Третья Жизнь.

Глава 11: Ответы.

На следующий день, утром, я проснулся в хорошем настроении. Эх, наконец-то можно не думать о том, что придётся опять кого-то гасить. Жаль, что победитель всё же один — Костя неплохой мужик.

Попробую позвонить Ольге. Тишина. Толи связь, толи ещё какая проблема. Ладно, пора собираться. Стоп, а что ещё надо? Хм. Ладно, еду с тем, что есть. Выход и…

— Здравствуйте, Олег, прошу, — говорит мне высокий темнокожий водитель, одетый в пуховик с высоким меховым воротником, открывая дверь внедорожника. Ну хорошо, залез. А внутри уже сидел Хипштейн.

— Залазь.

В машине теплее — на улице уже снег улёгся. Особенно учитывая тот факт, что это Сибирск-на-Оби. А за окном октябрь. Сел, закрылась автоматически дверь, и мы поехали.

— Будешь что из бара?

— Не, спасибо, — отказался я.

— То есть ты не… будешь? Ладно, твоё право.

Выражение лица его морды давало понимание, что он не очень-то рад моей победе. Но вынужден мириться. Далее он налил себе «Хорводы"(минералка!), выпил.

— Значит так: ты — победил, но ты ещё не гражданин Верхнего мира. Понял? — и зачем-то ткнул меня пальцем.

— Это понятно. Что-то ещё?

— Ты мне не нравишься!

— Взаимно.

Тот аж поперхнулся. Видимо, я первый, кто так ответил. Будет тебе уроком, сноб!

— Потом поговорим, — и продолжил кашлять.

Мне на него было абсолютно безразлично. Мы ехали ещё пять минут. Затем куда-то завернули. И спустя ещё минуту мы остановились. И, прежде, чем дверь открылась, он сказал мне:

— Веди себя так, как и положено победителю! Я сам всё скажу!

— Господа, мы в порту! До следующего года, господин Хипштейн, — сказал нам водитель.

Несмотря на холод народу было очень много. Мы вылезли, толпа нам скандировала. Мне было неловко от вспышек, яркое солнце, усиленное отражением от снега, слепило глаза. Я жмурился, хотя надо было быть улыбчивым, весёлым. Но не мог.

— Здравствуйте, уважаемые зрители, мы сегодня завершаем этот сезон шоу «Место под Солнцем». Поприветствуем победителя!

Он взял мою правую руку вверх. Я поднял вторую, затем он её опустил. Я тоже.

— Олег, что ты хочешь сказать нашим зрителям напоследок?

Чтобы я хотел сказать? Много чего. Но мне вряд ли дадут всё сказать. А что действительно важно? И все ли поймут?

— Будьте счастливы!

Толпа сначала растерялась. Но потом опять начала орать.

— Олег! Олег! Олег!

На секунду мне показалось, что в толпе мелькнула Ольга. Я хотел было кинуться к ней, но было поздно.

— На этом, уважаемые зрители, мы с вами прощаемся! До встречи! — и он замахал рукой.

Я повторил этот жест, и после этого все начали расходиться.

— За мной, — скомандовал Хипштейн.

Мы шли по аэродрому секунд пять, пока не оказались возле джета. При нашем приближении с него опустился трап, который по совместительству был люком посадочного отсека.

— Здравствуйте, господин Хипштейн. Это и есть наш гость?

— Да, это победитель шоу. И он летит с нами.

— Добро пожаловать на борт, — услужливо поклонился он мне.

***

Мы взлетели практически сразу. Яков предложил мне на выбор один из двух кабинетов, в котором я могу не только сидеть, но и лежать на отдельной кровати. После чего пилот пошёл на взлёт.

Земля в иллюминаторе. Никогда раньше не видел её такой. Всё белым бело, всё такое маленькое. О, вон Обь видно, а вон сам Сибирск. А мы летим всё дальше и дальше.

