Торг с мертвецами, часть 2

3.4 Миссолен

«Наяву ли это происходит? Можно ли было помыслить о подобном?»

Демос плотнее затянул завязки халата и, пыхтя трубкой, прошлёпал босиком к балкону сквозь полумрак покинутых покоев. Прошлую ночь было решено провести во дворце, среди давно заброшенных комнат. Но теперь с наступлением утра выходившие на самый край площади окна сотрясались от гомона толпы. Стража докладывала, что многие зеваки занимали места ещё с глубокой ночи — всё для того, чтобы узреть божью волю.

«Безумец? Герой? Еретик? Как меня будут называть после сегодняшних событий? — размышлял Деватон, рассматривая крытые черепицей крыши. — Хвала небесам, хотя бы не жарко. Впрочем, какая разница, если готовишься принимать смерть в огне?»

В столице непривычно похолодало: уже несколько дней стояла пасмурная погода, небо затянули плотные тучи, редкий ветер гнал с севера тёмные облака и гарь. Но дождя не было. Затянутый плотными облаками и без того больной Миссолен нынче страдал не только от чумы, но и от нехватки свежего воздуха. Даже река, казалось, почернела и замедлила течение.

«Вся жизнь замедлилась. Зато смерть набирает обороты. Сегодня она получит ещё как минимум одну душу. Знать бы ещё, чью именно».

— Ваша светлость… Господин… Пора.

Ихраз застыл на пороге балкона, где докуривал Демос. Канцлер кивнул в сторону площади.

— Смотри-ка, почти весь город собрался. Все хотят узреть Божий суд собственными глазами.

«Немного же нас осталось», — с прискорбием подумал он.

— Не знаю, что вы задумали, но ставлю на вас, — отозвался телохранитель.

— Альбумус хотел зрелища — он его получит.

— Не сомневаюсь, господин. Но нужно торопиться. Скоро полдень. В соседних покоях ждёт церковник для последней исповеди.

Демос удивлённо вскинул брови.

— Кто?

— Брат Ласий. Как вы когда-то желали. Я запомнил и позвал его, благо тайный ход ещё работает.

«Ну разумеется, кто же ещё? У Ладария кишка тонка заявиться на сегодняшнее испытание. Как же мне теперь помирать без благословения Его Душнейшества?»

— Пригласи. Спасибо.

Ихраз кивнул и скрылся в глубине комнаты. Демос спокойно докурил, выбил трубку, постучав о мраморные перила балкона, бросил последний взгляд на тяжёлые облака и покинул балкон.

«Лишь бы не полило, когда всё начнётся. Испортит всё зрелище».

Брат Ласий выглядел в точности как и всегда: идеально выбритый яйцеобразный череп, простая белая ряса, лишь немного замаранная грязью на подоле, простой серебряный диск на тонкой цепочке. Аскет — иначе не сказать. Однако в этот день церковник смотрел на Демоса иначе. В глубине бесстрастных глаз затаилась тревога, смешанная со скорбью.

«Неужели прощается? Заранее сожалеет о моей гибели?»

— Я оставлю вас, — сказал Ихраз и закрыл за собой двери.

Демос жестом указал на столик с напитками.

— Вина? Из моей личной коллекции — такого больше нигде не попробуете.

— Один стакан. Благодарю, — согласился Ласий.

— А я воздержусь. — Демос наполнил хрустальный бокал рубиновым бельтерианским и подал собеседнику.

— Восхитительно. — Ласий сделал небольшой глоток, отставил напиток в сторону и принялся буравить хозяина мрачным взглядом. — Зачем меня сюда пригласили, ваша светлость? Прошу извинить мою дерзость, но я действительно с трудом представляю вас раскаивающимся. Даже пред лицом смерти.

«А он хорош».

— Верно. Я пригласил вас не за этим, — улыбнулся Демос. — Однако нужно поддерживать образ благочестивого и богобоязненного мужа.

— Учитывая репутацию, что идёт далеко впереди вас… Шансов мало, если только не совершите какое-нибудь чудо.

— Но попытаться стоило.

— Итак, зачем я здесь? — напомнил Ласий.

Демос подошёл к столу и выудил толстею папку из-под завала свитков.

