Тень

Глава 2

Глава вторая.

Февраль 1994 года.

Половину килограмма золота я скинул в тот же день, зайдя к знакомому владельцу ломбарда на центральном рынке и отдав ему всё оптом, со скидкой в десять процентов. К сожалению, сейчас было не время продавать всё официально, через аффинажный завод, с перечислением денег на расчетный счет. Выйдя из подвала, где совершался расчёт, я благополучно разминулся с милицейским патрулем, что, лузгая жаренные семечки из бумажного кулька, свернутого из обрывка газеты, неторопливо обходили свои владения. Разглядев издалека парочку типов в форме цвета маренго, я нырнул обратно в подвал и замер, пережидая, пока стражи порядка не удалились. Бросая встревоженные взгляды по сторонам, вытягивая шею, как степной суслик, я пробежался через ряды, где торговали продуктами и покинул опасную для меня территорию рынка.

Самое главное, пока я жил легально, как сотрудник МВД, ни одна сволочь в серой форме меня не останавливала, не проверяла документы, не интересовалась — куда идёте, гражданин, а стоило лишь второй день перейти на нелегальное положение, как нервы стали ни к черту, да и из числа рекомендуемых к посещению мест выпала примерно половина территории Города. Боюсь, если я буду целыми днями сидеть в арендованном доме, то очень быстро стану неинтересным Ирине, к которой у меня, за последнее время стали расти интерес и симпатия. Так то, я человек сдержанный на проявление эмоций, даже, какой-то эмоционально отстраненный, да и с памятью у меня всё в порядке, хорошо помню, кто, когда и как поворачивался ко мне задом, видимо, поэтому я схожусь с людьми трудно, но, вот к доктору Кросовской чувствую какое-то притяжение, готовность отдать всё, что имею, не потребовав ничего взамен…

Домовладение на улице Логовской.

За забором скрипнули тормоза автомобиля и я, бросив деревянную лопатку, которой мешал мясо на большой чугунной сковороде, подошел к окну и отдернул занавеску. С некоторых пор я стал лучше чувствовать себя, когда в комнате горел лишь настольный светильник, освещающий лишь тот участок, на котором я работал и сохраняя темноту в остальной части помещения. Первой моей мыслью была «Попался!», когда над досками высокого забора я разглядел синие мигалки и серый раструб громкоговорителя. Я отодвинул сковороду с конфорки печи, схватил сумку с «джентельменским набором» — аварийный выход предполагался через соседний участок, и соседскую собачку, что, скучая день-деньской на цепи, периодически провоцировала наших псов на ругань, я несколько раз, вполне успешно, подкармливал. Я уже начал одеваться, когда заметил, что Демон и Герда усиленно виляют хвостами и принюхиваются, стоя у дверей в сени. Такая нетипичная реакция, неглупых, в принципе, собак на появление группы захвата затормозила мои сборы. Лязгнула дверь автомобиля, хлопнула калитка, одновременно с фырчаньем стартующего «УАЗика», в окошке мелькнула стремительная тень, пару раз кто-то стукнул каблуками по ступеням крыльца и в комнату влетела, румяная и свежая, доктор Красовская.

— Привет! — пальцы нежно скользнули по моей щеке, а холодные, с улицы, губы ткнулись в мои: — А ты куда собрался? Корми меня скорее, если что-то есть, Семён Михайлович сказал, что заедет за мной через сорок пять минут.

Семён Михайлович — не Буденный, а пожилой дядька с машины «Скорой помощи», который чаще всего возит Ирину бригаду, был пожилым и очень доброжелательным дядькой лет пятидесяти пяти, простым и безотказным.

— Я за дровами хотел сходить в сарай, но раз ты приехала, садись скорее, у меня все горячее… — я стянул с Иры синюю форменную куртку, скинул свою «кожанку» и потянулся к сковороде… Вот такой я теперь домохозяин. Готовлю, бегаю по магазинам и думаю, думаю, думаю.

— Слушай, давно хотел у тебя спросить… — я налил девушке в большую керамическую кружку свежезаваренного чаю, сел напротив и принялся умильно наблюдать, как оголодавший доктор обмазывает ломтики вареной картошки в густой мясной подливе… Тьфу, ну совсем в домохозяйку превратился, только фартука с розами не хватает…

— Ммм? — Ира ухватила кусок мяса с вилки белыми зубами и вопросительно уставилась на меня.

— Помнишь я предлагал тебе уйти со «скорой» и заняться частной практикой?

— И?

— Что «и»? Ты подумала?

— Паша, а о чем думать? Ты мне что, клинику купишь?

