Тьма века сего

Глава 9

Сегодня лагерь казался куда более оживленным, хотя между домиками и шалашами все так же бродила тишина, однако теперь она изредка нарушалась то тихим смехом, то окликом, то отголоском чьего-то разговора. Поодаль, у одного из шалашей, окруженного тюками, покосившимися дешевыми сундуками и бочонками, две девочки складывали в один из сундучков ложки и миски, рядом крепкая плотная женщина тщательно укрывала куском полотна огромный котел — завтрак, по-видимому совместный, в лагере явно недавно закончился.

— За такую дисциплину любой capitaine любого лагеря отдал бы правую руку, — чуть слышно заметил фон Вегерхоф. — Каждый занят своим делом, никаких драк, распрей, гуляний, и даже мухи летают безмолвно и строем…

— Полагаешь, любой хауптманн мечтает стоять во главе сборища еретиков, авантюристов и мошенников? — усомнился Курт и кивнул на женщину у котла: — Не это ли наша матушка-управительница?

— J'en doute[63]. Матушки-управительницы крайне редко моют котлы и вообще что-то делают сами, на то они и управительницы: они организовывают, указывают и распределяют…

— Стало быть, спросим у нее, где эта указательница и распределительница.

Двое детей, как раз управившихся с утварью, распрямились и настороженно застыли при его приближении, один из них что-то пробормотал одними губами, и женщина с котлом обернулась, прямо глядя на гостей лагеря. Вблизи стало видно, что она относительно молода, лет тридцати; сетка морщинок у глаз и губ не столько старила ее, сколько придавала какой-то солидности и серьезности.

— Майстер инквизитор Гессе с помощником, — констатировала она, не дав Курту раскрыть рта, и пояснила с едва заметной улыбкой: — Грегор мне рассказал. Попросил этим утром никуда не уходить из лагеря.

— Матушка Урсула?.. — уточнил фон Вегерхоф, не скрывая удивления. — Я думал…

— Что я буду горбатая и ворчливая старуха? — еще шире улыбнулась та и, обернувшись к молчаливым девочкам, коротким кивком отпустила их прочь. — Тут меня все называют матушкой, даже старики, сложилось уж так… Я не спорю. Не обидное прозвание, так что уж тут.

— Грегор, стало быть, сказал, что я хочу поговорить с тобой? — уточнил Курт, она кивнула:

— Он очень хотел, чтобы я вам рассказала, что он на самом деле не ходил в Пределе.

— А он не ходил?

— Я ему верю, — пожала плечами Урсула. — Грегор мальчик суматошный и беспокойный, глупости делает порой, но он хороший. Страдает вот только от ветра в голове… Ну да это пройдет с годами.

— Как знать, некоторые так и живут до преклонных лет с этим самым ветром в мозгах вместо разума, — заметил Курт серьезно. — Впрочем, большинство до этого не доживает, и если этот хороший, но беспокойный мальчик не возьмется за ум, он рискует подтвердить мои слова… Стало быть, ты уверена, что в Предел он тогда и впрямь попал случайно, ненадолго и единожды?

— Я ему верю, — повторила Урсула. — Но я, конечно, не могу сказать, что уверена, просто мне кажется, что он говорит правду.

— А ты сама не пыталась?

— Нет, — с напряженной полуулыбкой качнула головой она. — Мне бы хотелось, не скрою, но нет, опасаюсь. Я жду.

— Чего?

— Знака. Знамения… Приглашения.

— От кого? От Предела?

— Сначала, когда Грегор сказал, что долго был внутри, я и многие тут подумали, что это и был такой знак, что Предел пригласил нас войти… Но потом, когда он признался, что просто не устоял перед искушением приукрасить свою заслугу, стало ясно, что мы обманулись, и Предел по-прежнему не пускает нас.