— Здравствуйте, Олег, — позвала меня стюардесса, — вам налить чего-нибудь? Чай, кофе, сок?

Она выглядела просто замечательно: среднего роста, худенькая, фигура под стать: небольшая попа, ярко выраженная талия, и небольшая грудь. Глаза карие, большие, немного раскосые. Нос не сказать, что прям огромный — немного больше среднего. Как у представительниц Средней Азии. Пухлые, ярко алые губы, за которыми были белые зубы, излучали приятную улыбку. Волосы у неё были каштановые, закручивающиеся, до плеч. Одета в красную униформу, обута в туфли на шпильках.

— Здравствуйте, чаю, пожалуйста.

Она стала на минуту серьёзнее, потом отдала мне стакан с чаем, пожелала всего доброго и ушла.

***

Через некоторое время:

— Олег, мы уже почти прибыли.

— Хорошо.

Я гляжу в окно — вот она, эта долгожданная платформа. И что-то такое родное в ней есть. Странно — откуда у меня ощущение, что я тут был? Я не знаю это лишь потому, что ничего не помню. Некоторое время мы покрутились возле шлюза, подстраиваясь под скорость и особенности хода самой платформы. А затем мы влетели в него. И вот, наш джет совершил посадку в порту Аэромоса. Всё, прибыл. Нас встречала небольшая группа людей. И первым покинул борт Яков. Я — следом. Снаружи температура и давление были такими же, что и на борту джета.

— Здравствуйте, Олег, меня зовут Виктория Колл, я ваша ассистент на эту неделю. Не будете против, если я вас провожу по нашему городу с экскурсией?

— Пожалуй да.

— Хорошо, следуйте за мной.

Она говорила по английски, что позволяло мне не прибегать к помощи переводчика. Что уже было удобно. Мы с ней дошли до припаркованного мобиля. Сели, пристегнулись, и поехали.

— Здесь у нас здание аэровокзала. Здесь…

***

— Здесь у нас ратуша. Тут собирается всё руководство города. А вот там…

Она говорила без умолку. Мы проехали уже практически мимо всего: вокзал, больница, фонтан… И всё это было каким-то… Родным, что ли?

— А вот — наша школа.

— Стоп! Школа?

— Да, а что такого? — её удивление было самым искренним.

Не буду пытаться ей объяснить, что там, возможно, кроются ответы на мои вопросы. Именно поэтому мне туда надо, а не потому, что решил правописание вспомнить.

— Давайте туда зайдём?

— Ну давайте, — Виктория, видимо, не очень рада туда заходить.

Мобиль остановился, мы вышли. Стоим перед крыльцом. Осмотрелся, и пошёл внутрь. Всё кажется таким знакомым. И одновременно ненавидимым. Что это.

— О, тири-мили, пири-пири?

Это что ещё за птичий язык? Однако Виктория ей что-то ответила на таком же птичьем. Затем уже обратилась ко мне:

— Это Немцова Елена Петровна, она согласилась быть нашим гидом. Пойдёмте.

И Елена Петровна повела нас по кабинетам школы. Мы побывали в кабинете, в котором преподают математику, в кабинете родной речи, литературы. Как выяснилось — на первом этаже у них преподают гуманитарные предметы: история, правоведение, различные языки и прочее. Второй этаж уже под более технические: математика, химия, физика, информатика и многое другое. Третий этаж — спортзал. А на четвёртом — учительская, директор и зал славы. И мы оказались перед ним.

— Это у них зал славы, — перевела мне Виктория. — Здесь они хранят как награды за достижения тех или иных учеников, так и фотографии. И не только тех, чьи заслуги сделали честь для школы, но и разных выпусков.

— То есть?

— Каждый год выпускаются новые ученики. И фотографии каждого выпуска здесь тоже есть.

— Здорово! А можно глянуть?

— Да, конечно.

