Суворовец. Том 3

Глава 15

— Ха! Еще бы я не помнил! — отозвался Витька. — Я теперь часы дома храню. Решил на всякий случай перестраховаться.

И он покосился на старенький секретер, где, видимо, и хранилась теперь семейная реликвия.

— Так вот! — продолжал я. — Я часики-то «суслика» вернуть заставил. А когда он слился, то бумажку эту обронил.

— И что? — непонимающе уставился на меня дядька Дорохина, Валерий Игнатьевич.

Старый полковник молча крякнул и, взяв клочок бумаги в руки, повертел его. Чтобы прочитать написанное, ему пришлось чуть ли не на метр отодвинуть записку от глаз.

— Батя… — укоризненно сказал ему Витькин дядька. — Сколько раз я тебе говорил: носи очки! Даже дома! Глаза плохо видят!

— Цыц! — рявкнул полковник в отставке. — Будет тут яйцо курицу учить. Не дорос еще! Ты вон Витьку с Андрюшкой жизни учи, а меня не надо. — И пошутил: — Глаза-то, сынок, видят у меня отлично! Это руки, понимаешь, короткие… А чего за адресок-то?

— Да дело в том, что это — адрес моей девушки, — пояснил я, с удовольствием наблюдая за ироничным и веселым полковником. За столько лет я, признаться, уже отвык от его подчас грубоватых, но всегда колких острот. — Точнее, дома, где она живет. Квартира только другая.

И я вкратце рассказал своим новым старым знакомым все: и как обчистили Настю недалеко от спортшколы, где она занималась, и дали ей по голове… И о том, как она несколько недель сидела дома с сотрясением мозга… И о том, как к ней наведались домой, когда они с младшим братом Денькой остались одни…

— А еще, — вспомнил я кое-что важное, — к соседке-то ее тоже наведывались потом! Дней через пять…

— Так-так-так! — заинтересовался Витькин дядька. Мигом оставил в сторону полную рюмку, которую уже готовился поднести ко рту, и выудил из кармана блокнот с карандашом. — Погоди, Андрей, не части так… Так ты говоришь, наведались?

— Угу, — подтвердил я, дожевывая бутерброд с «той самой», лучшей на свете колбасой. Во мне уже включился мент. — Наведались. Причем не сразу. Выждали немножко. Моя Настя еле-еле уговорила ее замки поменять. Она все отмахивалась, отмахивалась: «Ой, да чего ты, Настенька, тень на плетень наводишь! Отродясь у нас тут краж не бывало! Внизу консьержка сидит, она бдит пуще Цербера! Мимо нее мышь не проскочит, не то что домушник». А он раз — и проскочил!

— Правильно мыслишь, паря! — похвалил меня старый полковник. — Ты сам-то случаем не хочешь в милиции потом работать? Чуйка у тебя имеется. Издалека видно. И с логикой все в порядке. А еще — голова холодная! То, что надо!

— А что? — весело сказал я, не став, естественно, говорить, что еще недавно чуть было не стал подполковником полиции. — Все может быть! Подумаю на досуге!

— Подумай, подумай… — дядька Дорохина взял у отца бумажку с адресом и тоже уставился на нее. — Слушай, Андрей… Говоришь, недалеко от спортшколы девчонку твою грабанули? А адрес школы знаешь?

— Примерно… — нахмурившись, сказал я. — Улицу только помню.

— О-пачки! — воскликнул Валерий Игнатьевич, когда я назвал улицу, где моя Настя и ее брат Дениска занимались фигурным катанием. — Еще одна!

— В смысле? — подал голос Витька.

Приятель ничуть не завидовал расположению, которое оказали мне его родственники. Напротив, Витек только рад был, что сегодня его дядька и дед не завели старую песню о главном. То бишь, не начали его мучить рассказами о том, каким ему надлежит быть, если он собирается служить в органах. Налил себе втихаря пивка в кружку из-под компота и неспешно его посасывал.

— Да в коромысле! — воскликнул Валерий Игнатьевич. — Бухгалтершу, матушку Витькиного приятеля, тоже там грабанули, недалеко. И пацана, который в магазин за фотоаппаратом собрался… Я ж рассказывал.

— А остальных? — живо уточнил я. — На остальных там же напали?

В голове всплыла привычная картинка. Когда я работал в отделе, мы с мужиками помечали на карте «особо интересные места». Те, в которых совершались преступления. Втыкали обычные кнопки и смотрели, гадали — будет ли какая закономерность.

