Третий сын: Ну здравствуй… Папа

Глава 17

Сотовая связь в деревне, на удивление, всё-таки работала, выжимая из двух палочек на индикаторе всё, на что была способна. Связываться Светлане с председателем правительства, главами силовых ведомств и прочими столпами государственности труда не составило. Хотелось бы сказать, что всё тут же завертелось, забурлило, и механизм имперской власти, скрипя всеми шестерёнками, ринулся в это захолустье.

Но сами подумайте, что могло завертеться в этой Богом забытой деревушке, по факту — аванпосте по отвоеванию земель у когда-то бушевавшей магической живности. Вот, именно. Тишь, благодать да пение комаров над ближним болотцем. Воздух, густой от запахов нагретой древесины, свежего навоза и пыльной придорожной ромашки, казалось, поглощал сам факт присутствия Верховной Власти. Единственным признаком начавшейся где-то там, в столице, суматохи, был едва уловимый гул вертолёта где-то за горизонтом, да нервный блеск в глазах местного полицейского, который, кажется, уже мысленно прощался с погонами.

Поселили нас в самой просторной и чистой, на скорую руку приведённой в порядок, доме местного старосты. Пахло старой древесиной, печным дымком и свежезаваренным чаем — густым, «деревенским», с оттенком пригорелого чайника. Светлана, отложив телефон, смотрела в окно на копошащихся у ворот кур, и её профиль, освещённый косыми лучами заходящего солнца, был невозмутим и холоден. Абсолютно императорским. Вообще, как так вышло, что нас выбросило в самую глухомань? Может, у его дара какой-то бзик на подобные локации, или это некая злая закономерность многомирья? Выяснять это пока тоже было не с руки. Хотя нет, в тот мир, совсем лишённый магии, попали прямиком в столицу. Ирония судьбы, не иначе.

Где-то там, за сотни вёрст, возможно, бушевала буря, свирепствовал тайфун во властных коридорах в связи с чудесным воскрешением императрицы, а здесь, в деревне, царила поразительная, почти сонная тишина, нарушаемая лишь мычанием коровы и сдержанным перешёптыванием за дверью. Испуганные лица местных, внезапно осознавших, кого они удостоились принять, были красноречивее любых репортажей. Сидели и ждали, когда за нами соизволят прибыть.

Лично для меня вся ситуация навевала нехорошие, едкие мысли. Они ползли в сознание, словно туман с того самого болотца, холодные и неуютные. Сначала — сама Светлана, бросившая с лёгкостью необычайной идею, чтобы он тут «фрейлин их сына стал осеменять, так сказать». Фраза висела в воздухе, словно осиный гул, и жалила куда больнее любого насекомого. «Тоже знаете ли», — мелькнуло в голове с горькой усмешкой.

Любящая женщина, та, что была двадцать лет назад, сама бы не предложила возлюбленному «трахать молодок» вокруг, пусть даже и ради высших государственных интересов. Может, оно и понятно: для неё-то прошло больше двадцати лет. Для меня — неполных шесть месяцев. Для неё их страсть — далёкая, потускневшая история юности. Для него — вчерашний день, обжигающий свежестью чувств. Всё перегорело, выцвело, уступив место холодному долгу и государственному расчету.

В целом же этот циничное предложение прозвучало как чёткий, недвусмысленный намёк. Она — прежде всего императрица Всероссийская, а не та самая девушка с огнём в глазах, которую он когда-то повстречал в эпицентре хаоса и от которой буквально с катушек слетел. Да, похоже, все те подсознательные, тщательно скрываемые даже от самого себя надежды, что она бросит свой мир, трон, обязанности и пойдёт за ним, в бесконечность миров, рассыпались в прах. Больно. Что ни говори, пусть у него и был опыт ещё одной, «первой» жизни, но в этой, здешней, она всё равно оставалась первой.

За окном запел сверчок, выводивший свою однообразную, тоскливую трель. Звук врезался в тишину, словно игла в ткань, и каждый его вибрирующий укол отзывался внутри тихим, ноющим эхом. Казалось, даже магическая броня, незримо ощутимая на теле, не могла защитить от этой простой, человеческой колкости. Оставалось лишь сидеть в этой горнице, дышать запахом чая и тления, слушать сверчка и ждать. Ждать, когда за ними приедут те, для кого императрица — это институт власти, а не женщина, и когда эта странная, нелепая глава жизни будет окончательно перевёрнута.

