Третья Жизнь.

Глава 2: Нижний мир.

Пойду, погуляю. На этот раз на нижние этажи. Никто там меня не знает, никто и ничего не сделает. Возможно. Мне сейчас даже с Сеней не хочется встречаться. Всё — лифт подъехал. Так, ага — минус шестой. Стоп! Минус шестой? А мы на минус пятом? Вот это ДНО...

Однако позже стало ясно, что ещё как минимум три этажа ниже нас. Как раз — технические. Спустившись на самый нижний этаж я не увидел ничего необычного. Кроме установок антиграва и генераторов к ним. Немного побродив пришлось ретироваться — за мной побежал какой-то работник. И он врядли мне хотел рассказать сказку. Короче — внизу делать нечего. А вверху уже был. Свой этаж обследовать — а зачем? Это как в спальном районе: всё идентично. А хотя — а что это там за отсек? Пойду посмотрю. «Только для мусора. Не заходить!» — хм, это что, помойка?

Пришло время выпускного. Рад ли я? Пожалуй, да: устроюсь куда-нибудь, подкоплю денег, и свалю куда-нибудь. Лишь бы не видеть эти лица: своих одноклассников, училок, родителей... Сеня... А, может, ему тоже предложить свалить отсюда?

Миронова... Пожалуй, только ради неё стоит остаться здесь. В том мире у меня не было не то, что девушки — знакомых можно было пересчитать по пальцам одной ноги. Без шуток — не было никого. А здесь — вроде как симпатия. Но всё равно есть ощущение, что она со мной не захочет быть.

И вот — настал этот день. Мама красиво оделась, отец тоже. И с меня требовали одеться красиво. Но мне было как-то... Безразлично, что ли? Поэтому, когда родители ушли, у меня возникла дилемма: то ли пойти в стиле «офисный планктон», потому что «Наконец-то это закончилось!»? Или одеться как обычно, потому что мне это всё безразлично? Или же... Не, не стоит. Оденусь как обычно. И выйду попозже — куда торопиться?

И вот — торжественная линейка. Дневное небо над куполом такое синее синее. Облака под нами белые, кучевые. Короче: погода была распрекрасная. Хотя какую ещё можно ожидать в летающем над облаками городе? Выходит директриса.

— Дорогие выпускники! Сегодня, в этот торжественный день вы стали совсем взрослыми!

Купол усилил и без того нехилый звук с колонок. И эхо от зданий тоже добавляли свой вклад в эту какофонию. Было порой не понятно, что она говорит.

— И мы все будем по вам скучать, дорогие вы наши! — и чуть позже добавила, чуть потише: — За исключением Виннера, конечно.

— Взаимно! — кричу ей в ответ, сложив ладони рупором.

Её передёрнуло. Ага, услышала! Хорошо. Потом она продолжила нас «благословлять» на дорогу в светлое будущее. Она закончила свою речь, далее пошли наши классухи. Короче: банальщина.

Всё, торжественная часть закончилась, все начали расходиться. Пойду к Маше Мироновой — единственному человеку, которому я не безразличен. Где она? А, вот!

— Маш, можно?

Она подошла ко мне.

— Что тебе, Ярик?

— Маш, я люблю тебя! — эти слова мне дались с трудом.

— Ярослав, ну, понимаешь... — начала она мяться, однако:

— Машка, подь сюды!

— Прости, мне надо бежать! — буднично произнесла она, и побежала к Яшке Хипштейну.

Любовное наваждение сошло на нет, словно плеснули ведро ледяной воды. Было обидно. Слёзы наворачивались сами по себе. И тут:

— Ярослав!

Ко мне подбежала мама. Следом за ней шёл папа.

— Ты зачем меня позоришь?

— Чем?

— Почему оделся так? И почему ты нахамил Елизавете Алексеевне?

Вот это поворот!

— Мама, а ничего, что она меня прилюдно унизила?

— Как?

— Сказала, что скучать будут по всем, кроме Виннера.

— Она не могла такого сказать!

— Ну и о чём ещё с вами говорить?

Разворачиваюсь и ухожу. Мама стояла и молчала. Сейчас они с отцом пойдут бухать на их учительский корпоратив. А я... А я иду, шагаю по Москве. Ой, по Аэромоскве.

Домой идти желания нет. Да и вообще — есть ли он у меня, этот дом? Наверное, я что-то делаю не так, как надо.

Прошёлся вдоль периметра города. Так как был день, Сени, разумеется, не было. Однокласснички мои, слышу, раздухарились. Может, пойти всё же к ним? Не, не стоит. Пойду тогда в ту конуру, которая считается нашим домом.

