Суворовец. Том 3

Глава 18

Прошло еще несколько дней.

В том, что у нас в Суворовском училище завелась «крыса», я был попросту уверен. Моя ментовская чуйка не могла меня подвести. И, кажется, я уже даже вычислил парочку подходящих кандидатов.

Произошло это случайно. Само собой. Как-то, шагая по коридору училища, я увидел уже знакомого мне первокурсника Саню Маслова в компании двух других первокурсников. К трепу «молодых» я обычно не прислушивался. Не до того. Своих забот — греби, не разгребешь. Но тут внезапно решил навострить локаторы. Тем более что со стороны эта могучая кучка не выглядела как сборище трех друзей.

— Ну что, Маслов? Когда «лавэ» будет? — грозно вопрошал Саню один из парней — рослый, почти с меня, и лопоухий. Он был выше Сани почти на голову и стоял к нему вплотную.

— Скоро, — боязливо пискнул Саня и зыркнул вокруг. — Скоро будет, Антон! Только в увал надо сходить… У меня при себе нет…

Я отошел поодаль и присел, сделав вид, что завязываю ботинки.

— Ты не верти башкой, Маслов! — грубо одернул его второй — пониже ростом и кучерявый. Прижал обе руки к стене так, что Сане, зажатому с обеих сторон, было некуда деваться. — Ты сказками про увалы уже второй месяц нас кормишь. У тебя уже увала три за это время было. Ты в карты зачем сел играть, если не умеешь?

— Так это… — боязливо подал голос Саня. — На интерес… Вы же сами говорили поначалу…

— На интерес, Маслов, играть нет никакого интереса, — презрительно гоготнул первый и внезапно сделал вид, что замахивается.

Испуганный Саня метнулся было в сторону, но наступил на развязанный шнурок и грохнулся оземь.

— Смотри, Маслов! — глядя на то, как Саня поднимает на ноги и отряхивает пыльные брюки, угрожающе заметил кучерявый. — Несдобровать тебе… Если отдавать не собираешься — лучше сразу пулю в лоб себе пусти. Если что, мы и адрес твой знаем… В Свиблово.

— Точняк! — вмешался длинный. — Ты же, Маслов, офицером стать собираешься? А для офицера карточный долг — дело чести. Бывай! Хоп! Саечка за испуг!

Отвесив растерянному и красному от смущения парню «саечку», пацаны загоготали. А потом, увидев меня, предпочли сделать вид, что ничего не случилось, и ретироваться. Миссия их была выполнена — напуганный Саня чуть завод кирпичный со страху не построил. Не ровен час, доведенный до отчаяния паренек в увале в мамкин кошелек полезет, пока та в больнице… В таком состоянии он, кажется, на все готов. Лишь бы поскорее и навсегда отделаться от этих бугаев.

Я не стал догонять «перваков». Ни длинного, ни кучерявого. Пока. Временно.

А вместо этого подошел к дрожащему от страха пацаненку. Сейчас мое присутствие тут важнее.

— Здоров, Сань! — приветствовал я бедолагу. — Вот и свиделись. Года не прошло.

Не понос, так золотуха. Только-только мы разобрались, куда пропала его маменька, так теперь откуда-то двое из ларца нарисовались. С замашками гопников.

— Привет! — выдавил из себя первокурсник. И снова огляделся — будто боялся, что эти двое вернутся.

Но любители азартных карточных игр уже скрылись за поворотом. Будто и не было их тут минуту назад.

— Че они хотели-то от тебя? — по-свойски, напрямую спросил я у страдальца.

Саня молчал.

— Ничего, — буркнул он. — Так, просто поговорили.

Понимаю. Пацанские правила. Стучать нехорошо и все такое.

Но тут другая ситуация. Я сам все видел и слышал. Точнее, почти все.

— Все равно узнаю! — пообещал я. — Обычно, когда люди «просто» по-дружески беседуют, то один из них потом не ходит чернее тучи. Так что лучше колись. Что за дела у тебя с этими кредиторами недоделанными?

— В карты сел поиграть с ними… — нехотя сказал он. — Сказали, что так, без денег. А потом — что должен…

— Ясно, — хмыкнул я.

Знакомые приемчики. Сначала — ничего. А потом и сам не заметишь, как барахло из дома выносить начнешь. Лишь бы нос не сломали. Маслову, ясен пень, не попереть одному против этих двух шкафов.

М-да… Невесело началась у парня суворовская жизнь.

Надо бы ему стержень в себе начать уже делать. Да потверже. А то так и будут его гнобить. До самого выпуска.