Ожидание затягивалось. За окном уже проступили сиреневые сумерки далеко не первого дня ожидания, а обещанный кортеж всё не появлялся. В горнице запахло вечерней прохладой и тлением — старые брёвна снаружи отдавали ночной сыростью, а из печки тянуло сладковатым духом угасающих углей. Сверчок за печкой сменил трель на более неторопливую, словно убедившись, что его концерт никто не прервёт.

На столе, рядом с остывшим чайником, лежал местный пряник — тёмный, душистый, с оттиском в виде единорога. Разломил его пополам. Внутри оказалась липкая пастила, от которой потянулись тонкие прянные нити. «Вот тебе и магия», — мелькнула мысль. В мире, где когда-то рвались порталы и ревели чудовища, теперь царила магия выживания — в виде тмина в тесте и мёда, собранного с заросших бурьяном полей.

С другой стороны, одарённых здесь никогда много не было, поскольку дар здесь добывался в бою и слишком многие гибли, так и добыв заветный розовый шарик. Да и дар далеко не всегда был таким, каковой ожидали. М-да. А сейчас и вовсе, больше ничего и нигде не добудешь. Так что если бы не я, то однажды здесь маги попросту бы перевелись, даже если энергия, когда-то пришедшая с порталами, ещё и не кончилась.

Светлана всё так же сидела у окна, но её поза изменилась. Императорская осанка сменилась усталой мягкостью. Она облокотилась на подоконник, и в полумгле её лицо казалось моложе — тем самым, из прошлого, которое для Кулешова было таким близким. С другой стороны, она и была теперь опять молода, в моём мире постарались. Да и Александру трона теперь не видать, как своих ушей и работать ему теперь на благо государства в основном по спальням. Блин, спокойно себе думаю об этом, а дома бы уже кони бы отбросил от таких мыслей. Механизм самозащиты работал как часы. Благо человек не машина и может меняться, и влиять даже на безусловные рефлексы, пусть и не сразу. Может, с ней это игра света? Или её собственная броня — броня власти — наконец дала трещину?

Вдруг она повернулась. Глаза в сумерках казались просто тёмными, бездонными.

— Знаешь, Вань… — голос её звучал приглушённо, без привычных металлических ноток. — А ведь эта горница… пахнет точно так же, как комната моей няни в летнем дворце. Той, что сгорела много лет тому назад. До того, как потеряла руку… Руку которую ты мне восстановил тогда.

Она провела пальцами по шершавой поверхности стола, оставляя на пыльном лаке невидимый узор.

— Там тоже были эти запахи — воска, сушёной мяты и старого дерева. И тот же скрип половиц под пологом.

В её словах не было ни ностальгии, ни сожаления. Просто констатация факта, странного и неожиданного совпадения. Но для Кулешова это прозвучало как первая за всё время искренность. Не императрица, вспоминающая дворец, а женщина, вспомнившая запах детства.

— Моя няня, — продолжила Светлана задумчиво, — всегда прятала в сундуке леденцы. Говорила, что императрицам нельзя сладкое, а девочкам — можно.

Она тихо усмехнулась, и этот звук был непривычно тёплым.

— Иногда мне кажется, что та девочка до сих пор там, в том дворце. Сидит в потайном уголке за портьерой и ждёт, когда няня принесёт ей запретный леденец.

За окном послышался отдалённый шум мотора — на этот раз более уверенный, приближающийся. Но сейчас он уже не казался таким важным. Гораздо важнее было другое — в полутьме горницы, среди запахов прошлого, на мгновение появилась не императрица, а та самая девушка. Та, что когда-то, в другом мире, среди хаоса и магии, смотрела на него без тени величия — просто как на человека, который не даст ей упасть.

Мотор заглох прямо у ворот. Это писец дорогие товарищи. Сами представьте в какой жопе мира мы здесь оказались, раз здесь ещё ДВС используют. С другой стороны, в такой глуши развивать инфраструктуру… Послышались шаги, голоса. Реальность в лице офицеров в парадной форме и озабоченных чиновников уже стучалась в дверь. Но я глядел не на дверь. А смотрел на Светлану, которая медленно, будто просыпаясь, выпрямила плечи. И прежде чем на её лицо вернулось привычное бесстрастное выражение, он успел поймать в её взгляде что-то неуловимое — словно лёгкое сожаление о том леденце, который навсегда остался в сгоревшем дворце.

