Суворовец. Том 3

Глава 17

— Здоров, Санек! — пытаясь говорить как можно более доброжелательно, окликнул я первокурсника.

Мальчишка нервно дернулся, посмотрел на меня и снова отвернулся, наспех вытерев рукавом лицо.

— Как дела? — попытался я завести непринужденную беседу. — Хочешь, потолкуем? Потрещим чуток? У меня как раз пара минут есть.

Захочет — расскажет. Не захочет — навязываться не буду.

Я сразу понял: Саня не хочет, чтобы я видел его заплаканным. Еще бы: суворовец нюни распустил! Да еще на глазах у «старшака». Стыдобища какая!

У нас в училище такое не поощрялось. Правда, кое-у-кого тут память короткая. Димка Зубов, как «дембелем» стал, так сразу позабыл, как еще год назад шкерился по углам училища и сопли на кулак наматывал.

Но, как говорится, мы все не истуканы, а живые люди. Мальчики тоже, бывают, плачут. Да чего уж там, и мужчины, бывают, ревут навзрыд. Глядя на фигурку, скукожившуюся у окна, я вдруг вспомнил себя.

Я тогда еще не окончил институт и не получил погоны лейтенанта. В то июльское утро я, парень лет девятнадцати, довольный тем, что хотя бы на месяц-два могу почувствовать себя гражданским человеком, проснулся в своей небольшой комнате.

— Вставай, лежебока! — проснувшаяся задолго до меня бабушка по давней привычке начала молотить поварешкой о кастрюлю. И, как обычно, попеняла мне, не стесняясь в выражениях: — Солнце в задницу упирается, а курсантик наш все дрыхнет! Я уже яишенку нажарила. Сейчас оладьи доделаю. А опосля на рынок сбегай. Список я уже написала.

Я потянулся, потом нехотя спустил ноги с кровати, встал и сделал несколько упражнений, разминаясь.

И тут раздался звонок, разделивший мою жизнь на «до» и «после».

— Андрюшка! — скомандовала бабуля. — Будь другом, возьми трубку, а? Это Кузьминична, наверное. Старая тетеря. Опять ей с утра пораньше поговорить не с кем. То радио врубит на весь дом, то теперь названивает. А то у меня сейчас тут все оладьи сгорят к едрени фени! Ох ты ж, ешки-матрешки, надо газ убавить!

— Иду, ба! Сейчас! — откликнулся я и, надев шлепанцы на босу ногу и позевывая, поплелся в коридор к тумбочке. Взял трубку проводного телефона и сонно прохрипел:

— Але!

Из кухни доносились вкуснейшие ароматы. Я аж почувствовал, как у меня заурчало в желудке.

Сейчас как наверну бабушкиной яишенки: с колбаской, зеленушкой… Заточу вдобавок пару бутербродов с маслом и сыром. И полирну все это дело парой кружек чая «со слоном». А потом… А потом, так уж и быть, схожу на рынок. Бабуля давно просила сходить закупиться. Старшим надо помогать.

Но это была не бабушкина закадычная подруга и по совместительству наша соседка Глафира Кузьминична.

— Рогозина Зинаида Михайловна Вам кем приходится? — точно метроном, отчеканил сухой официальный голос. Он совсем не походил на мягкий, добродушный голос тети Глаши, которая, несмотря на мои девятнадцать, упорно величала меня Андрюшенькой и не мытьем, так катаньем пыталась мне сосватать свою семнадцатилетнюю внучку.

— Это моя мать, — ответил я.

Сон как рукой сняло.

Не далее как три дня назад мы отправили маму в больницу — на обследование. Она в последнее время ложилась туда довольно часто, и это уже никого не удивляло.

— Сегодня в шесть часов пятнадцать минут ее не стало, — также метрономом ответил сухой женский голос. — Алло! Алло! Вы слышите?

Я, разумеется, слышал.

Записал все, что требовалось. Передал бабушке. И только потом дал волю чувствам.

Из ванной я вышел только через час. Включил воду, чтобы меня не слышно было, и рыдал. Рыдал, как десять лет назад, когда случайно потерял где-то собственноручно сделанную рогатку, над которой трудился не один день. А потом, выйдя, обнял бабушку и уткнулся лицом в ее знакомый с детства цветастый халат.

А сейчас-то что случилось у парня, которого с легкой маминой руки суворовцы насмешливо стали величать «Сашенькой»?

И со мной такое было. Поэтому стебаться над рыдающим пацаненком я совершенно не собирался.

— Я Андрей, — сказал я просто, садясь рядом на скамейку. — А ты же Санек, верно?

