Третий сын: Ну здравствуй… Папа

Глава 10

И тут до меня доходит, какой же реально дебил на самом-то деле! Просто кретин законченный! Вот нахрена, спрашивается, ломился во дворец, рискуя нарваться на кого угодно, если с самого начала можно было всё прояснить самым простым способом? Ну вот с кем у меня можно было бы обсудить этот вопрос? Логично же, что с Дорогобудовыми! Они тут главные, а император же явно отсутствует — иначе бы тут всё были на ушах, да и вряд ли он стал бы лично объяснять мне, зачем ему понадобилось организовывать мою свадьбу с этой японской принцессой.

И что самое обидное — ведь со мной была Ярослава! Прямо рядом стояла! А ведь их сёстры-двойники обладают уникальной способностью — можно говорить с любой из них, и все они всё знают, всё помнят, и по сути, это один коллективный разум, только воплощённый в нескольких людях. Потому и говорю, что кретин! Нет, даже не так — КРЕТИН!

— Ярослава, мать твою! — заорал что есть мочи, не столько на неё, сколько на самого себя, осознавая всю глубину своей тупости.

Хотя, по факту, девушка стояла буквально в шаге от меня, и такой необходимости в крике просто не было.

— Биологически, у меня не было матери, — мгновенно отозвалась она, решив поиграть в иронию, причём совершенно спокойно, будто она вообще не слышала мой вопль.

— Зато генетически — очень даже! Так что прекращай мне тут словоблудием заниматься и отшучиваться! — парировал её заявление, не намереваясь давать ей возможность увильнуть от ответа. — А теперь ответь мне на простой человеческий вопрос. Зачем? — требовательно уставился на неё, желая услышать наконец вразумительное объяснение.

Ярослава чуть склонила голову набок, словно размышляя, как именно сформулировать ответ так, чтобы не взорвался окончательно, и всё-таки ответила:

— Чтобы ты до завершения переговоров не вышел из дворца.

И вот тут у меня реально чуть мозги не вскипели. Даже дёрнулся назад, как от пощёчины, потому что услышанное просто не укладывалось в голове.

— Это как это так⁈ Я же снаружи был! — выдохнул, совершенно ошарашенный.

— В этом и вся проблема предвидения, когда дело касается тебя, — невозмутимо пояснила она, даже не моргнув. — Ты прикрыт полем неопределённости такого уровня, что даже нам оно не по зубам. Так что, когда мы пытались предсказать развитие событий, ожидалось, что ты появишься на летающей тарелке вместе с Аврорами, а не телепортируешься.

От неожиданности ответа моргнул. Несколько раз.

— Что, прости?

— Да. Ожидалось, что как нормальный человек, прилетишь на летающей тарелке, а ты, как всегда, сделал всё наперекор, как никто не ожидал. Ну, что тебе не летелось-то? — её голос впервые обрёл лёгкие нотки раздражения, но она тут же взяла себя в руки и вновь заговорила ровным, чуть насмешливым тоном. — Так что все твои трудности возникли в результате твоей же непредсказуемости. А если бы ты поступил так, как предусматривалось, то всё утрясли бы в тихой, почти камерной обстановке, и никаких проблем.

Она развела руками, словно говоря: «А теперь расхлёбывай сам».

Несколько секунд молча смотрел на Ярославу, пытаясь переварить её слова. Получается, вся эта заварушка случилась только из-за того, что я не сделал того, что от меня ожидали? Из-за того, что поступил по-своему? Всё это казалось настолько абсурдным, что даже не знал, смеяться мне иль плакать.

— Ладно, вернёмся к нашим баранам, — тяжело выдохнул, ощущая, как злость и усталость, словно две тяжёлые гири, повисли у меня на плечах, и посмотрел на Ярославу с ожиданием.

— Что именно вы собирались так утрясти? — спросил, требуя от неё прямого и окончательного ответа, без всяких её любимых полунамёков и ехидных улыбочек.

— Твою помолвку с принцессой, естественно, — почти не моргнув, бросила она, как будто речь шла о покупке буханки хлеба в ближайшей булочной.

