Суворовец. Том 3

Глава 7

На дворе стоял 1985 год… В стране уже началась перестройка. Политик с родимым пятном на голове занял пост генерального секретаря ЦК.

Перемен требовали наши сердца.

Перемены случились и в моей жизни. Я закончил учебу и приступил к службе в органах. А еще — получил от мамы с бабушкой в подарок новенький магнитофон. Был я в те годы еще очень молод и наивен. Точь-в-точь как честный и храбрый Шарапов из культового фильма «Место встречи изменить нельзя», который удивлялся, почему преступника нельзя просто так «взять и арестовать».

— На войне все было ясно, — мрачно констатировал молодой фронтовик в беседе с Варенькой. — Враг там за линией фронта. А здесь, с этой проклятой работой, я уже сам себе начинаю не верить.

— Ты молодой, — успокаивала его девушка. — Ты устал очень. А не веришь, потому что делу своему только учишься…

Вот и я был таким же — юным максималистом, который только-только учится своему делу. Это уж потом я стал жестким, холодным и даже немного циничным. Что поделаешь, такова наша се ля ви.

В детстве я зачитывался рассказами Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе. Мечтал, что, как вырасту, стану детективом и буду расследовать сложнейшие преступления. И всенепременно с помощью метода дедукции. Буду до ночи собирать улики, размышлять, составлять список подозреваемых… А потом вдруг возьму и скажу при всех: «Убийца — во-он тот мусорщик!».

Реальность службы органах оказалась совсем иной. Я стал опером, а не дядькой в очках и шляпе, который часами курит трубку, читает газету и безошибочно угадывает по грязи на ботинках, кто же преступник. Я сидел в крохотном душном кабинете, питался бутербродами, и никакая миссис Хадсон мне кофеек не варила. Сам себе кофе делал. Давился жутко невкусной растворимой «Арктикой».

Но мне, тем не менее, нравилось. Я был молод и полон надежд!

В то лето мы небольшой и очень разновозрастной компанией жарили шашлыки даче у Дорохиных — недалеко от подмосковного Фрязино. Мы стихийно организовали своеобразный «мальчишник». Правда, из реальных мальчишек там были только мы с моим корешем и сослуживцем Витькой Дорохиным, тогда еще тоже молодым и не знающим жизни «летехой».

Кроме нас, на даче еще был дядька Витьки — Валерий Игнатьевич, отнюдь не мальчишка, а солидный мужчина, только-только получивший звание подполковника, и Витькин дед — ровесник двадцатого века и уже совсем старенький 85-летний полковник в отставке.

Подполковничьи «звездочки» в отделе мы, как и было положено, обмыли. В компании сослуживцев. Мы ж с обоими Дорохиными (и дядей, и племянником) служили вместе. А потом решили обмыть их еще раз. Только уже на даче. Узким кругом или, как бы сказал мой суворовский приятель Илюха «Бондарь», любящий то и дело вворачивать иностранные фразочки — «entre nous». Между собой, то бишь.

Тогда-то я и услышал от Валерия Викторовича историю, которую вспомнил сегодня.

Со слов дядьки Дорохина, перед столичной милицией накануне Олимпиады-80 стояла архисложная задача. Практически невыполнимая. Нужно было кровь из носу приструнить московский криминальный мир так, чтобы ни один «щипач», ни один гопник, словом — ни один асоциальный элемент не испортил впечатления иностранных гостей от визита в Москву.

Все должно было быть на высочайшем уровне! Никого не должно было быть, кто мог повредить репутации Советского Союза. Гости «оттуда» должны были вернуться к себе на родину с четким и единственно верным пониманием: «СССР — лучшая страна в мире!». Разумеется, так велели «наверху». А такие приказы, как известно, не обсуждаются. Под раздачу шли все, кто так или иначе не соответствовал облику добропорядочного советского гражданина — фарцовщики, нищие, сумасшедшие…

Ребята из органов, само собой, не верили в сказки про то, как в СССР было хорошо и безопасно жить. Их жизнь была не сказкой, а суровой былью. Сухие, холодные, официальные протоколы и отчеты. Сколько людей ограбили, сколько избили, сколько лишили жизни…

— Целую тыщу народа, почитай, посадили тогда, если не больше! — деловито махая над углями детской летающей тарелкой, одолженной у племяша, вещал дядька Дорохина. — Я тогда, почитай, даже не вспомню, сколько ночей-то не спал… Ходил, как зомби. Хоть спички в глаза вставляй! А еще эта операция «Арсенал»…

— Что за операция? — живо переспросил я.

