Флаер приземлился на площадку за полицейским участком, рядом с еще тремя такими же машинами. Марсель Кураж щелчком тумблера заглушил двигатели:
— Приехали…
Его бодрость и оптимизм исчезли без следа, и открытое, приятное лицо замерло в гримасе безнадежности. Причину тому он объяснил своему напарнику-кузену Педро:
— Ледрю уже тут. Рвет и мечет.
Ледрю — огромная женщина в роскошном мундире с эполетами, стояла прямо напротив дверцы флаера, уперев руки во внушительные бока и постукивая носком лакированной туфли.
— Как же меня это всё достало, — тоскливо протянул Кураж.
— И что мне теперь делать с делегацией Сверчков и тремя сраными правозащитниками, которые сидят в моей приемной, Кураж? — голос капитана полиции был подобен грому. — Ты ославил наш участок на весь Талейран, ты — и твой гребаный кузен! Кстати — его стажировка окончена, он ее завалил! Черт возьми, Марсель, ты же не первый год замужем, ты ведь знаешь что у нас тут происходит! Инкорпорация в наше общество представителей уязвимой культуры — процесс весьма непростой…
Лицо лейтенанта пошло красными пятнами, пока он слушал капитана Ледрю. А когда речь зашла об инкорпорации он не выдержал и взорвался:
— Инкорпорация? Непростой процесс? Вы что — ослепли и оглохли? Семьсот заявлений о пропаже людей! Семьсот! Да-да-да, это социки, которые после того, как им исполнилось шестнадцать только и делают, что шатаются по улицам, жрут паек, трахаются и купаются в море, но это — граждане Талейрана, черт бы меня побрал! А эти ваши «представители»… Инкорпорация? Они хотели отнять у мистера Виньярда аквабайк и похитить мисс Кавальери с целью… С целью… — Кураж покраснел еще больше и оглянулся на девушку. — Они раздолбали яхт-клуб, и вынесли оттуда всё, что можно, и распотрошили яхты, оставив от них только корпуса и мачты! Это инкорпорация? Капитан Ледрю, сколько мы будем это терпеть? Вы вообще видите, во что превращается наш город?
Капитан сначала оторопела, а потом бросила:
— Остынь, Кураж. Тебе что, больше всех надо? Можешь считать себя в отпуске с этого дня, — развернулась на каблуках и зашагала в здание участка.
Виньярд видел, как играли желваки на скулах лейтенанта полиции, и как потупил глаза Педро.
— Да, да, пошел я нахер, — процедил Марсель Кураж. — Но что будет, если все мы пойдем нахер?
Педро тоскливо пялился на свои ботинки:
— А нахер — это куда? — протянул он. — Куда нам идти, Марсель?
Марсель беспомощно всплеснул руками:
— К социкам? Кушать батончики, трахаться и купаться в море? Мне б кто сказал, а?
Полицейский даже вздрогнул, когда раздался голос Алисы:
— Хотите — я вам скажу?
— …не знаю как в других городах, но тут, во Флойде, остались работать одни идеалисты. Или беспринципные карьеристы, типа Ледрю. Я говорил с медиками, коммунальщиками, педагогами, полицейскими… Знаете, какая мотивация всё еще быть тут, не смотря на то, что происходит на улицах после пришествия Сверчков? Жалость. Нам жалко людей. Мы пытаемся сделать хоть что-то. Кого-то защитить, подлечить, научить… В центральной больнице осталось около тридцати процентов докторов и примерно половина младшего медперсонала. В нашем участке из ста двадцати человек списочного состава — перевелись подальше отсюда целых пятьдесят. Остальным — жалко своих земляков, понимаешь? Но что, мать его, я могу сделать, когда я не вправе даже выстрелить в этого урода из станнера, когда он пытается забрать ваш аквабайк? Это, нахер, нетолерантно, представляете?
Алиса представляла, Виньярд — не представлял. Для него то, что говорил полицейский — возможно, уже бывший, явно не соответствовало привычному образу талейранцев, как их нарисовал себе Сью. У этого парня — Куража, что-то сильно перещелкнуло в голове. Он кое-что понял о реальном мире: Сверчки пробили стены теплицы, в которой прошла вся его жизнь, и теперь, находясь в сильнейшем экзистенциальном кризисе, он пытался найти для себя приемлемый выход, чтобы и не бросить своих земляков в беде, и при этом не нарушить писанные и неписанные законы своей Родины.
