Торг с мертвецами, часть 2

4.1 Эллисдор

— Лорд Фридрих, Северные ворота пали. Наши войска вошли в город.

Фридрих Эккехард, до этого нервно измерявший шагами шатёр, с готовностью обернулся и чуть не обнял помощника. молодой человек, едва вступивший в возраст настоящего мужчины, смущённо отпрянул и поправил повязку на рукаве с гербом барона Кельбу.

— Отличные новости, Эккель! — воскликнул самозванный принц. — Твой отец уже знает?

— Да, господин! Барон прислал меня с новостями. Сам он ушёл вперёд — ведёт войско к стенам города. С ним готовятся выступить люди Ульцфельда.

— Прекрасно! Хранитель смиловался и ответил на наши молитвы! — Фридрих всё же сгрёб в объятия посыльного и расцеловал в обе щеки. — Если сегодня всё получится, клянусь, я сам подпишу признание тебя законным сыном. Станешь Эккелем ден Кельбу, обещаю. Король точно не будет возражать, особенно когда узнает, что мы его спасли.

— Мой господин…

— Что?

— Я желаю биться вместе с отцом и братьями. Позволите мне присоединиться?

Фридрих смерил Эккеля оценивающим взглядом. Худ, слабоват, явно не учился владеть мечом так, как полноправные наследники барона. Но огонь, пылавший в глазах юноши, желание доказать, что он был достоин зваться Кельбу не меньше остальных — такую бесстрашную преданность следовало вознаградить.

— Я бы хотел оставить тебя при себе, Эккель, признаюсь честно. Но уважаю твоё стремление заработать себе имя в бою. — Фридрих быстро черкнул несколько строк на узкой ленте и протянул юноше. — Передай это отцу. Моё распоряжение.

— Храни вас Гилленай, принц Фридрих! — Эккель схватил послание и сжал так крепко, словно то был локон возлюбленной. — Вы возглавите основное наступление?

Фридрих слабо улыбнулся.

— Конечно. Ведь мы идём освобождать нашего отца из плена еретиков. Ступай и позови моих оруженосцев — нужно облачиться.

— Сию минуту.

Эккель с поклоном попятился прочь из палатки. Фридрих опустился на табурет и уставился на груду подготовленных доспехов.

— Настал мой час. Я его не упущу, — произнёс он, глядя на своё отражение в начищенном щите.

Он прикоснулся к мечу — дорогой подарок от отца Грегора на вступление в зрелый возраст. Знал ли Рольф Волдхард, какие времена настанут после его смерти? Догадывался ли о ереси сына? Жалел ли, что в том бою погиб блистательный Лотар, а не Грегор?

— А ведь мы с Грегором во многом похожи: могущественные отцы, чья воля неоспорима. И выдающиеся братья, любимые всеми, но не оправдавшие надежд.

И Лотар, и Райнер, были принесены в жертву рундам. И оба — по воле Ламонта Эккехарда. Фриц лишь недавно понял, что попытка мятежа была не первым шагом отца к обретению власти над Хайлигландом. Десять лет назад он уже нанёс главный удар, сам не понимая, что сделал.

— Или отец, наоборот, всё прекрасно понимал?

Тогда в битве с рундами под Ольдесбро формально победили хайлигландцы, но цена этой победы отдавалась горечью по сей день. Именно тогда, с гибелью Лотара и пленением Артанны нар Толл, огонь в глазах Рольфа Волдхарда угас. Старший герцогский сын, гордость всей страны, всеобщий любимец и надежда… погиб, пытаясь отбить попавший в западню отряд Ламонта Эккехарда. Любимая женщина герцога сгинула в плену Нуда Сталелобого в Тронке и вернулась лишь чудом — искалеченная, сломленная, ненужная.