— Дык оружие ж изымали! — хрипло откашлявшись, вступил в беседу пожилой, но бодрый полковник Дорохин. — Потому и «Арсенал».

От хозяйственных хлопот мы самого старшего участника нашего «мальчишника» освободили. Пожилой полковник, давно уже оставивший службу, нежился на участке в плетеном кресле. Набивал табачком трубку, которую сам же мастерски вырезал, и с удовольствием щурился под солнышком…

— Точно, бать! — подтвердил дядька Дорохина. — Почитай, тысяч семь единиц огнестрельного оружия изъяли. Это если считать и Москву, и Подмосковье.

— Ты еще про воров в законе не забудь! — напомнил полковник. Он уже раскурил трубку и теперь, улыбаясь, пускал колечки табачного дыма. Аж два десятка воров в законе в МВД доставили.

Старый полковник Дорохин во время Олимпиады-80 уже был на пенсии. Жил себе спокойненько на даче, ходил по грибы, удил рыбу и потихоньку копался в гараже, пытаясь починить старенькую «Победу». Но, тем не менее, он был в курсе всех событий подготовки к Олимпиаде. Там, «наверху» у полковника осталось очень много знакомых…

— Ого, деда! — удивился Витька, который суетился у прямо во дворе поставленного стола.

Младший Дорохин уже порубил салат, нарезал шматы сала к водочке и вовсю облизывался, глядя на подрумянившиеся кусочки мяса на шампурах.

Мы с Витькиным дядькой колдовали у двух мангалов.

Рановато еще. Пусть мясо дойдет. А то будет снаружи горелое, а внутри сырое.

— Вот тебе и «ого»! — гаркнул уже глухой на одно ухо и ослепший на один глаз старый полковник и на несколько секунд замолк, любуясь выпущенными колечками дыма.

— Пристрожили, значит… — констатировал я, аккуратно переворачивая шампуры с нанизанными на них аппетитно шкворчащими кусками мяса.

— Ну… можно и так сказать… — полковник снова помолчал, напустив на себя важный вид. А потом значительно добавил: — Нашлись рычаги давления. Приняли они наши требования.

— Что за требования-то, дядь Валер? — допытывался любопытный Витька. — Типа пальчиком пригрозили?

— «Типа-не типа»… Обеспечить по своей линии полное спокойствие во время проведения Олимпийских игр, — ответил за полковника дядька. — Это если вкратце. А в подробностях тебе и не надо знать. Ты тоньше режь сало, Витек, тоньше… Так вкуснее с черным хлебом-то будет! Сам солил, знаю!

С ворами в законе милиция одной ей известным способом «договорилась». А вот c мелким криминалом и разного рода неблагонадежными элементами, судя по рассказу новоиспеченного подполковника Дорохина, дядьки моего приятеля Витьки, поступили иначе. Посадили около тысячи народа. А еще почти двенадцать тысяч человек, среди которых были фарцовщики, перекупщики, спекулянты и так далее, накануне Олимпиады попали на «административку».

Это был четкий и крайне понятный посыл: «Сидите тихо и не высовывайтесь, а то хуже будет!».

— А еще ж таксисты! — вспомнил дед Витьки.

— А! Точно, таксисты! — подтвердил дядька-подполковник. — Помню, бать! Операция «Ночная Москва». Все подчистили, мужики! Все! Ни одного нелегального таксиста не оставили. Ни одного. Всех «бомбил» отдыхать домой отправили. Даже две каких-то конторы ликвидировали. Сосед мой, Гришка, помню, ругался жуть! Он же раньше почти каждую ночь «бомбил»! Ну а что мы могли сделать-то? Приказ пришел. Партия сказала: «Надо!». Комсомол ответил: «Есть!».

Ликвидировали, по словами новоиспеченного подполковника Дорохина, и агрессивных столичных душевнобольных. Нет, не в том смысле. Просто изолировали от общества. Негоже, чтобы «дурачки» портили впечатление иностранных гостей своим поведением. А нищих, цыган, алкашей и прочих неблагонадежных элементов и вовсе выселили за сто первый километр.

По-быстрому вернуться изгнанники не могли, поскольку на время Олимпийских игр было введено ограничение на въезд в Москву.

Меры безопасности вообще были — будь здоров! Въехать в столицу дозволялось только по пропускам. А нежелательных «туристов» мигом перехватывали на вокзалах и на автодорогах и под белы рученьки отправляли назад. Отменили и организованные экскурсии в Москву. Сократили число командировок. Даже кое-какие поезда дальнего следования в обход пустили.

— «Мешочники» тоже не у дел остались, — подытожил старый Дорохин, заново набивая трубку. — Ладно, мужики! Давайте уж к столу! Жрать охота… Живот к спине прилип!