Вот и сейчас у меня в голове складывалась карта. Дядька Дорохина называл районы, в которых совершались нападения, а я то благодаря то ли своему большому опыту, то ли чуйке сразу понял: — все взаимосвязано…

— А остальных поодаль, — вертя в руках папиросу, мрачно цыкнул зубом Витькин дядька. — Но в том же районе. И ты представляешь, к одной тоже наведались… Где-то через недельку. Я этой дурочке говорил, как и ты своим: «Поменяй замки, поменяй замки!». Так нет же. Вынесли телек средь бела дня, пока она на работе была. Хорошо хоть дома никого не оказалось: бабка внучка в секцию повела. А так бы… — Дорохин махнул рукой, изображая удар чем-то тяжелым — и все.

— И что, дядь Валер? Никого так и не нашли?

Надувшийся пива Витька благодушно развалился на потертом диванчике.

— В том-то и дело, что никого! — дядька Дорохина расстроенно хлопнул рукой по столу, да так сильно, что чуть не опрокинул бутылку открытой «Столичной». — Вот зараза! И как же не к месту все это! Олимпиада на носу. Таксистов — и тех пристрожили.

— Угу… — заметил Витька. — Батя Игорька расстроился жутко. Он-то раньше постоянно левачил. По ночам на своей старенькой «бомбил». Какой-никакой приработок. А теперь все, прикрыли лавочку.

— Гадство… — мрачно констатировал Валерий Игнатьевич. — Одно слово: гадство. Если не сцапаем этих ублюдков в ближайшее время, напихают нам по самое «не хочу»…

— Говорю тебе, Валерка! — снова набивая трубку табачком, заметил старый полковник. — Есть у них осведомители. Шестерки то бишь. Тягают сумки у те, кто ворон считают. И относят, куда надо. Сами-то по квартирам шерстить боятся. А еще, Валерка, я тебе зуб свой даю, один из немногих оставшихся — грабанули Андрюшкину девчонку и других не просто так, а по наводке. Ну не бывает так, чтоб десять раз совпало. И в одном и том же месте. А писульку эту, — он взял со стола клочок бумажки с адресом, — лучше бы забрать… Ты, паря, не против?

— Нет, конечно! — с готовностью отозвался я. — Берите, если нужно. — И спохватился, посмотрев на часы: — Бежать мне пора!

Уходя тем вечером от Дорохиных, я, с одной стороны, пребывал в отличном настроении. Еще бы! Встретился с давним другом и сослуживцем. Да и родню его навестил. С другой — в городе продолжала орудовать банда, несмотря на всю бдительность милиции, перед которой стояла серьезная задача искоренить преступность перед Олимпиадой-80.

Кажется, разгадка где-то рядом.

Только я пока не понимал, где.

Перед тем, как наведаться в училище, я заглянул домой. Так, по мелочи — взять еще пару купюр из честно заработанного трудового дохода и поесть бабушкиного борща. Холостяцкий харч, которым меня потчевали Дорохины, конечно дело хорошее, но с едой, приготовленной заботливыми женскими руками, не сравнится.

А еще я дал одно обещание. И должен был его выполнить.

— Привет! — окликнули меня, когда я подходил к парадной.

Я обернулся.

Снова-здорово. На скамеечке сидел отец. Вид у него был такой же, как и в прошлый раз — при параде и с букетом гвоздик.

— И тебе не хворать! — хмуро кивнул я и хотел было пройти дальше, но отец жестом руки попросил меня остановиться.

Вид у него был такой жалкий, что я не посмел пройти мимо.

— Слушай… — батя, точно нашкодивший первоклассник, не смел поднять на меня глаза. — Андрей… Я тут домой зайти хотел, а там…

— Ой! А что там? — деланно удивился я.

— Так это… — отец мялся. — Ключи не подходят.

— Верно! — кивнул я. — Мы замки поменяли.

— Как это? — захлопал глазами отец.

На мгновение мне его даже стало жалко. Но только на мгновение.

Потому что батя, нахмурившись, вдруг поднялся со скамейки и шагнул ко мне:

— Это по какому такому праву? Квартира наша!

— Наша с Уралмаша! — с ходу отбрил я все попытки предъявить права. — В квартире прописаны я, мама и бабушка. А ты до сих пор в коммуналке на Кирова числишься. Вот туда и иди! Там у тебя комната!