— Они еще те шулеры, — горестно констатировал Маслов. — У них даже из «старшаков» никто выиграть не сможет.

— Сможет-не сможет… Бабка надвое сказала. Посмотрим. Фамилии их как? — уточнил я у Сани.

Тот снова сделал вид, что очень заинтересован своими ботинками, и ушел в несознанку.

— Ладно! — решил я. — Не хочешь, не говори. Сам узнаю. Эка невидаль. Чай, не секретные материалы. А ты живи спокойно. Начнут прессовать: говори, что ничего не видел, ничего не знаешь. И вообще никогда ни с кем не играл. А если совсем прижмут: меня зови. Понял? И главное: ни копейки им не давай. Это самое важное, что ты должен запомнить. Ты изначально на деньги играть не договаривался, значит, с тебя взятки гладки. Дашь один раз — в канале будет тяга. От тебя тогда не отвяжутся. Усек?

Саня молчал.

— Ну? — я уже начал терять терпение.

— Усек, — пробормотал суворовец.

— Отлично! — кивнул я и, насвистывая, двинулся по своим делам.

Надо было еще успеть очередь занять к телефону. А то Настенька, небось, уже заждалась. У нее мне, кстати говоря, тоже надо было кое-что выяснить… Были у меня тут кое-какие подозрения…

Следующего увала я едва дождался. Сидел на уроках, как на иголках. Постоянно поглядывал на часы и зачеркивал цифры в карманном календарике. А еще, разумеется, изо всех сил старался не косячить. Койку заправлял идеально, нигде не опаздывал и в нарядах не спал. Вызубрил «от» и «до» все, что задавали. Даже каким-то чудом схлопотал «пятак» за контрольную по химии — единственный во взводе. Не зря после отбоя несколько дней с фонариков читал учебник под одеялом.

А все потому что мне предстояло сыграть очень важную роль…

— Отлично, Рогозин, отлично! — с удовольствием констатировал препод по кличке «Маркуша» — Арсений Маркович. — Ежели так и дальше пойдет, можете рассчитывать на «пятерку» в аттестате. Только не расслабляйтесь. Последнее относится и к остальным, — тут он обвел класс суровым взглядом. — На носу осенние каникулы, товарищи суворовцы. А судя по тому, как некоторые из вас расслабились, у вас еще и летние не закончились…

В то холодное воскресное утро настроение у меня было просто отличным. Несмотря на то, что вставать в воскресенье нам официально было можно на целый час позже, я проснулся, как обычно. Наведался в умывальник, пока туда не налетела толпа разбуженных пацанов, и не торопясь, привел себя в порядок.

Все «склалось», как в шутку любил говорить мой друг Миха Першин, довольно таки хорошо. В списки на воскресный увал попали все трое: и я, и Миха, и Илюха «Бондарь».

— У солдата выходной… пуговицы в ряд! — напевал в бытовке довольный Илюха, начищая свой мундир. — Ах ты ж ешкин кот! Пуговицу подшить надо! На соплях болтается! Только заметил!

— Ишь распелся, «Бондарь»! — поддел его я. — По Лилечке своей соскучился? Смотрю, и побрился, и намарафетился… Молодца! Только ты об уговоре-то не забыл? Сначала дело. А что это одеколон такой у тебя? Нормас…

— Не забыл… Ясен пень. Первым делом — самолеты. И Миха не забыл. Сделаем все чин-чинарем. Текст я запомнил. А насчет одеколона — это Лилька мне подарила! — с гордостью сказал Илюха. — В синей такой коробке… Нет, в фиолетовой… Хочешь, тоже можешь брызнуться… в тумбочке стоит. Только вертай потом взад!

— Нет, спасибо! — рассмеялся я. — У меня свой имеется. Настя к нему привыкла. Да и мне нравится.

Я оставил Илюху пришивать пуговицу, а сам, насвистывая, вышел в коридор — еще раз обдумать предстоящую операцию, в которой я негласно был назначен супер-пупер мега-ответственным лицом.

А в холле, уже перед самым выходом, мы с моими лучшими друзьями разыграли первую часть Марлезонского балета.

— Что, Андрюх? — как и договаривались, нарочито громко сказал Миха, поравнявшись с двумя небезызвестными картежниками — длинным, лопоухим и коренастым, чернявым. Фамилии их были, как я выяснил, Голубков и Птицын. Два сапога пара. — Сегодня важный день? Идешь за фотиком?

— Ага! — бодро откликнулся я. — Прямо сейчас и пойду. Два года о таком мечтал. Не шутка юмора…

Я старался говорить весело, шутливо. Даже расслабленно. Будто с ленцой. Но внутри все равно потряхивало. Хоть и был я уже давно не семнадцатилетнем суворовцем, а опером, побывавшим в самого разного рода передрягах.