Вот наш этаж. До квартиры осталось недалеко. Однако дойти до неё мне было не судьба — на горизонте появился Яшка Хипштейн. А рядом с ним ещё пара его припевал.

— Эй, «Победитель» — с нескрываемой усмешкой произнёс он. — Тебе что, не хочется с нами погулять? А?

(Виннер созвучно с англ. Winner — победитель).

И тут же заржал. Остальные подпевалы его поддержали. И тут до меня дошло — они пьяные. И тут ещё откуда-то стали появляться остальные одноклассники. В том числе и Миронова.

— Ребят, давайте в другой раз.

— Ой да ладно, в другой раз! Другого раза не будет. Хочешь нас оскорбить?

— Яр, давай с нами! — попросила Миронова, опираясь на плечо Яшки.

— Только потому, что ты просишь, — ответил я ей.

— Ты чё се позволяешь?! — крикнул Яшка и толкнул меня в плечо.

— А что такого?

Как обычно — сильный и... не очень умный. А девушкам нравится сильные. Понятно почему Маша с ним. Не, ну а что? Красивая, умная.

— Ты посмел обратиться к моей девушке без моего разрешения!

— Ну она же меня пригласила, — попытался оправдаться.

Но зря — его понесло. Он приказал своим подельниками меня схватить. Они послушно сделали. И понесли куда-то... Несли недолго — мусоросборник на нашем этаже был довольно близко. И меня туда выбросили. Пока поднимался дверь закрыли. И я оказался в абсолютно пустой комнате два на три метра. От одноклассников меня отделяла прозрачная створка. Зацепиться тоже было не за что. Оставалось надеяться, что они не нажмут сброс. Однако надежда таяла: глядя на эти смеющиеся рожи становилось ясно, что для них это не более, чем шутка. Вот только Миронова. Пыталась их остановить. Но кто её будет слушать? Поэтому я просто вперил взгляд, максимально наполненный ненавистью, в Хипштейна. И оттопырил средний палец. Их ржач прекратился, Яшкину морду перекосила злоба. И он нажал кнопку. И именно в этот миг я моргнул. Вернее — просто закрыл глаза.

Но стоило мне их открыть, и моему удивлению не было предела. Где я? На стенках белые обои, на потолке — люстра с пятью лампами. Сам же я лежу — то ли на кровати, то ли на диване. В напротив меня было окно, через которое просачивался слабый свет. Слева от окна стоял стол, за которым сидели две девушки. И о чём-то весело щебетали на непонятном языке. Ну, попробую встать. Однако резкая головная боль заставила передумать.

— Ох, моя голова!

И опять меня вырубило.

***

В Старгороде, в одном из нескольких городов Нижнего мира, тоже собирались провести выпускные баллы. Ничто не омрачало радостного настроения определённой категории граждан. Даже появление платформы летающего города на горизонте. С утра в школах шла подготовка: настраивали аппаратуру, проверяли. Проводили контрольные репетиции. Дворники усердно мели асфальт. Всё — город приготовился к празднику для детей.

— Здравствуйте, дорогие наши выпускники! — вещал директор одной из школ.

Как вдруг — сигнал «Воздушная тревога!». Все с недовольными лицами спрятались в убежище. Потому что никому не хотелось быть убитым «яблочным огрызком» из летающего города. Сигнал какое-то время пошумел, и, спустя полчаса по его окончании, горожане начали выходить. К счастью, как обнаружили коммунальщики, весь мусор, если таковой вообще был, упал вне города. А значит, можно продолжить веселье.

Почему горожане терпели это? Потому что им нечем было ответить. Те, кто стоял у власти, были ставленниками с верхнего мира. И, как само собой разумеющееся, имели некоторые привилегии. К примеру лечение в больницах городов верхнего мира. В отличии от остальных жителей. Но и им такая ситуация не очень нравилась. Поэтому они сошлись на том, что при открытии мусоросборника летающего города срабатывала система оповещения нижних городов. После внедрения такой системы градус недовольства горожан снизился. Но не совсем.

Спустя пару дней после случившегося Андрей Викторов пошёл на рыбалку. Он был в отпуске, особых развлечений не было. Равно как и выбора чем-либо заняться ещё. Подойдя к своему любимому месту на всём водохранилище он заметил что-то странное. Подойдя ближе он увидел человека. Без сознания. Осмотрев его более внимательно он понял, что этот человек жив! И, более того, ему нужна помощь! Здоровье и силы Андрея позволили ему вытащить тело парня на сухую землю. Он подложил под него свою куртку и пошёл искать ветки для создания носилок. Где-то минут через пятнадцать он их соорудил. И уже вместе с ними погрузил парня в машину. Далее он поехал домой — дома была дочка на каникулах, которая собиралась поступать в медучилище.