Фридрих был в Ольдесбро, но в силу младого возраста не участвовал в сражении и в тот момент не понял, что произошло. Осознал годами позже, когда Райнер начал задавать неудобные вопросы отцу. Райнер всегда задавал неудобные вопросы и был занозой в заднице у всей семьи, потому отец был счастлив отослать сына подальше, дабы тот не мешал или, не дай бог, не сболтнул чего важного раньше срока. Поначалу Фриц тоже радовался — наконец-то можно не бороться с более талантливым и сообразительным отпрыском за внимание отца, наконец-то он остался единственным и любимым сыном, готовым выполнить любую отцовскую волю, лишь бы заслужить похвалу и расположение. Но чем дольше не было Райнера, чем глубже отец погружался в подготовку восстания, тем неуютнее себя чувствовал Фридрих. Он делал всё, что ему говорили, исполнял любой приказ безропотно и не задавая лишних вопросов. Даже с этой жирной капризной коровой Батильдой пришлось трахаться, чтобы угодить отцу и насолить выскочке Грауверу. Но это того стоило — Ульцфельдская корова понесла, хотя от перспективы совместной жизни с этой капризной и мстительной женщиной у Фрица сводило челюсть. Впрочем, даже это можно было вынести, зная, что отец оценит его усилия и жертвы.

Беда была в том, что Ламонт Эккехард усилий не ценил и воспринимал каждый подвиг Фрица как должное. Слишком поздно Фридрих осознал, что отец, которому он всё это время так стремился угодить и доказать свою любовь, видел в сыне лишь инструмент для обретения власти. Стручок, что заделает внука, на которого так надеялся Ламонт. Осознание собственной беспомощности вгоняло Фрица в отчаяние. И потому, когда на лагерь напали Эллисдорские лазутчики и взяли отца в плен, Фридрих решился на крайние меры — собирать все доступные войска и атаковать город. Взять Эллисдор любой ценой и освободить отца или умереть, пытаясь.

— Быть может, тогда он наконец-то поймёт, — прошептал Фридрих, вынимая меч из ножен. — Что ещё нужно сделать, чтобы он наконец-то в меня поверил и полюбил как сына?

Зашуршал полог палатки, и внутрь ввалились двое запыхавшихся оруженосцев.

— Ваше высочество, вы готовы облачаться?

— Да, конечно. — Фридрих встал, аккуратно вернул меч в ножны и встал перед юнцами, раскинув руки в стороны. — Приступайте. У нас мало времени. Я лично поведу основные войска на штурм.

Нижний город пылал. Прорвавшиеся сквозь ворота захватчики все прибывали и прибывали. Сидя взаперти в цитадели, Альдор не видел, но скорее чувствовал их натиск. Всё окрасилось тьмой и огнём. Ополченцы пускали зажжённые стрелы по скопившемуся у стен воинству Эккехардов, лили кипящее масло и сбрасывали сотни камней. Сломившие ворота захватчики несли факелы, бросали их на крыши, и крытые соломой постройки тут же вспыхивали, терзая пламенем позднюю ночь. Солдаты мятежников прорубали путь сквозь живую человеческую массу, и мало-помалу защитники отступали.

Альдор в оцепенении наблюдал за происходящим, оглохнув от криков, звона оружия и гула пожаров. Полководец из него был никудышный, и он мало что смыслил в тактике боя. Но он умел считать. И арифметика была не в пользу Эллисдора.

— Будь проклят этот Фридрих! — в сердцах воскликнул эрцканцлер и грохнул кулаком по деревянной опоре крыши, что защищала стену цитадели от дождя. — Зачем жечь город?

Ламонт Эккехард был невероятной скотиной, но даже он понимал, что уничтожать столицу не стоило. Ламонт считал себя королём, владыкой земель и этого народа, и как всякий король, понимал, что его собственное благополучие зависело от лояльности подданных. Король, который сжёг собственную столицу, вряд ли смог бы рассчитывать на народную любовь. Даже Грегор это понимал и не усердствовал с наказаниями, когда подавлял вспыхивавшие мятежи.

Фридрих Эккехард свёл на нет всё, чего так долго добивался его отец. Однако Альдор не радовался глупости противника.

— Ибо с такими темпами мы все вряд ли доживём до того момента, как он осознаёт, что совершил.