— Это копия моего завещания, — пояснил он, потянув документы бывшему дознавателю. — Если бог окажется более благосклонен к Альбумусу… Здесь распоряжения, как действовать, если я сегодня погибну. Приказы, письма нужным людям, сведения, которые помогут вам добиться желаемого. Если этот фанатик захватит власть в Миссолене, забот у вас прибавится. В Ладария я больше не верю, как и в его способность взять власть в свои руки. Вы же кажетесь мне куда более благоразумным.

Брат Ласий, казалось, искренне удивился.

— С чего столь лестные выводы?

— Хотя бы с того, что вы всё это время носились по городу и пытались что-то сделать, в то время как Ладарий отсиживается в стенах Эклузума.

— Я люблю бога, но, будем честны. У меня свои мотивы.

«Ещё бы! Знать бы, какие».

— У каждого они свои, — ответил Демос, присаживаясь в кресло напротив гостя. — Но в конце концов имеет значение, совпадают ли наши цели. Нам с вами повезло — мы оба пытаемся сохранить порядок и не допустить, чтобы власть попала не в те руки. Поэтому внимательно изучите каждый документ, там много интересного. Копии отправлены казначею Лавару, военмейстеру Аллантайну, лорду-протектору Анси и её величеству Изаре. Чума не знает пощады, и я должен перестраховаться.

— Разумно, — кивнул брат Ласий. — И всё же я обязан спросить: желаете ли вы исповедаться? Хотя я служил весьма специфичному ордену, но обладаю правом принимать исповедь и даровать благословение.

Многозначительно взглянул на монаха и жестом указал на открытые створки балкона.

— Едва ли это поможет, учитывая обстоятельства.

— Меня не затруднит. От благословения хуже точно не станет.

— Тогда извольте, — сдался Деватон.

Брат Ласий осенил канцлера священным знаменем, прочитал краткую молитву и дал Демосу поцеловать серебряный диск.

«Меня переполняет благодать! Интересно, кому ещё посчастливилось слюнявить побрякушку Ласия? Учитывая его прошлое место службы, наверняка предателям да преступникам всех мастей».

— Отпускаю вам все грехи: озвученные и затаённые, совершённые в поступках и помыслах, — подытожил монах. — Да смилуется над вами Хранитель.

— С его стороны будет очень мило прогнать мор, — не удержался от сарказма Демос.

Брат Ласий наградил канцлера укоризненным взглядом.

— Могли бы проявить уважение к господу на пороге смерти, — пожурил он. — Вы безумец, ваша светлость, но помыслы ваши, очевидно, чисты. И потому я буду молиться, чтобы Хранитель вас уберёг. Пути господни поистине неисповедимы, но я знаю одно: если Хранитель заберёт вас раньше времени, здесь, на миссоленской земле, всем придётся туго. И потому я буду просить за вас.

«Посмотрим. Возможно, даже получится с ним договориться».

— Я благодарен вам, брат Ласий. Действительно благодарен.

— Я могу сделать для вас что-нибудь ещё, лорд Демос? — теплота в глазах яйцеголового монаха сменилась привычным стальным спокойствием.

Деватон широко улыбнулся.

— Да, есть одна вещь, — задумчиво проговорил он, глядя на идеально выбритый череп Ласия. — Как человек, уже однажды переживший пожар, могу смело утверждать, что одна из самых неприятных вещей при горении — чувствовать, как тлеют твои собственные волосы. Вы не окажете мне честь, поорудовав над моей головой бритвой? У вас, как я вижу, богатый опыт.

Мастер Юн томился от духоты и вони, окружённый сотнями несвежих тел. Зеваки высыпали на площадь ещё до рассвета, заняли каждый доступный кусок земли, галдели, чавкали первыми зелёными грушами, плевались семечками и создавали такой шум, что голова отказывалась соображать. Дети забрались на крыши, оккупировали статуи и, хрустя неспелыми яблоками, ждали представления. Остальной город, казалось, вымер — на опустевших улицах царила неестественная тишина. Смерть заканчивала свою пляску, собрав тысячи чумных жертв, и все же её присутствие ощущалось особенно остро. Юн понял это, когда накануне выбрался на улицы. Ни крыс, ни кошек, ни птиц — всех пожрал обезумевший от смерти и голода Миссолен. Даже детей стало куда меньше, и Юну думалось, что в их исчезновении виновата не одна лишь чума.