Они вчетвером сидели в баре, который явно знавал лучшие времена. Его витрины, сплошь измалеванные рисунками половых органов, скорченными рожами и площадной бранью, местами были заменены на фанеру, ассортимент был жалким, а из живого персонала присутствовал только один бармен — пожилой мужчина в несвежей рубахе. Напитки и еду развозил робот.
— Здесь работали официантки, замечательные такие девочки! — Педро оторвался от экрана планшета. — Майя так мне нравилась! Но после того, как сюда заглянули Сверчки… Это было слишком, если честно. Я потому и решил устроится в полицию. Я не мог их защитить! Стоял как дурак и смотрел, как эти синюшные типы лапают девчонок, и не знал что делать… Насилие — это ведь негуманно, да? Сверчки понятия не имеют о гуманности, в их культуре его просто нет! Я оттолкнул того лысого от Майи, а они набросились на меня — и избили до полусмерти, и я ничего не мог с этим поделать, и никто не мог! Если бы не позвонили Марселю… Я решил пойти работать в полицию, потому что только он справился с ситуацией…
— И получил свой первый за пять лет работы выговор и лишение премии — за негуманное обхождение с представителями социально уязвимой категории населения… — буркнул Кураж. — И Ледрю меня потом отправила в отпуск — тоже в первый раз. А потом отозвала из отпуска — следующим вечером, потому что нужно было решать вопрос с мародерством в «Дионисе», а массовые увольнения уже начались.
Виньярд понимал, что эти двое пытаются увязать свое мировоззрение, весь талейранский образ жизни с тем, что происходит во Флойде. И у них не получалось. Одна из проблем была в том, что, например, даже для людей в Ламарше, до которого рукой подать, всё было однозначно.
Есть несчастные космические скитальцы, для которых недоступны все блага цивилизации. Волей случая их забросило в систему Меттерниха, на самую орбиту Талейрана — и они попросили помощи. Как же! У них детки никогда не ступали по зеленой траве, они едят только концентраты и продукты рециркуляции — то бишь биомассу из говнокрута, женщины их коротают время в мрачных и холодных коридорах старых космических кораблей, а мужчины пытаются освоить жалкие крохи ресурсов, чтобы обеспечить свои семьи…Несколько съемочных групп от крупнейших местных масс-медиа были допущены вождями племени на борт флагмана, и талейранцы получили неоспоримые доказательства их ужасных страданий. На кораблях действительно было мерзко.
Каждый житель индустриального мира может представить себе это очень легко: есть магазин на окраине, с покосившейся вывеской и разбитым окном, так вот там за углом обстановка точно такая же, как на главном корабле флотилии Сверчков. Грязно, воняет, куча стремных людей и стремных железяк, и хочется поскорее уйти оттуда. Всем, кроме местных.
Впервые после десятков лет победившей толерантности у Талейранских правозащитников и некоммерческих благотворительных организаций появилось настоящее дело! Добиваться гуманитарной помощи и призывать помочь бедным Сверчкам и их еще более бедным деткам — это вам не своих и так зашуганных соотечественников кошмарить бесконечными судебными исками! Правозащитное лобби продвинуло в планетарном Конгрессе законопроект, который гарантировал Сверчкам статус беженца и реализовывал право убежища на поверхности планеты для всего племени целиком.
Местом дислокации был обозначен новый, строящийся спальный район Флойда — туда предполагалось заселить Сверчков и начать их постепенную ассимиляцию, включение в состав талейранского общества, но… Сверчки насрали на планы правозащитников, точно так же, как правозащитники и конгрессмены насрали на права своих сограждан — не таких социально уязвимых, как кочевники. В том спальном районе вообще-то строились квартиры для законопослушных налогоплательщиков, работающих и получающих зарплату дольщиков. Теперь они должны были войти в положение и отложить свои планы на собственное жилье — ради бедных детей, гниющих заживо в железных гробах в космической пустоте.