У отца и впрямь имелась небольшая комната в коммуналке на улице Кирова (теперь — Мясницкой). В большой-большой коммуналке на пятнадцать семей. Расселят ее только в далеких двухтысячных.

— Так это! — батя, встретив отпор, мигом растерял свой пыл. — Я ж ее студенту сдал…

— Пусть твой студент в общагу переезжает! — я пожал плечами. — Делов-то! Бывай!

И, пригнувшись, чтобы не задеть косяк, скрылся в подъезде.

Встреча с батей, конечно, омрачила мне настроение, но ненадолго. Пара тарелок борща с пампушками и зеленью мигом вернули мне радость к жизни. Когда я снова вышел во двор, на скамейке уже никого не было.

Зря отец пасется у нашего подъезда со своими гвоздичками. Я был твердо уверен, что ему ничего не обломится. Мама у меня, конечно, женщина добрая и очень-очень любящая. Но если что уж решила — все, кремень!

А вот кое-кому, кажись, должно сегодня обломится. Если он, конечно, окажется дома и не забыл о нашем уговоре.

— При-и-вет! — удивленно сказал он, открыв после второго звонка обшарпанную дверь пятьдесят восьмой квартиры.

Мой младший дворовый знакомый по кличке «Буба» был дома.

— И тебе не хворать! — кивнул я. — Что, уже готов идти?

— Куда идти? — захлопал глазенками мелкий.

Интересно девки пляшут! Неужели он сам не помнит о моем обещании научить его подтягиваться на перекладине? Небось забыл! А я помню!

— Что, турник-мен? — поддел его я. — Уже больше не хочешь «солнышко» крутить?

В глазах Кольки промелькнул проблеск сознания.

— А… «солнышко»… — протянул он, без особого, впрочем, энтузиазма.

— Пойдем, пойдем! — поторопил я его. — Хорош булки мять! У меня увал не резиновый.

Настя сегодня опять укатила в Рязань со своими родственниками. Поэтому я был «холостой». Но тратить всю вторую половину увала на воспитание подрастающего поколения, конечно, не хотелось.

«Буба» еще раз грустно посмотрел на меня, а потом покорно вздохнул и принялся шнуровать свои трехрублевые кеды.

— Андрей… — промямлил он. — Я… это… не могу… Уходить уже надо.

Тут что-то звякнуло.

Не успел я увидеть, что это, как еще секунду назад вялый Колька метнулся, подобрал упавший предмет и спрятал его в карман.

— А ну дай! — скомандовал я.

— Чего? — «Буба», выпрямившись, прикинулся валенком.

— Чего-чего? Топор через плечо! — я уже потихоньку начал терять терпение. — Ну давай, показывай.

«Буба» вздохнул, сунул руку в карман и протянул мне… обычный перочинный нож.

Ничего особенного. Такой нож был в кармане у почти каждого мальчишки. Нож всегда нужен. Подрезать что-нибудь. Рогатку смастерить. В «ножички» с пацанами порубиться. Карандаш опять же поточить. В общем, вещь незаменимая.

Но что-то мне подсказывало, что «Буба» не просто в «ножички» сегодня собрался пластаться.

— А в другом кармане что? — поинтересовался я, больше для проформы. — Доставай, доставай! Да не бойся, если куришь, мамке не скажу!

Колька снова вздохнул и покорно вытащил на свет… пачку красных десятирублевок!

Ого! Откуда у такого мелкого целый полтинник? Вряд ли мама на мороженое «Лакомка» и поход в кино дала!

— А ну рассказывай! — потребовал я.

— Чего? — юный сосед снова попытался включить «дурочку».

Пришлось применить старый способ.

— Так! — строго сказал я. — Увал не резиновый, еще раз тебе говорю. Считаю до трех, два пропускаю. Раз…

«Два» говорить не пришлось. Колька помолчал, помолчал, да и раскололся.

— Значит, проигрался! — подытожил я.

Мы сидели у Кольки на кухне. И ножик, и деньги лежали на столе.

Разговор был долгий. Я уже смирился с тем, что вторую половину увала проведу тут, а не в кино.

Дело было серьезное. В пятьдесят восьмую квартиру я наведался вовремя.

— Угу! — с горечью кивнул «Буба».

История, которую поведал мне сосед, была вроде бы проста. Подвергнутый дворовому остракизму Колька от нечего делать стал просто слоняться по городу. Слонялся, слонялся, и как-то само собой вышло, что ушел довольно далеко от дома. Поняв, что бродить ему уже надоело, он решил пару минут посидеть на ближайшей лавочке, а потом двинуть в кино. В кармане у него лежали пять рублей, выданные мамой по какому-то праздничному поводу.