— Бла-а-а-а-агостен день сей, благостна воля Хранителева…

Юн шарахнулся в сторону от старухи, затянувшей очередную еретическую песню. Он поднял голову и встретился взглядом с Ихразом — энниец коротко кивнул и занял наблюдательный пост над воротами дворца. Стражи было много, но Юн знал: гвардейцы получили приказ не атаковать толпу ни при каких обстоятельствах. Только защищать стены дворца.

В переднем ряду толпы, окружённый стайкой женщин и детей, ждал Божьего суда сам брат Альбумус. Босой, обращённый в рубище, он пел еретические песни на мотив священных гимнов, а его ближайшие сподвижницы подхватывали фальшивые мелодии и тянули их так заунывно, что у Юна начинали болеть зубы.

Он снова глянул наверх и с сожалением отметил, что именно сейчас Альбумус был уязвим. Один глазастый лучник с крепкой рукой, устроившийся в узком просвете между башенками дворцовой стены, всего один… И Альбумус перестанет быть проблемой. Но канцлер выразился ясно: не трогать еретика, не усмирять толпу, ждать испытания. Что бы ни случилось.

Юн за эти пару лет привык к нередко эксцентричному поведению господина, но происходящее было слишком даже для лорда Демоса. Ихраз тоже не смог объяснить, что же задумал канцлер, и точно так же поражался его безрассудной смелости. И все же они сошлись на том, что Демос не стал бы рисковать собой просто так. Возможно, у него был план.

А возможно, Демос Деватон действительно отчаялся. Ибо ересь брата Альбумуса захватила весь Миссолен, за исключением дворца и Эклузума. Город уничтожала чума, а речи еретика отравляли оставшихся в живых людей.

— Ворота! Ворота открываются! — пискнул забравшийся на статую Таллония Великого чумазый мальчишка. Юнец ловко, точно обезьянка, вскарабкался ещё выше, свесился, ухватившись за вытянутую руку каменного изваяния, подтянулся и уселся прямо на ладони памятника. Юн прислушался: сквозь гомон толпы действительно пробивались звуки открывающихся ворот. Он протиснулся ближе, заняв место во втором ряду. Альбумус был совсем рядом — всего несколько человек отделяли его от Юна. Мастер едва поборол желание закончить всё здесь и сейчас — так было бы проще. Но он понимал, что, убив Альбумуса до испытания, сделает того мучеником. А этого нельзя было допустить. Чёртова политика.

И всё же нож Юн далеко не убирал.

Ворота медленно открылись. Часть площади, что разделяла толпу зевак и дворцовые стены, оцепили и расчистили. От высокой арки тянулась узкая дорожка между двух рядов сложённых дров и хвороста. Именно по ней, среди пылающих костров, предстояло пройти Демосу и Альбумусу, чтобы узнать божью волю. Юн дёрнул плечами — уж насколько он был без царя в голове в юности, и то трижды бы подумал, подписываться на такой риск или нет.

Из ворот медленно выплыла процессия: несколько монахов в аскетичных светлых одеяниях — Юн узнал знаки отличия Ордена Гнатия Смиренного. Божьи люди шествовали с горящими факелами в руках, а за духовенством следовал десяток солдат — не братья-протекторы, но личная гвардия Деватона, бельтерианцы в зелёных с золотом плащах. Пройдя меж рядов дров, процессия рассредоточилась. Гвардейцы заняли посты и следили, чтобы никто не подошёл слишком близко к будущему смертоносному кострищу, а монахи встали в шеренгу напротив толпы.

Альбумус выступил им навстречу, улыбаясь широко и безмятежно, словно не осознавал грядущего.

— Орден Гнатия Смиренного! Единственный, кто всё ещё придерживается древних заветов, — громко проговорил он. — Последний Орден из оставшихся, чьему слову можно верить. Мы приветствуем вас, братья!

Толпа за спиной Альбумуса разразилась воодушевлёнными криками. Монахи кивнули и осенили зевак священными знаками.

— Мы братья из Обители под Шуаноном, — представил церковников самый старший — гладко выбритый худой мужчина с изрезанным морщинами лицом и воспалённым ячменем на глазу. — Наш обет — сохранение истории. В нашей обители ведётся летопись всех происходящих в империи событий, и нас вызвали, дабы проследить, чтобы Божий суд прошёл по всем правилам, а также записать его итоги, дабы сохранить их для потомков.

— Крайне похвальный обет. Ваш труд достоин уважения, святые братья, — Альбумус даже легко поклонился. — Занимайте же места, поджигайте костры — и Господь явит нам свою волю.

