Суворовец. Том 3

Глава 12

Близнецы молчали, засунув руки в карманы. Я был готов поспорить, что каждый из них показывал второму невидимую дулю.

— Считаю до трех! — начал я, сурово глядя на обоих. — Два, как обычно, пропускаю. Из-за чего у вас сыр-бор вышел, «ТТ-шки»? Раз…

— Он урод! — выпалил вдруг Тимошка.

И злобно покосился на брата.

Что ж, ничего новенького.

— Урода в зеркале увидишь! — вновь не остался в долгу второй близнец.

И это мы уже слышали.

Ясно. «Дебил — сам дебил!» Никакого конструктива. Никакой конкретики. Только поверхностные характеристики оппонента, никак не отражающие сути конфликта. Объективности — никакой.

М-да… Видать, про «взрослых людей» говорить еще рано.

— Значит, так, пацаны… — медленно начал я, глядя по очереди то на одного близнеца, то на другого. — Мне абсолютно фиолетово, какая кошка между вами пробежала. Не хотите говорить — не надо. Дело ваше. У меня и без ваших закидонов голова кругом. Но хочу предупредить, причем вас обоих сразу: решайте свои конфликты между собой. И так, чтобы не страдали ни ваши морды, ни ваша успеваемость, ни мебель в училище… Андерстенд?

Белкины молчали.

— Ну? — я начал терять терпение. — Языки проглотили?

— Угу! — пробурчал Тим, глядя на свой еще недавно выбитый палец. — Понял.

— Первый есть! — довольно кивнул я. — Дальше!

— Понял! — отозвался второй близнец, все так же держа руки в карманах.

Но все же не удержался от того, чтобы в который уже раз злобно зыркнуть на некогда лучшего друга.

— Второй есть! — подытожил я свою пламенную речь. — А теперь: бегом на «сампо»! И чтобы никакой дележки парты! Кру-у-гом!

Белкины испарились. А я, оставшись в умывальнике один, достал из кармана расческу, намочил ее и, быстренько соорудив на голове что-то приличное, придирчиво осмотрел себя в зеркало. После побрызгался одеколоном и, красивый и нарядный, зашагал на КПП.

Там меня уже ждали.

— Что, уже совсем поправилась?

Я с удовольствием глядел в ясные и бездонные глаза своей подружки. Как и тогда, когда впервые увидел Настю на катке в парке Горького.

— Угу! — Настя весело тряхнула головой и засмеялась. — Здорова, как корова! Так доктор сказал! Ну, ты помнишь его! Мы его еще в «Склифе» видели. Когда Маринку туда возили с ее подружкой…

— А! — дошло до меня. — Как же, как же! Помню! Они еще с твоим папой друзья…

— Угу! — подтвердила Настя. — Представляешь, он меня прямо из заточения вызволил! Меня же мама с папой даже гулять не пускали! А он пришел и говорит: «С чего это тут у вас в темнице царевна тужит? Пусть каждый день хотя бы по часу гуляет! Так быстрее поправится!». А еще через пару дней и вовсе сказал, что все, поправилась. Пахать на мне можно! Так что я теперь снова свободный белый человек и могу передвигаться без конвоя!

Отличные новости! Просто замечательные!

— И на тренировки ходишь? — спросил я.

Ну все, одна проблема позади. Выздоровела моя красавица.

Но Настя вдруг нахмурилась.

— Пока еще нет… — наморщив прелестный лобик, сказала моя спортсменка-чемпионка. — Пару недель еще у меня освобождение. И от физкультуры в школе, и от тренировок…

Я не стал говорить Насте обыденные вещи, вроде: «Ой, да ладно! Нагонишь! Наверстаешь! Нашла о чем переживать!». За время знакомства с ней я уже примерно понял, что такое профессиональный спорт, и хорошо понимал, что это — жесткий, равнодушный и беспощадный мир. Такой была обратная сторона медали. Так жили все пацаны и девчонки, решившие связать свою жизнь с фигурным катанием. Жесткие изнуряющие тренировки, нередкие травмы, всяческие ограничения, режим…

А еще — вечное соперничество. Уже завтра лучшая подружка может стать конкуренткой, отнявшей надежду на первое место. Отстала хоть немножко — тебя заменят другой. Руководству неважно, что у тебя — сотрясение, перелом или кома. Нужна та, кто достойно откатает программу. Не успела — извини.

И моя девушка это хорошо понимала.

— Они сейчас Леську тянут наверх… — вздохнула Настя. А потом, помолчав, улыбнулась и, стрельнув глазками, сказала: — Она способная, талантливая! Ну и пусть! Жизнь на этом не заканчивается! Я все равно своего не упущу! Вот увидишь, поеду за границу!

