Тень

Глава 10

Глава десятая.

Ответить за все.

Июнь 1994 года.

Чувствовал ли я страх, стоя, уперевшись мордой лица в стену? Нет, не чувствовал, просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Бесцельное стояние у стены бесило меня неимоверно, а через некоторое время я неожиданно начал впадать в тягучую дремоту, с которой не было никаких сил бороться. Я пытался незаметно порезать кожу ладони ногтем большого пальца, чтобы боль немного взбодрила, но боль была какая-то несерьезная, и я опять начинал дремать, что заканчивалось весьма плачевно… Никогда, будучи постовым, не носил дубинку на посту — в драке от нее толку было ровно ноль, и сейчас, получая от прохаживающегося сзади бойца СОБРа резиновой палкой поперек спины за, так сказать, сон на посту, снова убеждался, что это не столько больно, сколько обидно…

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку замело? — раздался за спиной дурашливый голос: — Или чего забыл, сказать пришел?

Я стоял, не шевелясь, по-прежнему глядя в стену. Голосок конечно раздавался за моей спиной, но вполне могли обращаться к моим соседям слева или справа, да и не хотелось мне, чтобы этот голос обращался ко мне, больно он был радостно-похабный. Не надо мне, чтобы меня кто-то знал, лишнее это. Лучше стать незаметной тучкой… Тучкой стать не получилось.

— Смотри, брателло, какой он важный стал, старых знакомцев не узнает…- меня дернули за плечо: — Да ты, Громов, повернись, не стесняйся…

Пришлось разворачиваться и вновь огорчаться — напротив меня стояла и улыбались желтыми от табака зубами, «сладкая парочка» — опера из РУБОПа, что несколько месяцев назад пытались «поставить крышу» моему ломбарду.

— Доброго дня…- единственное, что мог я пробубнить.

— Ну у нас то день добрый, а вот для тебя — не знаем. — тон опять задавал «седой»: — Давай, отлепляйся от стены и пошли с нами.

Меня привели в просторный кабинет, ожидаемо поставили к стене и «чванливый» принялся медленно и демонстративно натягивать на руки потертые боксерские перчатки.

— Самому не смешно? — мотнул я головой.

— Сейчас кому-то не до смеха будет. — «чванливый» принялся прыгать вокруг меня, демонстрируя выпады.

— Смешные вы парни. — я отодвинул «боксера» в сторону, и присел на стул, ожидая удара с сзади, но его не последовало.

«Седой», сидевший за столом, досадливо поджал губы и махнул рукой, после чего топтание за моей спиной и сердитое пыхтение прекратились, видимо, по плану «беседы» я должен был стоять у стенки, закрываясь от угрожающих движений «боксера».

— Пацаны, давайте, будем считать, что я уже размяк и готов к разговору. — лишний раз получать по организму мне не хотелось, слишком часто это происходило в последнее время, да и не молодею я, последствия ударов сказываются.

— Хорошо. — седой улыбнулся и положил передо мной фотографию человека в милицейской форме: — Знаешь его?

Я подтянул изображение к себе, потянув с ответом несколько мгновений, так как не понимал, чем мне может грозить тот или иной вариант ответа.

— А! — я сделал вид, что только что вспомнил: — Так это же участковый деревни Журавлевка, младший лейтенант, только фамилии его я не помню, а зовут Артём.

— Хорошо. — седой пристально смотрел мне в глаза, сзади навис и шумно дышал в ухо «чванливый», а я не понимал, что за новая ситуация закручивается вокруг меня и какое отношение она имеет к убийствам в деревне, за которое меня разыскивали.

— Хорошо. — повторил «седой», очевидно раздумывая, по какой траектории построить дальнейшую «беседу»: — И когда ты с ним встречался и при каких обстоятельствах?