И мне начали показывать различные фотографии. Этот выпуск очень старый, уже лет двадцать назад. Эти чуть моложе. Каждый устроил свою жизнь: одни в технических отделах города, другие в других городах, третьи — политика или ещё какие сферы. Кто-то уже умер, у кого-то просто не задалось. И всё было так тепло, нежно. Как вдруг:

— Подождите, а это кто?

— Она говорит, что этот выпуск очень знаменателен. Он был четыре года назад.

Чем меня привлекла эта фотография — на ней был Яков Хипштейн. В центре. Также была куча людей, которые мне были смутно знакомы. Как вдруг среди них я увидел… Ольгу? Ну-ка, внимательнее: нет, не она. Но очень похожа.

— А кто это? — указываю я на неё.

Виктория перевела мой вопрос. Елена Петровна ей ответила. И Виктория мне озвучила ответ:

— Это Мария Миронова. Сейчас она Хипштейн.

И тут внезапно случилось то, чего хотел, и чего боялся. Я начал вспоминать: вот Ярослав Виннер идёт под руку с отцом в детский сад, что в центре АэроМосквы. Первые игрушки, первые драки. И это перемешалось с моими воспоминаниями до перемещения: как меня вёл батя за ручку в садик, как у меня отбирали игрушки, как пытался их забрать. Потом школа: вот Ярослава ведут в первый класс. А вот меня меня ведут. Вот у Ярослава первая нелюбовь со стороны учителей. Вот и у меня, подобное. Вот он злополучный пятый класс. Вот Хипштейн, как обычно противный, со своей кодлой бьёт несчастного Ярика. А это Дима Шевчук со своей гоп компанией меня убивает. Теперь я в теле Ярослава. И вижу перед собой Миронову. Теперь же Хипштейн мой враг. А вот мы с Сеней, моим таинственным другой. А вот наши потасовки, где я иногда даже отвешиваю ему люлей. А вот и мои нелюбимые учителя, среди которых и Елена Петровна. Кстати, а не она ли часом наш гид? Не важно. А, вот чего крыльцо мне знакомо — выпускной. Где директриса говорит о том, что «Мы будем скучать по всем вам. Кроме Виннера». Я ей ору «Взаимно!». За что получил сначала от мамы, а потом от папы. Вот наша квартира, до которой не дошёл. А вот и та пьяная компания, во главе с Хипштейном. Который в обнимку с Марией. А вот и камера мусоросборника. А за стеклянной дверью злая морда Хипштейна, который нажимает кнопку, и зарёванное лицо Мироновой.

И теперь мои воспоминания рисуют Ольгу и Вику. Как же они похожи — Маша и Оля… Как мне было с ней хорошо. И вот оно шоу. Теперь понятно — мне надо было найти Марию.

— Мария…

— С вами всё в порядке? — Елена Петровна, как выясняется, я её понимаю.

— ар ю окей? — спросила меня Виктория.

— Айм окей, я в порядке. Просто всё вспомнил.

— О, так вы говорите по русски? — спросила меня Елена Петровна.

— Да, я теперь говорю по русски, Елена Петровна. Про птичек помните?

— Каких?

— Которые вам пели «Елена Петрооовна, поставьте Виннеру двааа!»

— Уже столько лет прошло, а ты не забыл? Простил бы давно!

— За что? За что вы меня все ненавидели?

Она потупила взор, понимая, что ей нечего ответить на этот вопрос. Хотя:

— Да за…

— Это было после! То есть ты, и другие… Кстати, где они?

— После твоего ухода, — начала она шипеть, — твоя мать настроила всех детей против нас!

— А может, вы сами? А мама просто вовремя оказалась в нужном месте?

Она заскрежетала зубами, но потом:

— Не важно, дети нас стали игнорировать! И нас! Всех! До единого! Выгнали! Я здесь сторож теперь!

— Вы. К этому. Шли!

— ЧТО??!!?!

— Что слышала, — спокойно, без тени злобы, ответил ей.

— Окай, Виктория, летс кам аутсайд.

