойцов положить на стол два сложенных письма, майстеру инквизитору дозволили без особенных препон. Распрощавшись со стражами, Курт все так же спешно украдкой двинулся в обратный путь — за пределы лагеря, прикидывая, как скоро возвратится в свой шатер святой отец и увидит два послания, помеченные скорописным «Фридриху» и «Альте».