Судя по выражению глаз «седого» они знали, когда и при каких обстоятельствах я последний раз встречался с участковым, а поза «чванливого» говорила, что он готов начать меня «ломать». Значит, по логике оперов я должен отрицать нашу встречу с участковым Судаковым, потому что там что-то произошло. Значит, отрицать наше с участковым столкновение категорически нельзя. Скорее всего у моих бывших коллег есть надежный свидетель, или ненадежный, но не один. А почему бы и не быть? Наверное, половина деревни видела, как я убегал от участкового. Хотя почему убегал? Артем Судаков не кричал «стой», во всяком случае, я никаких криков не слышал. Свидетели могли видеть только то, что два человека. Один из них в форме, бежали в сторону болота. Если свидетель сидел в кустах за деревней, он тоже не мог видеть ничего криминального, во всяком случае, я ничего плохого участковому не сделал, только сиганул в кусты…

Надо рассказывать, но только полуправду, хуже мне все равно уже не будет. Что там говорил доктор Геббельс про ложь? Чем она чудовищнее, тем толпа охотнее в неё верит?

— Я был в Журавлевке, искал на болоте корень аира. Это лекарственное растение такое. Увидел, как два парня топят в трясине труп, испугался и бросился в деревню, где встретил участкового. Я ему рассказал, про то, что видел на болоте, и мы бросились туда. Участковый, пока мы бежали, отстал, а я оторвался вперед. Видимо, пока мы бегали, то эти двое успели покойника утопить и уйти, а с участковым мы разминулись. Я его поискал, после чего вернулся в Журавлевку и уехал. Все.

Мне кажется, если бы я сейчас достал из кармана пистолет, эти двое в меньшей степени бы удивились, чем моим словам.

«Седой» растерянно смотрит мне за плечо, видимо напарники пытаться обменяться мыслями — что делать дальше? Старая мудрость — не оставляй свидетелей, тогда правдой будет исключительно то, что ты скажешь. Не желаю ничего плохого младшему лейтенанту Артему Судакову, но, подозреваю, что его с нами больше нет, и то, что с ним случилось, пытаются «повесить» на меня.

— Ты что несешь? Кого ты там побежал ловить? — «чванливый», которого я, пожалуй, теперь буду звать «быдловатый», опустил мне на плечо руку, облаченную в боксерскую перчатку, одновременно давя на плечо и на щеку, создавая мне максимальный дискомфорт. Делать вид, что все нормально будет неправильно — поймут, что «терпила», будут давить сильнее, потом перейдут грань…

Я плечом сталкиваю руку, одновременно наклоняюсь вперед и выхватываю из дешевого письменного набора авторучку, крепко зажав ее в кулаке.

— Ручку на место положи. — откидывается на спинку стула «седой», не сводя глаз с моей руки, и я его понимаю — вдруг я дурак отбитый и сейчас брошусь на стол, одной рукой хватая его за грудки, а второй — выковыривая товарищу оперативнику глаз из глазницы.

— Зачем? — я криво улыбаюсь: — Мы же сейчас объяснение писать будем?

— Тут мы решаем, когда и кто пишет! — орет сакраментальное «быдловатый», и я, пожав плечами, ложу ручку перед собой, возле кисти.

В кабинете повисло густое молчание. У парней сейчас два пути — или продолжать пытаться меня разговорить, поймать на противоречиях, но ребята опытные, по крайней мере «седой», он должен прекрасно отдавать себе отчет, что на этом меня не поймаешь, тем более, с нашей системой континентального права. Это не американское кино, где подозреваемые. С завидной регулярностью, ни с того, ни с чего, приходят в сильное душевное и, психанув, выкладывают изумленным полицейским, как, когда и где убивали, и куда спрятали трупы, а все попытки ошарашенных адвокатов взять произнесенные клиентом слова обратно, наталкиваются на жизнерадостное ржание правоохранителей: «Первое слово дороже второго. Правила Миранды, епта!»

У нас жулик может десятки раз менять свои показания, выстраивая новые и новые версии событий, и ему практически за это ничего не будет.

Второй же вариант развития нашего общения нравится мне гораздо меньше — сейчас меня отведут обратно в коридор, где отдадут жизнерадостным парням из СОБРа, которые предложат мне весело провести время — провести несколько спаррингов… Нет, был бы я земельным опером из сериалов типа «Волжский» или «Болтун», я бы конечно показал бы СОБРовцам, что почем и в чем правда, но я, к сожалению, не в кино. Остается только надеяться…

Не, надежда сегодня не со мной, меня хватают за плечо и волокут в коридор…

Четыре часа спустя.

Региональное управление.

