Тень

Глава 12

Глава двенадцатая.

И у края пропасти, и у тигра в пасти…

Июнь 1994 года.

Эти три часа, что я провел в коридоре суда, под конвоем незнакомого мне опера из РУБОПа, показались мне самыми длинными в моей жизни — слишком много зависело от настроения пожилой женщины в очках с сильными диоптриями, что, именем государства, вершила правосудие за облезлыми дверями судебного зала.

Мои крестники из УБОПа, «седой» и… даже не помню, как я его последний раз называл, подхватив следователя, умчались добывать уголовные дела, которые должны были окончательно похоронить меня в недрах пенитенциарной системы страны, а прокурор ушел выражать свое мнение на законность в другие процессы.

На мою беду, сегодня в районном суде был настоящий аншлаг, поэтому мне пришлось раскланяться с несколькими знакомыми и малознакомыми юристами, нет-нет, да проходящими мимо лавки, где сидел я. И, как не старался я спрятать суровые металлические браслеты, сковывающие мои запястья, летом, в душных коридорах «дворца правосудия», сделать это весьма затруднительно. Самые ушлые из знакомцев, разглядев наручники и конвоира, подходили к пришпиленному к двери зала судебного заседания, рукописному расписанию судебных заседаний, находили среди прочих мою фамилию, после чего делали круглые глаза. Один из молодых и наглых юристов, с которым я пару раз сходился в бескомпромиссной схватке по гражданскому делу, хихикая, трагическим шёпотом сообщил мне, что напильник спрятан в бачке унитаза туалета первого этажа, чем заставил напрячься моего охранника.

Завершением моего публичного позора стало появление моей бывшей любовницы и компаньонки Софьи Игоревны Прохоровой, которой явно сообщили о моем моральном падении — слишком целеустремленно вышла она из-за угла.

— Я всегда знала, Громов, что ты этим закончишь…- девушка смерила мою мятую и несвежую одежду презрительным взглядом.

— Софья, я тебя тоже люблю, только одного не понимаю — почему ты не выполняешь свои адвокатские обязанности? Насколько я помню, наш с тобой договор на защиту еще действует.

Вокруг сразу стало тихо, юристы, торчащие в коридоре, превратились в слух.

Девушка топнула ногой, выкрикнула «Сам дурак!» и, взметнув подолом короткой юбки, развернулась на месте и скрылась за углом, звонко цокая каблучками туфель- «лодочек».

На этом все мои развлечения закончились, оставалось только ждать и молиться, чтобы Богородица смилостивилась надо мной и явила миру чудо.

— Заходите. — секретарь судебного заседания, милая девочка лет восемнадцати, выглянула из-за двери как мышка и снова спряталась в судейской норке.

«Седой» и «быдловатый», в компании следователя, уже двадцать минут, как прибыли и теперь сверлили меня неприязненными взглядами, а я пытался рассмотреть содержимое из папок, набитых бумагами.

— Что с дополнительными материалами? — судья не скрывала своего раздражения. Простенькое дело неприлично затягивалось, доводы настырного заявителя оказались вполне жизненны, а следователь прокуратуры за прошедшее время не ударил палец о палец, надеясь на оперативных сотрудников, которые тоже… И трупа действительно нет.

— Уважаемый суд…- следователь растерянно оглянулся на мрачных оперов:

— К сожалению, оказалось, что следователь, ведущий дело, уехал в ежегодный отпуск, с выездом за границу, а ключи от сейфа он почему-то не сдал руководству, а дубликат ключа прокурор не нашел, но оперативные сотрудники привезли оперативные дела по этим уголовным делам. Там то же самое, что и в уголовном деле, только копии процессуальных документов и, если у вас есть необходимый допуск, то мы их вам можем продемонстрировать…

— Там есть копии документов, подтверждающие вину задержанного?

— Заявление потерпевшего…

— Он допрошен? По сто восьмидесятой статье, за ответственность за заведомо ложный донос, он предупрежден?

— Гхм… потерпевший, он в смысле убит.

— А кто принимал заявление? Он допрошен?

— Ваша честь, заявление брал как раз участковый Судаков, в убийстве которого подозревается…

— Я поняла. Еще что-то есть? Если ничего нет, суд удаляется на вынесение определения.

Все-таки, небесная покровительница явила чудо. Судья, посовещавшись сама с собой около сорока минут, вышла из совещательной комнаты и скороговоркой пробубнила, что жалоба имярек подлежит удовлетворению, а указанный гражданин — освобождению в зале суда.