— А то! — с готовностью подтвердил я. — Конечно, поедешь! Как же иначе!

Мы с моей девушкой, держась за руки, стояли на КПП. Сегодня нам была лафа — дежурным по училищу ходил не ненавистный всем майор Ланской, а вполне себе адекватный майор Шаталов. Минут пятнадцать до начала «сампо» у нас точно было. И я наслаждался каждой секундой…

Последний, в отличие от Ланского, не исходил на коричневую субстанцию, когда видел, что мальчики и девочки нежничают друг с другом. Относился с пониманием к тому, что девчонки толпами стояли у КПП в ожидании, пока их красавцев отправят в увал. Дело молодое и вполне естественное.

В конце концов, как офицеру нести службу в далеком-далеком гарнизоне, когда его дома не ждет верная жена? А жену сначала найти надо… А это дело, само собой, не одного дня.

Но и мне, и Насте, разумеется, приходилось держать себя в руках… Мы все же в училище, а не дома…

А так не хочется…

Затискать бы Настю как следует! Взять ее в охапку, склониться и слиться в долгом-долгом поцелуе… Да и она, кажется, не против!

Но нельзя! Вон уже мамашка какая-то с термосом в руках на нас осуждающе зыркает. Принесла небось своему «перваку» горяченького супчика. А то оголодает, бедный, совсем. Чай, у нас тут не кормят вовсе. В черном теле держат…

Да и Захар Матвеев из другого взвода, который на КПП сегодня дежурит, тоже нет-нет, да и кинет на нас с Настей взгляд… Правда, в отличие от незнакомой мне мамаши, Матвеев смотрел на наши нежничанья с завистью… Не обзавелся, видать, еще дамой сердца.

— Сашенька! — воскликнула вдруг женщина, увидев в холле тщедушную фигурку в форме. — Сашенька!

И, кинувшись к суворовцу, облапила его и без всякого стеснения начала тискать.

Мы с Настей недоуменно переглянулись.

— Ма-ам! Мам! — откуда-то из глубины родительских объятий восклицал первокурсник. — Мам! Да отпусти же!

Наконец юркому «перваку» удалось вырваться из цепких маминых рук. Он был весь красный от смущения. Уши просто пылали! Да и лицо по цвету уже почти сравнялось с малиновым вареньем, двадцать банок которого успешно закатала моя бабуля. Может, оно и к лучшему: на фоне малиновых щек суворовца не так были заметны следы маминой ярко-красной помады.

— Да что такого? Что такого то? — не терпящим возражений тоном сказала мама и снова облапила первокурсника. Тот не успел увернуться и снова исчез под необъятными телесами маменьки. — Что, мать родного сына обнять не может? Пойдем, сыночек, пойдем! Я тебе тут супчика наварила. Покушаешь. Одна кожа да кости остались! А еще у меня тут огурчики, помидорчики… А еще бабуля тебе шарлотку сделала! Твою любимую!

Охая и ахая, родительница отпустила наконец сыночка и начала доставать из хозяйственной сумки провизию. Супчик, салатик, целая шарлотка… Ничего себе! Да тут целый человек пять минимум можно накормить! В одну секунду на подоконнике была уже целая скатерть-самобранка.

— Мам! — попытался было робко протестовать юный дистрофик. — Мам! Где ты кости видишь? Нас очень хорошо кормят! Да и не съем я столько! Ну куда я все потащу? У нас сейчас самоподготовка! Мне бежать надо!

Но мама не принимала никаких возражений.

— Ешь! — категорически сказала она. — Ешь, говорю! Бежать ему надо! А есть, значит, не надо?

Я уж было подумал, что она сейчас добавит: «Пока все не съешь, из-за стола не выйдешь!»

Суворовец кинул на меня смущенный взгляд и покраснел еще больше.

— Пойдем! — потянул я Настю за руку. — Отойдем в сторонку. Не будем смущать. Пусть мать с сыном пообщаются.

— Пойдем! — покладисто согласилась девушка.

— Здравствуйте! — раздался вдруг мелодичный голос.

Мы обернулись.

А вот и еще один посетитель. Точнее, посетительница.

На КПП нарисовалось некое воздушное создание. Рослая, эффектная девица лет шестнадцати. В симпатичном голубом плаще, беретике и сапожках. Девица направилась прямиком к дежурному.

Скучающий Матвеев мигом подскочил, пригладил волосы и услужливо спросил:

— Вам кого?

Создание взмахнуло полуметровыми ресницами.

— Белкина… Второй курс.

— Кого? — поспешил уточнить дежурный, сканируя взглядом прехорошенькую фигурку девочки.