Монахи отошли к дровам, тихо перешёптываясь между собой.

— Где же канцлер?

— Где Горелый лорд? — возмущались в толпе. — Неужто струсил?

— Вон он! Идёт!

Юн присмотрелся. И правда, из тьмы ворот медленно вышел сам Демос Деватон. Но вид его заставил мастера удивиться.

— Он обрил голову! — разнеслись шепотки.

— Принял покаяние?

— Не, волосы горят, потому и обрил, — предположил кто-то в толпе. — Ему ли не знать, он же Горелый лорд! Хе-хе!

Юн аккуратно подвинул зазевавшуюся особу в плаще с вышивкой и следами оторванных бусин — ересь превратила роскошный предмет одежды в лохмотья, и пролез в первый ряд под нараставший ропот зевак. Толпа наползала всё ближе ко дворцу, но солдаты угрожающе вскинули копья:

— Назад! Не положено — для вашей безопасности! Обожжётесь!

Канцлер преодолел затенённый сводами арки проход и остановился меж рядами сложенных дров. На площади воцарилось напряжённое молчание — настолько неестественное, что Юн расслышал, как кто-то чихнул у статуи Таллония.

— Демос из Дома Деватон, герцог Бельтерианский, лорд Амеллона и канцлер империи! — объявил герольд со стены, и трубы взвизгнули, едва тот договорил. Юн смог разглядеть силуэт яйцеголового монаха в тени воротной арки, но бывший старший дознаватель предпочитал держаться подальше от глаз толпы.

Демос спокойно дождался, пока утихли трубы и ропот толпы, затем шагнул вперёд.

— Я здесь, потому что принял вызов брата Альбумуса на Божий суд, — громко и чисто, чеканя каждое слово, говорил он, шагая вдоль рядов сложенных дров. — Я здесь потому, что не хочу жертвовать жизнями мирных горожан, и без того пострадавших от мора. Я здесь потому, что представляю нашего императора Креспия и готов принять за него смерть, если Хранителю это будет угодно.

Брат Альбумус широко улыбнулся и вышел навстречу канцлеру, раскинув руки, как хозяин встречает долгожданного гостя.

— Я брат Альбумус. Человек, что слышит голос божий. Человек, кому открылась воля господня. Все наши беды и горести — есть наказание божье за то, что мы отклонились от служения богу, забыли о нём и его заповедях, но помнили лишь о своих удовольствиях. Я здесь потому, что готов умереть за истину, ибо она мне открылась.

— А я здесь потому, что идиот, — тихо проворчал Юн себе под нос. — Будь во мне меньше порядочности, давно бы бежал прочь.

— Братья Ордена Гнатия Смиренного из обители под Шуаноном приглашены, чтобы зафиксировать события Божьего суда, — объявил со стены герольд. — Добрые люди Миссолена, корона просит вас не мешать им и не отвлекать от работы!

Юн не удержался и нервно хихикнул: хорошо же устроились эти церковники — не тронут ни те ни другие. Впрочем, ещё неизвестно, чего они там понапишут, когда всё закончится. И сохранятся ли записи в истории, ибо история всегда пишется победителями, искажается ради удобства, коверкается из выгоды. Благое намерение — да будет ли толк?

— Готовы ли вы? — спросил старший монах, глядя на Альбумуса и Деватона.

Оба кивнули.

— Хорошо. Расходитесь по разным концам и ждите сигнала сходиться, когда костры запылают. Да явит Хранитель свою волю и смилуется над душами несчастных жителей столицы!

По команде старшего из Ордена запалили костры: монахи поочерёдно обходили каждый ряд поленьев, тщательно поджигая весь хворост. Часть дров оказалась сырой и сильно дымила, но через некоторое время пламя выровнялось, благо и ветра пока не было. Юн с оторопью взирал на узкий проход между двумя длинными кострами — в начале, со стороны дворца, стоял Демос, в конце, спиной к площади, молился под нудное пение Альбумус. Было во всём этом что-то неправильное, но в конечном итоге Юн согласился с канцлером: пусть лучше этот день унесёт жизни всего двоих, нежели город утонет в крови восстания. И всё же, по мнению мастера Юна, один Демос Деватон мог стоить и целого города.

— Готовьтесь сходиться! — крикнул брат из Шуанона.