Это я и сам помнил. Не про живот, а про мешочников.

«Мешочниками» называли жителей области и других регионов, которые закупали в столице дефицитные товары и продукты и везли их домой.

Вот за эту меру безопасности я был даже благодарен столичному руководству. А все потому, что в то лето наконец-то обломался ежегодный набег на Москву жутко громкой и говорливой тети Люды, и мы с мамой и бабушкой спокойно выдохнули.

Глуховатая на одно ухо и потому очень громкая родственница традиционно наведывалась к нам на «Юго-Западную» из Иваново каждое лето и гостила почти целый месяц, пока не заканчивался ее отпуск на швейной фабрике. А еще горластая тетя Люда очень любила уже в шесть утра врубить радио на нашей крошечной кухне и начать готовить жутко пережаренные и невкусные блины. Из уважения мы их, само собой, ели. Чтобы не обидеть.

Из всей семьи взбунтовался только я, через пару недель. Сказал, что на диете, и напрочь отказался от тетиных яств. А вот мама и бабушка «из уважения» питались горелыми блинами целый месяц.

Маме визиты двоюродной сестрицы большой радости не доставляли. Да и бабушке, в общем-то, тоже. Но что поделать? Родственница… А в СССР было принято родственников если не любить, то хотя бы терпеть. Поэтому «месячные» визиты какой-нибудь бабы Клавы из Казани — дело обычное.

— Ма! — всякий раз шептал я, когда улыбчивая тетка радушно наваливала мне на тарелку с пяток черных подгорелых блинов. — Слушай, я чего-то не голоден… Пойду-ка, пожалуй, во двор к пацанам… Там Пашка с Ленькой меня ждут.

— Сынок! — умоляюще шептала мама. — Ну хоть один-то съешь! Негоже гостя обижать… Тетя Люда так старалась!

За шашлычком, который был, само собой, куда вкуснее тети Людиных блинов, беседа на даче Дорохиных пошла еще оживленнее.

Так, я узнал от Витькиного дядьки, что многие из высланных за сто первый километр алкоголиков и тунеядцев с пользой провели время. Не плевали в потолок, а вполне себе достойно трудились на благо строительства коммунизма. Антиобщественные элементы объединяли в стройотряды, вручали лодырям лопаты, кирки и велели строить светлое будущее!

— Дядь Валер! — вдруг спросил Витька, доев первую порцию шашлыка и уже приняв на грудь пару стопок «беленькой». — А эти… ну… — тут парень жирными от шашлыка пальцами изобразил в воздухе женскую фигуру… С ними что сделали?

— «Ночные бабочки», что ль? — насмешливо переспросил дядя Валера и пожал плечами. — А что с ними делать? То же, что и остальными. Выловили, выперли… Всех.

Всех, да не всех. Кое-кого оставили. Тех, кто с «конторой» сотрудничал. Это я узнал позже. Витькин дядя нам тогда об этом, ясен пень, не сказал. Видимо, в его понимании неокрепшая детская двадцатидвухлетняя психика не могла этого вынести.

«Бабочки» «бабочками», но сейчас речь не о грудастых девках, которые были в контакте с КГБ. Тот вечер на даче у Дорохиных я вспомнил по совсем другому поводу.

А это значило, что мне позарез надо было наведаться в Свиблово!

Я не мог дождаться воскресенья. Смотрел на календарь и считал, считал, считал дни. Среда… Четверг… Пятница…

— По Насте скучаешь? — понимающе спросил меня Миха, когда я уже в третий раз за полчаса на самоподготовке вперил взгляд в календарь.

— Угу… — коротко ответил я.

— Такова наша суворовская се ля ви! — продемонстрировал свое знание французского полиглот Илюха и тоже вздохнул: — Задницей чую, поставят меня в воскресенье в наряд… А у Лильки как раз родоков дома не будет…

— Не боись! — подбодрил его я. — Не в этот раз пойдешь, так в следующий!

По Насте я, конечно, скучал. И еще как! Каждый день звонил ей с «двушечного» автомата.

Девчонка моя, кажись, окончательно повеселела и пошла на поправку.

— А хочешь, расскажу анекдот? — как-то сказала Настя мне в трубку.

Ого! Вот это поворот! Куда делись недавние всхлипывания: «Они… у меня… сумку… и коньки!»? Видать, скоро окончательно выздоровеет моя ненаглядная, и домашнее заточение закончится! Поедем с ней на каток!

— Давай! — согласился я. — Только недолго, Настюш! Тут «Бондарь» уже вовсю копытом бьет. Лильке своей звонить собирается.