— Энд Инглиш? — спросила Виктория.

— Йес.

— Ну что же, вам показать вашу квартиру?

— Да, — ответил я, перелистывая альбом.

И тут мне попалась фотография, которую я не ожидал увидеть здесь — «Наш главный спонсор», где был указан глава рода Хипштейнов.

— Ты такой же псих, как и твоя мать! Ты ещё не навещал её в психушке? Ты рад будешь это видеть — овощ, пускающий слюни!

А вот тут я не выдержал и резко к ней обернулся. А потом и вовсе схватил за ворот блузки, и, глядя в её испуганные глаза, произнёс:

— А ты — мелка подлая тварь! И всегда была ей! Другим плохо, а тебе хорошо. Кому-то хорошо — надо бы куснуть! Да по больнее! Не можешь сожрать — будешь делать лёгкие погрызывания! Пока пасть не порвут!

***

Виктория сопроводила меня к моей новой квартире на минус шестом этаже. Однако я её попросил оставить меня. Она сказала «Да, конечно», и ушла. А я же пошёл в ту квартиру, в которой жил до выброса в нижний мир. Приложил руку — о, чудо! Дверь открылась. Внутри никого не было. Всё, как было при моей жизни до спуска. Только в пыли. Четыре года… Меня не было здесь целых четыре года… Я — житель верхнего мир по праву рождения. Счастлив я? Да не особо.

Пошёл осматривать квартиру родителей. Вот бар, из которого батя брал коньяк или виски. Телик с лентяйкой. О, ещё работает. Под диваном гора бутылок. Эх, выкинуть их, что ли? Ладно, вытащу хотя бы. Так, стоп, а что это там мелькнуло? Хм, батин планшет. Он обычно его с собой таскает везде. Ну-ка! О, включился. И, как оно и ожидалось, заряд около нуля. Так, а где же зарядка? Под диваном нет. Значит, в вещах. Так, это мамина часть. А вот это — то самое, что мне и нужно. Ставим на зарядку — рано ещё включать. Так, что ещё может оказаться интересным в комнате у родителей? Да в принципе ничего. Ладно, что там с зарядом? О, уже один процент, но пока рано. И всё же интересно: а где они? Ладно.

Пока планшет заряжается пошёл по всей квартире. Нашёл батину литературу — ничего себе, какие проекты он рисовал, смотрел. Да и просто обслуживал.

Сам не заметил, как пролетело время. Планшет зарядился полностью. А я за это время узнал всё, об устройстве летающего города. А что там с планшетом? Так, заряжен. Включаю и… Отлично, без блокировки. Итак, что это у нас. «Письмо Ярославу»… Это мне, я так понимаю. Ладно, почитаем.

«Здравствуй, Ярик, сынок! Прости меня, своего папаню недостойного. Да, я, вроде как, самоустранился от семейной жизни в работу и водку. Жаль, что до меня это дошло только сейчас. Мне недолго осталось. Потому я скорее буду мёртвым на момент твоего прочтения. Да, работа у меня была не из лёгких. И, похоже, что я там и останусь, к сожалению. Мне на замену никого не дают. И в ученики. Думал, может, тебя научу. А тут раз — и тебя нет. И следов твоих нигде нет. Только на двери мусоросборника поцелуй губнушкой нарисован…»

Ага, понятно, почему меня не искали — как найти то, что исчезло без следа? Вернее — следы были уничтожены. Эх, Хипштейны, и что же я вам такого сделал? Ладно, читаю дальше:

«Мы пытались найти. Но, к сожалению, ничего не указывало на то, куда ты исчез. И никаких следов не было. Опять же, так получилось, что я сдался первым. Мама ещё пыталась, но из-за безрезультатности она тоже начала угасать.

Ладно, Ярик, если ты жив, то только напоследок дам такой совет — не доверяй Хипштейнам! Они без нас — никто. Никто из них не знает всех нюансов и тонкостей в обслуживании всей системы.