— Ну, клинику не куплю, конечно…- я пожал плечами: — Но, к примеру, японскую или немецкую машинку «скорой помощи» выписать из-за границы смогу. Или аппарат «УЗИ», к примеру, наверное, БУ, но рабочий.

— Забавно…- Ира отставила в сторону кружку: — И что, по-твоему, мне делать с машиной «скорой помощи»?

— Ну, вообще-то, кто из нас врач? У меня дальше, чем погонять по ночному городу с включённой мигалкой, дальше фантазия не распространяется. Ну, в связи со своей испорченностью и пробелами в воспитании, я, может быть, занялся бы выведением из запоев. Не знаю, конечно, как это технически осуществляется, но вроде бы надо капельницы ставить…

— И зачем мне уходить из «скорой помощи», если ты мне предлагаешь ту же самую «скорую», только в самом худшем варианте. Откачивать вонючих, ничего не соображающих, еще и крайне агрессивных мужиков — дело очень неблагодарное, да еще и конкуренция бешеная, потому что набор лекарств и оборудования для работы самый минимальный, входной билет очень дешёвый.

— Н-да, не продумал я с этой стороны…- я досадливо крякнул: — Ну ты тоже хороша, сама же ничего не предлагаешь. Я просто не хочу, чтобы ты всю жизнь моталась на ваших драндулетах сутками за три копейки. Это легко, пока ты молодая и красивая…

Мой обличительный спич прервало сияние фиолетовой мигалки кареты «скорой помощи» за забором.

— За красивую спасибо. — Ирина встала из-за стола и принялась собираться:

— Но, мне пока нравится моя работа…

— Я тебя понимаю прекрасно…- я помог одеть форменную куртку и игриво цапнул девушку за шейку зубами: — Но молодость проходит очень быстро, врачам на «скорой» никогда не будут платить достойную зарплату, и если начинать мутить какой-то бизнес, то надо делать это сейчас, пока входной билет достаточно дешевый и бюрократия еще не обрела полную силу. Просто, если ты мне объяснишь, что ты хочешь, то все сдвинется с мертвой точки и начнет двигаться в желаемом направлении.

— Я тебя услышала и обещаю подумать. — Ира потрепала, сунувшихся к ней, собак, поцеловала меня и вышла на улицу. Через минуту «скорая» за забором затарахтела, старым от рождения, мотором и, скрипнув подвеской, исчезла во мраке зимнего вечера, а я двинулся греть воду и мыть посуду. Такая судьба, кто-то спасает людей и облегчает человеческие страдания, а кто-то моет воду в тазу, потому- что нужный мне водогрейный бак можно только заказать, и вздрагивает от каждого шороха за дощатым забором.

Левобережный район. Утро.

Виктора Брагина я перехватил на половине пути от его общаги, до старого здания РУВД, на дорожке между металлическими гаражами, по которой мы неоднократно ходили вместе.

От хлопка по спине опер дернулся, потом, узнав меня, на мгновение расслабился, после чего, с озабоченным лицом потащил меня в подъезд ближайшей пятиэтажки.

— Меня за тебя дергали, они в курсе, что мы с тобой «вась-вась»…- Виктор свел вместе руки и потер друг о друга указательные пальцы: — Но там, конечно, полный раздрай и непонимание, что дальше делать. Во-первых, прилетело, что сразу не «пробили» кто ты есть, но теперь уже что говорить. Кое-кто… — Опер многозначительно потыкал пальцем вверх и продолжил зловещим щепотом: — Но, кто — я точно не знаю, очень хочет, чтобы все эти «делюги» оказались делом твоих рук, для тебя в СИЗО уже, как говорится, уютная камера приготовлена, с активными соседями. Но, как я понял, времени на то, чтобы доказать, что ты и есть злодей осталось дней десять, не больше. Из Генеральной уже прислали запрос по ходу расследования, а там сам понимаешь, могут повернуть и так, или иначе.

Я согласно кивнул головой. Если в дело влезут большие дяди из Москвы, то до моей судьбы и даже виновности им не будет никакого дела. Конечно, «по беспределу» никто тебя под расстрельную статью подводить не будет, тем более, что дело достаточно «стрёмное» — как говорил Остап Ибрагимович, покойные не были нравственными людьми, а я достаточно много раскидал ложных следов, но вот, при определённой неустойчивости чаш весов правосудия, немного подправить гирьки большие дяди смогут. И если положение моих недоброжелателей не самое устойчивое, то мне могут и помочь, рассматривая спорные вопросы в благоприятном для меня ключе.