Оказывается, я ни хрена не «держу» удары в голову. Если из попыток местных «рексов» пробить меня в корпус, или ноги, я выходил вполне достойно — правда сейчас все тело болит, как будто по мне прокатился асфальтовый каток, то удары в голову я не держал совершенно. Не знаю, как держаться мужики на ринге, но меня сносило сразу, и в себя я приходил, лупая глазами на полу. Правда по мере того, как я превращался в «мочёное яблоко», желание в чем-то признаваться у меня пропадало. Я прекрасно знаю, что бесконечно терзать меня никто не будет — вокруг меня люди, которые тоже устали и хотят домой, где они смогут отдохнуть, по-человечески пожрать, выпить холодненького пивка или водочки, ухватить женщину за самое сокровенное и, хотя бы до утра, не видеть эти уголовные рожи, что окружают их целый день, с самого утра. Тем более, что я сломал схему — я не отказываюсь, что видел участкового, вот только, с моих слов, я пытался ему помочь, так сказать, выполнял свой гражданский долг.

Наконец то за мной пришли. Меня, если начистоту, уже час, как не трогали — парни из дежурного взвода притащили трех каких-то, особо отмороженных, «быков», и сейчас, всем коллективом, с упоением втаптывали их в пол, забыв обо мне, тихонько сидящем в уголке, что дало мне возможность собраться с мыслями и силами. А тут за мной пришел «седой». А в кабинете у меня начался просто праздник — товарищ «быдловатый» имел разбитую губу и покрасневшее ухо, да еще и машинально, периодически щупал свою челюсть.

— Присаживайся, Громов. — меня толкнули к стулу и я с удовольствием растекся по нему, со страхом думая о том. Что завтра я не смогу пошевелить ни рукой, ни ногой, да и вообще, буду испытывать исключительно боль.

— Ты что улыбаешься, придурок⁈ — «седой» не выдержал и даже взвизгнул от злости: — Смотри, что мы у тебя нашли!

На столешнице, на расстоянии от меня (наверное, чтобы я не попытался дотянуться и съесть), в маленьком целлофановом пакетике с модной застежкой «зип-лок», лежал патрон от пистолета Макарова. И тут картинка сложилась, и я заржал в голос, кривясь от пронзившей все тело тупой боли.

Опера недоуменно переглянулись, а я оглянулся на «быдловатого» и снова заржал.

— У него, наверное, от страха, «кукуха» поехала… — наигранно сообщил своему напарнику «седой» и повернулся ко мне: — Ты что смеешься, дурачок? Ты понимаешь, что это статья и срок?

— Я правильно понимаю, что вы… — я некультурно потыкал пальцем в сторону «быдловатого»: — Поехали ко мне домой с обыском и нарвались на моего жильца и получили от него по соплям? Я надеюсь, что у вас хватило ума не тащить его сюда?

— А с чего это ему такие плюшки? — в голос возмутился «быдловатый», которого, как я понимаю, от души побил Саша Яблоков: — Он на сотрудника милиции напал, вместе сегодня в ИВС поедете.

— Спешу тебя огорчить, мой недалекий друг…- я, почему-то, больше не боялся разозлить оперов: — Этого человека ты в камеру не запихаешь, да и кроме того…

— Он что, такой блатной? — с кривой усмешкой поинтересовался «быдловатый»: — Так ты не думай, мы и не таких ломали. У нас генералы плачут, как дети…

— Ты меня лучше дослушай. — перебил я генеральского воспитателя: — Мне что-то не вериться, что он вам дверь открыл и сразу полез в драку. Наверное, вы моими ключами дверь квартиры открыли, и он, либо спросонья на вас бросился…

Я посмотрел в глаза «быдловатого» и понял, что ошибся.

— А, его дома не было, и вы начали в моих вещах лазить, возможно, даже без понятых, и двери, по своей самонадеянности, на щеколду не закрыли, а мой приятель пришел, глядит воры в квартире…

По отведенным в сторону глазкам «быдловатого» я понял, что на этот раз угадал, но тему справедливого возмездия мне развить не дали.

— Ты лучше за патрон нам расскажи…

— А наркотики где? — я продолжал улыбаться.

— Какие наркотики?

— Ну у вас же джентльменский набор для задержания — ' обнаружили патрон и наркотики'. Куда мои наркотики дели?