Канцлер подозвал кого-то со стороны дворца — сквозь дым и дрожащее марево Юн увидел, что это был брат Ласий, передал тому свою вечную трость с серебряным набалдашником, снял все украшения и цепи, кроме маленького серебряного диска, по привычке тронул обритую голову и тут же отдёрнул руку — очевидно, забыл, что лишился волос.

А затем развязал полы халата, снял и, закинув на плечо монаху, велел тому уходить.

Рядом с Юном заохали люди, и было отчего. Демос Деватон остался один на один с огнём — нагой, бледный, явивший изуродованное старым пожаром тело всему народу.

— В руки твои предаю себя, милостивый Хранитель, — проговорил Демос, едва не закашлявшись от дыма. — Нагим и одиноким я пришёл в этот мир, таким же готовлюсь его покинуть.

Брат Альбумус уважительно кивнул, но не шелохнулся.

— Рясу не сниму, — сказал он, шагнув к кострам. — В ней я прошёл весь свой путь, в ней услышал откровение божье. В ней и уйду, если Хранитель меня заберёт.

— Сходитесь! — крикнул монах из Шуанона и взмахнул руками.

Альбумус шагнул к огненной тропе. Его последователи затянули хвалебную песнь нестройным хором. Демос помедлил всего пару мгновений, опустил голову, закрыл глаза и, казалось, что-то прошептал. А затем выпрямился, расправил плечи и зашагал сквозь дым и огонь, не сводя глаз с еретика, только символ веры на его груди отражал пламя и бликовал на солнце. Так они и ступали — молча, медленно, каждый по шажку, сверля друг друга взглядами. Юн поймал себя на том, что от напряжения перестал дышать.

С запада поднялся ветер, и пламя костров разгорелось ещё сильнее.

— Хранитель, смилуйся!

— Блаженен день!

— Да явит Он волю свою! — галдела толпа. Юн заметил в глазах многих страх — видимо, только сейчас начали понимать, насколько всё серьёзно.

Время тянулось невыносимо медленно. Юн вставал на цыпочки и вертел головой, пытаясь увидеть хоть что-то сквозь пламя, но жирный смоляной дым то и дело скрывал дуэлянтов. Он поднял голову и увидел Ихраза — энниец скрыл лицо за платком, а глаза отсюда было не разглядеть.

— Ну, как они там?

— Видишь что-нибудь?

Толпа роптала, вопрошала и всерьёз забеспокоилась. Гимны уже не допевались до конца, молитвы стали короче.

А затем Юн услышал животный крик со стороны костров.

Толпа — зеваки и последователи еретика, бедняки и остатки знати — все кинулись ближе, едва не сбив Юна с ног. Стража выставила копья вперёд.

— Стоять! Ни шагу дальше, — ревел здоровенный детина в бельтерианском сюрко поверх доспехов.

— Мы хотим видеть!

— Стоять! Всё увидите. — Он выбросил копьё вперёд, и толпа шарахнулась назад. — Не давить! Не топтать! Во имя Хранителя!

Юн воспользовался моментом и подобрался правее, к кучке последователей Альбумуса, откуда было лучше видно происходящее. Со стороны костров кричали — неистово, мучительно, неестественно. Юн знал: так вопят от настоящей боли, невыносимой. Так вопят перед тем, как потерять сознание, потому что тело не справляется с болью. Так вопят, когда горят заживо.

Женщины из свиты Альбумуса заламывали руки, рвали на лоскуты одежды, царапали грязными ногтями лица — всё от мучительной неизвестности. Они то затягивали очередной гимн, то срывались на рыдания, то шептали молитвы — форменное безумие. Юн протиснулся сквозь человеческую массу подальше от них, и, наконец, увидел.

Ветер утих, огонь снова горел, протягивая свои смертоносные руки к небу.

Сквозь него, преодолев последний ряд пылающих поленьев, к людям вышел Демос Деватон. Невредимый, без единого волдыря — лишь на груди под раскалённым серебряным диском краснело пятно ожога.

Канцлер вышел к людям и раскинул руки в стороны.

— Воля Его явлена.

Он обратил взор на монахов из Шуанона. Старший молча кивнул Демосу, затем шепнул что-то на ухо своему брату, и тот помчался к краю площади — туда, где трудился над записями ещё один монах из Ордена Гнатия Смиренного.

— Брат Альбумус дошёл до конца? — громко спросил старший монах.

— Нет, — глухо ответили ему со стороны ворот.