Пока мой конвоир хлопал глазами, не зная, являюсь ли я еще подконвойным, или нет, а прокурор торопливо собирал бумаги, бормоча под нос, что прокуратура обязательно обжалует незаконное решение, не зная, что делать, следователь и оперативники выскочили в коридор, громко хлопнув дверью. Очень надеюсь, что они там коллективную сеппуку себе сейчас делают.

Я поблагодарил судью и скромно вышел из зала суда, двинулся в сторону выхода, кивнув постовому милиционеру на входе, все еще не веря, что у меня получилось, повторяя про себя, что больше никогда, никогда.

Сходная дверь распахнулась, ослепив меня яркими красками летнего дня. Я судорожно втянул в себя воздух свободы и…испуганно попятился в темноту предбанника, как маленькая черепашка прячется в панцире — ко мне, с самым решительным видом, устремились «седой» и «быдловатый».

На второй этаж, к кабинету судьи, я домчался, побив все рекорды по бегу и, не стучась, ворвался в судебный кабинет. В зале уже рассаживались участники следующего судебного процесса, за частой металлической решеткой виднелась бритая башка какого-то «братка», которому что-то громко шептала, пожилая, скромно одетая женщина с усталым, отечным лицом.

На мое счастье, судья стояла здесь же, что-то объясняя секретарю, поэтому я встал перед ней, загородив дорогу в совещательную комнату, в которую она могла, в любой момент, ускользнуть.

— Что вам… Громов? Что-то хотели спросить? — надо же, судья за пять минут не успела забыть мою фамилию.

— Ваша честь, хотел уточнить — а ваше определение об освобождении меня в зале суда разве не обязательно для исполнения?

— Что⁈ — у судьи от возмущения глаза полыхнули адским огнем преисподни: — Что значит — не обязательно для исполнения?

— Ну, когда за порогом кабинета меня ждут оперативные работники, чтобы снова надеть наручники — это разве может считаться, что мне изменили меру пресечения? Это какое-то неуважение к суду и, не побоюсь этого слова, глумление над правосудием.

Как иллюстрация к моим словам дверь с зал заседаний, со скрипом, приоткрылась, и в щель просунулась голова «седого», который заметив меня, кровожадно улыбнулся поманил меня пальцем.

Сегодня мне решительно фартит — на беду «седого» судья проследила за моим взглядом и обернулась.

— Это ты кого пальцем манишь? — гаркнула заслуженная работница правосудия: — Ну ка, все идите сюда. Все я сказала. Извините, граждане, мне тут надо дать разъяснение по предвидящему процессу.

Последней фразой успокоив собравшихся граждан, судья, глядела на троицу, медленно приближающихся оперов РУБОПа, как удав Каа на бандерлогов.

Я не стал ждать начала, тем более, окончания политинформации о необходимости уважения судебных решений, технично сместился за спины оперативников, после чего, не попрощавшись, бросился в выходу, повторяя свой давешний рекорд по бегу на короткие дистанции.

Следователь прокуратуры, ждущий моего триумфального возвращения в заботливые руки государства, стоя у черной «бэхи» самого бандитского вида, растерянно проводил меня взглядом, но попыток догнать убегающего подозреваемого (я уже запутался в своем нынешнем правовом статусе, но точно, не «задержанный»), но вспомнив, что следователи, с помощью боевых приёмов борьбы, задерживают преступников только в кино, от резких движений воздержался.

Не имея ни денег, ни документов, я, спасаясь от кондукторов, пересек весь город на автобусах и троллейбусах, после чего достал из тайника ключ от садового домика (спасибо тебе, Князь, пусть земля будет тебе стекловатой), и наконец, закрыв дверь на засов, устало повалился на продавленный диван. Это укрытие в черте города я считал совершенно надежным. Никто из посторонних не знал о том, что я оформил права на этот участок, о приближении посторонних загодя предупреждал лай соседских шавок, а уйти от преследователей здесь можно было в любую сторону, учитывая примыкающие к участку топкие берега речки Оружейки. А еще у меня здесь были деньги, дубликаты всех ключей, в том числе и от машин, не сданное в отдел кадров служебное удостоверение и даже оружие.

Машина, слегка запыленная, так и стояла за углом от входа в областное БТИ, двигатель радостно взревел, после чего перешел на холостые обороты, а я задумался, куда поехать в первую очередь.