Альдор обернулся было, чтобы по привычке подозвать Ганса, но замер, вспомнив, что друга не стало, а он так и не озаботился поиском нового слуги.

До рассвета оставалось несколько долгих часов.

Веззам ненавидел сражаться большим войском внутри городов. Набитый под самую завязку Эллисдор был неудобен узкими улицами и нависающими над головой домами — земля в городе была дорогой, и владельцы экономили, строя расширявшиеся к небу этажи так, что можно было спокойно перешагнуть с крыши одного дома на другой. Здесь приходилось не биться, а давить — никакой свободы движений, никакой манёвренности. Копья и мечи стали бесполезны, не размахнёшься как следует. Но в то же время у боя в стенах города были свои преимущества: масса возможностей спрятаться, построить баррикады и препятствия, ударить исподтишка. Правда, этим преимуществом можно было пользоваться, если ты понимал, кого бить. Сейчас же на улицах становилось так плотно, что Веззам уже не узнавал своих и чужих — только тех, кто сражался прямо рядом с ним. Света катастрофически не хватало, бесполезные блики пламени плясали на железе, доспехах, владевшее от росы стенах, но лишь отвлекали своим мельканием.

Веззам улучил момент и рубанул настойчиво напрашивавшегося на смерть юнца с нашивкой Эккехарда на куртке — да и ту смог разглядеть чудом. Паренёк замер с открытым ртом, вытаращил глаза от удивления, только успел глянуть на рану в груди, что проделал ваграниец — и рухнул как подкошенный, кашляя кровью. Веззам тут же переключился на другого, выбросил веред короткий топорик, рассёк череп, с усилием вытащил застрявшее оружие, второй рукой ударив ещё одного. Бой давно превратился в кровавую рутину. Ни эмоций, ни печали, ни ярости. Только равнодушная необходимость держать строй и рубить врагов, пока не кончатся.

Бела была в том, что заканчиваться они и не думали.

— Командир! Они перестроились и идут в наступление! — Рявкнул на редкость башковитый новобранец «Сотни», Юха. — Надо отступать на площадь за баррикаду.

Веззам кивнул, вскочил на выступ стены и жестом дал отряду знак уходить.

— Вот там-то мы им и обеспечим тёплый приём! — злорадно ухмыляясь, проговорил Юха. — Наши парни приготовили пару сюрпризов.

У парня обнаружился талант к ведению боёв в городской черте. Именно Юха предложил в случае прорыва завалить боковые переулки и сделать недоступными для прохода — так можно было вести захватчиков по продуманному маршруту. А это позволяло подготовить занятные способы уменьшить число противников.

— Заманиваем их глубже, давайте! — торопил Веззам. — Юха, дуй вперёд, предупреди наших.

— Айе, командир!

Веззам с трудом увернулся от просвистевшей рядом с ухом стрелы и злобно зыркнул на лучника из защитников стены. Тот виновато развёл руками: дескать, в таком столпотворении можно случайно и своих зашибить, без обид.

Отряд спешно свернул на прилегавшую к площади улицу. Каменное Святилище Нижнего города ещё не поддалось огню, и ваграниец молился, чтобы этого не случилось: внутри наверняка оставались люди, решившие укрыться в доме божьем. Но проверять и спасать мирян времени не было. Разделившись, наёмники стекались на площадь, лихо перемахивая через нагромождение сбитых досок, телег и мебели из ближайших таверн. Баррикаду предусмотрительно поливали водой, чтобы не загорелась.

— Сейчас начнётся.

Веззам оглянулся. Над ним, забравшись на покрытый копотью чумной столб, свесился Юха. Юха Рваное ухо — так он сам себя называл. И действительно, левое ухо у парня почти отсутствовало. Говорили, ещё в детстве Юха забежал на герцогскую псарню как раз перед охотой — ну и получил отметину на память, благо вообще остался жив. Сейчас же кривое ухо, отливавшие медью в пламени пожара растрёпанные жёсткие волосы да свёрнутый набок нос на веснушчатом лице придавали юнцу вид настолько лихой и бандитский, что впору было вербовать в банду к каким-нибудь Чирони.