— Ты что, сука, веселишься? — «быдловатый» схватил меня сзади за шею и принялся, пыхтя в ухо, душить сгибом локтя, шипя в ухо: — Весело тебе, сука? И сейчас весело?

Веселье началось часом позднее. Прокурорский следователь, к которому меня привезли, глядя на меня снулыми глазами дохлой рыбы сунул мне на подпись постановление о моем задержании, сроком…

— Это что такое? — я оттолкнул от себя бумагу: — Вы тут нолик лишний поставили?

— Привыкай, брателло. — с оттяжкой хлопнул меня по плечу седой, что привез меня в прокуратуру: — Ты, можно сказать первопроходец. Во всяком случае, у меня ты первый, по указу о организованной преступности, на месяц задерживаешься. Гордись.

Долбанный Экибастуз. История изменилась, но свой знаменитый Указ по борьбе с оргпреступностью Е. Б. Н. подписал, как по расписанию, и теперь мне что, тридцать дней париться на шконке? Я попытался вспомнить, где мне придется провести эти тридцать дней — в СИЗО или в ИВС, но меня отвлек равнодушный голос следователя:

— Подозреваемый, вы подписывать постановление будете или мне понятых звать?

— Не буду я ничего подписывать. — я скрестил руки на груди и отвернулся к окну, где виднелись покрасневшие от вечернего заката, ветки тополя. Судя по красному отсвету, завтра будет хороший, солнечный день, только меня это не коснется. Сука. Как же не вовремя. Боюсь, что стройка мой встанет без моего ежедневного контроля и бодрящих пинков в задницу прораба, а значит мои деньги не отобьются, и я вновь буду чувствовать себя унизительно, заглядывая в пустой кошелек.

Обозвав меня сукой, «седой» вышел из кабинета искать понятых. Да пошел он, у меня здесь друзей нет. От закатного солнца в окошке просто физически захотелось вскочить и броситься в окно, благо, первый этаж и есть шанс уйти. Пока мне, в присутствии понятых, не зачитали вслух постановление о задержании, три года за «побег» мне не добавят. Усилием воли заставил себя сидеть на стуле — РУБОП знает мое место жительство, если убегу, легко выяснят мое положение на Заводе, а это будет конец всему. Если опера придут разыскивать меня на завод, а в случае побега, они обязательно придут, генеральный директор, без колебаний, вычеркнет меня из всех схем, и будет абсолютно прав, так как деньги любят тишину. Да и надоело бегать и жить на нелегальном положении. Лучше я попробую разгрести всю грязь, что накопилась вокруг меня и начну жить свободно, не оглядываясь ежесекундно по сторонам, как испуганный суслик у своей норки.

Ну, а дальше было все банально, запустилась процедура, которую я видел десятки раз. Только сегодня не я охранял главного героя, а меня охраняли.

Хорошо знакомый опер ИВС, увидев меня, сделал круглые глаза, после чего начал громко обсуждать с дежурным, что камер не хватает, и никак не получается выделить для «БС» отдельное помещение, поэтому, несмотря на требования приказов придется бывшего мента на одну ночь посадить в общую…

— Ха-ха-ха. — сухо ответил я, настроение, после полного осмотра фельдшером было ни к чёрту, поэтому я шутку сотрудников не поддержал, и она, как-то увяла на полуслове.

— Паша, что-то надо? — опер, с которым мы были знакомы не один год, решил поддержать, чем мог.

— Бумаги побольше и чем писать, больше ничего не надо. Прокурору и в суд буду писать, вас это не касается. — сразу обозначил я свою позицию. Руки просто зудели от неугасимого желания накатать с десяток жалоб во все инстанции.

— Да не вопрос. — мне сунули в руку увесистую стопку сероватой, дешёвой бумаги и авторучку: — Пойдем, я тебя отведу.

Дверь за спиной с грохотом захлопнулась и с металлической «шконки» мне навстречу шагнул человек, одетый в форменные брюки цвета «маренго», голубую рубашку и черные ботинки без шнурков. Галстук, ремень и погоны у обитателя камеры отсутствовали.

— Курить есть? — парень лет двадцати пяти судорожно поднес два пальца ко рту: — Ты кто такой?