— Доброго дня вам, уголовный розыск беспокоит, капитан Громов. Подскажите, где сейчас доктора Ирину Кросовскую можно перехватить, нам надо ее опросить по одному трупу…

Диспетчер службы «Скорой медицинской помощи» ожидаемо отказала: — Молодой человек, мы таких справок по телефону не даём…

Пришлось включать «обаяшку»:

— Милая девушка…

Дама на той стороне провода сдавленно фыркнула.

— Ну вы вынуждаете меня ехать к вам, на улицу Зарезанного Наркома, торчать у вас, требовать, чтобы вы вызвали бригаду доктора Кросовской на базу, а я ведь привезу бумагу, что вы будете обязаны вызвать бригаду срочно. Вот оно вам надо? А так с меня шоколадка… Вы кто? «Четвертая» вы сказали? Вот через доктора Кросовскую шоколадку и передам…

— Да все вы обещаете, и никогда не выполняете…

— Вот, век свободы не видать, после разговора с вами дойду до киоска и сразу куплю.

— Только мне с орешками…- скромно высказала свои пристрастия «четвертая»: — Бригада Кросовской будет через десять минут на «Доме под строкой», третий подъезд. Устроит вас, потому что дальше их маршрут я сказать не смогу?

— Более чем, огромное спасибо. — я повесил трубку, разрывая связь с телефонным аппаратом, который не писал разговоры и поспешил к киоску — обещания, касающиеся свободы, стали для меня актуальными.

Машину «скорой помощи» я застал еще «в адресе». Кивнув знакомому водителю — Семену Михайловичу, спросил, в какую квартиру поднялись врачи, после чего поднялся в подъезд, и замер на лестничной площадке.

Дверь на площадку распахнулась, из глубины квартиры выдвинулись три женские фигуры. Доктор Кросовская вела под руку, ритмично стонущую, бабулю в линялом халате и расстегнутых войлочных ботах, а незнакомая девчонка в синей форме тащила металлический кейс с ободранным крестом на крышке.

Процессия прошла мимо меня, Ирина равнодушно мазнула взглядом, сделала два шага, после чего оперла бабулю о массивные перила и резко развернулась.

— Ты⁈

Вместо жаркого поцелуя, подскочившая ко мне девушка, отвесила обжигающую и ослепительную пощечину, а рука, как оказалось, у врача Красовской тяжелая.

— Ты где был?

— Но я же предупреждал, что меня могут…- я осекся, так как бабулька перестала стонать и пыталась, не отпуская перил, развернуться в нашу сторону, а фельдшерица, бросив чемодан, просто пялилась на нас.

— Людмила Алексеевна, примите больную и аккуратно спускайте ее к машине…- голос доктора был настолько обжигающим, что меня передернуло.

— Но у меня же чемодан!

— Чемодан можете оставить, я вас скоро догоню…- голосом, не оставляющим иного толкования, отрезала Ира.

Две женские фигуры, в унисон вздохнув, сцепились и принялись медленно и печально спускаться по лестнице, причем больная больше не стонала.

— Я же предупреждал, что меня могут посадить…- зашептал я.

— Но сообщить то ты мог?

— Каким образом? У нас не Америка, в камере телефонов –автоматов нет.

— Мог бы что-то придумать…

— Я и придумал — меня освободили, вопреки всему. Раньше извини, не получилось, мои враги надеялись, что я выйду лет через пятнадцать…

Ира охнула, прижав ладонь к губам, после чего обняла меня, так же сильно, как била минуту назад.

— Так все кончилось?

— Честно говоря — нет, но я тебе обещаю, что больше я им не попадусь…

— Ты же сказал, что тебя освободили?

— Ну да, районный суд вынес определение, что задерживать меня и держать в тюрьме нет оснований, но ты же знаешь нашу систему — если на человека можно повесить несколько убийств, то, для того, чтобы его посадить в камеру, все средства хороши. Меня пытались скрутить за порогом судебного кабинета, но я выкрутился… Придумали бы какую-то ерунду, типа писал на памятник Ленину или матерился в храме.

— Ты что, кого-то убил? — доктор сумела вычленить главное.

— Ира, ни один хороший человек от моей руки не пострадал…

Девушка молчала, пристально глядя мне в глаза, пока внизу не хлопнула дверь подъезда.

— Мне пора. Что дальше будешь делать?

— Поеду домой, приготовлю ужин, если зайдешь вечером, или завтрак, если придешь утром…

— Боюсь, дома нет ничего, кроме еды для собак. Пока тебя не было, я не готовила, ничего не лезло…

— Значит заеду в магазин за продуктами. Не переживай, все будет хорошо, больше я не попадусь.