— Тебя не смущает, что ты говоришь о нем, точно о живом существе? — многозначительно спросил фон Вегерхоф, и Урсула тихо засмеялась, отмахнувшись:

— Да полно вам, майстер помощник инквизитора, это ведь просто слова такие. Чтоб проще было. Вот как крестьянин, бывает, накопит денег и перебирается в город, чтоб жить «как люди», а через год-другой возвращается, и что он говорит? Что город его не принял. Это же не потому что каменные стены или улицы ожили и изгнали его, ведь верно? И даже не городской совет выгнал и не соседи, а просто он не прижился там, потому что всё чужое и непривычное, или он по дому стосковался, по простору, или еще по какой причине… Вот и мы так же говорим о Пределе.

— А на самом деле?

— Так мы не знаем, что на самом деле, — развела руками Урсула. — Потому так и говорим. Если сказать, к примеру, что это Господь или ангелы не пускают — а вдруг это не так? Или так, но не совсем? А мы уже так говорить привыкнем, начнем думать всякое… Для чего ж плодить ересь-то на пустом месте? Поэтому говорим просто «Предел». Что-то в Пределе. Или кто-то.

— И намерены, как я понимаю, сидеть в этом лагере до тех пор, пока не узнаете, что это или кто?

— А вы, майстер инквизитор?

— У меня работа такая.

— И вы будете здесь, пока не найдете, в чем исток и причина?

— Разумеется.

— Стало быть, тогда и мы всё узнаем, — снова улыбнулась Урсула и тут же погасила улыбку. — Грегор еще сказал, что вы хотите расспросить меня о собравшихся здесь людях… Что вы хотели узнать?

— В первую очередь меня интересуют такие же непоседы, как Харт — те, кто пытался заступать за метки и, быть может, проходил еще дальше, после чего возвращался в добром здравии.

— Таких нет, — вздохнула Урсула с явным сожалением. — Все, кто пытался войти внутрь, исчезали без следа.

— А может случиться такое, что кто-то все-таки входил и выходил, но тебе не рассказывал? Например, подтвердился слух о волшебных предметах в Пределе, и кто-то нашел способ до них добираться, а теперь тайно выносит их по одному…

— Может быть… — неуверенно проговорила она и, подумав, качнула головой: — Хотя навряд ли. Вы же знаете, майстер инквизитор, как оно бывает: всегда же тянет похвалиться хотя бы кому-то, а где знает один — знает и другой, а там и слухи идут… Да и тяжело что-то скрыть здесь — все у всех на виду. Нет, не думаю, что кому-то это удалось.

— Грегор сказал, что по прибытии в ваш лагерь слышал историю о двух парнях, которые все-таки вынесли что-то. Ты их знала?

— Нет, я эту историю тоже услышала уже тут, когда пришла. Я здесь почти что с самого начала, но поселилась всё ж не первой, до меня были люди, которые приходили и уходили — кто через день-другой, кто через пару недель… Не все здесь наши друзья, некоторые в Грайерце проездом — едут по святым местам, к примеру, или просто по своим делам, а сюда заворачивают из любопытства. Подходят к Пределу, смотрят на метки, слушают рассказы, а потом уезжают.

— «Друзья»? — переспросил Курт; Урсула кивнула:

— Мы так зовем друг друга. Нельзя же назвать нас братьями и сестрами — мы ведь не орден или какая-то община вроде монастыря, просто много людей, у которых общие чаянья, общие помыслы… Потому так и говорим — «друзья». Это много решает проблем — к примеру, мы условились, что никто не разбирается, кто кем был до того, как появился здесь, никто не рисуется положением или прожитыми годами… Перед тем, что там, в Пределе, перед Господом — мы все одинаково мелки и неразумны. Если кто-то хочет в мире и согласии бытовать здесь — он принимает, что все мы просто друзья, товарищи по исканию откровения.

— А если кто-то не хочет?