— Белкина же… — надув губки, протянула девица.

— Я понял, что Белкина! — терпеливо продолжал Матвеев, не отрываясь от аппетитной фигурки в плаще. — Кого именно? Их у нас двое!

— А! — звонко рассмеялась девица. — Точно! Мне Тимура!

— Брат Ваш? Или как? — бдительно уточнил дежурный.

Девица снова недовольно надула губки.

— Какая разница? Или как! Я позвать попросила!

Матвеев скуксился.

— Хорошо… — кисло отозвался он. — Погодите минутку. Сейчас…

Я сразу допер, что девица в плащике дежурному приглянулась. Но Захар был парнем сообразительным. Мигом понял, что ему сюда дорожка заказана.

И я, кажется, понял. Только другое.

Наконец-то до меня дошло, почему между некогда неразлучными братьями пробежала кошка. Эта хорошенькая кошечка в беретике, плаще и сапожках сейчас стояла на КПП. И на нее, кажется, уже положил глаз наш дежурный.

В этот раз даже не потребовалась моя ментовская чуйка, выработавшаяся за долгие годы работы в органах. И как это я раньше не догадался?

«Cherchez la femme», как сказал бы наш местный полиглот Илюха «Бондарь».

— Андрюх! — окликнул меня Матвеев, потерявший интерес к девице. — Эй, Андрюх! Позови вашего Белкина, будь другом! Тимур который только, не перепутай!

— Ладно! — со вздохом согласился я. — Сделаю.

Ясен пень, не перепутаю. Чай, не первый год в училище. Это поначалу я путал этих совершенно одинаковых двоих из ларца. Впрочем, как и все.

И братья, само собой, не упускали возможности пошутить.

— Тим! — обращался к Тимошке Миха. — Можешь свой одеколон одолжить на увал? Мне чуть-чуть. А то мой кончился.

— Я не Тим! — нарочито возмущенно отвечал Тимошка. — Я Тимур!

— Ну Тимур… — велся простодушный Миха. — Дай, а? Не жадничай…

— Я пошутил! — довольно лыбился Тимошка. — Я Тим… Возьми у Тимура в тумбочке…

Я поглядел на часы. Вот-вот — и начнется «сампо»! А еще надо этого чудика на свиданку успеть вызвать!

— Настеночка! — я напоследок еще раз нежно сжал руки девушки. — Я побег! У меня «сампо»! И еще… слушай, тут такое дело…

А вот тут мне моя ментовская чуйка, кажется, очень даже пригодится.

Я осторожно вытащил свою руку из Настиных ладошек и, покопавшись в карманах, выудил оттуда мятый клочок бумаги. На нем простым карандашом были накарябан адрес.

Адрес, где жила моя девушка. Тот же дом. Только квартира другая.

Эту бумажку я подобрал у стадиона. Сразу после того, как «щипач»-неумеха, хотевший тиснуть дедовские часы у ротозея Витьки Дорохина, скрылся в толпе. Бумажка эта выпала у «щипачка» из кармана.

И я, имеющий привычку подбирать все, даже незначительные, на первый взгляд, улики, подобрал ее. Скорее, машинально, на автомате. Просто потому что так привык. Часто так бывало. Увидишь на осмотре места происшествия какую-то мелочь, вроде стержня от шариковой ручки или листка из блокнота. А она потом — раз! И пригождается!

И что-то мне подсказывало, что я не зря спрятал у себя этот листочек.

— Настюш! — я показал листок девушке. — Скажи: ты знаешь эту квартиру?

Красавица взяла у меня из рук обрывок бумажки и, недоуменно вскинув брови, уставилась на нее.

— Ого! А откуда это у тебя?

— Значит, знаешь? — я, не ответив на ее вопрос, уже задал следующий.

Теперь я уже точно был уверен, что все сделал правильно.

— Да, да…! — рассеянно вертя в руках бумажку, сказала Настя. — Это ж соседки нашей квартира! Ну, я тебе про нее рассказывала! Она еще моржеванием занимается! Помнишь, родоки к ней уходили? Когда мы с тобой вдвоем остались!

Я улыбнулся.

Конечно, помню! Еще на самой заре наших отношений родители Насти, люди крайне деликатные, дали нам с девушкой возможность побыть чуток наедине и всей компанией отправились к соседке.

Отличные у нее оказались родоки! Понимающие…

— Настек! — попросил я девушку. — Слушай, ты знаешь что? Спроси-ка у соседки своей: не теряла ли она свою сумку где? И вот еще что: пусть замки поменяет!

Вернувшись в расположение, я понял, что мое внушение в умывальнике не прошло даром. Тим с Тимуром, на удивление, даже разговаривали. И довольно вежливо.