— Подожди… — едва не поперхнулся воздухом, чувствуя, как в груди поднимается волна возмущения. — Вы в своём уме? Вам напомнить, сколько раз я её прессовал, да ещё и по договорённости с её отцом? И, между прочим, не от скуки, а, чтобы она наконец уяснила простую мысль: путь слуги не для неё. Я, мать его, целые лекции ей читал, ломал через колено, вдалбливал, что ей уготована другая дорога! А теперь вы решили сделать её моей невестой⁈ — возмутился, совершенно искренне недоумевая, куда вообще катится мир и где здесь логика.

— Ну, ты либо трусы надень, либо крестик сними, — с привычной ехидцей протянула Ярослава, даже не удосужившись прикрыть улыбку, в которой смешались насмешка и холодная ирония.

Вот язва-то! Аж скрипнул зубами. Действительно — либо уж принимать во внимание чувства этой самой принцессы, что явно не собирается тихо и смиренно играть роль тени, учитывая её горячий и темпераментный характер, как у неё при наличии стольких противопоказаний в голову идея-то просочилась, стать слугой. Либо учитывать собственные перспективные бизнес-интересы, которые, между прочим, вели не в игрушечный мир, а в самый настоящий раскалённый котёл большой политики. Вот и выходит, что надо каким-то образом одновременно и рыбку съесть, и… ну вы поняли. Отказываться от профита — это совсем не комильфо, не по-пацански, да и просто глупо. Значит, нужно провернуть всё так, чтобы и деньги текли рекой, и союз оказался в плюс, и при этом сама принцесса в итоге с радостью бежала бы, в мои объятия. Понятное дело не сразу….

В общем, сложный вопрос. Тут тебе и психология, и тонкая игра на амбициях, и подковёрные интриги, и даже личная харизма, которую вечно тратил не туда. Но, если уж приспичит, всегда умею выкрутиться. Докумекаю, как в конце концов раскорячиться, как лавировать меж капель дождя и выйти при этом сухим из воды. Было бы желание, как говорится.

Короче говоря, возбудился в итоге не на шутку — и не так, как вы, небось, подумали, а именно по-настоящему, по-боевому, когда в крови бушует огонь, а мозг работает быстрее любого сверхкомпьютера. И полетел огненной птицей. Вернее, не буквально расправил крылья, а просто пошёл вперёд, но шаг за шагом чувствовал себя бессмертным фениксом, которому плевать и на стужу, и на ветер, и на любые козни судьбы. По барабану мороз, что сковывал землю вокруг, фигурально выражаясь, в тот миг стал для меня лишь декорацией, пустяком, не стоящим внимания. Шёл, не замечая ни препятствий, ни людей, ни намёков на ловушки. Всё это было для меня мусором на дороге.

Так что даже и не заметил, как преодолел все те подлые барьеры, что недоброжелатели заботливо расставили на моём пути — заговорщики, враги, завистники, все они… короче друзья. Прорвался вместе со своей свитой, разметая невидимые преграды, словно горячий нож разрезающий масло. И вот так, на крыльях ярости и решимости, ворвался в самое сердце логова интриганов, где пахло деньгами, порохом и фальшивыми улыбками.

— Здрасьте, — бросил, даже не пытаясь изобразить почтительность, отцу моей будущей второй невесты, принцессы Фудзико.

А что, собственно, перед ним расшаркиваться? Бизнес-проект горит, рушится буквально на глазах, только потому, что, дурак, в своё время согласился, в том числе и на его просьбу. Так чего уж теперь прикидываться ягнёнком перед волком?

— Об чём хоть договорились? — наехал на представителей нашей монаршествующей фамилии, чувствуя, как в груди кипит злость, а слова вырываются наружу сами собой.

— Да как тут договориться, без вас-то? — тяжело, с ноткой обречённости в голосе, произнёс официальный представитель с нашей стороны, поправив воротник своего парадного камзола, который, судя по складкам, жутко его душил. — Тут просто больше некому ей укорот дать. Если бы не ихний папенька, то, наверное, и вовсе не привели бы её, — добавил он уже тише, но с таким нажимом, что вся обида на окружающий мир, на эту нескончаемую вереницу протоколов, традиций и скрытых интересов явственно проступила в каждом слове.

— Так, женщина, — резко и звонко разрезал воздух мой голос, — это что ещё за пренебрежение традициями и полное игнорирование вежества к императорским посланникам?