— Не лезь особо, — предостерёг его Веззам. — Ты не солдат и плохо дерёшься в открытом бою. Убирай их исподтишка.

— Айе, Первый! Идут!

— Готовсь! — проревел Веззам, и остатки бойцов, проверявших ловушки на площади, заняли свои места.

Передышка оказалась слишком краткой. Ваграниец едва успел перевести дух, как на площадь высыпали солдаты Эккехардов.

— Ройко, давай! — что есть мочи заорал Юха, когда противник направился к баррикадам через нависавшую над улицей галерею меж двумя домами. Притаившиеся на галерее «сотенцы» слаженно перевернули чаны с кипятком на головы первых рядов противника.

— Воооо, — удовлетворённо протянул Юха. — Добро пожаловать в Эллисдор, ублюдки! Ройко, давай ещё!

Следом за кипятком на неприятеля посыпались камни и стрелы, а в качестве финального аккорда наёмники угостили ещё пару рядов кипящим маслом — спасибо Каланче, тот откуда-то добыл достаточно.

Отряд воспарял духом. Из-за баррикад наёмники пускали стрелы и короткие копья: что нашли, то и шло в дело, и противник остановился в нерешительности.

— Надо бы отнять у них щиты, — сказал Юха. — Закрываются, сукины дети.

Веззам покосился на парня:

— Ну их-то они вряд ли отдадут. Чай, не безумные.

— Значит, заставим бросить. А что будет, если масло поджечь? Не вспыхнет же? Взорвётся?

— Нет.

— А жаль.

— Жаль, — согласился Первый. — Но нам пока и так нормально.

Люди, которых отрядили на сторожевые посты внутри голода, охотно принялись помогать «Сотне» дальше заманивать осаждавших в ловушку. Баррикады построили на славу: высокое и широкое нагромождение отрезало площадь и примешавшие к ней улицы от дороги к замку.

— Здесь и начнётся самое мясо, вот что я скажу, — заявил Юха, бросив очередное копьё в подошедшего слишком близко солдата. — Надо бы отправить кого-нибудь из наших на стену за свежаком. Чую, недолго мы тут своими силами справимся.

Веззам подозвал двоих новобранцев и отдал распоряжение привести подмогу. Одному со стены, второму — из цитадели на случай если защитники первого рубежа не смогут поделиться людьми. Сейчас он жалел, что старой гвардии, служившей ещё при Артанне, почти не осталось: с ними было куда проще работать, ибо они провели в совместных сражениях много лет. Старики могли провернуть такие финты, что даже дерзкому молодняку вроде Юхи и не снилось. Но приходилось работать с тем, что было.

Отряд начал уставать, Веззам видел это по тому, с каким усилием бойцы подбирали оставшиеся копья и мечтали во врагов. Масло закончилось, кипяток тоже.

— Стрелы на исходе, командир! — крикнул один из лучников.

— Значит, скоро дойдёт до железа.

Веззам метнул взгляд на стену, мучительно ожидая подмоги. Долго в ближнем бою они не продержались бы, а сдать площадь означало сдать Нижний город.

Враг перешёл в наступление. Штурмовавшие утыканные острыми кольями баррикады, солдаты неприятеля карабкались на вершину, пытались разбирать завалы и расчистить путь. «Сотня» мешала, и мешала эффективно. И все же Веззама не отпускала тревога. Инстинкты редко его подводили, и сейчас он чувствовал, что что-то происходило не так. Чувствовал, почти ощущал это колец, но не мог понять, что.

А когда понял, стало слишком поздно.

— Командир! — проревел вновь вскарабкавшийся на столб Юха. — Западный квартал! Черти проломили ещё одни ворота!

— Дерьмо!

Веззам жестом согнал новобранца со столба и сам залез, чтобы посмотреть на происходящее. Небольшие, и, казалось, крепко забаррикадированные Западные ворота пали, и поток неприятеля направлялся прямиком на площадь. Удержать баррикаду с двух сторон «Сотне» не хватило бы сил.

— Что там с подмогой? — спросил он у бойцов.

— Ждём!