Миха и Илюха очень уж просились со мной. И даже чуток обиделись, когда я им отказал. Но я был непреклонен.

Одно дело — если б я один пошел. Но тут завязано еще и несколько других людей. Дядька Дорохина обещал, конечно, что все будет чики-пуки, но все же…

— И охота тебе на это увал тратить? — будто случайно вклинился в разговор Илюха «Бондарь». Он тоже говорил нарочито громко. Будто дед, контуженный на войне. — Сходил бы на каникулах. Я вот сегодня к Лилечке своей иду. Заждалась она меня.

— Гуляйте, ваше дело молодое, — хмыкнул я. — Лильке привет передавай. А я сегодня — мужчина холостой. Настюша моя к родокам в Рязань опять укатила. С предками… Так что самое то сгонять за фотиком. А то потом времени не будет.

— Прямо сейчас и двинешь? — деланно равнодушно спросил Миха. — Если да, могу тебе компанию составить. Мне как раз сегодня делать нечего. Верочку мою сегодня родоки дома засадили — с репетитором заниматься. Растят из нее, понимаешь ли, медалистку…

— Не, Мих! — нарочито громко отверг я предложение друга. — Я лучше один сгоняю. Быстрее обернусь. К тому же у меня сначала кое-какие еще делишки есть. Личного характера. А часикам к трем и за фотиком соберусь. Так что, пацаны, сегодня каждый по своей программе. Не обессудьте.

Отлично. Время назвал. А место все и так знают. Там все покупают и фотики, и разные приблуды к ним. Чтобы потом «колдовать» в темной ванной.

— Хозяин-барин, — пожал плечами Миха. — По своей так по своей… Ну а я тогда в киношку сгоняю. Деловой ты наш…

Вся эта беседа специально велась очень громко. Каждая ее реплика была заранее отрепетирована.

Пробегающие мимо нас суворовцы, торопящиеся в увал, и не подозревали, что являются зрителями недавно написанной театральной постановки.

Небрежно болтая всякую чушь, я как бы невзначай кинул взгляд в сторону уже знакомых мне «перваков» с птичьими фамилиями. А потом еще раз посмотрел, уже пристальнее. Но так, чтобы не выдать себя.

Вон они, красавцы… Стоят, гогочут. Травят друг дружке всем известные анекдоты про русского, поляка и немца. Но на выход почему-то, в отличие от другие суворовцев, не спешат.

А локаторы-то настроены!

Длинный, по фамилии Голубков, дернул длинной шеей и тоже будто невзначай придвинулся ближе к нашей компании. Я заметил, как он едва заметно повел бровью и указал глазами в нашу сторону. Коренастый Птицын мигнул и растянул в гадливой улыбке щербатый рот. А потом тоже едва заметно дернул уголком рта.

Я мигом все понял.

У Голубкова с Птицыным явно был свой язык, понятный только им обоим. Таким способом картежники-шулеры пользовались с незапамятных времен. Наверное, еще когда дед Витьки Дорохина был не старым хромым полковником, а совсем еще юным парнем. Поэтому и в карты этим упырям всегда везло. Тут почешутся, там моргнут, тут нос потрут… У каждого жеста был свой, тайный знак. Что-то вроде морзянки для картежников. И только потом одураченные ими простачки вроде Маслова понимали, во что вляпались…

Вот и сейчас они друг с дружкой «по-бырому обсудили» предстоящее дельце…

Точно! Так и есть! Неспроста Птицын, махнув приятелю, стремглав понесся к телефону… А потом, довольный, окликнув приятеля, зашагал на выход вместе с ним.

«Отлично!» — констатировал я, выходя следом за ними на крыльцо училища. — «Наживка проглочена!»

— Ну все тогда, Андрюх! До вечера! — попрощался со мной Илюха, уже обычным тоном. — Меня Лилечка ждетт.

— Пока! — поглядывая на часы, торопливо кивнул мне Миха. Он торопился на свиданку со своей Верой.

— Пока, пацаны! — я махнул Михе с Илюхой и отправился туда, куда заранее было договорено.

Я шагал не спеша, щурясь от солнышка и разглядывая уже снова привычную мне Москву конца семидесятых, снова готовящуюся к Олимпиаде.

В три часа пополудни мне позарез нужно нарисоваться у широко известного магазина фототехники. А пока… А пока есть время. И я, поддернув воротник, зашагал к уже хорошо знакомому мне «Дому Брежнева».

— Так значит, ты думаешь, что это… она? — нахмурив прелестный лобик, сказала Настя.