— Ладно! — охотно сказала девушка. — Я быстро! В общем, слушай: сидит мартышка на берегу реки и макает кожуру от банана в воду… Мимо плывет крокодил…

Анекдот этот я слышал. Но из вежливости послушал еще раз. Просто чтобы лишний раз насладиться голосом любимой девушки. Тяжко ей, само собой, столько времени дома торчать. Пусть хоть повеселится!

Мартышка, конечно, не в СССР жила. Иначе бы хрена с два она так запросто бананы достала! Тогда, кажется, секс, которого, разумеется, не было, достать было проще, чем бананы…

Но дни в календаре я считал так нетерпеливо не только потому, что очень хотел снова зарыться носом в Настины локоны, которые еще в первый день нашей встречи на катке в парке Горького так мило выбивались из-под беретика…

Я должен был кровь из носу поговорить с Витькой Дорохиным. А точнее, с его дядькой.

Я точно помнил: во время наших веселых посиделок на даче, в конце которых старый полковник и новоиспеченный подполковник Дорохины (отец и сын), обнявшись, дружно пели: «Ходят кони над рекою…», Витька мне кое-что рассказывал. А ему, в свою очередь, кое-что рассказал дядька. Кое-что о банде, которую он со своим отделом успешно «накрыл» весной восьмидесятого…

Банда эта орудовала в Москве с лета семьдесят девятого… Пока я фигачил в летнем лагере для суворовцев, а потом в перерывах между свиданиями с Настей терпел визит назойливой родственницы, компания отморозков вовсю кошмарила местных жителей. Нападали утырки в основном на женщин.

И, если я не ошибаюсь, как раз недалеко от спортшколы, где занималась моя Настя!

А посему что-то мне подсказывало, что совсем недавно один из этих отморозков обеспечил моей девушке «выходной» от спорта и прогулок на несколько недель…

Казалось бы, дело пустяковое! Взять да наведаться к давнему приятелю! А дядька как раз с ним живет! Он тогда со своей супружницей уже разводился, и временно переехал жить к сестре, Витькиной маме.

Адрес Витьки Дорохина в Свиблово я помнил прекрасно. Жил он в точно таком же доме, как и я. И даже на том же этаже. Только в другом районе. Осталось только получить заветный клочок бумаги, который дает право на временное пребывание вне стен училища, прыгнуть в метро на станции «Бабушкинская», да поехать к давнему приятелю.

Но не все так гладко в Датском королевстве. То есть в СССР семидесятых.

Передо мной стояла серьезная проблема. И заключалась она в том, что для Витьки я — пока еще никакой не приятель!

Это в той, другой жизни он — давно уже солидный и грузный подполковник Дорохин, наш «слоняра», с которым мы вместе служим и иногда смотрим футбол в баре за кружечкой пенного.

А сейчас Витька Дорохин — скуластый и худой десятиклассник, дрищ семнадцати лет, который легко может спрятаться за лыжную палку. И даже если я заявлюсь к Витьке на порог, он меня попросту не узнает. Познакомились мы с Витьком только в августе восьмидесятого, когда Олимпиада-80 уже отгремела, а я стал студентом.

Ладно! Где наша не пропадала!

Как говорит наш Илюха, «à la guerre comme à la guerre». То бишь: «На войне, как на войне!». А на войне, как известно, решения надо принимать быстро! Долго думать некогда — пуля прилетит!

Задница приятеля, как оказалась, верно предчувствовала скорую разлуку с любимой. В воскресенье «Бондарь» отправился стоять на «тумбочке».

— Слушай, Андрюх! — хмуро попросил он меня, когда я уже нагладился, побрился и побрызгал одеколоном места для поцелуев. — Забеги к моей Лильке, а? Будь другом! Все равно ж домой идешь! Передай письмецо!

И он протянул мне конверт.

Заходить домой я сегодня не планировал. Мама с бабушкой намылились к какой-то бабушкиной бывшей коллеге по цеху — обмывать пяточки только-что народившегося внука. Поэтом я планировал сначала наведаться в Свиблово, а потом к Насте.

Но чего для друга не сделаешь!

— Ладно уж! — вздохнул я. — Давай свои записули! Поработаю почтовым голубем… Стой смирно, никого не пускай.

— Да иди ты… — пробурчал Илюха, расстроенный тем, что свиданка тет-а-тет на Лилькиной хате так жестко обломалась.

— Иду, иду! — весело сказал я и, одернув шинель, направился к выходу. — И ты когда-нибудь всенепременно пойдешь! Не унывай, Илюх! Держи хвост пистолетом!