Когда АэроМосква взлетела, нас, простых работяг, решили прикончить. Всех. Типа мы лишние, балласт. Тогда за уничтожение нас отвечал Соломон Хипштейн. Это была настоящая война. Которая, как я думал, закончилась со смертью Соломона Хипштейна. Мы, вроде как, заключили мир. Однако, как позже стало ясно, никаких соглашений они блюсти не собирались. Да, мы работали. Да, нам особо никто не мешал. Но и не помогал. Даже более того: я остался последний из тех, кто имел хоть какой-то политический вес. Все остальные либо сами умерли, либо погибли в результате несчастного случая. Поэтому — не доверяй Хипштейнам! Хотя это твоё личное дело.

Ты, наверное, не знаешь этого, но: такие города, как АэроМосква, появились лишь благодаря тому, что люди, подобные Хипштейнам, стремятся к абсолютному всевластию.

Далее: если вздумаешь за нас мстить, то подумай: это достаточно сильный род! И месть одному из них — вызов всему клану. Помни об этом! И, если всё же решишь это сделать — вали их всех! Но, после этого, тебе придётся взять в свои руки управление Аэромосом. И тут ты обнаружишь один неприятный момент: топливо для реактора. Фабрики по его производству были в Нижнем мире. Но они закрылись по нескольким причинам: во первых: склады были заполнены. Во вторых: новых работников не могли найти. А в третьих: те, кто были, они уже не просто не помнят всей технологии — они не захотят вернуться на это производство. На момент написания запасов топлива ещё лет на десять хватит. А потом, если аварийная автоматика не откажет, он опустится на землю. И на этом всё величие летающих городов закончится. Помни об этом!

С любовью, твой отец Сергей Виннер».

Как Олег я к нему равнодушен. Но как Ярослав… Да, я его ненавидел, но теперь у меня слёзы наворачиваются. Так, спокойно! С отцом мы уже не увидимся — судя по слою пыли в квартире тут уже несколько лет никто не живёт. Куда он делся — позже узнаю. А сейчас — мама!

***

Вот она, лечебница нашего города. Захожу внутрь.

— Здравствуйте, а где лежит Светлана Николаевна Виннер?

— Простите, а вы ей кто?

— Официально, по документам, никто. Олег Сергеевич Новиков. Однако по биометрической базе города — её сын, Ярослав Сергеевич Виннер.

— Так вас как записать? — возмутилась регистраторша.

— Повторяю: я. Официально. Олег Сергеевич Новиков.

— А чего вы мне тут лечите, что вы — её сын? Он погиб четыре года назад.

— Пустите, пожалуйста. Мы с ней сами разберёмся.

— Ладно. Палата номер триста шестнадцать. Она одна там лежит.

— Спасибо. Кстати, а это куда идти?

— Ох, там, направо, лестница. Поднимайся на третий этаж. Там найдёшь.

— Спасибо большое!

И побежал. Всё, я на третьем. Итак, где здесь шестнадцатая палата? Хм-м-м. Так, слева палаты, и справа палаты. Налево — 7, 8, направо 9 и 10. Значит направо. Бегу аж в самый конец коридора. Фух, сорок метров одолел. Так, ага, 315 и 316. Сюда. Захожу, и вижу печальную картину: как и предсказывала эта Елена Петровна, мама лежит овощем. Глаза смотрят в одну точку.

— Мам, мама, это я, Ярик, твой сын.

Что-то, видимо, задел в её голове. Потому что она медленно повернула голову ко мне. Затем:

— Ярослав, сыночек! Я тебя ждала!

Я кинулся к ней, и мы с ней обнялись. На её лице появилась улыбка, из глаз лились слёзы.

— Я верила, что ты жив! Даже папке твоему, покойному, говорила это!

— Мам, так папа умер?

— Да, и я не выдержала. А теперь, когда я тебя увидела вновь, можно спокойно и уйти.

— Но… Мам, мам!!!