— Стоим и удерживаем. Рассредоточиться по переднему и левому флангу — там будет жарче всего.

Ваграниец поднял глаза наверх. Над пытающим городом занималась заря.

— Ну, мы хотя бы дожили до рассвета, — словно прочитав его мысли, сказал Юха. — Не хочу умирать во тьме.

Эбнер Каланча крякнул, схватившись за слишком тяжёлый камень: спину прострелила вспышка невыносимой боли, а колени едва не подломились. Все кости ломило от усталости, а голова с трудом соображала от нехватки сна. Стены города ещё стояли, но ополчению всё труднее давалось отбиваться.

— Мастер Фалберт, — обратился подоспевший боец «Сотни». Отряд с площади запрашивает подмогу! Проломлены вторые ворота, защитники с площади не справляются.

— Покажи, где мы вообще справляемая, — раздражённо прошипел Каланча. — Нет у меня свободных людей. Разве что с десяток дам. Не больше.

— Лучше, чем ничего, — пожал плечами наёмник. — Готов забрать их немедленно. Там, — он кивнул в сторону площади с баррикадами, — стало очень жарко. Как бы нас всех не сожгло.

Каланча устало облокотился о стену.

— Давно служишь в «Сотне»?

— Пять лет, считаюсь долгожителем. Меня зовут Крипп.

— Вот что, Крипп. Бери людей и вали с этой чёртовой стены.

— Спасибо, мастер Фалберт.

— Хотя погоди… — Эбнер привстал на цыпочки и аккуратно выглянул из-за зубца укреплений. — Ну-ка подойди сюда, боец. Видишь, что там у реки?

Крипп подчинился и выглянул.

— Войско, мастер. Не Эккехарды. И не король Грегор.

— Я стал подслеповат, не различаю гербов. Ты у нас глазастый?

— Попробую рассмотреть.

Крипп безбоязненно вскочил на стенной парапет и прищурился.

— Навскидку тысячи две, — отчитался он. — Вижу много стягов с чёрной секирой на белом поле. Не знаю таких.

— Я тоже не знаю, — в замешательстве ответил Фалберт. Другие есть?

— Да, ещё один герб. Чёрт, много мелких деталей, не могу всего разглядеть. Вроде скрещённые меч и топор… Волдхарды? Но над оружием золотой кораблик… и фон пурпурный.

Каланча, не поверив, сам подтянулся на парапете, чтобы попытаться разглядеть детали.

— Меч и топор — это Волдхарды. А кораблик на пурпуре — герб Дома Аро Гацонских… Значит… Хранитель милостивый, это же леди… Принцесса Рейнхильда!

— Рейнхильда? — проглотив ком волнения, прохрипел Альдор. — Вы уверены?

Эбнер Фалберт кивнул.

— Да, ваша милость. Человек «Сотни» разглядел герб на стягах. Ошибки быть не может, ибо лишь принцесса Рейнхильда вправе использовать совмещение гербов Волдхардов и Аро.

— Две тысячи, говорите… Она привела две тысячи человек?

— Около того. Может немного меньше.

— Хранитель милостивый… — Всё ещё не веря своей удаче, Альдор рухнул на жёсткий стул. Силы покинули его в один момент. Следовало перевести дух перед последним рывком.

— Нужно скоординировать действия, — предложил Каланча. — Возможно, получится переправить посыльных через тайный ход в подземелье. Доберутся, расскажут о ситуации. Если наши союзники начнут действовать вслепую, толку будет куда меньше.

— Согласен, — отозвался эрцканцлер. — Немедленно отошлите гонца. Я сейчас напишу письмо для Рейнхильды.

Он тут же развернул узкую полоску бумаги и придвинул чернильницу.

— Лучше всего будет зажать Эккехардов в стенах города. Войска принцессы могут начать давить их со стороны лагеря. Сил у союзников наверняка больше, чем у нас — в поле от них будет больше толку. Мы же сможем выпустить часть воинов из цитадели на помощь своим в городе.

Альдор принялся торопливо царапать пером послание.

— Где Шварценберг? — спросил он, сделав паузу.