Однако все вышло совершенно по-другому.

— Эй, пацан! — окликнули его. — Чего киснешь?

Колька обернулся.

Недалеко от него на лавочке сидела пара разбитных ребят.

— Чего грустный такой? — весело спросил один из них. — Не грусти, морщины будут. Девки любить не станут!

Колька опасливо встал и потрусил к метро. Со «старшаками» он предпочитал не связываться, а с гопотой — тем более. Из всего двора я был единственным «старшаком», с которым пацаны помладше не боялись общаться.

— Да погоди, паря! Погоди! — окликнули его снова, довольно доброжелательно. — Ну не боись! Пошутили мы! Да не тронем. Подь сюды!

Настроение у Кольки было гаже некуда. И все от того, что он теперь везде шарахался один. Братьев и сестер у «Бубы» не было. Девчонкой он в силу возраста пока не обзавелся. «Свои» во дворе объявили ему молчаливый бойкот. «Старшаки» такого, как Колька, в свою компанию, разумеется, не звали. А с «малыми», которые еще вчера в «классики» прыгали и сопли о коротенькие штанишки вытирали, ему было неинтересно.

И «Буба» пошел, сам не зная, зачем.

— Ну вот и лады! — улыбнувшись щербатым ртом, кивнул один из гопников. — Вот и молодца! Мы не страшные! Хочешь, пивка хлебни!

И он щедро протянул парню трехлитровую банку.

— У нас и закусь имеется! — второй пацан пододвинул Кольке бутер. — Да не дрожи так! Хочешь, можем, в картишки зарубиться? Ну? Авось фартанет, и повеселеешь! Держи хвост пистолетом!

А всего через пару часов плохого настроения у Кольки как не бывало.

Пацаны оказались вовсе не страшными. Матерились чуток, конечно, не без этого. Зато угостили дворового изгнанника пивком, покормили бутерами и даже сыграли в ним в карты. Как со взрослым!

— И ты, конечно же, выиграл? — догадался я.

— Угу… — мрачно кивнул Колька. — Еще два рубля! А через день — еще пять! Я так радовался!…

Все по классике. Фору дали новичку. Чтобы бдительность, так сказать, ослабить. Поймали на крючок юного глупого карасика.

Теперь у «Бубы» появились новые друзья. Точнее, он так думал. Почти каждый день после школы пацаненок бежал к своим «приятелям». Там было хорошо и очень весело. Новые «друзья» не крутили никакое солнышко. Они пели песни под гитару, играли в карты и терли серьезные темы «за жизнь». Как настоящие мужики.

А еще… А еще давали юному «другу» выпить. Но строго следили, чтобы не больше полстакана винца.

— Маловат ты еще! — с «отеческой» заботой говорил старший из компании. — Вот подрасти сначала. А потом будешь, как мы. Ну что, в «буру»?

— В «буру»! — охотно соглашался Колька, которому и полстакана хватало за глаза. — А потом споем?

«Пруха», как я и ожидал, закончилась уже через несколько дней. Гопота, видимо, решила, что юный «друг» достаточно прикормлен. Сначала они, само собой, дали ему фору. А потом решили, что пора начинать «доить».

Конфетно-букетный период завершился. Колька начал проигрывать.

Тоже поначалу немного… Рублик. Потом два. Потом пять.

Колька и сам не заметил, как залез в копилку и выгреб всю мелочь, которую копил.

— Можно отыграться? — спрашивал он, робко переминаясь с ноги на ногу.

— А то! — радушно соглашался старший и хлопал юного «друга» по плечу. — Садись, малой! Давай в «буру», как ты любишь!

А вскоре юный игрок в буру оказался должен… целых пятьдесят рублей!

— Я… это… — Колька неожиданно разрыдался. — Оно… само… я думал, отыграюсь!

Я вздохнул. Даже не стал втирать юному приятелю извечное: «Мужики не плачут!». Плачут. И еще как! Просто не показывают. И он пусть плачет, коли так хочется. Я никому не скажу.

Типичная ошибка лудомана — надежда на справедливость. Мол, если проиграл, то обязательно отыграюсь. Не может же быть по-другому!

Может. И подтверждение этому — стоящий передо мной Колька, который только что шумно высморкался в мятый носовой платок.