— Так что ты, брат, давай, не попадайся в ближайшее время…- на худом лице Брагина была видна борьба между желанием приободрить меня и необходимостью бежать на службу, так как время поджимало: — От меня что-то нужно? Документы, патроны… деньги?

При последнем слове, голос опера чуть дрогнул — видимо Паша Брагин в финансовом плане опять сидел на мели.

— Нет, брат, ничего не надо. Давай, условимся, если что-то будет важное, то ты на перекрестке Лысого командира и автора «Не верю», что ближе к отделу, мелом черту горизонтальную нарисуй. Горизонтальная — это вот такая. –пошутил я, проводя рукой в воздухе черту перед собой и продолжил: — Тогда я тебя по утрам в этих местах ловить буду или в кабинет позвоню. Договорились?

Брагин кивнул и выскочил из подъезда, видимо время уже поджимало, а у опера было «последнее предупреждение», а я, зорко оглядываясь по сторонам, не торопясь, двинулся в сторону Завода. В последнее время я старался каждый день ездить на Завод, там я чувствовал себя в полной безопасности, в отличие от частного дома, что арендовала Ира. Да и, в утренний час пик, встретиться в автобусе или троллейбусе с милиционером было маловероятно. Себе, на всякий случай я «слепил» пропуск на Завод, воспользовавшись тем, что инспектор отдела кадров оставила меня ненадолго в кабинете без присмотра, а бланки пропусков лежали у нее не в запертом сейфе. Как положено, а в ящике стола. И теперь у меня в кармане лежит небольшой кусочек картона, с моей фотографией, печатью отдела кадров завода, маловразумительных пометок о том, что я имею право в любое время года посещать все, без исключения, цеха и службы завода. В принципе, если знать наизусть основные биографические данные некоего Слободина Павла Викторовича, как-то место и год рождения, адрес прописки, наличие детей и судимостей, то этого вполне хватит для прохождения стандартной проверки на улице.

Господи, как изменились мои интересы и привычки за последние несколько дней, боюсь, крадусь и оглядываюсь, как крыса Чучундра из книжки…

Наконец я торопливо прошел мимо районного отдела вневедомственной охраны, где на крыльце стояли и молодецки ржали, как кони человек тридцать милиционеров, заступающих на смену… Интересно, сколько получит премиальных денег любой из них, если вздумает задержать меня, наверное, одного из самых разыскиваемых преступников области?

Наконец, я прохожу через проходную завода. Предъявив на входе пропуск на фамилию Слободин, сворачиваю в заводоуправление и поднимаюсь в кабинет юридического бюро. У дверей кабинета меня уже ждут трое мужиков в спецовках, типичных слесарей…

— Добрый день, чем могу помочь? — я отпираю ключом двери кабинета и разворачиваюсь, широко улыбаясь посетителям- рабочему человеку из числа линейного персонала, у нас всегда почёт и уважение… пока рабочий человек не начал «тупить».

— У меня заявление на вселение подписанное… — на стол ложится лист сероватой бумаги, исписанный корявым почерком, с кучей начальственных виз и подписей.

— Оставляйте… — равнодушно киваю я головой и скинув куртку, вешаю ее на вешалку.

— А когда заселяться можнобудет? — судя по требовательному взгляду парня лет тридцати, он уже пришел за ключами от двадцатиметровой квартиры в «малосемейке».

— Точно сказать не могу. — я пожал плечами: — Как только что-то освободиться, то вам в цех сообщат…

— Слышь, ты! — отодвинув заявителя вперед выдвигается его товарищ, видимо более боевитый, выступающий как группа поддержки: — К тебе люди пришли по-человечески…

Мне эти приблатненные разговоры в этом кабинете совсем не нужны. Наши энергетики народ простой, чуть продавишься, вверх уже не всплывешь, а всего их полторы тысячи человек, так что, сами понимаете, а у каждого свои желания и каждый жаждет их чудесного исполнения здесь и сейчас. Тут и Дед Мороз бы не справился, а я далеко не Дед Мороз.

— Слышь ты! — я шагаю навстречу бойкому слесарю, не боясь испачкаться в, покрывающем его спецовку, сером, невесомом пепле, что толстым слоем покрывает всё помещение под крышей теплоэлектростанции, где могучие циклоны пытаются очистить выбросы огромных угольных котлов от всяких вредных примесей.

— Слышь ты! — повторяюсь я: — Еще пара слов в подобном тоне, и приятель твой комнату в общежитии не получит никогда. То есть вообще. Другие будут получать, а он пролетит мимо…

Третий тип хватает боевого слесаря за плечо и дергает на себя, а у заявителя на лице написана такая обида, что я чувствую себя великовозрастным хулиганом, что отобрал у маленького пацана шоколадную конфетку.

