Тень

Глава 7

Глава седьмая.

Безумный Алекс.

Май 1994 года.

Заводоуправление. Кабинет юридического бюро.

В восемь утра, я еще только открывал двери кабинета, телефонный аппарат на моем столе разродился визгливой трелью звонка.

— Да, Громов! –раздраженно грохнул я в трубку, боясь не успеть пересечь кабинет пока абонент не отключился. Оказалось, не зря спешил, чуть не запнувшись о порог — на другом конце телефонного провода был наш любимый генеральный директор.

— Сегодня, в два часа дня я буду на совещании по ремонтной компании в Ремонтном предприятии. — сухо проинформировал меня шеф: — Будут все, ждут и Томского.

— Я вас понял. — я положил трубку и задумался.

Пропуск на территорию Ремонтного предприятия у меня был, как и на все станции «Городэнерго», где у завода были свои производственные участки. В моих планах было проникнуть на территорию конкурентов, когда там будет управляющий энергосистемы и осуществить очередную пакость, к примеру, сбросив с высоты производственного здания, на новенькую «Волгу» 3102, на которой передвигался по Городу Томский, кусок чугунины, наглядно продемонстрировав управляющему, насколько его здесь не любят. У меня было все приготовлено для этой диверсии — в раздевалке турбинного цеха, что окнами выходила на площадку, где отстаивались машины руководства, я нашел пустую кабинку, в которую на крючок повесил засаленный ватник и зимний шлем сварщика, которые я наброшу на себя во время диверсии, чтобы свидетели из числа персональных водителей, что обычно курили на скамейке метрах в двадцати от стоянки, не узнали меня. После того, как свидетели бы увидели, что кусок металла на крышу машины управляющего отправил в полет именно местный работяга, я планировал за ту минуту, которая требовалась возмущенным «водилам», чтобы добежать до раздевалки, скинуть с себя эту рванину и подняться на два пролета, до кабинета местного юриста, чтобы обсудить с ним разногласия, возникшие по поводу подготавливаемого между нашими организациями договора. Надеюсь, что проломленной крыши автомобиля хватит, чтобы управляющий возненавидел местную администрацию и трудовой коллектив в целом. Я возбужденно забарабанил пальцем по столу, когда телефон зазвонил в очередной раз.

— Юридическое бюро. — я уже не рявкал в трубку, у меня было прекрасное настроение.

— Привет…- хриплый голос в трубке был мне явно не знаком.

— Привет. А это кто? — осторожно уточнил я.

— Не узнаешь? Ну, правильно. Меня сейчас никто не узнает, только богатым, почему-то, не становлюсь. — горько усмехнулся мой собеседник, но дальше интригу держать не стал: — Яблоков это, Саша…

— О⁈ Здорово. — удивился я звонку своего бывшего одногруппника по университету: — У тебя что-то случилось?

Вопрос мой был вполне резонным. Так как в нашей альма-матер учились только «вечерники» и «заочники», которые каждый год должны были приносить в учебную часть справки о работе по специальности, студенческой жизни у меня не было — встречались мы два раза в год, по три недели, и вне учебных аудиторий практически не общались. У каждого был свой собственный круг общения, свои интересы и свои знакомцы. Поэтому звонок бывшего одногруппника был для меня, по крайней мере, странным. Про Яблокова я знал, что тот был моим коллегой, только служил в уголовном розыске райцентра на самом востоке области, был женат и, кажется имел ребенка.

— Мы не могли бы с тобой встретиться, очень надо.

— Погоди, дай подумаю. — первым моим желанием было положить трубку — не в том я сейчас положении, чтобы встречаться с вынырнувшими неизвестно откуда случайными знакомцами, тем более, сотрудниками розыска.

— Ты меня извини, Саша, но вот сейчас встречаться с тобой абсолютно некогда…- я уже клал телефонную трубку на рычаг аппарата, думая, что мое нынешнее место работы теперь скомпрометировано, и территория Завода больше не является для меня убежищем, когда услышал на грани слышимости окончание фразы моего собеседника — «помоги, жрать нечего».

— Последнюю фразу повтори я ее не расслышал.

— Я сказал — помоги, попал в беду, просто жрать нечего.