— Здесь нет стражи и никто никого не неволит, — снова улыбнулась Урсула. — Вот, скажем, Грегор. Я знаю, что он тишком подсмеивается над нами, что сам не сильно верит в то, что Предел скрывает в себе Господне откровение, и знаю, что прибыл он сюда просто любопытства ради…

— Трактат писать, — подсказал Курт, и та усмехнулась:

— Да, он так говорил. Как про диковинку какую. Но никто не силится его убедить или заставить что-то признать. Решит так Господь — он сам все поймет, а нет — так и нет, стало быть. Главное, что Грегор не мешает тут никому, никого не обижает, в городе ведет себя прилично и не создает дурной славы, что вот кто-то из паломников буянит… И так со всеми. Вашему предшественнику, я знаю, уже рассказывали, что среди нас нет единства в истолковании, чего же мы ищем и ждем, мы еще сами между собою все это обсуждаем, думаем; бывает — что и спорим, но все это с уважением друг к другу. Потому что как же существовать еще, когда мы сами по себе, тесным сообществом, если не в мире и согласии? Вот и ищем согласия, пытаемся. А кто не желает его искать — тот скоро сам всё бросает и уходит, потому что Предел ему не открывается, среди нас он чувствует себя чужим, а в одиночку искать истину то ли страшно, то ли леность мешает.

— Похоже на всю нашу жизнь, — вздохнул фон Вегерхоф, и Урсула с явным одобрением кивнула:

— И верно, да. Люди на дарованной им Господом земле существуют ведь таким же сообществом, отделенным от внешней тьмы, от потустороннего мира, и так же ищут откровения, знака, истины… Всем бы понять, что мы заодно, что весь мир людей — друзья и соратники в битве с врагом рода человеческого… А нет, не выходит. Всё поглощает суета, все силы тратят на стяжание земных благ и почестей… И о том, что с собою их не возьмешь и не предъявишь на Последнем Суде — не думают.

— А все вы — что предъявите?

— Не знаю. Но мы об этом думаем… Некоторые из нас, — уточнила Урсула. — Прочие, как я верю, глядя на остальных, задумаются со временем, пусть и отыщут для этого, быть может, свой путь.

— А если не найдете? — спросил Курт и уточнил, когда собеседница непонимающе нахмурилась: — Если Предел так никого и не впустит. Если его тайны так и не раскроются, не выйдет оттуда Господь Иисус, не возникнут ангелы, если ничего больше так и не произойдет. Если я и мои сослужители не сумеем разобраться в том, что здесь происходит, и Грайерц останется просто одним из таинственных мест мира… Что тогда?

— Тогда получится довольно неловко, — улыбнулась Урсула, — ведь многие продали все, что имели, чтобы оказаться тут.

— Да уж, обидно будет, — хмыкнул Курт, и блюстительница лагеря паломников тихо рассмеялась в ответ:

— Поэтому все мы надеемся получить если не откровение, то хотя бы ответы, майстер инквизитор, и по этой причине рады вашему присутствию — вашему и ваших собратьев. Пусть мы получим не те ответы, каких ждем, но хоть какие-то.

— Но все-таки уверены, что верные ответы — ваши?

— Иначе нас бы здесь не было, — все с той же с улыбкой кивнула Урсула и пояснила уже почти серьезно: — Это как в любви, знаете? Признаешься кому-то в своем чувстве и ждешь ответа, и хочешь получить хотя бы какой-то, чтоб уже не мучиться, но в глубине души веришь, что ответ будет тот самый, нужный. Иначе бы и спрашивать в голову не пришло. Вот и мы здесь так же, майстер инквизитор. Будем вам безмерно благодарны, если вы раскроете все тайны прежде нас, даже если тайны эти окажутся не тем, ради чего все мы здесь собрались… Но до той поры будем верить, что мы правы, и Предел — это…

— Что? — подстегнул фон Вегерхоф, когда блюстительница лагеря замялась.