— На стене.

— Он в порядке? Давно не слал новостей.

— Прилетело пару раз от тех, кто пытался вскарабкаться на стену, но ничего серьёзного. Этого медведя так просто не возьмёшь.

— Рад слышать. — Альдор отложил перо, просушил песком чернила и ловко скрутил послание в свиток, а затем запечатал сургучом с оттиском печати эрцканцлера и протянул Каланче. — Отправьте как можно быстрее. Чем раньше договоримся, тем быстрее это закончится.

— Разумеется, ваша милость. — Эбнер бережно сунул послание за пазуху. — Будут другие указания?

— Нет. Вы свободны, спасибо. У меня же осталось ещё одно небольшое дело.

Каланча легко поклонился и вышел. Оставшись в одиночестве, Альдор судорожно вздохнул и взглянул на руки — пальцы дрожали от волнения. Значит, кто-то из гонцов всё же добрался до цели. Значит, Рейнхильда не бросила их. Быть может, прямо сейчас к Эллисдору спешил кто-то ещё. Но времени дожидаться не было. Осталось надеяться, что гонцы быстро доберутся до лагеря Рейнхильды.

— Скоро всё решится, — прошептал Альдор, глядя на кривое отражение в давно опустевшем медном кувшине. — Лишь бы она оказалась на нашей стороне.

— Давят, черти! — выругался Юха, спихивая с баррикады очередного солдата.

Эккехардовы люди пошли в наступление так решительно, словно в задницах у них тлели угли.

— Не высовывайся! Говорил же! — рявкнул Веззам, когда один из неприятелей всё же легонько зацепил парня.

— Может че случилось, раз они так нажимают?

У Веззама почти не было времени размышлять. Враг давил с двух сторон, защитники уставали, а баррикады разваливались, грозя похоронить под обломками и своих, и чужих. Присланные Каланчой со стены люди не сильно помогли: их было мало, и они тоже выдохлись. Впрочем, и Эккехардовы солдаты понемногу начали слабеть.

— Человек из цитадели! — громко крикнул Белингтор, на ходу рубя неприятеля. — Пропустите сюда!

Запыхавшийся гонец помедлил, скрючившись и упёршись ладонями в бёдра.

— Новости, — переведя дух, сообщил он. — Хорошие. Подмога пришла.

Веззам отошёл в сторону, увлекая гонца за собой.

— Кто?

— Принцесса Рейнхильда. Сестра короля.

— Гацона, значит.

— Ага. Войска сгруппировались, чтобы ударить влагу в тыл и оттеснить его, — пояснил посыльный. — Заметили со стены.

— Теперь понятно, почему их так набивают в город, — протянул вездесущий Юха. — Нам бы побольше людей, а уж трупов мы понаделаем.

Веззам отмахнулся от очередного самонадеянного высказывания юнца и уставился на посыльного:

— Значит, союзник теснит Эккехардов к городу?

Тот кивнул.

— Если я понял всё верно, то часть войск принцессы даст бой у стен замка, чтобы рассредоточить людей Эккехарда, а часть закупорит уже вошедших в город.

— Неплохо, — отозвался подошедший Белингтор, и Веззам раздражённо глянул на него. Даже в суматохе боя у этого певуна слух работал чересчур остро. — Гацонская конница хороша в поле, и если Рейнхильда привела кавалерию, то у тех, кто остался в поле, шансов немного.

— Также эрцканцлер распорядился отрядить в Нижний город половину войск, охраняющих цитадель, — добавил посыльный.

— Логично, — проговорил Белингтор, вытирая пот со лба. — С учётом новых обстоятельств до цитадели Эккехарды не доберутся. Задавим раньше. Или хотя бы попробуем.

Юха аж подпрыгнул от удовольствия.

— Значит, ждём подмогу из цитадели и начинаем давить. Выжмем ублюдков до жмыха!

— Разойтись по местам! — рявкнул Веззам. — Балаган опять устроили. Сначала надо дожить.

Ламонт Эккехард вздрогнул, когда эрцканцлер ворвался в его покои.