Если на водохранилище Андрей ехал быстро, то домой он ехал уже медленнее — не дай Бог у парня переломы. Уже дома Ольга, так зовут его дочь, более детально оглядела его. К счастью, у парня серьёзных повреждений нет. Хотя, возможно, головой он ударился. И при этом хорошо ударился.

— Ха, и насколько хорошо?

— Пока он без сознания я не могу сказать точно. Когда очнётся — тогда и видно будет.

Парня положили в комнату Ольги. Как она сама пошутила, для прохождения практики. И она за ним пристально следила. Иногда к ней приходила её подружка Вика. Ольге нравилось с ней сидеть — практика практикой, но иногда и с живыми хочется поговорить.

С момента, когда Андрей привёз парня в дом, прошло пять дней. Оля и Вика сидели и сплетничали.

— Ты представляешь, этот придурок Колмогоров опять к Светке приставал.

— А она что?

— Да как обычно: уйди отсюда, сопливый!

И девочки тихонько захихикали. Они бы и дальше продолжили в том же стиле, однако со стороны кровати послышался непонятный стон.

— Оу, май хэд!

И Оля сразу подбежала к нему. Вика сидела и недоумевала.

— Это он?

— Ну да.

— А чего он?

— Ну, сказал, что у него болит голова.

— Ты его понимаешь?! — у Вики от неожиданности округлились глаза.

— Ну ты же тоже учила английский в школе.

***

— Здравствуйте, мистер! Меня зовут Ольга, я ваш доктор. Как вас зовут?

Попытки напрячь память на предмет моего имени привели лишь к тому, что голова опять начала раскалываться.

— Ааа!

— Вам плохо?

— Голова!!!

И эта Ольга сделала мне укол. И, буквально через несколько секунд, голову отпустило.

— Представляете, я не помню, как меня зовут.

Её подруга что-то её спросила на их щебечущем. Та ей на нём же ответила. О чём они там? Да ещё и подруга резко так повеселела. Ох, не нравится мне это. Надо бы попробовать встать. Опаньки, я ещё руками ногами шевелить могу. А вот конкретно встать — уже никак. Что со мной? И меня опять вырубило.

***

— Хелоу, мистер! Май нейм из Ольга, ай эм юр доктор. Вот из юор нэйм?

Вика стояла и хлопала глазами. Какие-то отдельные слова она понимала, но полностью весь разговор — нет. После того, как Ольга его уколола чем-то, он ей ещё что-то сказал. И Вика не выдержала:

— Чего ты от него хочешь?

— Представляешь, он не помнит, как его зовут.

И Вика на радостях ей сказала:

— Подруга! Ты представляешь, как тебе повезло! Ты сейчас можешь ему наплести всё, что угодно. И у тебя вполне возможно будет твой идеальный мужик!

— Не стоит ломает ему жизнь. Вдруг он вспомнит?

— Не тупи, это твой шанс! Такое один на миллион! Я бы на твоём месте так бы и делала!

— А давай, тогда, ты им и займёшься?!

— Не, ты что? Я же его не пойму.

— Ну тогда и не лезь!

После этого они глянули на парня, который опять вырубился. И Оля решила перевести тему:

— Так что там с Колмогоровым?

— Да ну его, тут интереснее. Что дальше думаешь с ним делать?

***

После этого я ещё раз пробуждался. И, спустя пару недель, мне удалось встать на ноги. Однако память ко мне так и не вернулась. Мы, разве что, гипноз не пробовали.

Ольга мне была приятна. Вполне возможно потому, что Ольга мне кого-то напоминает. Вот только кого? А вот её подружка Вика как-то не особо. Вечно суёт свой нос в не своё дело. Да и, что-то мне так кажется — с гнильцой дама. Однако Ольга считала её своей лучшей подругой. Ну что же, не мне ей указывать — я тут как бы гость.

Однажды мы с Ольгой решили выйти в город:

— Одень это.

Она дала мне какую-то непонятную вещь: впереди был прозрачный пластик, к которому примыкала какая-то чёрная металлическая деталь. В неё были вкручены два цилиндра. А сзади были две резинки.

— Что это?

— Это респиратор. Наше правительство обязывает нас носить их постоянно. У нас в воздухе витает смертельная зараза, — сказала она, одевая его на своё милое лицо.

— А здесь, в доме?