Фраза ударила по залу, как кнут, по спинам слушателей. На слове «женщина» Фудзико аж заскрипела зубами, и это было слышно в мёртвой тишине, повисшей на секунду. Скулы её дрогнули, руки на коленях сжались в кулаки так, что костяшки побелели. Но вся долгая, упорная муштра, которой её подвергал, сказалась — привычка оказалась сильнее вспышки гнева. Она лишь опустила взгляд и не посмела вякнуть при мне ни слова. Хоть кто-то у неё оставался в авторитетах. Да, сколько же мне нервов стоила эта выработка условного рефлекса на моё присутствие и голос!

А её папа, старый лис, тоже заметил эту реакцию. Его глаза сузились, морщины у рта расползлись в довольную усмешку, а пальцы, сжимавшие подлокотник резного кресла, отстучали короткий ритм, похожий на барабанный бой — жест, в котором угадывалось скрытое одобрение. Для него это было подтверждением: умею держать его дочь в узде, а значит, способен справляться и с более крупными вызовами.

С другой стороны, прекрасно понимал: никуда она от меня уже не денется, всё предрешено, и станет она моей невестой по всем законам и предписаниям. Но для чего мне в итоге жена, которая будет сворачивать мне кровь в жилах? Пусть не прямо, но исподволь, тонкими иглами — интригами, слухами, тонко сплетёнными паутинками двора, где слово стоит дороже клинка.

Потому посмотрел прямо ей в глаза. Они блеснули влажным янтарём, в котором боролись обида и гордость.

— Фудзико, надеюсь, ты понимаешь, — сказал уже спокойнее, но с тем же неумолимым напором, от которого невозможно было увернуться, — что наш союз освящён самим небом. А если быть точными — императорами наших держав, людьми, чья воля куда весомее наших с тобой чувств. И для меня уже привели более чем убедительные аргументы, зачем всё это нужно именно мне и знаешь, да, они были убедительными.

Тут же сделал паузу, словно пробуя слова на вкус.

— Но вот в твоём случае, — продолжил чуть мягче, — честно, не нахожу положительных моментов в этом событии. И вижу, как тебя выворачивает изнутри, как каждая клетка твоего тела бунтует против навязанного выбора. Но и не нужно считать меня злом воплоти, каким ты привыкла меня видеть.

Она моргнула, и впервые за всё время в её взгляде мелькнула тень сомнения, смешанная с интересом.

— Давай так, — предложил, уже окончательно подводя черту. — Помолвку мы проведём. Все стороны получат свои гарантии, пусть даже и не такие крепкие, как хотелось бы. Бумаги подпишем, клятвы произнесём, традиции будут соблюдены. Но свадьба… свадьба будет только тогда, когда ты сама решишь, что пришло время для нашего брачного союза.

Слова мои прозвучали в тишине зала, как удар колокола. Где-то сбоку шумно выдохнул чиновник, у которого, похоже, камень упал с души. Папа Фудзико чуть наклонил голову, пряча улыбку. А сама она сидела, вытянувшись, будто струна, и впервые за долгое время не знала, как именно ей реагировать — то ли взорваться, то ли задуматься.

И если думаете, что надеялся на то, что она когда-нибудь в меня влюбится. Оставьте надежду всяк сюда входящий. Она принцесса, пусть и не наследная, но общество Страны Восходящего Солнца весьма традиционалистское и ей будет трудно противится осуждению граждан её страны с затягиванием свадьбы со своим женихом. Так что японцы сами её додавят. Тут главное не спешить самому.

— А как с моей учёбой? — с вызовом прозвучало с её стороны.

Всё-таки характер лезет наружу, как бы она не пыталась себя вести скромно, как подобает настоящей японской принцессе.

— Скажу честно, на твоё усмотрение, — дал её разрешение на продолжение учёбы на служанку с барского плеча.

Её отец сразу отреагировал нахмурившись. Не таков его был план. А как по мне, характер ей всё же стоит пообломать, пока такая возможность есть, так что зря он это.

Организаторы со стороны нашей делегации, эти неутомимые любители ритуалов и бумажной пыли, не растерялись и решили, что раз уж помолвка практически согласована, надо немедленно отметить сие событие торжественным обедом. Да не просто обедом, а со всеми атрибутами древних традиций, с фанфарами, благословениями и благоговейным поднятием бокалов. Уж больно им хотелось прославиться тем, что именно при их посредничестве свершился союз двух держав, двух династий, двух весьма непростых характеров, если выражаться мягко.

