Суворовец. Том 3

Глава 13

Пацаны, уже собравшиеся было расходиться, замерли.

Колян аж присвистнул от удивления. Забыл о том, что еще секунду назад хотел лететь на свиданку, и встал, как вкопанный. Да и я, признаться, был в шоке.

Девчушка недоуменно захлопала глазами. Молча переводила взгляд с одного близнеца на другого и все так же крепко держала Тимура за руку. Взгляд Тимошки по-прежнему не отрывался от их сцепленных ладоней.

Тимур, услышав, что его девушку оскорбили, побледнел.

— Слышь! — процедил он. — После поговорим! Дома!

— Ага, щас! — растянул губы в неестественной улыбке Тимошка. — Держи карман шире! Я домой сегодня и не собирался. Не буду мешать влюбленным. Кровать в вашем полном распоряжении! Совет да любовь!

Маша покраснела и отвернулась. Даже руку Тимура выпустила.

— Хорош! — оборвал я Тимошку. — За базаром следи!

А Колян, глядя на зарвавшегося близнеца, выразительно постучал себя пальцем по лбу. «Думай, мол, что говоришь».

Мы, пацаны, ханжами, естественно, не были. До современных подростков в плане знаний про «это» нам, конечно, было далеко. Ну, всем, кроме меня, который уже успел побывать в будущем. Но кое-что мы, конечно знали в этом возрасте. Про пестики там, тычинки и прочее…

Однако даже промеж собой пацаны почти никогда не допускали скабрезностей. И я строго за этим следил, переняв традицию от нашего бывшего вице-сержанта Егора Папина. Пошлость у нас не поощрялась.

Так, обтекаемо, образно, без называния имен, юные ловеласы любили иногда прихвастнуть: «Вот, у меня в лагере, с пионервожатой было…». Но все понимали, что «с вожатой» было у каждого, Правда, с маленькой оговорочкой: во сне. Ну не поверю, чтобы какая-нибудь двадцатидвухлетняя Мила или Люба засыпали, мечтая: «Ух, какой! Прыщавый, сутулый, картавит!».

И уж тем более мы никогда не трепались о подробностях свиданий со своими девушками. А уж чтобы девчонке такое сказать… Да еще при пацанах…

Занесло куда-то не туда нашего Тимошку. Впервые на моей памяти он нахамил девчонке.

Этот шебутной и ни на секунду не умолкающий пацаненок с шилом в одном месте обожал подкалывать всех и вся. И Димку Зубова за то, что тот периодически возвращался с КПП с помадой на шее, и Кирюху Лобанова за то, что он — «знайка», и, само собой, брата. Когда они еще нормально общались, без этого вымученного и натянуто-вежливого: «Спасибо, Тимур!» — «Пожалуйста, Тимофей!».

Однако это касалось исключительно нас, «мужиков». Стоило перед Белкиным оказаться какому-нибудь фигуристому кудрявому созданию, как Тимошка мигом из говорливого непоседы превращался в камень-светофор. При реальной встрече с какой-нибудь девочкой близнец всенепременно краснел, потом зеленел, бледнел и не мог из себя выдавить ни слова.

В рассказы Тимошки о том, как он в Ялте летом закадрил самую симпатичную девчонку на пляже, само собой, никто не верил. Все знали, что ни в какой Ялте братья не были, а послушно рыли туалет у бабушки на даче.

Ступор с Белкиным случился и в буфете училища, больше года назад, когда мы, оголодавшие после уроков и строевой, возжелали закинуть в топку юного растущего организма по паре коржиков. А лучше по три.

В буфете нас ожидал сюрприз. Хороший такой сюрприз. Большеглазый и миловидный. Вместо полной и хмурой тети Клавы за стойкой обнаружилась вполне себе худенькая и симпатичная Леночка.

— Слушаю! — вежливо, с достоинством сказала новоиспеченная сотрудница училища. — Что будешь?

А дальше была картина маслом. Тимошка, точно рыба, выброшенная на берег, открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова.

И если б не я, Белкина, наверное, пришлось везти в тот день в больницу с коржиковой недостаточностью и инфарктом миокарда.

— Здравствуйте! Коржик ему дайте, пожалуйста! А лучше два! — приведя суворовца в чувство легким тычком в спину, сказал я. — А то он так устал на строевой, того и гляди, от голода на пол рухнет. И мне тоже два.