— Сюда он проходит через систему очистки. Она сразу же встраивается в систему вентиляции.

Ну что же, надо значит надо. Одел респиратор и мы пошли. На улице было тепло. Дом, где жила Ольга с отцом, находился в пригороде. Как мне она сама пояснила — это дачный посёлок. Только поэтому мы шли по улице вдоль заборов, за которыми были разномастные дома. День был солнечный, вдобавок выходной. Поэтому, когда мы вышли из дачного посёлка в первый микрорайон, на улице было многолюдно. Кто-то проходил мимо, кто-то, как мне пояснила Ольга, с ней здоровался. Что же это за напасть — я никого не понимаю, кроме неё одной. Да и то, когда она персонально ко мне обращается. И на мой вопрос — не доставляет ли ей это каких-нибудь трудностей, она мне сказала, что нет. Интересно — это чтобы меня не обидеть?

Все мои попытки выучить этот, как она сказала, русский язык, оканчивались безрезультатно. Как будто блок какой-то стоит. Вот вроде всё понятно, даже слова между собой связываю. Но стоит Ольге отойти, оставив меня наедине с кем-то, как я начинаю теряться. Уже что только не пробовали. Проще, как выяснилось позже, местным жителям вспомнить школьный курс, как они говорят, английского. Да, иногда не сразу, но меня стали понимать. Их ужасный акцент, конечно, коробил. Но потом перестал на него внимание обращать.

— Прыевьет, ньезнак’омэц! М’енья зовуть Вася. А тебя

— Здравствуйте. Не помню.

Затем, уже обращаясь к Ольге на своём языке, кивая в мою сторону. Она отвечала, но видно, что в конце-концов она сорвётся. Странные люди. Вот что смешного в том, что я вообще ничего не помню?

Однажды, в процессе очередной прогулки, когда мне она рассказывала очередную историю про город, про те или иные улицы, к нам подошёл очередной желающий. Разумеется, его привлёк тот факт, что мы говорим не на русском. Опять он у меня спросил моё имя. И, видя, что моя собеседница закипает, я ему объяснил, что не хочу с ним говорить. Вежливо. Однако он не понял, и она ему пояснила. Тот на меня обиделся.

— Ну что? Ты так и не вспомнил, как тебя зовут? — спросила потом Ольга.

— Нет.

— Тогда давай, ты у нас станешь... Эм... Олегом.

— Хм. Ну давай.

— Ну и так как имя новое, то и фамилия будет новой. Как тебе Новиков?

— А почему бы и нет?

Мы с ней гуляли. Порой много, долго. И, что-то мне подсказывало, что это было больше нужно ей, а не мне. Как будто не я к ней привязывался, а она ко мне. А ведь, если копнуть глубже, это я без неё — никто. А не она. Она становилась больше, чем подругой. А вот с её подругой, Викой, у нас были сплошные тёрки. Ей не нравилось, что она меня не понимает. И больше всех доставалось Ольге.

Отец Ольги, Андрей Степанович, тоже оказался классный мужик. Высокий, широкоплечий, пышные усы, голубые глаза. Веселый, практически не унывающий. Его ладонь как лопата. Стоит ему меня по дружески хлопнуть по плечу, я чуть ли не на метр отхожу. А ему смешно. Говорит, что я... Э, как это, ма-ла-хол-ный? При попытке узнать значение этого слова Ольга лишь улыбалась и ничего не объясняла. А вот с мамой Ольги, к сожалению, познакомиться было не судьба — она погибла при ядерной бомбардировке. Хотя, как сказал Андрей Степанович, ей повезло не видеть весь этот ужас. Оля, как она сама меня просила называть, уже привыкла обходиться без неё.

Документы мне сделали довольно быстро. С обучением... Вот тут возник очень серьёзный затык: с одной стороны, так как у меня амнезия, надо бы учить всё по новой. Вот только при решении различных тестов по всем предметам, кроме, как они их называют, гуманитарных, всё отлично. Математика, химия, физика, переведённые на мой язык — как будто недавно школу закончил. Вот только я так ничего и не вспомнил.

Однажды мы с Олей поехали на её машине куда-то за город. На мой вопрос «Зачем?» жестом показала, что позже. Мы выехали куда-то в лес. Ещё через пять минут она свернула направо. Далее мы ехали по грунтовой дороге. Ехали недолго — минуты две, не больше. Затем она съехала с этой дороги, и заглушила мотор. Мы вышли, и где-то через минуту ходьбы она показала мне знаками, что нужно молча снять респиратор. И довольно аккуратно сняла. Зачем? В воздухе ведь инфекция! На мои вялые попытки возмутиться она просто показала жестом «Молчи!». Ладно, я тебе верю. И моя смерть от болезни будет на твоей совести. В итоге тоже снял. Ах, как хорошо без него! Какое это наслаждение, когда лёгкий ветерок касается твоего лица. Никогда до этого не подумал бы. Мы молчали, и Оля меня позвала за собой дальше. Хорошо, иду.