— Потому я и запнулась, майстер помощник инквизитора, что не знаю, как это сказать, — смущенно отозвалась Урсула. — Разве что так: «Предел — это что-то, что Господь хочет нам показать или сказать». А уж отчего не показывает и не говорит прямо сейчас… Того мы не знаем.

— Кое-что уже показал, как я понимаю, — возразил Курт. — Тело в могиле, найденное майстером Бекером. Он точно не из твоих подопечных?

— Точно не из моих, — попыталась ответно улыбнуться Урсула и нервно передернулась: — Я его не видела, но уж одних пересказов хватило… Я не знаю, порождение ли это Предела, если вы про то меня хотели спросить, и даже мыслей нету, откуда бы оно могло взяться. Обитать поблизости такое создание точно не могло, мы бы заметили…

— Уверена? По словам майстера Бекера, один из здешних детей слышал мычание в глубине леса до дня или в день предположительной смерти этого существа.

— Боюсь, что дети… иногда могут быть очень… впечатлительными, — мягко выговорила Урсула. — И не всегда сами знают, где правда, а где выдумка. Особенно когда напуганы. Но даже если и правда, то это единственное, что кто-то из нас видел или слышал, а ни до того, ни после — ничего необычного мы не наблюдали. Кроме самого Предела, понятно… А хотите, майстер инквизитор, я созову всех, и вы зададите вопросы об этом существе всем сразу? И вообще любые вопросы, какие желаете.

— Я пока узнал все, что хотел, а новые вопросы еще не придумал, — улыбнулся Курт, и Урсула тоже отозвалась улыбкой, неловко махнув рукой в сторону:

— Тогда я пойду, да? Одна из наших девочек очень просила с ней сегодня поговорить, и я подозреваю, что придется мне быть наставительницей в понятном вопросе…

— О да, это дело неотложное, — с подчеркнутой серьезностью согласился Курт. — Спасибо за ответы, можешь идти.

— Если вам надо будет еще что-то спросить или мало ли что, вы приходите вот так с утра или совсем к ночи, майстер инквизитор, я в эти часы обыкновенно здесь.

— Всенепременно, — кивнул он, и Урсула, снова улыбнувшись на прощание, направилась к одному из домиков-шалашей.

— Занятная особа… — пробормотал Курт, глядя ей вслед, и фон Вегерхоф понимающе хмыкнул:

— Ah oui, je le vois[64].

— А вот грязные намеки попрошу оставить. Я, если помнишь, без минуты женатый человек, а потому вышедшие из крестьян предводительницы еретиков меня не прельщают…

— Впрочем, ты на этом расследовании вовсе сам на себя не похож; не Предел ли это так на тебя влияет?

— Хотя надо заметить, — пропустив вопрос мимо ушей, продолжил Курт задумчиво, — что для своих лет наша матушка недурно выглядит. Как полагаешь, питание подножным кормом сказывается или предгорный воздух?

— «Из крестьян»… — тоже не ответив, повторил фон Вегерхоф. — Уверен? Тут сейчас каждый выглядит, как крестьянин… Или тебя заинтересовал пример «непринятия», приведенный ею?

— И это тоже… — рассеянно отозвался Курт, всматриваясь в окружающий лагерь кустарник, и стриг уточнил, проследив его взгляд:

— Что?

— Это человек?

Фон Вегерхоф сделал шаг в сторону, встав позади, и, вглядевшись в листву, кивнул:

— Да. Сидит на взгорке, спиной к нам, не двигается, смотрит в сторону леса. Чем заинтересовал?

— Спорю на месячное жалованье, что знаю, кто там… Рыжий?

— Не переоценивай меня, видеть сквозь предметы я не умею… Но кажется — да. Слегка. Это о чем-то говорит?

Курт удовлетворенно кивнул и, не ответив, зашагал вперед, к сидящему спиною к лагерю человеку. Фон Вегерхоф разразился показательно тяжелым вздохом, пробормотав что-то о полнейшем отсутствии воспитания у отдельных представителей Конгрегации, и двинулся следом.