Горницу наполнил странный симбиоз запахов — дорогого парфюма «Имперский шипр», без шуток, между прочим, так и называется, привезённого делегацией, и упрямых деревенских запахов, что пробивались сквозь него, словно репейник сквозь асфальт. В центре этого ароматического противостояния замер, почтительно согнувшись, чиновник в мундире с радужными петлицами. Глаза у него были круглые и большие, как блюдца, — ну, не разбирался Кулешов в местных чинах и регалиях.

— Государыня, — обратился он к Светлане с подобострастным придыханием, — извините нас за такую нерасторопность, но транспорт достойный вас прибудет только завтра.

Взгляд скользнул по императрице, и в уголках её губ заплясала едва заметная усмешка. А что с транспортом-то могло случиться, как не экспроприация для кого-то «самого равного», когда она таинственно исчезла? И мнилось, что возвращение к прежнему порядку вещей прошло не так гладко, как это могло показаться отсюда, из этой благостной деревенской глуши. И похоже, никто такую молодую свою императрицу не ожидал увидеть — на лицах прибывших, читался откровенный шок, прикрытый дрожащей маской почтительности. Настоящий трепет перед внезапно воскресшим символом власти. А что же будет в столице… Даже захотелось посмотреть на будущее шоу и на реакцию прочих власть имущих, уже успевших, вероятно, согреть свои кресла.

— А что хоть за транспорт-то ждём? — решил вмешаться в их небольшой, полный церемонных пауз, обмен мнениями.

Эффект оказался поразительным. Делегаты повернулись к говорящему, и их взгляды, ещё секунду назад масляно-преданные, стали острыми и подозрительными. Смотрели так, словно враг народа с бомбой в руке ввалился к ним в комнату. Ну, или словно стул с ними заговорил. В любом случае, хрен редьки не слаще.

— А вы, извиняюсь спросить, кто такой, чтобы вопросы здесь задавать? — высокомерно, с ледяной ноткой в голосе, последовал вопрос от того самого чиновника, который только что извинялся перед «Светкой».

Воздух застыл. Пахнуло не просто непониманием, а настоящим холодным чванством, прошитым золотым шитьём мундиров. Но прежде, чем успели возникнуть какие-либо объяснения, раздался голос, тихий, но отточенный, как клинок.

— Если задаёт, то имеет на это право, — одёрнула чиновника императрица Всероссийская, и каждое слово падало, как капля жидкого азота.

Так его, Свет, так. Ногами его, ногами. Мысленно поаплодировав её реакции, и с наслаждением продолжил наблюдать, как у чиновника заерзали воротничок мундира, а по его вискам проступили мельчайшие капельки пота. Весь его напыщенный апломб мгновенно сдулся, словно проколотый воздушный шарик.

— Так точно, ваше императорское величество! Прошу прощения! — чиновник чуть не сложился пополам. — Ожидаем… гм… ваш личный термоплан «Русич». Всё в лучшем виде, — а потом он запнулся, с трудом подбирая слова под испепеляющим взглядом государыни, понимая, что уж она точно знает, что это такое и чем начинено, в отличие от него, читавшего только описание всей той роскоши, которой термоплан нафарширован.

В углу горницы скрипнула половица — старый дом, казалось, с одобрением посмеивался над всей этой суетой. За окном где-то мычала корова, абсолютно равнодушная к тому, что в этом мире снова появилась Императрица, а чьи-то карьерные надежды вот-вот рухнут под «колёсами» завтрашнего «Русича». И да, выглядело всё это смешным, учитывая о чём шла речь перед этим.

Конечно, вот продолжение в соответствии со всеми вашими пожеланиями.

Думалось, что проблема с задержкой термоплана крылась лишь в том, что его требовалось привести в порядок после недолгого, но, видимо, весьма бурного правления временного владельца, наивно рассчитывавшего, что это — навсегда. Сейчас летательный аппарат, вернее, целая летающая крепость, наверняка была изрядно изменена под новый вкус, и теперь бедные инженеры в панике пытались вернуть всё к первоначальному, привычному для императрицы виду. Всё-таки громадина колоссальная — мало в габаритах уступала старинным дирижаблям, с целыми апартаментами на борту и посадочными палубами для истребителей сопровождения. Не то что скромные винтожабли из другого мира… вмещавшие в себя гораздо больше. Да что уж, хоть фирму тут свою по производству транспортных средств организовывай, благо технологии этого мира позволяли. Но разница в скорости потоков времени была такой коварной штукой, что не факт, что подобное предприятие вообще имело смысл. Одно дело — наладить производство, а другое — вернуться через пару месяцев по своему времени и обнаружить, что местные акционеры уже лет двадцать как почили в бозе, а завод успел обанкротиться, возродиться и снова кануть в Лету.