Пришлось чуть остудить их чрезмерный энтузиазм, потому что, если уж на то пошло, помолвку всё-таки следовало провести прежде, чем её отмечать. А то знаю я эти «торжественные обеды» купеческого толка: начнут за завтраком, перекатятся в обед, там что-то подпишут, кто-то скажет речь, а к ужину уже никто не вспомнит, по какому поводу собирались. И всё это с песнями, с попытками говорить тосты по древнему обычаю, вставляя в речь цитаты из поэм или речений предков, которые никто толком не помнит, но зато все повторяют с важным видом. Нет, спасибо, мне ещё к утру быть в здравом уме и не забыть собственное имя, а потому решительно заявил, что, мол, давайте-ка сначала к делу, а потом уж к застолью.

Тем более, всё это началось уже вечером, поскольку весьма припоздал со своим явлением на сие событие, а значит, если пустить процесс на самотёк, то к утру не то что участники, даже свечи выгорят дотла. Так что настоял на том, чтобы пока всё пошло без излишеств: коротко, чётко, сдержанно. Пусть каждый делает то, что должен, и не больше.

Но кто ж меня слушает, когда речь идёт о торжестве! У этих людей радость по расписанию, восторг по протоколу и веселье под подпись с гербовой печатью. Поэтому, как только отвернулся, всё уже завертелось с удвоенной скоростью. Срочно активировали свах — этих неутомимых дипломатических купидонов, женщин с лицами, вырезанными словно из мрамора, с улыбками, которые могли бы продать и арктический лёд. Они тут же принялись шептать, договариваться, перешёптываться между собой, хлопотать вокруг отца невесты, японского принца, уговаривая того дать согласие «ускорить процесс». Чего же его ускорять, когда он и сам за, учитывая наши взаимные бизнес-интересы.

Процесс, как они выразились, пошёл.

Я наблюдал за всем этим как за представлением из-за кулис. Дворцовые слуги метались туда-сюда, словно муравьи в панике: разворачивали парчовые скатерти, устанавливали вазы с живыми цветами, подгоняли освещение так, чтобы каждый угол сиял ровным мягким светом. В зале пахло пылью, дорогими специями и свежим лаком от отполированных до зеркального блеска полов. Где-то глухо звякала посуда, за перегородкой спорили повара, а один из них — судя по гортанному произношению — явно был с нашей стороны и уже успел устроить межкультурный спор о том, как правильно подавать рис: в чашах или в пиалах.

А принц, отец Фудзико, наблюдал за всей суетой с тем самым лицом, на котором веками оттачивалась невозмутимость. Он не вмешивался, не одобрял, не осуждал, а просто сидел в тени колонны, обмахиваясь складным веером, украшенным гравировкой дракона. А что ему ещё оставалось, когда на кону стояла такая цена. Но я чувствовал: он всё видит, всё запоминает, каждую интонацию, каждый взгляд. И, скорее всего, уже выстраивает в уме десяток политических комбинаций, где моя персона — не фигура, а пешка, которую можно сдать ради общей гармонии партии. Короче, шиш ему с постным маслом!

Фудзико же, будущая невеста, стояла у дальней стены и молчала. Она, как всегда, держалась прямо, осанка безупречна, взгляд неподвижный. Но я-то видел то, что другие не замечали: лёгкое дрожание пальцев, когда она поправляла прядь волос; как чуть-чуть дернулась скула, когда кто-то из свиты упомянул слово «невеста»; как на миг в уголке губ промелькнуло что-то похожее на усмешку — не злую, а скорее обречённую. Ничего, время и не такое лечит. Привыкнет и к такому жениху, как я, который её уже затюкал до нервного срыва. Ну, она сама себе такую учёбу выбрала, а уже меня самого, для лучшего её воспитания.

И в этот момент поймал себя на мысли, что вся эта сцена напоминает постановку древнего театра — с предписанными ролями, но без права на импровизацию. Каждый знает, что должен сказать, куда повернуться, когда поклониться. Но никто не чувствует в этом ни жизни, ни радости, ни выбора.

Я поднялся и прошёлся по залу, обходя стоявших кучками придворных. Некоторые отворачивались, кто-то кивал, кто-то пытался завязать разговор, но всё время делал вид, что не замечаю. Мне нужно было думать. Всё это — игра, как ни крути, и в ней центральный игрок, но не режиссёр.