Тимошка, стоящий с открытым ртом, сглотнул, поменял цвет лица с малинового на зеленый и кивнул. Молча рассчитался, взял свои компот и два коржика и на ватных ногах пошел к столику. А вот Игорек Лапин, который в тот день тоже увидел Леночку впервые, оказался порасторопнее и мигом, без объявления любви, перешел к наступлению… И одержал победу на любовно-коржиковом фронте!

Что же сегодня-то произошло? С чего Тимошка вдруг не только на Тимура, но и на Машу накинулся? Ревность ревностью, но это уже за гранью!

Я поглядел на Тимура. Еще секунда — и оскорбленный рыцарь бросится защищать поруганную честь дамы сердца.

Я шагнул вперед, загораживая собой дурня Тимошку. Мы с ним после поговорим. А сейчас надо сделать так, чтобы он не лишился пары зубов, даже толком не побывав в увольнении.

Однако растаскивать дерущихся мне в этот раз не пришлось. Едва я приготовился нейтрализовать нападение Тимура, как дверь училища открылась, и на крыльцо вышел наш взводный — майор Курский.

— А вы чего тут столпились? — удивленно попенял он нам. — Обычно вас в это время уже и след простыл!

Цепкий взгляд майора тут же выхватил из кучки сгрудившихся суворовцев Тимошку, который все так же сверлил взглядом неразлучную парочку — Тимура с Машей.

— Белкин! — обратился Курский к Тимошке. — Что происходит? Вы себя хорошо чувствуете?

Тимошка будто его не слышал.

— Белкин! — чуть громче сказал майор. — Я к Вам обращаюсь!

Пришлось снова ощутимо пихнуть близнеца в спину. Как и тогда, в буфете.

Близнец встрепенулся.

— Да! — неожиданно сиплым голосом воскликнул он и с явным усилием наконец оторвал свой взгляд от влюбленной парочки. — Да, товарищ майор! Все хорошо!

— Тогда нечего тут стены подпирать! — посоветовал нам всем майор. — Шагайте. Уже пробку на выходе создали. — И добавил прописную истину: — Увал не резиновый. Это я вам, как бывший суворовец, говорю…

И ведь не возразишь!

Курский, еще раз окинув нас взглядом, зашагал к метро.

И нам пора бы уже шевелить булками. Мне — особенно. Сегодня у меня еще куча дел! Экскурсия в прошлое… Или в настоящее? Фиг его разберет. Очень важное, в общем, дельце…

— Расходимся! — скомандовал я.

Пробка, которую мы с пацанами невольно создали при входе в училище, рассосалась. Тимур, снова взяв за руку Машу, поспешил покинуть место несостоявшейся дуэли. На прощание он смерил брата и по совместительству бывшего лучшего друга испепеляющим взглядом. Весь его взгляд говорил: «Я тебя, как вернусь, обязательно закопаю!».

Остальные тоже разошлись.

Тимошка постоял секунду, глядя вслед удаляющейся парочке. А потом заметил знакомого.

— Сеня! — окликнул он парня из четвертого взвода. — Эй! Королев! Стой, говорю! Айда вместе в кино!

Сеня остановился, обернулся и развел руками.

— Тимыч, извини! Я сегодня уже со своей договорился! Бегу, опаздываю! В другой раз как-нибудь!

И живо почесал дальше.

Королев, сам того не подозревая, нанес Тимошке удар ниже пояса. И у него, значит, дама сердца есть…

Близнец постоял еще немного, а потом махнул рукой и хотел было раствориться в толпе «вольных» суворовцев, спешащих к станции метро «Бабушкинская». Но я ухватил его за рукав формы.

— Погодь, киноман! Притормози. Разговор есть!

Тимошка неохотно остановился.

— Так значит, вы с этой Машей сызмальства знакомы? — уточнил я.

Мы с Тимошкой притулились в пирожковой недалеко от метро и уплетали за обе щеки «тошнотики» — пирожки с ливером. А запивали все это дело, само собой, не лавандовым рафом, который сейчас популярен у зумеров, а тем самым обжигающим чаем «со слоном» из граненых стаканов.

— Угу! — хмуро подтвердил Тимошка, болтая ложкой в стакане с чаем. — Считай, с роддома. Мамы наши в одном техникуме учились. В общаге вместе жили. С Машкой мы в ясли еще ходили, потом в сад… И в школу. Воробья хоронили за гаражами в первом классе… Предательница!

Близнец снова побелел от злости. И отнюдь не потому, что расстраивался из-за безвременной кончины воробья. Так яростно ложкой болтанул, что чуть полстакана не вылил. Пришлось чуток отодвинуться.