— Йенс Гейгер, — констатировал Курт, когда до человека на земле оставалось несколько шагов, и тот обернулся, взглянув на служителей отстраненно, будто в пустоту; взгляд собрался лишь спустя несколько секунд, и паломник медленно кивнул, отозвавшись мимолетной усмешкой:

— Не знаю, чем я стал столь знаменит, что новоприбывшие служители Инквизиции знают мое имя, но это настораживает. Да, я Йенс Гейгер. Что я сделал?

— Гессе, — коротко представился Курт, увидев в глазах напротив мгновенное удивление, тут же скрывшееся за дипломатичной полуулыбкой. — Как раз сегодня утром я читал отчет о твоей вчерашней беседе с моим сослужителем ровно на этом же месте… Это твой пост, на этом взгорке, или ты сюда уходишь помолиться?

— Боюсь разочаровать вас, майстер инквизитор, но нет, мое пребывание здесь обусловлено приземленными причинами. Я просто ухожу, чтобы побыть в одиночестве, подальше от шума, и… подумать, наверное. Или даже отдохнуть от мыслей.

— Шум? — переспросил Курт, нарочито удивленно обернувшись в сторону лагеря. — Это в вашем-то болоте?

— Так вам видится со стороны, — добродушно пояснил паломник. — После больших городов вам, верно, кажется, что здесь тишина и покой… Но если б вы пожили так месяц-другой, со временем начали бы уставать от неизменного присутствия множества людей в вашей жизни, во всей — от завтрака до… кхм… к примеру, молитвы.

— А мне казалось, что здесь собрались друзья, — заметил фон Вегерхоф с сомнением. — Люди, которых объединяет вера, идея, цели…

— Друзья, — согласно кивнул Гейгер. — Однако и с друзьями, согласитесь, порою устаешь общаться день и ночь, неделя за неделей, и хочется уединения… Потому я здесь. Достаточно близко, чтобы услышать, если потребуется моя помощь и меня кликнут, и достаточно далеко, чтобы побыть наедине с собою.

— И как давно ты начал сюда уходить?

— Не знаю…

— До того, как майстер Бекер обнаружил то странное тело в лесу, ты уже сиживал здесь?

— Да. Это как-то связано?

— Ничего странного не видел, не слышал? Поблизости от лагеря или, быть может, пару раз забредал подальше в лес, чтобы побыть в еще большем одиночестве?

— Бывало, что и забредал по разным необходимостям, но нет, не видел и не слышал. На минотавров точно не натыкался, — снова улыбнулся Гейгер, — на кентавров тоже, равно как и на циклопов… А вы уже выяснили, что это за существо и откуда взялось?

— Пытаюсь, — кивнул Курт сдержанно. — Поэтому любая информация будет к месту. Если, сидя здесь, ты увидишь или услышишь что-то необычное…

— Разумеется, тотчас же расскажу, — заверил Гейгер. — Это ведь и в наших интересах тоже, майстер инквизитор.

Курт молча кивнул и, не прощаясь, развернулся и двинулся из лагеря прочь.

— И куда теперь? — поинтересовался фон Вегерхоф, когда обиталище паломников осталось далеко позади; он пожал плечами:

— Домой. Я без завтрака.

— Недоволен уловом? — осторожно уточнил стриг, когда молчание затянулось, и Курт неохотно отозвался:

— Для первого дня неплохо… А у тебя ничего? Необычные ощущения, подозрения, предположения?.. Жаль, — подытожил он, когда фон Вегерхоф качнул головой, и до самого Грайерца не проронил больше ни слова.

Мартин обнаружился все в той же комнате, за тем же столом, над тем же листом со схемой, только стопка отчетов была потолще — он явно достал из сумки составленные прежде и теперь перечитывал их, хмурясь каким-то мыслям и задумчиво покусывая перо.

— Как успехи? — спросил он, не поднимая головы, и Курт коротко отозвался:

— Средне. А у тебя?