Мальчишка, не поворачиваясь, дернул головой. Судя по всему, это означало «да».

Я заметил, что пацаненок вытирает заплаканную моську прямо рукавом новенькой формы. Непорядок. Похоже, вечером ему всерьез в бытовке придется чиститься, приводя в порядок замызганный рукав. У нас ведь в Суворовском не только за слезы по головке не гладят. За неопрятный внешний вид получить нагоняй от взводного — что за здрасте.

— Сань, — снова обратился я к плакальщику. — На! Возьми вот! Нечего форму портить! Новую не дадут!

И, достав из кармана чистый носовой платок, протянул ему. Саня, сидя все так же вполоборота, чуток помедлил, потом протянул руку за платком и глухо пробормотал:

— Спасибо!

— Пожалуйста! — хмыкнул я. — Было бы за что.

Дождался, пока мальчишка чуток успокоится, и предложил:

— Может, поделишься? Ну, знаешь, как говорят… Высказанная беда — уже полбеды…

Паренек снова недоверчиво на меня покосился и опять уставился в подоконник.

— Знаешь, — продолжил я как бы невзначай, — ты бы развернулся, что ль. Не то что бы я сильно недоволен. Просто я с твоей спиной ну совсем не горю желанием диалог вести. Как бы так.

Саня неохотно развернулся, вытер заплаканное лицо и снова глухо пробормотал:

— Я… это… не знаю, с чего начать.

— Начни с главного, Сань! — просто посоветовал я. И добавил: — Умные люди говорят, что так проще.

Санек помялся, помялся, а потом сказал то, что я и сам недавно узнал от Димки Зубова, возомнившего себя «дембелем»:

— Ко мне мама сегодня не пришла.

Хм…

— И ты из-за этого решил тут бассейн устроить? — недоверчиво подняв брови, уточнил я. — Что мама не пришла? Ну, мало ли, почему не пришла. У взрослого человека всякое может быть. Может, на работе задержали. Или форс-мажор какой. Кран потек, например. Сидит, мужиков из службы быта ждет. Или приболела. Сейчас знаешь какой серьезный грипп по Москве ходит? Вон у нас в четвертом взводе уже пятеро по домам лежат.

«Перваки», конечно, порыдать любят. Из-за того, что в увал не пускают. Что на физухе гоняют — будь здоров. Что порой присесть не когда — не то что давануть храпака на кровати. Да и друзья—пацаны — это тебе не ласковая бабуля.

Но чуйка безошибочно подсказывала мне: Саня Маслов не просто так дал слабину.

— Не в этом дело, — нахохлившись, точно воробей, буркнул «первак». — И третий день уже трубку не берет…

Вот это поворот!

Я вспомнил, как места себе не находил, когда Настя не пришла ко мне на КПП. И надо сказать, не зря не находил…

Саня вдруг прерывисто вздохнул. Губы его снова задрожали.

— Погодь, погодь, Сань! — мигом остановил я следующий намечающийся поток рыданий. — Так ты говоришь, трубку не берет? Уже три дня? А дома есть еще кто? Папа там, бабушка… Дед, может?

Саня снова вздохнул, глотнул и, сделав над собой усилие, ответил:

— Не… отца нет. Мы с мамой живем. И с бабулей.

Ну вот. Хоть что-то определенное уже наклевывается.

— А бабуля? — деловито продолжал я допрос. Совсем как тогда, когда разговаривал по телефону с рыдающей Настей. Выцарапывать информацию из плачущих людей — та еще задачка. И неважно, пятнадцать лет им или целых пятьдесят.

— Бабуля в санатории, — пояснил Саня. — В Жуковке. Она только неделю назад уехала. Я вот думаю: может, что-то случилось? А меня в увал не пуска…

И парнишка, поняв, что сейчас разрыдается, снова отвернулся к подоконнику.

Ясно-понятно. Только понятно, что ничего не ясно.

— Ну… — я наскоро начал накидывать варианты, сделав вид, что ничего не заметил. — Не впадай в панику, Сань. Не имей такой дурной привычки. Смотри: может быть авария на телефонной станции?

— Ну… — уже чуток успокоившийся Санек с сомнением поднял на меня глаза. — Наверное… Я не знаю… Никогда вроде такого не было.

— Сегодня не было — завтра будет! — резонно заметил я. — Все когда-то бывает в первый раз. Второе: уже такое случалось?

— Не, — покачал головой первокурсник. — Такое впервые…

— Так, — я лихорадочно соображал, что делать. — Ты кого-нибудь еще из своего дома знаешь? Ну, одноклассников там, друзей со двора… Соседок, маминых подруг… Ну? Давай, вспоминай.