Сверчки просто опустились на поверхность планеты — прямо на этот самый жилой комплекс, стерев его в порошок огнем из дюз маневровых двигателей и днищами своих огромных кораблей. Кочевники плевать хотели на планы правозащитников. Осознав главный посыл, что жители этой планеты почему-то считают себя виноватыми, и обязанными им помочь, кочевники неплохо развернулись. Талейранцы и понятия не имели, с кем связались. Они лихо наматывали на уши ту лапшу, что вешали им хитроватые бледнолицые старейшины и жалостливые женщины с грустными лицами.
А Виньярд представление имел. Благодаря памяти Гая Кормака, монарха Ярра, который вырезал почти всё племя Саранчи чуть ли не собственноручно — после того, как они попытались употребить Горго.
Всего было известно четыре племени космических кочевников — и все они происходили явно из одного корня. Акриды, Цикады, Саранча и Сверчки. Разваливающиеся на ходу космические корыта, полные жестоких дикарей, которые кочевали по заранее заданному алгоритмом маршруту между отсталыми мирами всех трех секторов освоенного космоса и грабили феодальные или рабовладельческие цивилизации — вот как это выглядело на самом деле. Каждый флот включал в себя десятки судов и от двадцати до пятидесяти тысяч кочевников. Этого было мало, чтобы захватить какой-нибудь мир, но племена и не хотели этого делать. Они довольствовались грабежом одного-двух процветающих городов, которые не могли ничего противопоставить падающим с неба кораблям и толпе агрессивных дикарей. Несколько тысяч бойцов, вооруженных самым разнообразным оружием — от редких бластеров до дубин, утыканных гвоздями — этого было достаточно практически при любом раскладе. Застывший в бронзовом веке Анубис, или рыцарско-феодальный Шварцвальд, или любой другой неизвестный мир на таком же уровне развития — все они страдали от опустошительных набегов — примерно каждые двадцать лет.
Металлы, продукты, пленники и пленницы, одежда, предметы обихода и что угодно еще — всё это было желанной добычей для кочевников.
Горго едва-едва оправился от нашествия мехов — спустя пять лет после тех событий. Только-только стали распахиваться заросшие бурьяном поля, а чудом выжившие эстоки из Незабудок и Лютиков вышли из лесов и заселили Замок, когда на головы им упали корабли племени Саранчи. Бледнолицые не нашли на планете ни одного города — все они были стерты с лица земли ребятишками Рудольфа Вестингауза, да перевернется он в гробу. И потому Саранча шерстила Горго частым гребнем, выискивая любые поселения, чтобы поживиться хоть чем-нибудь.
Улетевшие с родного мира эстоки оставили для связи оборудование, аналогичное тому, которое использовал геройский погибший Айртон Незабудка, и жители Горго попросили помощи у тех, кому всегда было больше всех надо, и кому уж точно было не наплевать: у его величества Гая Джедидайи Кормака и своих сородичей, переселившихся на Ярр.
И помощь пришла — такая, которая поганой метлой вычистила планету от Саранчи, а систему — от их флота. Все, кто оказывал сопротивление были перебиты, остальные — помещены в криокапсулы, до тех пор, пока правительство Ярра не решит, что с ними делать. Такое жесткое решение вызвало целые шквал обвинений со стороны прессы и политиков развитых миров — как входящих в Протекторат, так и свободных. Но на это Ярру уж точно было наплевать.
Горго общим решением представителей всех местных народов — от эстоков и марранов до тиграев и субареев — перешла под монаршую руку Кормака. Путем подачи заявления в Новую Конфедерацию планета закрепила эту свою принадлежность на межмировом уровне, и, воспользовавшись особыми правами доиндустриальных миров, получила статус мира-заповедника на следующие десять лет, в развитие которого вмешиваться запрещено — за исключением гуманитарных миссий…
Конечно, Талейран был одним из первых кто выразил глубокую озабоченность и подверг жесткой критике действия Ярра, и напомнил о общечеловеческих ценностях и необходимости терпимо относиться к особенностям культуры малых космических сообществ…
Теперь у Талейрана появился отличный шанс показать — как это делается на практике, и, похоже, Талейран облажался.
Алиса пощелкала пальцами перед лицом Виньярда:
— Алло, Хьюстон… У нас проблемы?