— Думаю.

Фон Вегерхоф остановился, подождав продолжения этой увлекательной беседы, и, не дождавшись, отошел к окну, снова усевшись и взявшись за покинутую этим утром книгу. Курт подошел к столу, окинув взглядом отчеты и схему, и заинтересованно хмыкнул:

— Однако. И ты тоже.

— Что? — уточнил Мартин непонимающе, и он постучал пальцем по соединенному с прямоугольником «Паломники» кругу, в центре которого красовалось уверенно выведенное «Йенс Гейгер»:

— И тебя он заинтересовал? Чем?

— Он странный.

— Узнаю семейные черты… — пробормотал фон Вегерхоф едва слышно, однако к столу не подошел, и Курт раздраженно отмахнулся, уточнив:

— Чем? Мне, положим, тоже показалось в нем кое-что не вполне обычным, но было бы любопытно сравнить.

Мартин вздохнул, отложив перо, и кивнул на стопку листов:

— Один из отчетов я переписал, добавил в него то, что вызывало сомнения, но поначалу я не знал, стоит ли обратить на это внимание… В разговоре с Гейгером я процитировал из Книги Премудрости — «Via peccantium complanata lapidibus, et in fine illius fovea inferi[65]». И знаешь, что он мне ответил? Усмехнулся — «Вот так сразу «ад»?». Он понял, что я сказал. Сразу, не напрягаясь, не пытаясь вспомнить знакомую фразу, услышанную, может, десять лет назад на проповеди… Просто понял. И еще он походя, не думая, употребил слово «минотавр».

— А я сегодня услышал от него слова «обусловлено причинами», — добавил Курт и, помедлив, присел рядом, глядя на вычерченную Мартином схему. — А также он снова упомянул «минотавров», а плюс к тому «кентавров тоже, равно как и циклопов». Прямо скажем, для бродячего паломника без любопытного прошлого lexicon не самый типичный.

— В теории, в наше время всякое может быть, — с сомнением произнес Мартин. — За последние годы многое изменилось. Приходские школы множатся, университеты растут, смена прежней экономики требует новых знаний и умений, рыцари постигают языки и кредитно-процентные премудрости, торговцы разбираются в богословии, крестьяне уходят в города, непреодолимые преграды между сословиями пусть медленно, но непреклонно истончаются, разные stratum‘ы перемешиваются… Да и конгрегатское участие приносит плоды… Словом, я вполне допускаю, что это может быть самый обычный горожанин, попросту нахватавшийся того и этого, наобщавшийся, скажем, с торговцем из бывших благородных землевладельцев, а то и сам из них, а то и имеющий священнослужителя в близких друзьях, и даже на досуге почитывающий разные книги просто так, не по долгу службы или учебы… В теории все это может быть.

— Есть такое, грамотных нынче развелось — ступить некуда, — тяжело вздохнул Курт, и Мартин кисло улыбнулся, тут же посерьезнев. — Однако ты прав. «В теории». И начитанные крестьянские детки мне попадались, и худо-бедно цитирующие латынь горожане…

— Но.

— Да. «Но». Здесь уж как-то все слишком…

— …странно.

— Да.

— Семейная идиллия, — констатировал фон Вегерхоф, не поднимая взгляда от книги. — В выводах вы так же единодушны?

— А твое участие в расследовании так и будет выражаться исключительно в комментариях не по делу? — отозвался Курт; стриг пожал плечами и аккуратно перевернул страницу книги.

— Я не инквизитор, мое участие, à bien prendre les choses[66], должно выражаться исключительно в присутствии на месте… И отчего же не по делу? Всего лишь отметил, как это замечательно, когда следователи не спорят, не меряются рангами и версиями…

— Хреново это, — пробормотал Мартин и, спохватившись, пояснил: — Не слишком полезно для дела. Не спорить о версиях — хорошо к концу расследования, а если такое в начале… Стало быть, или один заблуждается, или оба, или версия тупиковая.