Эту фразу в наше лихое время мы слышим каждый день, каждый день к нам подходят люди, суют прямо в лицо плохо мытую ладонь и требуют помощи. Правда, девяносто плюс сколько-то процентов этих людей являются профессионалами такого вот специфического ремесла, и если ты часто передвигаешься по городу одним и тем-же маршрутом, то прекрасно знаешь их в лицо, а их рабочие слоганы — наизусть. Но, Саша Яблоков был не тем человеком, который будет просить помощи без веской причины, поэтому я решил встретиться с человеком, обратившимся ко мне за помощью.

Выглядел Саша не очень. Всегда опрятно выглядевший, молодой парень разом постарел на десяток лет и как-то облез. Да и странным он был сегодня — все время топтался на месте, по рукам, периодически, пробегали волны мелкой дрожи, как будто он целый день провел на морозе, а сейчас, в тепле, из него выходила зимняя стужа.

Встречу я назначил на перекрестке двух оживленных улиц, сам же в течении десятка минут наблюдал за своим визави, пытаясь понять, один он пришел навстречу, или в сопровождении «товарищей», которые мне совсем не товарищи.

Но парень стоял спокойно, вернее, даже отстранённо, равнодушно уставившись в одну точку, как будто видел что-то, недоступное чужому глазу.

— За мной иди. — я прошел мимо, бросив фразу на ходу, но Яблоков вынырнул из своей «глубины» и послушно поплелся за мной.

Остановился я у киоска, в котором взял по огромному, вкусно парящему беляшу и по стакану псевдо-кофе «три в одном», выбрал высокий столик, что был почище, шуганул вездесущего побирушку, что начал подбираться к нам, бормоча заученное «Разрешите к вам обратиться…», после чего подвинул беляш и стакан своему гостю.

Крепкие молодые зубы вонзились в жареный бок, горячий бульон брызнул во все стороны, но Яблоков, не обращая на это внимания, безжалостно отрывал от беляша все новые и новые куски.

— Еще взять? — осторожно спросил я, когда мой гость расправился с едой и принялся оттирать руки клочком дешёвой салфетки. Видно было, что Саша очень хотел отказаться, но его голова, помимо воли, склонилась в согласии.

После второго беляша мой визави, отдуваясь допил кофе, после чего повисла неловкая пауза.

Я не начинал разговор первым, потому что, обратил внимание на выражение лица Саши, вернее, его мимику. Мой знакомый периодически, без всякой на то причины отворачивался от меня, что выглядело откровенно ненормально. Я отбросил в сторону всякую деликатность, когда в следующий раз Саша отвернулся, шагнул в сторону, заглянул в лицо Яблокова и отшатнулся, так как лицо Саши было искажено какой-то судорогой.

— Что, страшно? — прохрипел мой бывший одногруппник.

— Да не то, чтобы страшно…- я пожал плечами: — У тебя что-то болит? Зубы?

— Нет, не зубы. — Саша опять отвернул голову: — Это просто я сломался, полностью и бесповоротно.

История, рассказанная моим бывшим одногруппником была одновременно банальной и очень страшной.

Несколько месяцев назад Александр поехал в соседнюю область, навестить родных. Последнее, что он помнил из жизни «до» — он занял место в плацкартном вагоне, поезд тронулся и на его полку присела проводница, что пошла проверять билеты у пассажиров.

Следующий миг, в котором Саша осознал себя случился примерно через две недели. Он лежал на вонючем матрасе в каком-то мрачном помещении, уставленном кроватями, а конечности его были привязаны к раме продавленной панцирной кровати. На естественную реакцию оперуполномоченного уголовного розыска на эту ситуацию — рваться и орать, орать и рваться, появились два мрачных мужика в условно белых медицинских халатах, которые парой болезненных зуботычин привели моего знакомого к молчанию. Пока, ошеломленный таким обращением, Александр пытался собраться с мыслями, и понять, какое «АУМ сенрике» его похитило, появился еще один тип, назвавшийся лечащимся врачом и попытался разъяснить ситуацию.

Со слов доктора Яблоков успел проехать в поезде пару часов, после чего, без всякой видимой причины встал со своего места и двинулся к головному вагону поезда, где бился в заблокированную дверь, ругался матом и применил физическое насилие к проводникам, которые пытались его образумить.

Подоспевшие, во время остановки на узловой станции, сотрудники линейного отдела смогли спеленать коллегу, после чего передали его в заботливые руки докторов, так как неадекватность гражданина была заметна не вооруженным глазом.