— Я уже знаю, — безжизненным голосом произнёс лже-король. — Фридрих — идиот.

Альдор рванул Ламонта за рукав камзола и потащил за собой.

— Я хочу, чтобы ты увидел всё сам. Шевелись.

Эккехард подчинился. Альдор вытащил его в коридор, кивнул страже следовать за ними и потащил узника к выходу на стену.

— Вы хоть понимаете, что наделали? — зло процедил эрцканцлер, крепко держа пленника за руку. — У вас осталось хоть немного здравого смысла?

— Я бы так не поступил, — тихо, почти беззвучно отозвался Ламонт. — Я бы…

— Поздно!

Только сейчас Альдор позволил себе выплеснуть малую толику ярости, что переполняла его всё это время. Ярости, что служила стержнем и позволила выжить. Эккехард выглядел как живой труп, но эрцканцлер не мог найти в себе сил на жалость и сострадание.

— Вперёд! — он жестом велел страже отворить дверь, что вела на стену, и толкнул Ламонта в спину. — Быстрее, а то пропустишь самое интересное.

Пленник едва передвигал ноги, словно одряхлел за одну ночь и превратился в немощного старика. Не осталось жизни в его глазах, не было оттенков в голосе. Казалось, даже облысел пуще прежнего.

— Дайте ему плащ, — распорядился Альдор. — Рассветы нынче холодные.

Эккехард позволил обернуть плечи в шерсть и медленно потащился за эрцканцлером. Они спустились к стенам Нижнего города и остановились возле уцелевшей надвратной башни.

— Поднимайся, — приказал Альдор, когда их пропустили внутрь, и указал на узкую каменную лестницу. — Оттуда хороший вид.

— Боже… — только и смог произнести Ламонт, когда они оказались наверху.

Отсюда действительно можно было разглядеть оба побоища: кровавое месиво, что развернулось внутри стен, и битву на поле перед замком.

— Твоих людей зажали в тиски. Из города они не выберутся, — пообещал Граувер. — Всё же у Эллисдора остались союзники.

— Рейнхильда Аро, — просипел Эккехард. — Как девчонке удалось получить армию вечно нейтральной Гацоны?

— Рейнхильда умеет очаровывать, — пожал плечами Альдор, стараясь не показывать волнения. Он и сам за последние часы не раз задавался вопросом, какую жертву пришлось принести Рейни, чтобы получить войска. Но сейчас было важно не это. — Погляди на поле. Кажется, вон там твой сын.

Ламонт подошёл к парапету и оперся о край изо всех сил.

— Давят…

— Вы проиграли, Ламонт.

— Фридрих не сложит оружие. Я бы сложил. Но не сын.

— Ты уже и так у меня в руках. За будущее Фридриха ручаться не могу.

— Я могу его спасти? Я могу сделать хоть что-нибудь…

Альдор жестом прервал мольбу.

— Поздно.

Он потянулся к притороченному к поясу меху с остатками разбавленного вина.

— Вот, выпей. Ни ты, ни я уже ничего не можем сделать. Мы свои решения вынесли и сейчас наблюдаем их последствия. — Альдор протянул мех Ламонту. — Пей.

Лже-король не глядя отхлебнул щедрый глоток и скривился.

— Скверное вино.

— Другого не осталось. Мы же в осаде. Допивай, если хочешь. Мне всё равно ничего не лезет в глотку.

Эккехард глотнул ещё, а затем, распробовав, осушил мех до дна.

— Гляди-ка, а Фридрих хорош! — заметил Граувер, когда на поле сошлись войска. — Да только сил у него меньше.

Ламонт Эккехард наблюдал за побоищем, сжимая край парапета от бессильной ярости. Уставшие после ночи воины дрогнули, а когда из подлеска вышла кавалерия с гацонскими стягами, и вовсе побежали. Не сдвинулись с места лишь Фридрих с небольшой свитой да, к удивлению Альдора, его собственный отец. Видимо, предпочёл смерть на поле боя. Какая-никакая, а лучше казни.