— Или ее нет вовсе, — продолжил Курт и, подумав, вздохнул: — И это, боюсь, наш случай.

— А если просто взять его за грудки и прямо спросить, кто такой? — задумчиво предположил Мартин. — В конце концов, что мы теряем? О том, что мы подозреваем во всех смертных грехах каждого из их братии, включая его самого, он не просто догадывается, а знает доподлинно, посему вопросу не удивится, и мы его не спугнем. Соврет? Даже не сомневаюсь, наверняка соврет, но мы, быть может, сумеем что-то вычленить из его вранья: на моей памяти еще никому не удавалось солгать так, чтобы в его лжи не было ни granum‘а правды.

— Не возражаю, — кивнул Курт и, подумав, придвинул к себе схему и пустой лист. — Дай-ка скопирую, пока это древо не разрослось еще в десяток ветвей… А потом, пожалуй, выйду в город. Сомневаюсь, что здесь удастся узнать что-то новое и полезное, но ad imperatum следует.

— Отлично, — одобрил Мартин и после короткой заминки добавил: — Заодно сможешь навестить графа Грайерца. В твое отсутствие являлся посыльный от него: граф хотел бы, если это не слишком затруднит майстера Гессе, разделить с майстером Гессе трапезу, и своим согласием майстер Гессе очень обяжет, хотя, разумеется, граф ни в коей мере не хочет обременять майстера Гессе и отвлекать от расследования.

— Как это мило с его стороны, — заметил Курт безучастно, вычерчивая фигуры на пустом листе. — Стало быть, я встречу полное понимание, если откажусь.

— Напрасно, — подал голос фон Вегерхоф, на мгновение отведя взгляд от книги, и он вздохнул:

— Знаю… Но сегодня мне не до него. Разве что нагрянуть к нему на ужин…

— Полагаю, граф тебя радушно встретит хоть посреди ночи, — серьезно заметил Мартин. — По городу с тобой идти?

— Сам решай, — пожал плечами Курт, аккуратно выводя «Предел» в начерченном прямоугольнике. — Не знаешь, чем пока заняться — идем, вдруг что-то из увиденного или услышанного наведет на мысль. Есть куда приложить силы еще — действуй. Я тут тебе не указ, расследование это — твое, тебе и вожжи в руки.

— Тогда я хотел бы внести еще одно предложение, — кивнул Мартин, и Курт поднял взгляд от листов перед собою, глядя на него выжидающе. — Предел как таковой и минотавр… Мы не знаем, связаны ли эти два явления, и если да — то как, напрямую или косвенно. Я бы предложил не развеивать силы и поделить, если так можно выразиться, расследование пополам: искать истоки и причины самого Предела буду я, а след минотавра — вы. Тем паче, что Александер здесь именно из-за него, а вы уже работали вместе. Шаг за шагом будем двигаться каждый по своей линии, и убежден, что рано или поздно мы сойдемся в одной точке. Или в близких, на худой конец. Разумеется, не стоит пренебрегать уликами или сведениями, если они будут касаться «не своей» части расследования, но…

— Не возражаю. На мой взгляд, разумное разделение… К чему отнесем визит к господину графу?

— К дипломатии, — многозначительно отозвался фон Вегерхоф. — Сим я намекаю, что вести себя в гостях кое-кому стоит поучтивей. Это преданный Императору человек, который ухитряется обитать в непосредственной близости от вражеской границы, вдали от центра Империи, всецело осознавая степень возложенной на него ответственности и до сих пор не требуя за свою службу каких-либо привилегий. Уж привилегию не быть мишенью для сомнительных острот и несомненного хамства он точно заслужил.

— Для острот я слишком устал, а для хамства недостаточно зол, — отмахнулся Курт, снова склонившись над чертежом. — А к вечеру буду еще и голоден, посему в гостях у господина графа буду слушать, молчать и жевать.