У окна стоял один из старших советников, седой, с лицом, напоминающим высохшее яблоко. Он пил чай из крошечной чашечки и молча наблюдал за подготовкой. Когда я подошёл, он только бросил короткий взгляд и тихо произнёс:

— Величие союза измеряется не пышностью церемонии, а тем, как долго продержатся участники, не начав друг друга ненавидеть.

Усмехнулся, не зная, воспринимать ли это как предостережение или как утешение. Хотя, учитывая какие открываются перспективы, с приобретением генома принцессы….

Когда всё наконец было готово, нас пригласили в зал. Столы тянулись длинной змеёй, покрытые белоснежными скатертями. На них стояли блюда, каждое — маленькое произведение искусства. Тут были жареные утки, выложенные веером, рыба в соусе из сакуры, корзинки с рисом, подсвеченные снизу мягким янтарным светом. Между блюдами плавали в воздухе тонкие ленты аромата — смесь ванили, мёда и чего-то терпкого, восточного, вроде ладана.

Естественно сел на своё место — по протоколу, по центру справа принц, всё таки отец и чуть выше остальных по рангу. Слева от меня — Фудзико, неподвижная, как статуя, с едва заметным выражением скуки. Вокруг стоял ропот — обмен вежливыми фразами, кивками, смехом. Но всё это было как шелест сухих листьев, безжизненно и натянуто.

Сначала выступили ораторы. Один из наших говорил витиевато, с оборотами вроде «союз сердец, что объединяет земли через свет императорских воль», второй — от японской стороны — пел длинную речь в стихах, где каждая строка была обращена к духам предков. Я слушал вполуха, кивал в нужных местах, делал вид, что тронут. На деле же ловил каждое движение Фудзико — как она держит бокал, как отводит взгляд, как пальцем следит за узором на фарфоре. Короче, будь моя воля она бы уже ревела в истерике от моих придирок. Но мероприятие, так что держу себя в руках.

Потом началась череда тостов. Один — за императоров, второй — за семьи, третий — за союз, четвёртый — за потомков, которых ещё и в помине нет. Мёд тек рекой, сладкий, приторный, с нотками яблока и липы. От него кружилась голова, но не от алкоголя — от самой атмосферы сладкого притворства.

Где-то между шестым и седьмым тостом заметил, как Ярослава, что стояла у дверей, обменялась с кем-то быстрым взглядом. Не понравился мне этот взгляд — слишком настороженный, словно между строк мелькнуло «опасность». Чуть напрягся, но виду не подал.

Принц, тем временем, наконец соизволил заговорить. Его голос был тих, но в нём звучала такая уверенность, что зал замолк сразу.

— Сегодня, — сказал он, — мы становимся свидетелями не просто союза. Мы стоим у истока новой эпохи. Пусть она будет благословенна.

Слова его повисли в воздухе, словно заклинание. Я поднял бокал, кивнул. А в глубине души подумал: «Да уж, новая эпоха, говоришь? Только вот для кого она станет благословением, а для кого — испытанием».

Ночь тянулась. Свечи плавились, воздух густел от аромата пряностей и человеческого дыхания. Где-то сбоку смех, звяканье чаш, шелест шёлковых рукавов. Фудзико молчала. Ярослава время от времени исчезала за дверями, возвращалась, будто проверяла что-то невидимое.

И всё же, когда ближе к полуночи принесли десерт — изящные пирожные с золотистой коркой и начинкой из кленового сиропа — поймал себя на странном чувстве: будто всё это уже происходило раньше. Та же музыка, тот же свет, те же лица. Как будто проживаю чужое воспоминание, застрявшее между временами.

И тогда мне вдруг стало жутко ясно — этот обед не просто помолвка. Это ритуал. Символический акт, в котором каждая деталь, каждый жест имеет значение, понятное лишь посвящённым.

И — один из них, хотя бы потому, что теперь выхода нет и у меня появится вторая официальная невеста.

Когда под утро зал начал редеть, а первые рассветные лучи проскользнули в окна, поднялся и, кивнув всем, вышел. В коридоре стояла Ярослава. Она посмотрела на меня долгим взглядом, в котором читалось всё: усталость, тревога, скрытая гордость.

Молча кивнул ей. За моей спиной зал затихал, как море после шторма. Впереди был новый день. И новая, чёрт возьми, для кого-то эпоха. Лично для меня в обозримой перспективе освоения Солнечной системы. Плотное такое, без боязни подохнуть от радиации по пути от одной планеты к другой.