— Э-э-э-э… Я задумался. Для меня план действий очевиден — участвуем в гладиаторских боях, лупим бледнолицых на арене в хвост и в гриву, добираемся до прямых эфиров в Ламарше и громогласно заявляем, что Талейран обосрался со своим гуманизмом, потому что кочевники и понятия о нем не имеют, а грабят и похищают законопослушных граждан, портят общественное имущество и ведут себя как те, кем они на самом деле и являются. Как настоящие паразиты. Потому — все, кто с таким положением дел не согласен…
— …должны собраться в отряды, взять в руки оружие и дать отпор наглым пришельцам! — закончил за Виньярда Кураж.
Его взгляд полыхал праведным гневом, а кулаки были сжаты до белых костяшек пальцев.
— Что? Не-е-ет! Не стану я никого призывать воевать с бледнолицыми! Желающие могут выехать на Ярр, и «Центавр-Старлайн» готов организовать сколько угодно чартерных рейсов. Почему Ярр? Да потому что у нас ни одна собака не сможет получить подданство и поселиться на планете на постоянной основе, прежде чем ее не выдрессируют в Академии… Посмотрел бы я как эти синюшные пытаются отжать квадроцикл у сержанта Эрми…
— Но… Я думал, что вы… — Марсель Кураж был растерян.
— Что я силой мысли разверзну небеса, откуда явится светлый лик его величества, который пустить молнию из задницы и испепелит Сверчков?
Судя по кислым выражениям лиц Педро и Марселя — примерно так они всё себе и представляли. Сью покачал головой:
— Это неприемлемо. Талейран сам выбрал свою судьбу, а к тому же — входит в Протекторат, так что официальному Ярру сюда хода нет. Мы не супергерои из дурацких готэмских фильмов, которые кроят вселенную по своим лекалам справедливости и правильности. Его величество дает людям выбор, возможность начать жизнь заново, если в этом или любом другом мире им вдруг не найдется места.
— Черт бы меня побрал, — грубовато буркнул Кураж. — Значит, просто не будет… Ну ладно — ты по крайней мере готов заявить о проблеме во всеуслышание — и тебе за это ничего не сделают, ты ведь инопланетянин! Это уже полдела: о проблемах Флойда услышат… Педро, подзови этого железного болвана, надо рассчитаться с ним за еду и напитки!
Они вышли из бара — все вчетвером. Стоял погожий летний день, но на улицах практически никого не было — дважды проносились в воздухе флаеры в направлении корпоративных кварталов, пара потертых типов кучковалась у автомата по выдаче воды и питательных батончиков. Витрины магазинчиков и кафе так и оставались задвинуты железными рольшторами, мусорные контейнеры были полны, и никто, по всей видимости, не собирался их убирать.
Тем более дико было видеть компанию людей в одних лишь нейлоновых шортах, которые с хозяйским видом прогуливались по самому центру проезжей части, время от времени сворачивая к тротуару и пытаясь проверить на прочность жалюзи и ставни. Один из них остановился совсем недалеко от входа в бар, и, не обращая внимания на стоящих тут же людей, стянул шорты и принялся мочиться на стену.
Брови Виньярда ползли все выше, Алиса сморщила нос и отвернулась, Педро и Марсель смотрели на Сверчков уже с явной ненавистью.
— Эй! — не выдержал Сью. — My name is Sew! How do you do?
Кочевники повернулись к нему синхронно, тот, который был со спущенными шортами даже не прекратил справлять нужду. Виньярд рассмотрел на лице у каждого из них синюю гематому, так или иначе повторяющую отпечаток части ладони.
— Э, пацаны, этот тот не тутошний! Валим, валим отсюда! — они его явно узнали, переглянулись, и устремились прочь, по направлению к своему лагерю, шлепая босыми пятками.
— Так вот как это работает! — хмыкнул Кураж. — Вы теперь у них — настоящее пугало. Нужно ковать железо, пока горячо! Давайте, я отвезу вас к менеджеру наших ям. Только позвоню супругам, чтоб не ждали меня допоздна. Педро, держи ключи — сходи за машиной, ладно?
Марсель отошел в сторону и достал коммуникатор, его кузен скрылся в подворотне. Сью повернулся к Алисе:
— Слушай, а вот супруги во множественном числе — это ведь женщины, да? Скажи, что это женщины?
Кавальери усмехнулась:
— Это Талейран. Тут что угодно — нормально.