Лопоухий Саня растерянно поморгал, а потом ответил:

— Да не… Мы туда только год назад переехали. Я только с двумя пацанами и успел подружиться… Телефонов не знаю, мы друг к дружке просто так всегда бегали.

Ну еще бы… Ничего удивительного! Это ж СССР! «Где без спроса ходят в гости, где нет зависти и злости»… Тут не то что без соцсетей и мобильного — порой и без городского телефона можно обойтись.

— Туда — это куда? — уточнил я.

— В Свиблово, — шмыгнув носом, пояснил парнишка.

Свиблово?

Уже в который раз убеждаюсь, что мир тесен.

— У мамы есть, конечно, подруга, — продолжал Саня. — Тетя Света. Но телефон у нее в книжке записан. А книжка дома…

Будь я в действительности семнадцатилетним «старшаком», а не матерым опером, я б, наверное, посоветовал Сане Маслову себя «не накручивать». Но чуйка опера, которая выработалась за много-много лет, подсказывала мне, что накручивать стоит. Даже не накручивать. А разруливать.

И тут меня что-то торкнуло.

— Слушай… — будто невзначай, сказал я. — Сань… а мама твоя случаем ничего на днях покупать не собиралась?

Паренек удивленно вскинул на меня глаза.

— Не знаю даже… А что?

— Ну если спрашиваю, значит, надо! — не сдал я вдаваться в подробности. — Ты на вопрос ответь. Собиралась или нет.

— Ну… — Саня помялся и глянул на меня. Точно пытался понять, стоит мне доверять или нет. — Мы телек покупать собирались. Точнее, купили уже, наверное… У бабушки скоро юбилей. Вот мы и хотели, чтобы она из санатория вернулась, а тут — хоп! — и телек новый!

Я нахмурился, пытаясь собрать воедино пока еще разрозненные кусочки информации.

Грабанули бухгалтера, которая шла с зарплатой. Паренька, который собирался покупать фотоаппарат. Еще кое-кого, у кого при себе были деньги отнюдь не на ситро из автомата и пирожки-тошнотики…

Сыровата, конечно, пока моя версия… И я бы очень хотел ошибиться! Но что-то мне подсказывало, что я прав. А еще — что прав был старый полковник Дорохин, когда втолковывал своему сыну про осведомителей. Зря, ох, зря тогда отмахнулся от него сын, тоже мент.

Я посмотрел на часы.

Так, дальше рассусоливать некогда. Надо действовать.

— Адрес давай! — вытащив из кармана блокнот и карандаш, коротко потребовал я.

— Чего? — захлопал глазами первокурсник.

— Ну не Кремля же, — поторопил я его. — Где живешь, надеюсь, помнишь? Адрес давай и телефон. Давай, давай, время не ждет. И мамы твоей ФИО.

— Чего? — отчаянно тормозил парнишка. — Какое ФИО? Это что?

— Фамилию, имя, отчество, тормоз… — устало разъяснил я недотепе-«перваку». — Год рождения ее ты вряд ли помнишь. Ну лет хотя бы сколько? Примерно? Тридцать пять? Тридцать семь? Сорок?

Саня поднял на меня глаза, в которых засветилась слабенькая надежда.

— А… ты сможешь пойти, да? Проверить?

— Я, не я… Тебе что за дело? — медлительность юного страдальца начала меня уже раздражать. — Не я, так другой сходит, проверит… Ну? Дашь адрес или я побег? У меня и без тебя проблем — греби, не разгребешь.

— Не, не! — торопливо зачастил Маслов. — Записывай: Первый Ботанический проезд…

— Короче, Андрюх! — тараторил в трубку юный Витька Дорохин. Я, признаться, все еще не привык к нему такому. После стольких-то лет! — Разыскал дядька Маслову. Юлия Витальевна, тридцать пять лет. Все верно, проживает на Первом Ботаническом.

— И че? — поторопил я приятеля.

К телефону, как и всегда вечером, собралась очередь. Каждый хотел брякнуть маме, бабушке… И с девчонкой, само собой, пощебетать. Передать приветики-пистолетики и воздушные поцелуйчики…

— По башке ей дали, вот че! — тараторила трубка. — По голове то есть! В «Склифе» она сейчас лежит. Только-только недавно в себя пришла. Сотрясение мозга у нее. И шок… И еще перелом чего-то там, я забыл уже.