Даже преувеличенно вежливо.

— Тимофей! — обратился к брату Тимур. — Приберись, пожалуйста, на своей полке в тумбочке.

— Хорошо, Тимур! — с готовностью отозвался брат. — У меня к тебе встречная просьба: пожалуйста, не запихивай свои шлепанцы мне под кровать!

— Принято к сведению! — с достоинством, точно английский лорд, только коротко стриженный, кивнул Тимур и, взяв тетради, собрался было идти на «сампо».

— Белкин! — тихонько позвал я его. — Пойди-ка сюда!

Я подождал, пока близнец подойдет, и шепнул так, чтобы Тимошка не слышал:

— На КПП дуй! Только недолго! У тебя пара минут!

Тимур мигом все понял и, просияв, как начищенный самовар, исчез. Я успел заметить только, как Тимошка проводил его взглядом. И читалась в этом взгляде отнюдь не доброжелательность.

Прошло еще несколько дней.

Ситуация с близнецами так и не разрешилась. Они все так же общались друг с другом подчеркнуто вежливо. Без явных стычек. И от этого было еще хуже. И не только братьям. Всем. Напряжение, тяжелое, липкое, будто висело в воздухе уже несколько дней.

— Тимофей! — как-то окликнул второй Белкин брата. — Ты у меня брал конспект по тактике. Будь любезен положить на место.

— Хорошо, Тимур! — глухо откликнулся брат. — Только бриться закончу.

Наконец самый впечатлительный из нас — Димка Зубов — не выдержал.

— Да вы бы уж подрались хоть! — заорал он. — И то было бы лучше!

— Вот именно! — подал голос Миха, который уже закончил с мыльно-рыльными процедурами и придирчиво рассматривал в зеркале свой прыщ на подбородке. — А то устроили тут светский раут! «Тимофей, пожалуйста!», «Тимур, спасибо!». Тьфу! Слушать тошно!

— Зачем нам драться? — пожал тощими плечами Тимошка.

Он по привычке сказал: «нам», а не «мне»…

Кир, молча наблюдающий за этой сценой, закатил глаза, перекинул полотенце через плечо и зашагал к выходу. Он считал ниже своего достоинства опускаться до разборок «мелких», как он втихаря называл Белкиных. Наш «Лобачевский» был всего на несколько месяцев старше близнецов, но почему-то считал их шебутными и неразумными детьми. Кем-то вроде младших братьев.

И не без оснований, надо сказать.

В увал я попал только через две недели.

Мне, одному из немногих, повезло. Сегодня из «вольных» были только я, Колян Антонов и братья Белкины, которые все еще были в ссоре. Остальных не пустили. Кто «залетел», а кому просто выпало нести службу в родных стенах: стоять на «тумбочке», чистить картофан на кухне, ну и тому подобное.

Прошла уже добрая половина осени, и на улице было довольно ветрено и зябко, хоть и солнечно. А еще моросил небольшой дождь.

— Бр-р, пацаны! — стоя на крыльце, поежился Тимур. — Холодрыга какая! Я б не отказался, если бы нас прямо завтра на зимнюю форму перевели! А то на зарядке можно дуба дать! Даром что бегаешь!

— Ничего! — хохотнул Колян и хлопнул близнеца по плечу. — Сейчас согреешься!

Антонов подбородком указал куда-то вдаль.

Тимур посмотрел в заданном Коляном направлении и просиял.

Из-за угла, негромко цокая каблучками, спешно вырулила знакомая мне уже по КПП фигурка. Только уже не в плащике, а в добротном осеннем пальто. С зонтиком. И в том же беретике и сапожках.

— Маша! Привет! — ринулся к ней Тимур, чуть не запнувшись на крыльце.

— Привет! — радостно поздоровалась девчушка. Привстала на цыпочки и чмокнула пацана в щеку.

Я заметил, как Тимошка, видевший это, сжал губы в ниточку и отвернулся. Лицо его выражало крайнее отвращение. Точно парня сейчас стошнит. Прямо на крыльцо.

— О! — увидев второго близнеца, по-свойски воскликнула Маша. И поприветствовала его, как старого знакомого: — Тимонтий, привет! А я тебя и не заметила сначала! Подумала, что тебя не пустили!

И она взяла разомлевшего от счастья Тимура за руку.

— Считай, что не пустили! — просканировав сцепленные ладони влюбленных испепеляющим взглядом, прошипел вдруг Тимошка. — Для тебя меня не пустили! И для этого утырка тоже! И никакой я тебе не «Тимонтий»! Поняла? Тим я! Пошли вы оба!