Пролежав в больнице около двух месяцев, в полной мере насладившись таблетками галоперидола и испепеляющих уколов магнезии, Саше был поставлен сокрушительный диагноз, который закрывал перед ним все двери.

— Мне третью группу инвалидности поставили, но она «рабочая», пенсия мне не положена. С милиции меня, как ты понимаешь, поперли, работы в поселке, где все друг друга знают, для меня нет, никакой. — Александр опять отвернулся, глаз дергался в тике, голос его звучал глухо, да к тому же, часть слов он выговаривал не очень четко.

— Я потыкался –потыкался, а жена меня из квартиры выперла — я же к ней примаком пришел. Мне к родителям возвращаться — не вариант, там в маленьком домике кроме бабки и папы с мамой еще двое младших братьев и сестра, все младшие, денег нет. Я по райцентру пометался, ко всем. Буквально, всем знакомым обратился, но от меня шарахаются, как от прокаженного, видимо, заразится боятся.

Яблоков бросил на меня короткий испытывающий взгляд исподлобья, но я с криком не убегал, а продолжал внимательно слушать исповедь человека, мгновенно вычеркнутого из социума.

— Я в Город поехал, всех обошел, кого знал. Прямо по списку из записной книжки, один человек денег занял, на этом всё. Ты последний остался, к кому я обратился, я тебе неделю дозвониться не мог… — с какой-то обидой завершил свое признание Саша.

— Думаешь, у тебя только проблемы? — усмехнулся я: — Ладно, я тебя услышал. Чего ты хочешь от меня, чем я могу тебе помочь?

— Да хот чем…- с надеждой, заговорил мой визави: — У меня все равно ничего нет, я ни от чего не откажусь…

— Ну, во-первых, денег у меня сейчас нет…- я всмотрелся в мгновенно погасшие глаза Саши: — Все в дело вложены, но вот комнату в общежитии я тебе предоставить могу и, наверное, какое-то питание. Когда с деньгами будет полегче, то можно будет о деньгах поговорить. В обмен мне надо, чтобы ты периодически выполнял разовые поручения, но там ничего сложного…

— Что, с деньгами совсем никак? — визитер, как и ожидалось, решил попробовать меня немного продавить.

— С деньгами — никак. — отрезал я: — У меня с собой только на проезд и на хлеб осталось.

— Но мне надо жить на что-то, одеваться… — Саша провел ладонью по штанине потертых и мятых брюк: — Я же сейчас на вокзале живу…

— Ну а кто тебе мешает? Иди и устраивайся на работу. Тут Город, о том, что у тебя проблемы со здоровьем, никто не знает, в отличие от вашего поселка. Если не пойдешь на крупное государственное предприятие, где даже юристов и бухгалтеров заставляют медицинскую комиссию проходить, то до твоего диагноза никому дела не будет. А мои поручения будут достаточно редко, в твоей работе не помешают. Давай, решай, я опаздываю.

— Ладно, пошли. — за мной Яблоков шел, как обреченный на казнь. Правда, когда на месте он выяснил, что я его заселяю в отдельную, пусть и малогабаритную квартиру, настроение бывшего одногруппника взлетело, как космическая ракета. А пройдя на кухню и обнаружив несколько пакетов с крупами и какими-то макаронами, Саша чуть не бросился в пляс, тут-же залил водой какую-то крупу и ринулся ее варить. Видимо, действительно, в последние дни питался, бедолага, немного и нерегулярно.

— Ты мне в следующий раз копию справки со своим диагнозом приготовь…- это я уже из коридора Яблокову крикнул, собираясь уходить.

На кухне грохнула, опрокинутая табуретка и в коридоре возник мой неожиданный квартирант.

— Это зачем тебе моя справка? — Саша опять отворачивал от меня свое лицо, видимо моя просьба ему не понравилась и у парня вновь начались судороги.

— Саша, ты извини, но я человек циничный, и поэтому скажу тебе прямо, как юрист юристу. У тебя сейчас состояние нормальное, но если ты завтра, по моему поручению, будешь в суде выступать, и там, не знаю, по какой причине, скажешь или сделаешь что-то неправильно, не по моей юридической позиции, я хочу предъявить суду хотя- бы копию такой справки, что у моего представителя могут быть проблемы с ясностью сознания. И я не хочу за тобой бегать и тебя уговаривать, чтобы ты дал мне копию этой справки. Мне твой диагноз сам по себе не интересен, если хочешь, можешь справку в конверт запечатать, я его вскрою только в случае, если ты сильно «накосячишь».