Мы сидели на кухне ее квартиры и пили чай. На самом деле ни в какую Рязань ее не потащили. Туда свинтили Настины родители, вместе с Денькой. Приехала какая-то троюродная бабуля четвероюродного деда и очень захотела посмотреть, «какой он у нас вырос». А мы с моей любимой, оставшись одни в квартире, наслаждались обществом друг друга.

Сегодня, правда, наша встреча не очень походила на обычную свиданку.

Шел важный разговор.

— Говорю тебе, сдала она тебя! По ее наводке на тебя напали! Ну сама подумай… — я пододвинул к девушке щедро исписанные листки блокнота. На них я схематично изложил свои соображения. — Кто, как не она? Я тут даже нарисовал все для наглядности. Зуб даю, она тебя слила. Частично — чтобы за бугор вместо тебя поехать.

— Не верю я в это, Андрюш! — уперлась рогом Настя. — Мы же с Олеськой с самого детства знакомы. Как она могла так со мной поступить?

— И чего? — резонно возразил я. — Да хоть с роддома! Я… то есть один сосед наш, когда в органах работал, как-то сцапал паренька, который на гоп-стоп со своей бандой каждый день ходил… А жена его — ни слухом ни духом. Так что не аргумент!

— Ну а что тогда аргумент, по-твоему?

— А вот что! — я указал на первый листок. — Смотри. Ты говорила тогда Олесе, что пойдешь вечером к репетитору с деньгами? Так?

— Ну, так! — нехотя согласилась девушка. — Не то что бы специально сказала. Так, к слову пришлось. Мол, надо Амалии Генриховне вперед заплатить…

— Ну а то, что при тебе коньки дорогие будут, она и так знала, — подытожил я. — Говорю тебе: это она все сливала. На сколько ваших парней и девчонок уже напали? На пятерых? У тебя при себе были коньки недешевые и котлета наличности. У другой девчонки — сумочка заграничная, тоже не три копейки стоит. У третьей — колечко новенькое, которым она хвасталась… И что? Будем ждать роста нападений в геометрической прогрессии?

— Погоди! — Настя, все еще верившая в невиновность своей подруги, цеплялась за разные неправдоподобные версии, как утопающий за соломинку. — Ну а вдруг это совпадение?

— Ну хочешь, Настюш, проверим? — предложил я.

— Ладно! — со вздохом согласилась девушка. — А как?

— Есть у меня одна мыслишка! — я потер руки, довольный тем, что мне удалось наконец уболтать недоверчивую девушку.

Я хорошо ее понимал: никогда не хочется верить в виновность близкого человека. Но что поделать? Так бывает! Сколько я таких «не может быть!» повидал на своем веку — не перечесть. Только-только сцапаешь какого-нибудь карманника, домушника и иже с ними — как тут же начинают осаждать порог мамы, тети, бабушки… И каждая вопит: «Да не может быть! Да такой хороший мальчик! Мусор выносил, уроки делал… А еще он мне такого забавного ежика из пластилина и спичек в третьем классе соорудил! До сих пор храню!».

Да и девчонки тоже всякие бывают.

Мы с Дорохиным, помню, как-то вычислили одну ушлую девицу абсолютно кукольной внешности. Мадам лет девятнадцати успешно обчищала квартиры. Наведывалась в качестве ученицы к репетиторам. Да не абы к каким, а к тем, у кого дома то картинка имеется стоимостью в десяток-другой телевизоров, то драгоценности… Словом, к некогда хорошо известным деятелям культуры, которые уже вышли на пенсию и стали промышлять сеянием разумного, доброго, вечного.

Кукольное создание, хлопая невинными бездонными голубыми глазами, втирало старикам легенду о том, как хочет поступить в консерваторию. Упорно играло на фортепиано экзерсисы и участливо интересовалось здоровьем пожилых педагогов. Радушно соглашалось попить чаю после урока и даже предлагало принесенные с собой конфетки.

Строгие преподаватели и подумать не могли, что скрывается под этим образом Настеньки из фильма «Морозко». Все, как один, бабушки и дедушки, отведав конфеток, быстро засыпали, прямо за столом. И просыпались потом в обчищенной квартире… И все, как один, потом не верили в виновность «небесного» создания. Даже когда были представлены железобетонные доказательства…

— А что за мыслишка? — с интересом спросила девушка. — Может, расскажешь? А я пока чайку еще поставлю!

— Позже расскажу, Настюш! — вставая, деловито отозвался я. — Позже, обязательно. А сейчас мне пора бежать!

И на прощание нежно притянул ее к себе.