На улицу мы вышли чинно, под ручку, я нес металлический врачебный чемодан. Довел Иру до болотного цвета «УАЗика», приложился к ручке, помог усесться в кабину и помахал на прощание, после чего поехал в сторону общежития, где был прописан.

Опасаясь засады, я припарковался со стороны улицы и, как в детстве, стал орать благим матом:

— Саша! Саша Яблоков, выходи гулять!

Мой жилец минут через пять понял, что выкликаемый Саша он и есть и выглянув в окно, замахал мне руками, а минут через пять появился из-за угла здания собственной персоной.

— Здорово, братан. — я хлопнул Яблокова по плечу: — Поехали, скорее, пока нас не срисовали…

— А они в подъезде сидят, прямо напротив лифта… Двое, молодых, на меня посмотрели, но за мной не пошли…

— Что там на обыске случилось? — я медленно поехал по дороге, собираясь покрутиться по кварталу.

Оказалось, что все произошло, как я и предполагал — Александр вечером возвращался домой, начал открывать дверь ключом, а она оказалась не заперта, после чего у него «упала планка» и он бросился молотить воров, как он и предполагал.

Ночь он провел в милиции, утром был препровожден в районный суд, где разразился маленький скандал — административно задержанный предъявил справку с медицинским диагнозом, после чего судья потребовала от сопровождавших Сашу милиционеров убрать с ее глаз инвалида и больше никогда не привозить.

Александр же, в силу болезни, ставший, скажем так, чрезмерно педантичным, вместо того, чтобы бежать из суда, счастливый, что отделался легким испугом, направился в травмпункт, а затем в прокуратуру, где накатал заявление, что подвергся неспровоцированному нападению со стороны неизвестных лиц, которые незаконно проникли в жилое помещение, в котором Александр, напротив, проживал вполне легально. Попытка прокуратуры отправить настырного гражданина подальше успехом не увенчалась и сейчас жалоба Саши медленно дрейфовала в сторону Областной прокуратуры, вбирая в скандал с избитым инвалидом (про третью группу, рабочую, Яблоков скромно умолчал), набирая новые обороты.

— Что с работой?

Мой собеседник мрачно уставился в окно, безнадежно махнув рукой.

— Друг мой…- немного пафосно начал я: — Мне кажется, я готов сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Как ты относишься в членству в коллегии адвокатов…

Я назвал наименование одной из автономных и очень далеких республик, что, в связи с отсутствием кандидатов на вакантные должности адвокатов в северных поселках, предлагали за небольшие деньги всем желающим стать адвокатами без выезда в национальную республику.

— У меня таких денег нет…

— Я тебе одолжу, но при условии — пока не рассчитаешься, будешь моим личным адвокатом, как в американском кино — меня задержали среди ночи, ты приехал, всем устроил кузькину мать в своем фирменном стиле, ну и в идеале, вытащил меня из каталажки. Естественно, все это безвозмездно, то есть даром. Согласен?

Когда мы пожали друг другу руки, в глазах Яблокова, впервые за последние пару месяцев, исчезла глухая тоска.

Территория Завода.

Здание заводоуправления.

— Громов, твою…- уважаемый директор Григорий Андреевич был настолько рад меня видеть, что скрипел зубами: — Ты где пропадаешь? Стройка стоит, прораб загулял, со стройки звонят, требуют приехать, акты подписать, а ты где-то опять шляешься!

— В больнице был…- я показал основание шеи, где до сих пор желтели пятна после удушающего захвата, не в меру, ретивого СОБРовца: — И так по всему телу. Как я понял — недовольные нашими исками о выселении. Думал, что концы отброшу, кое как откачали.

Директор посерьезнел — ему, пережившему покушение и до сих пор передвигающемуся с заметной хромотой, тема была близка и понятна.

— Ну, даже не знаю, что тебе посоветовать… — пробормотал мой работодатель, тут же сменив неприятную тему: — Что со стройкой, с одной, второй и даже третьей?

— А про какой дом вы сказали?

— Ну ты нас с главбухом втянул в стройку, помнишь. Так они позвонили, сказали, что надо бумаги подписывать…

— Все, я все понял, с завтрашнего дня вплотную займусь всеми стройками. Мне только кто-то из ОКС нужен, кто профессиональным взглядом на квартиры посмотрит, а то вдруг, стены кривые, не по ГОСТу, или гидроизоляцию в ванной комнате неправильно уложили… — я чуть не приплясывал от нетерпения — наконец-то у меня будет свой, именно мой дом.