Ек-макарек! Опять, значит, чуйка не подвела. Эх, как бы я хотел хоть раз ошибиться! Но нет, каждый раз она срабатывает точнехонько. Как часы, которые еще недавно юный щипач-неумеха чуть было не увел из кармана раззявы Витьки Дорохина.

— Домой, значит, наведались! — констатировал я.

Долго болтать было некогда. Колян Антонов вон уже исстрадался весь, желая брякнуть своей ненаглядной. Да и Миха Вере собирался позвонить. Но мне еще кое-что надо было выяснить.

— Наведались, наведались! — скороговоркой вещал Дорохин.

Приятель всегда говорил быстрее, чем пулеметная очередь. Мне частенько приходилось, точно высококлассной стенографистке, держать ухо востро, чтобы уловить каждое слово по отдельности.

— Телек забрали? — уточнил я.

— Телек? — удивился Витька. — А ты откуда знаешь про телек?

— От верблюда! — коротко ответил я. — Неважно! Позже скажу. Тут очередь собралась. Так взяли или нет?

— Не-а… — рассмеялся Витька. — Телек-то задержали. Аж на пару недель. Проблемы там какие-то на складе… Эта Маслова, как в себя пришла, рассказала, что да, действительно собирались «ящик» покупать. А так только пару ложек взяли… серебряных… И все. Деньги она на книжке держит.

— За пару ложек башку проломили… уроды… — мрачно констатировал я, прикрыв рот ладонью, чтобы пацаны не слышали. — Ладно, Витек, я понял… Спасибо, что все разузнал!

— Было бы за что! — охотно откликнулся Дорохин. — Заходи…

— Насчет «зайти» в ближайшее время не обещаю! — честно сказал я. — Парад на носу. Нас по строевой гоняют — будь-здоров! Ноги уже — как тумбы чугунные…

— Да, кстати! — вспомнил вдруг приятель! — Ты записочку-то помнишь? Ну, которую щипач тогда у стадиона выронил?

— Ну?

— Баранки гну! — торжественно сказал Витька. — В хате-то у Масловых такую же нашли. С тем же почерком. Только адрес другой…

— Да не помню я, — растерянно говорил Саня Маслов.

— Не помнишь, значит, вспоминай, — уже в который раз говорил ему я. — Напряги тыковку.

Мы сидели втроем в холле училища: я, он и наведавшийся ко мне Витек Дорохин. Точнее, не только ко мне. Витек и с Саней хотел побеседовать.

В деле наконец-то появилась хоть какая-то зацепка. Записка, которую нашли в квартире Масловых, была написана тем же почерком, что и адрес пожилой Настиной соседки…

Экспертизу, конечно, за такой короткий срок не успели провести. Но почерк, по словам дядьки Дорохина, был один-в-один.

— Вспоминай, вспоминай… — поддержал меня приятель. — А если сейчас не вспомнишь — ночевать тут будешь, Саня. Ночь длинная. К подъему точно вспомнишь. Ну, на крайняк, к зарядке. Или к завтраку. Так что вспоминай.

Насчет «разбить палатку на КПП и там ночевать» Витек шутил, конечно. Но настрой у нас обоих был очень серьезный.

Я был практически уверен, что утечка информации, в том числе, есть и в училище. И твердо был намерен расследовать это дело. Пока еще какая-нибудь тетя Юля вроде Масловой не оказалась в «Склифе» с проломанной головой.

Подробности случившегося мы Саньку рассказывать не стали. О том, что недавно произошло в квартире Масловых, в училище пока знали только я, майор Курский, и два моих лучших друга — Миха Першин и Илюха Бондарев. Подумав, я и их посвятил в это дело. А они уж, в свою очередь, по доброй воле вызвались мне помочь. Друзья, как никак.

— Вспомнил! — осенило вдруг Санька.

— Ну вот! — удовлетворенно сказал я. — Я же говорил: точно вспомнишь. Особенно когда ужин на носу. Валяй, вываливай, чего ты там навспоминал. Кому говорил про то, что телек покупать собираетесь?

— Ну… не кому-то лично, — боязливо пискнул Маслов. Будто боялся, что наш ответ его не устроит, и он лишится щедрой порции макарон по-флотски на ужин. — Так, скорее, всем вместе… И никому в особенности…

— Да ёк-макарек! — зло стукнул кулаком по подоконнику Витька. — Мы на тебя тут целый час угробили! Меня у кино девчонка ждет! А ты тут Ваньку валяешь. «Не кому-то лично»…

— Погодь, Витек! — осадил я недовольного приятеля. И снова обратился к бедолаге Сане: — Так ты говоришь, не кому-то лично?