— Вы сегодня тоже кое-кого потеряете, — заметил Ламонт.

— Они давно от меня отказались. Мы больше не семья.

— И вас не трогает то, что вы видите?

Альдор не ответил. Лишь спокойно, не шевелясь, наблюдал за тем, как один за другим падали на сверкавшую от росы траву всадники и пешие. Вздрогнул лишь единожды — когда облачённый в дорогой доспех с перламутром всадник всадил меч в грудь Фридриха Эккехарда.

— Вот и всё.

А затем всадник снял забрало, и сердце Альдора ёкнуло. Им оказалась Рейнхильда. Стриженная под мальчишку, раскрасневшаяся и напуганная, но это точно была она.

Ламонт Эккехард побледнел и медленно сполз на каменный пол башни. Альдор подошёл и поднял его, привалив к стене и заставляя смотреть.

— Я обещал, что убью тебя, если твои люди пойдут на штурм — и я выполню это, — прошептал он ему на ухо. — Я мог бы оставить тебя для суда Грегора, но кара, что он изберёт, слишком жестока даже для такого предателя, как ты. Поэтому я оказал тебе последнюю услугу — ты уйдёшь в ад невредимым. Лекарь ещё в начале штурма дал мне яд на случай, если вы одержите верх. Яд выпил ты — вместе с последним вином в замке. Уже начинает действовать, да?

Эккехард кивнул.

— Я привёл тебя сюда потому, что на боль нужно отвечать болью. Ты начал первым. И последнее, что ты почувствуешь перед смертью, будет разочарование и горечь, потому что всё, чего ты добивался, рухнет у тебя на глазах. — Альдор обратил взор на поле битвы. Войско неумолимо приближалось к воротам города, чтобы окончательно расправиться с остатками осаждавших. И вела их Рейнхильда. — Умри же со знанием, что тебя разгромила женщина.

— Теперь главное, чтоб нас не вынесли, — хихикнул раненый, но всё ещё деятельный Юха.

Веззам отстранил его и вышел на усыпанную трупами площадь. Город стонал от последствия пожара, ран и боли. Рассветное солнце окрасило залитую кровью мостовую багрянцем. И лишь сейчас, впервые за ночь, Веззам позволил себе сесть.

— Что, командир, весела была ночка?

— Отстань, Юха. Мы много людей порезали.

— Они бы порезали нас, — пожал плечами парнишка. — Что ж делать-то теперь.

— Надо заняться пожарами и трупами, пока остальные отлавливают остатки Эккехардовых людей. Вот что надо делать, — огрызнулся ваграниец.

— Ага. Но сначала встретим спасителей. Вон они идут!

Крякнув, Веззам заставил себя выпрямиться и поглядеть на союзников, что как раз входили сквозь павшие Северные ворота. При взгляде на Рейнхильду он ощутил укол ностальгии — когда-то и они с Артанной так шествовали, и у неё тоже был красивый доспех, золочёный меч, а он… Но эта женщина, Рейнхильда, воином явно не была, хотя держалась в седле отлично. Возможно, её обучали владению оружием, но не учили быть убийцей. И всё же в глазах этой женщины Веззам прочитал, что убивать ей уже случилось. Все, кто недавно убивал, имели характерный взгляд. И этой принцессе ещё предстояло пережить самое страшное. Осознание и принятие.

— Хороша, — протянул Юха. — Я б ей присягнул.

— Завали рот, — гаркнул на него Белингтор. — Она супруга кронпринца Гацоны. Почти богиня. И к тому же спасла наши задницы.

Когда Рейнхильда со свитой проезжала мимо, вся «Сотня» склонилась в почтении. Однако выпрямившись, Веззам не поверил своим глазам.

— Черсо, ты это видишь? — ткнул он в бок менестреля.

Белингтор моргнул несколько раз, а затем инстинктивно положил руку на меч.

— Вижу. Что делать?

— Не знаю, — искренне ответил ваграниец, не сводя глаз со знамён войска, что привела с собой Рейнхильда.

Чёрная секира. «Братство» из Гивоя. Во главе с обоими братьями Чирони.