Деватон развернулся и снова вошёл в пламя. Через несколько долгих мгновений он вышел, таща на себе уже переставшего вопить Альбумуса.

Ряса еретика сгорела дотла. Тело покраснело, волосы истлели, кожа местами обуглилась, лицо превратилось в распухшее нечто. Воняло жареным мясом.

— Ткань! Дайте ткань! — крикнул канцлер.

Один из гвардейцев быстро стянул с себя зелёный с золотым плащ и постелил на землю. Демос бережно опустил еретика на него. Юн увидел в этом своеобразную иронию — брата Альбумуса заворачивали в цвета его противника.

— Боже! Он жив? Жив? — причитали в толпе.

К Альбумусу поспешили монахи.

— Дышит, — констатировал старший и поднял глаза на канцлера. — Но вряд ли выживет.

Деватон молча кивнул. Гвардейцы принялись тушить костры, снова поднялся дым. К канцлеру подбежал брат Ласий — помог одеться и подал трость. От трости Демос отказался и вышел к толпе.

— Добрые люди Миссолена! — обратился он и жестом велел солдатам опустить копья. — Хранитель явил свою волю и совершил чудо. Брат Альбумус, увы, не уцелел. Я был честен и обещал, что город достанется ему, если святой брат пройдёт испытание, но этого не случилось.

— Горелый лорд — правитель Миссолена! — крикнули в толпе.

— Чудо!

— Чудо свершилось!

Деватон вскинул руку, призывая к тишине. Толпа угомонилась и благоговейно умолкла. Лишь женщины из ближайшего окружения Альбумуса продолжали ползать вокруг своего раненого патрона, завывая молитвы и проклятия.

— Тише! — вернул внимание Демос. Юн понимал, что каждое слово давалось канцлеру с трудом — надышался дыма. — Случившееся сегодня — чудо, и я пока сам не знаю, каков замысел Хранителя в отношении меня. Я благодарен за это волеизъявление, но не считаю себя победителем, ибо победители бывают лишь на войне, а я никогда не воевал со своим народом. Потому я прошу вас, добрые горожане — помолимся вместе за душу нашего брата. Видит бог, он совершил ошибку, но он всё ещё один из нас. Он — один из детей Хранителевых.

Канцлер встал на колени перед толпой, снял с шеи серебряный диск и склонил бледную выскобленную голову в молитве. Юн не верил глазам. Ряд за рядом зеваки, последователи ереси, женщины и старики присоединялись к нему, шепча слова хвалы и прося божьей защиты.

Окончив молитву, канцлер поднялся, а за ним поднялась и вся площадь — ряд за рядом, человек за человеком.

— Обманщик! — крикнул кто-то из толпы, и в место, где лежал Альбумус, полетел первый камень.

— Еретик!

— Он обманул нас! Обещал, что выйдет невредимым!

— Господь отвернулся от него и от нас!

Юн боком протиснулся поближе к Деватону. Ярость людей всё нарастала, требуя выхода на того, кто обманул их ожидания.

— Ваша светлость! — Юн откинул капюшон и замахал руками, привлекая внимание господина. Он заметил, что Ихраз тоже покинул свой пост и направлялся к хозяину, огибая ещё дымящиеся костры.

Демос жестом велел страже пропустить Юна.

— Ваша светлость! — Юн рухнул на колени перед канцлером. — Слава богу, вы живы!

— Ну же, мастер Юн, поднимитесь, — улыбнулся Деватон. — Не ожидал, что вас так впечатлит небольшое чудо.

— Это и есть чудо, обычный человек не сможет…

— Выходит, я необычный человек, — пожал худыми плечами Демос. — Не уходите далеко, мастер Юн. Вы мне понадобитесь.

Юн почувствовал опасность прежде, чем увидел её. Часть толпы, что была ближе к Альбумусу, прорвалась сквозь оцепление, смела стражу и навалилась на еретика. Осыпая бывшего вождя проклятьями и руганью, люди рвали на части то, что осталось от ещё живого брата Альбумуса, тянули окровавленные руки, растаскивали члены на куски.

— Проклятье, — прошипел Деватон. — Знал, что так может выйти, но…

— Чернь не прощает ошибок тому, в кого поверила, — проговорил подошедший брат Ласий.

— Именно это меня и пугает, — ответил канцлер, глядя на безумства толпы. — Потому что сегодня они поверили в меня.