Ещё через пару минут ходьбы мы оказались на берегу озера. Рядом с нами росла какая-то трава. То ли рогоз, то ли ещё что. Оля взяла из сумки, которую мне дала ещё возле машины, какое-то покрывало. И мы присели на него. На улице было пасмурно, но без дождя. Не было ни лягушек, никого, кто создал бы шум. Мы сидели с ней в обнимку и любовались водной гладью, уходящей далеко. Мне было хорошо с ней, даже просто молчать.

— Красота, — она первая нарушила молчание.

— Да, красота.

После этого мы ещё минуты две просто сидели и молчали. Однако идиллия уже была прервана. И поэтому я задал ей вопрос, который сейчас свербел больше всего.

— Оль, объясни: почему мы здесь без респиратора? А как же...

— Болезнь? А, — она отмахнулась, — сказки для горожан.

А вот тут я не понял. И поэтому сел немного напротив неё. И всё же — ну какая она красавица! Глаза карие, губы пухлые, волосы прямые, светлые, до плеч. Аккуратные бровки, маленький прямой носик. В её маленких ушках круглые большие серьги из золота. Одета в чёрную кожаную куртку, которая подчёркивает её идеальную фигуру — тонкая талия, пышная, однако небольшая, попа, грудь среднего размера. И, почему-то, глядя на неё, создаётся ощущение, что она мне кого-то напоминает. Но кого — хоть убей, не вспомню.

— То есть?

— Болезнь была, — она лукаво так улыбнулась. А в глазах промелькнули искорки. — Но она ушла.

— А почему тогда носите?

— А потому, что этого требуют наши правители, — она резко погрустнела. — На самом деле, в самом городе свободы как таковой нет — любой твой шаг отслеживается.

— А здесь?

— Вроде как нет.

— А зачем мы их сняли?

— Там стоят прослушивающие устройства. Но их сигнал слабоват вдалеке от машины.

— Прекрасно.

А вот на этой грустной ноте мне стало совсем тоскливо. Это что же получается, живи и молчи? И почему все терпят? Неужели это всем нравится?

— А почему в городе об этом молчат?

— Потому что те, кто говорит об этом — долго не живут.

Прямо грустно. За тебя кто-то уже решил, что ты скажешь. Более того — за тебя уже решили, что думать. Ты — никто! И как же быть?

— И что же, всем всё нравится?

— Нет, конечно. Но те, кому особо не нравилось, тех уже нет с нами.

— А может, оно и правильно — смысл вот в такой жизни?

— Ну все же живут.

***

— Андрей Степанович, поясните, кто это у вас там в доме? — спросила соседка — крупная статная женщина с косынкой на голове.

— Здравствуйте, Любовь Васильевна, — начал он, — да это Оксанки моей, Царствие ей Небесное, старшей сестры племянника прабабки троюродный внучатый брат по отцовской линии. Этакий полутораюродный четвертькровный полубрат.

Соседка зависла, пытаясь разобраться в родословной покойной Оксаны, которую, как она считала, знала очень хорошо. А Андрей, довольный реакцией соседки, которая ему не нравилась за то, что слишком любопытная. Вот прямо дай волю — своё хозяйство бросит, и будет у всех дома только торчать. И всем докучать.

— Сказал бы сразу, что родственник через три {гнезда} колено, — явно обиделась она. — А то пооканчивают академиев, и пудрят пролетариям мозги.

Затем она зачем-то себя хлопнула по бёдрам да так, что слегка подпрыгнувшие огромные груди чуть не шлёпнули её по лицу.

— Ах ты ж {несуразица, правда сказано проще и ёмче}! Степаныч, я из-за тебя пирог сожгла!

И убежала. А Андрей хмыкнул, пожал плечами, и пошёл в гараж за машиной. Отпуск кончился — пора включаться в работу.

Через пару минут во двор вышел Олег.

— Андрьей Стьепанович! Айм рэди! Вер го ай хер?

— Камон ту хер, Олег.

Олег быстро добрался до гаража. Андрей открыл его, выгнал машину, и они поехали. Сегодня у Олега особый день — его решили взять на работу в контору того предприятия, на котором работал Андрей.