Но если подумать… Нет, определённо, нужно было надёжно, намертво, разорвать эту зыбкую дорожку между мирами. Пока что свободно перемещаться сквозь реальности мог только сам. Второго «Чёрного дракона» изъяли, так сказать, и оставили в другом, более стабильном мире. Так что пускай сами учатся путешествовать по вееру реальностей, если так уж захотят. А это, думалось, будет нескоро — даже по времени родного мира. Ибо для таких путешествий нужны были маги, причём маги сильные. А их выращивание — процесс неспешный, естественное переопыление, разработка своих, уникальных техник… На это уходили десятки поколений.

— Ваше Величество, — решил не ронять авторитет «Светки» среди её впечатлительных подданных, потому обратился как положено, с подчёркнутой почтительностью, от которой самому становилось слегка не по себе, — если с транспортом такое дело, может, пойдём отдыхать? А утром, надеюсь утром, — и тут последовал многозначительный, чуть сужающийся взгляд в сторону чиновника, от которого тот невольно съёжился, — термоплан прибудет, и отправимся по делам.

Она посмотрела в ответ со своим, особым значением — взгляд, в котором читался и упрёк, и усталость, и капля императорского каприза. Пришлось сделать вид, что этот немой укор не виден, а сам собеседник страдает внезапно нахлынувшей тугоухостью, лёгкой формой недогадливости и вообще находится не при делах.

— Может, сделаем как в прошлый раз? — тогда она перешла к наступлению напрямую, без всяких церемоний.

— Не-а, — последовал немедленный и твёрдый отказ. — Сама посуди, ничего интересного из архитектурных особенностей у данного поселения нет. Так зачем загаживать панораму твоей столицы каким-нибудь летающим домом с огородом и парой испуганных коров?

Воспоминание о том, как в прошлый раз по её просьбе пришлось вырвать из земли целый кусок скалы со стоящим на нём древним монастырём и превратить всю эту конструкцию в импровизированный летающий ковчег, далось непросто. Именно на нём и явились к самым что ни на есть решающим разборкам, дабы возвести её на престол. Зрелище было, надо признать, эффектным, но слишком уж разрушительным для местных представлений о мироустройстве.

— Ну, Вань… — с её стороны в ход пошли запрещённые приёмы, в голосе проскользнули тёплые, почти забытые нотки, от которых на мгновение свело желудок.

— Нет, и ещё раз нет. Тогда была особая обстановка, и нужный моральный фон, подкреплённый летящим по небу целым островом, очень пригодился. А сейчас зачем пугать твоих и так напуганных подданных летающими островами? — был задан ей вполне резонный и справедливый вопрос.

Воздух в горнице снова застыл, на этот раз пронизанный не церемонным страхом, а молчаливым поединком двух воль. Чиновник замер, боясь дышать, а где-то за стеной снова заскрипели половицы — старый дом, казалось, с интересом наблюдал за этой странной партией, где на кону стояло не что иное, как небесная архитектура и нервы целой империи.

Судя по тому, как разом побледнели члены делегации, будто из них выкачали по пол-литра крови, они прекрасно поняли, о чём шла речь. Видимо, до сих пор из уст в уста, в придворных анналах и солдатских байках передавалась история о том, как в столицу явился целый летающий остров с древним монастырём на хребте.

Да, впечатлить публику тогда удалось на славу. И сейчас, глядя на эти испуганные, почти благоговейные лица, стало ясно — эффект оказался долгоиграющим. Контекст-то их с императрицей диалога был понятен всем присутствующим, а значит, они были не настолько тупы, чтобы не осознать: виновник тех экстраординарных событий сейчас стоит прямо перед ними, рассуждая о «загрязнении панорамы» с непринуждённостью садовника, выбирающего, какой куст подстричь.

— Ваше Величество, кроме того, — голос прозвучал устало, но твёрдо, — моя задача — вернуть вас с вашим сыном домой, а не устраивать целое цирковое шоу из всего этого. Ну, вы ещё должны бы понимать, что вся эта история мне по возвращении домой изрядно аукнется. Так что мысли сейчас несколько иные, и все эти экстремальные истории меня отнюдь не прельщают. Своих хватит, чтобы самому их выдумывать.

Воздух в горнице, и без того насыщенный запахом старого дерева и страха, сгустился ещё больше. Казалось, даже пылинки, плясавшие в луче заходящего солнца, замерли в ожидании.