Июнь 1994 года.

Окрестности Левобережного народного суда.

О том, что я пригрел Сашу я не пожалел. Комната в общежитии все равно стояла пустой, за свет, с учетом пятидесятипроцентной скидки, я платил какие-то копейки, других проблем мой бывший одногруппник мне не приносил. Пару раз я заходил в общежитие и удивлялся чистоте и порядку в жилище, которое поддерживал молодой мужчина, зато пользы от нашего сотрудничества я получил немало. Пару раз, в шесть утра, в общежитие заезжали милиционеры, которые разыскивали меня, но так как повестки на мой вызов под роспись Яблокову они не оставляли, я решил ничего не предпринимать по этому поводу. Как я и предсказывал, Саша устроился в небольшую конторку юристом, за небольшие деньги, но с минимумом обязанностей. Состояние здоровья нового юрисконсульта никого не интересовало, а вот диплом уважаемого учебного заведения пришелся к месту. Кроме судороги, иногда пробегающей по лицу моего конфидента, иных проявлений его болезни я не видел, рассуждал он вполне здраво, искал применения своим способностям, так как нынешняя скромная заработная плата его устраивать не могла. В конце мая, по моей доверенности, Яблоков сходил в областной суд, где рассматривалось определение Левобережного суда по моему иску о восстановлении на службе милиции. В деле нашлось мое заявление, что я проживаю и прописан в общежитие Завода, Александр предъявил соответствующую выписку из домовой книги, а вот доказательств, что суд отправлял мне повестки по новому месту жительства в деле не нашлось, что, впрочем, в это время, делом было весьма обыденным. На этом основании мой иск отправили обратно в Левобережный суд, для его разрешения, по существу. С учетом скорости работы российской почты и сезоном летних отпусков судебного корпуса, до сентября месяца не было смысла ожидать новых вызовов по этому делу, чему я был весьма рад, надеясь, что к осени мое будущее обретет в моих планах какие-то, более чёткие, очертания. А пока Саше предстояло сходить в суд. Где рассматривались восемь заявлений по признанию факта вступления в наследство в деревне Журавлевка.

Миронычевский район Города.

Недалеко от здания Городского сельского районного суда.

— Долго ты! Все нормально?

Я в последнее время немного забурел и начал пользоваться автомашиной, так как передвижение на общественном транспорте в этой эпохе в Городе было сущим мучением — очень медленно и ненадежно. Если приложить руку к сердцу, эта проблема в Городе так и не была решена до конца моей первой жизни, в отдаленные районы Города с наступлением темноты общественный транспорт просто не ходил. Но это я немного отвлекся, а сегодня я сидел в своем «Ниссане» в квартале от здания Городского сельского суда, так как хотелось поскорее узнать результаты сегодняшнего судебного заседания. В принципе, ничего не должно было сорвать принятия судом положительного решения. Я собрал максимально возможный пакет документов, доказывающий родство заявителей с умершими стариками из села Журавлевка. В заявления были приложены документы об оплате электрической энергии (мои жалобы от имени ветерана войны и труда во все инстанции без результата не остались, областные власти нашли деньги и починили трансформатор, заодно отобрав его из незаконного владения ушлого кооператора), за воду (водопровод в Журавлевке не работал уже лет пять, но счета выставлялись, поэтому я посчитал правильным заплатить эти символические суммы), что доказывало факт принятия наследства со стороны заявителей. Государство в этом деле должен был представлять юрист из районной администрации, но вряд ли он бы стал возражать, так как в этом случае почти треть села будет вымороченным. И вот я в нетерпении приплясывал возле машины, когда из-за угла появился Саша Яблоков, явившийся в судебное заседание по моей доверенности.

— Что суд решил? — уже на автомате продолжил я, прекрасно видя, что что-то произошло.

Лицо моего представителя исказила болезненная гримаса, он опять смотрел в сторону, отворачивая лицо. Волосы были растрепаны, а «казанки» на кистях были сбиты в кровь.