— Пошли отсюда, мужики! — третий посетитель, самый возрастной, ему уже под сорок, начинает выталкивать из кабинета «боевого», и от этих трех фигур, одетых в пропыленные спецовки веет такой безнадегой и тоской. Что я чувствую себя бюрократом, который лично придушил всю «правду» на Великой Руси.

— Мужики! — останавливаю я в дверях уходящих ремонтников: — На стул присаживайтесь и объясните спокойно, что у вас случилось и кому и что я обещал?

Через пять минут «линейщики» пьют чай, рассевшись на ободранных, «пролетарских» стульях, а я старательно сдерживаю рвущиеся из моей глотки маты и прочую нецензурщину.

Любимый нами всеми до безумия, генеральный директор Григорий Андреевич, недавно проводил очередную встречу с трудовым коллективом, обеспокоенным тем, что финансовое положение родного предприятия не улучшается, а задержка заработной платы, выраженная в шести месяцах, и не думает сокращаться. И плевать с высокой колокольни. Уважаемому трудовому коллективу, что такое положение царит по все стране, а конкретно в нашем городе работают только энергетики и транспортники. А остальные промышленные гиганты просто распродают то, что могут, в ожидании приватизации, коллектив хочет кушать каждый день, и что удивительно, не один раз в сутки. И ничего ты тут не поделаешь, несмотря на все ухищрения созданного на заводе коммерческого отдела, чьи сотрудники, с быстрыми, жуликоватыми глазами, день и ночь бьются, чтобы поменять бетонные блоки или трубы металлические диаметром… на живые деньги, потому что денег ни у кого нет, даже обесценивающихся каждый день рублей, а есть лишь эти бесконечные пластиковые тазики, гвозди «сотки» и корявые рабочие ботинки из задубевшей кирзы.

Поняв, что общение с коллективом он «не вывозит», дорогой наш генеральный директор, как какой-то, не к ночи помянутый, Трамп, популист из далекого будущего, решил резко сменить тему и оповестил закипающих рабочих, бригадиров и мастеров, что под его мудрым руководством в самое ближайшее время в девятиэтажном общежитии завода освободится чуть ли не пятьдесят комфортабельных квартир, в которые и будут заселены самые –самые нуждающиеся…

Закончив встречу с коллективом на такой позитивной ноте, господин генеральный директор покинул высокое собрание под жидкие аплодисменты, ну а ко мне, как я понимаю, двинулись, вооружившись всевозможными согласованиями, эти самые-самые…

Конкретно этот рабочий из котлотурбинного цеха имеет беременную жену и не имеет жилья, а совместная жизнь с тёщей на жилой площади последней, грозит разрушить эту молодую ячейку общества в самом начале ее существования, и ему обещал лично начальник цеха товарищ… а он обещал своей молодой супруге…

Вероятно, я, как честный и благородный человек, просто обязан был вручить этому молодому человеку, добытчику, мужу и будущему отцу. Ключи от своей квартирки в этом общежитии, которую я получил, пользуясь служебным положением, тем более, что я там не живу, опасаясь задержания, но я сдержал в себе этот душевный порыв.

— Ребята, я не знаю, что вам, и кто пообещал, но я вам прямо и откровенно скажу — квартиры, если и освободятся, то не ранее, чем через год, а может быть и два. И никто здесь ничего ускорить не может, так, как этим вопросом мне наш директор поручил заняться месяц назад, а там на законных основаниях живут такие же работяги, как и вы. У которых нет денег, но есть семьи. Если вам кто-то сказал, что можно быстро выселить человека из квартиры, то смело плюйте этому человеку в лицо — он вас бессовестным образом обманывает. Быстро это не получится, и вообще, я не уверен. Что получится это сделать, поэтому, при всем моем сочувствии к вашей нелегкой ситуации, я могу только повторить — как только что-то освободится, вам сообщат. Заявление ваше будет храниться в деле жилищной комиссии, и рассмотрено будет, как только какое-то из жилых помещений освободится.

О моих утренних посетителях напоминали только частички серого пепла, опавшие с рабочих спецовок. Я разложив по столу многочисленные договора, постановления, письма и приказы, в очередной раз пытался понять, всё ли я сделал, чтобы приступить к процедуре выселения граждан из жилых помещений, время от времени поглядывая на молчащий телефонный аппарат. Отказав сегодняшнему заявителю, я кинул в пруд увесистый камень, и теперь стоит ожидать воздействия волн, которые обязательно образуются на поверхности водоёма, очень-очень больших волн.