Она умерла. Тихо, спокойно, с улыбкой на лице. Она дождалась. Она обрела покой. Но мне это успокоение не принесло. Я нашёл внутренний переговорник, и вызвал врача на освидетельствование.

— Что, отмучилась она? — спросил с порога врач.

— Наверное, — недовольно ответил ему.

Он подошёл ближе:

— Эх, вот бы все так уходили на тот свет — с блаженной улыбкой на лице. Видать, признала в тебе сына.

— Я и есть её сын! — и пошёл на выход.

Как хоронят в летающих городах — лучше не видеть. И не знать. Поэтому пусть это делают те, у кого нервы это выдерживают.

***

— Господин, она его признала.

— Кто кого признал?

Глава рода Хипштейнов не очень любил, когда его отвлекают.

— Светлана Виннер в Олеге Новикова признала сына! Она на минуту буквально пришла в сознание.

— И?

— А потом умерла.

— Понятно. Спасибо, свободен.

Прислужник ушёл. «Нда, хорошего человека мы на борт приняли. Нам, в скорости, каждого шага бояться теперь?» — думал глава рода, вспоминая события старины глубокой.

После чего сел в кресло. «А что, было бы лучше, если бы Виннерам сказали, что Яша убил их сына, и за решётку его? Другие рода не поймут. Да что думать о том, что было? Как сейчас это вывернуть?». Он почесал свой лоб, но это ему не помогло. Он понимал, что Ярослав, или Олег, неважно — захочет с ним встретиться. И по хорошему, надо его переманить на свою сторону.

— Викторию Колл ко мне, — коротко бросил он в Интерком.

— Звали? — она прибежала менее, чем через минуту.

— Да, рассказывай, как всё было.

— Вы не будете против, если я присяду?

— Да, присаживайся.

— Спасибо, — она уселась на один из свободных стульев. — В общем: вы были правы. Он всё вспомнил только в школе.

— Ага, то есть то место, которое у него было связано с наибольшей ненавистью. Плохо.

— Почему?

— Всё просто: если это место ассоциируется с чем-то плохим, то тут одно из двух. Либо он начинает менять всё вокруг себя.

— Либо?

— Либо уйдёт туда, где было хорошо.

— А что плохого во втором варианте? — с искренним непониманием, хлопая глазками, ответила Виктория.

— Плохо то, что такой перспективный парень может оказаться на службе у другого рода. А знает он не в пример больше, чем любой из нас.

Повисла тягостная тишина. Было слышно, как ресницы Виктории шелестят в такт её морганиям. Глава рода встал, немного походил взад-вперёд, затем вернулся в своё кресло.

— Он в квартире на минус шестом?

— Нет, он попал в квартиру родителей на минус пятом.

— Всё ещё хуже, чем ожидалось.

В этот момент на Интерком пришёл вызов.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Светлана Виннер умерла.

— И что?

— Она как будто только и ожидала встречи с сыном. Прямо на его глазах.

И отключился. Виктория сидела и не понимала. Тогда как глава рода взял со стола стакан, подошёл к кулеру, налил в него воды и залпом выпил.

— А вот теперь всё реально плохо! Свободна!

***

Когда Хипштейн появился на телике, меня уже это смутило. А когда объявил об участии за место в Аэромосе, мне тогда казалось, что я обязан быть здесь, на этой летающей платформе. И вот, я здесь. Как оказалось — дома. Получил ли я ответы на вопросы? Пожалуй да. Но не на все. И сейчас, после мамы, я иду именно туда, кто ответит мне на все остальные. Если, он ещё, конечно, жив. И вот, я возле того памятного парапета. На улице темно, да и по бортовому времени ночь.

— Сочувствую тебе, Ярослав, с гибелью твоих родителей… — произнёс Сеня.

— Для начала: я теперь Олег Новиков, а не Ярослав Виннер. А во вторых — здравствуйте, Симеон Соломонович Хипштейн.