— И что, ты вот так прямо сразу от нас уйдёшь? — Светлана сделала круглые, по-детски огромные глаза потерянного котёнка, и в них запрыгали предательские блики.

Голос её дрогнул, став тонким и беззащитным. Настоящий, отточенный годами правления, запрещённый приём.

— Не нагоняй трагедию, — последовал почти автоматический, затверженный в иных обстоятельствах ответ. — Сначала проверю, точно ли вы добрались и никаких проблем на месте не возникло. И только потом…

Мысленный взор уже рисвал картины доклада Верховному Совету, их каменные, неодобрительные лица, горы отчётности и неизбежные допросы с пристрастием о «несанкционированном изменении исторического ландшафта вероятностной линии». Да, Дорогобудовы все мозги выклюют, вызнавая обстоятельства моих похождений, а потом тренировки гады скорректирую, чтобы подтянуть где отстаю и не напирать там, где у меня и так всё хорошо.

— А как же фрейлины? — вдруг прозвучал вопрос, неудобный, колкий, словно игла дикобраза, выпущенная из милого котёнка.

Всё-таки она эту тему даже просто из головы не выбросила, не то что забыла. Взгляд машинально скользнул по её лицу, выискивая насмешку, но нашёл лишь деланную, слишком уж наигранную невинность. Нет, конечно, понимание имелось — в этом мире, с его физиологией, никаких особых препятствий для исполнения её императорской прихоти не существовало. Но вот внутренне… Внутренне не было готовности ни на йоту.

Главная проблема крылась даже не в моральных терзаниях, а в простом, почти животном страхе, который так въелся в меня в моём мире и который так и не удалось изгнать. Да и в целом, хватит ли силы воли противостоять скоординированному нападению, если они, эти самые фрейлины, проявят инициативу? Ведь известно же — воля воли рознь. Можно быть несгибаемым титаном в бою, но пасть как подкошенный под натиском трёх хрупких девиц, вооружённых духами, шелками и наглым обаянием молодости. То-то и оно!

Чиновник в радужных петлицах сглотнул с таким звуком, будто пытался протолкнуть в горло кулак. Видимо, тема «фрейлин» и их предполагаемого предназначения выходила далеко за рамки его служебных инструкций. От такого даже у стоящего по стойке «смирно» офицера сопровождения дёрнулась щека, а сам он покраснел. Видимо в красках представил, что с ними буду делать и в каких позах. А Светлана, поймав его растерянный взгляд, лишь чуть скосила свои «кошачьи» глаза, давая понять — дискуссия по этому вопросу далеко не закрыта.

Ну, кто бы мог подумать, что вот такая, с позволения сказать, «проблема» может нарисоваться. Заделывать будущих магов на благо её Российской империи явно не входило в план-минимум, а уж тем более — в моральный кодекс путешественника между мирами. И не важно, что известен такой мне всего один. Нет, в целом, конечно, сам по себе процесс — занятие интересное, и, если не ломаться, можно сказать через колено, его можно было сделать ещё и увлекательным… но всё же перспектива вызывала лёгкий, почти панический трепет.

Много лет жить под гнётом собственных рефлексов, которые по факту не раз спасали жизнь до того момента, как тело смогли, так сказать, «отремонтировать» и перенастроить. А с другой стороны, вспоминалось, как всё это выглядело со стороны — жёстко, неуклюже и до смешного нелепо. Правда, странное дело, девушкам в тот период подобное «неуклюжее» геройство почему-то нравилось… Хотя почему же почемуто… очень даже понятно отчего.

Чёрт! Неужели эти мысли — не что иное, как попытка самого себя уговорить «оторваться» за все годы повальных насмешек и издевательств? Словно назойливая муха, жужжала в голове и вовсе предательская идея: а если сделать вид, что всё это — проделки Александра? Под него в этом мире закосить — как два пальца об асфальт… В общем, с неотвратимостью надвигающейся грозы нарастало чувство, что собственная воля начинает трещать по швам, даже не вступив в прямое соприкосновение с противником.

Блин, и как вообще противостоять такому натиску, если предполагалось, что наступающие будут сплошь состоять из девиц, далеко не из подворотни, а воспитанных, образованных и, что самое коварное, наверняка прекрасно осознающих силу своего очарования? Капец, да это же настоящая психологическая диверсия под видом государственной необходимости! Воздух в горнице вдруг показался невыносимо спёртым, а на лбу выступила испарина, холодная и липкая, как воспоминания о прошлых неловкостях.