— Хорош истерить! — осадил его я и придирчиво осмотрел мундир. — А то меня заляпаешь!

— Я случайно! — Тимошка вытер стол треугольничком салфетки.

Теперь мне все стало понятно. История была стара, как мир.

Маша, которую я недавно видел на КПП, была знакома с близнецами Белкиными с самого рождения. Жили они в одном подъезде, только на разных этажах. Белкины на четвертом, Маша — на пятом. Юная красавица была всего на две недели моложе братьев. Даже мамы их вышли замуж практически одновременно — за парней с фабрики, на которой вместе работали.

И близнецов, и Машу и постигла участь большинства советских детей шестидесятых, чьи мамы еще и не слыхивали о трехлетнем декрете — ясли. И садик. И школа. И всюду Маша и Белкины были вместе. Никто вокруг не понимал, зачем серьезной и не по годам взрослой отличнице Маше эти двое шебутных шалопаев с шилом в одном месте, чьих родителей вызывают в школу чуть ли не ежедневно.

А Маше нравилось проводить время с Белкиными. С ними всегда было весело и интересно. Девчонка послушно давала пацанам списывать домашку, а те, в свою очередь, защищали ее от дворовых и школьных хулиганов. Все вокруг знали: Воропаеву лучше не трогать. А то эти «одинаковые» могут так вдвоем навалять, что мало не покажется.

Знал это даже оторва и двоечник Осин по прозвищу «Пасечник». Точнее, хорошо знала его задница. Как-то раз Осин, обиделся на то, что отличница Маша не дала списать ему алгебру. Фантазией он не блистал, а посему, как обладатель всего одной извилины, просто решил подложить девчонке на стул кнопку.

Маша в тот день вошла в класс, уткнувшись по своему обыкновению в какую-то толстенную книжку. Плюхнулась на стул, не глядя, а уже через секунду взвизгнула и вскочила с места под дебильный ржач «Пасечника» и двух его подпевал.

А всего через час хулиган уже умывался слезами в школьном сортире. Близнецы мигом раздобыли где-то целый коробок кнопок и, рассыпав их на стуле, дружно усадили туда Осина со всего размаху. С тех пор и «Пасечник», и остальные предпочитали обходить Машу стороной. Боялись за свои полушария.

Родители Маши не были против дружбы дочери с Белкиными. Даже несмотря на шебутной нрав последних. Знали, что эти двое никогда не дадут их дочь в обиду. Начиная с шестидесятых, не было ни одного Нового Года, которые семьи Белкиных и Воропаевых провели бы порознь. Они вместе ездили отдыхать на турбазу, отдыхали дикарями и забегали друг к дружке в гости просто так.

А потом… а потом мальчики-девочки, как водится, выросли. И недавно, вернувшись летом с дачи, близнецы вдруг поняли: перед ними не веселая и беззаботная подружка детства, а красавица, чье сердце надо завоевывать. И дело даже не в том, что Маша за лето как-то сильно внешне изменилась. Она осталась такой же, какой и была. Просто в один момент братья посмотрели на нее другими глазами.

Это стало ясно довольно скоро.

Одним летним вечером Тимур куда-то намылился. Встал у треснутого зеркала в их комнате и, намешав сахар в стакане с водой, начал укладывать волосы расческой.

— Куда прешься? — поинтересовался Тимошка, который валялся на своей кровати, лениво листая журнал «Юный техник».

— Да так… — обтекаемо ответил Тимур. — Дела кое-какие есть…

— Что за дела? — бдительно поинтересовался Тимошка.

— Да так… — Тимур не спешил вносить конкретику. — Ладно, я пошел.

Поначалу Тимошка особо не обратил внимания на скрытность брата. Ушел и ушел. В конце концов, они хоть и братья, но не сиамские же близнецы, чтобы всюду вместе ходить… Тимошка, оставшись один, полистал вяло журнальчик, покрутил калейдоскоп… А потом, набив ручку жеваной бумагой, стал играть в самодельные дартсы — плеваться в вырезанную из бумаги и приклеенную изолентой мишень на стене.

Красота! Можно наслаждаться последними деньками на «воле».

Ни тебе нарядов, ни заученных рапортов, ни строевой… А до возвращения в училище еще целых две недели! И от грядковой повинности освободили! Бабушка, сорвав спину во время работы в парнике, поняла наконец, что здоровье важнее, чем сотня закатанных банок, и разрешила братьям вернуться в город пораньше.

«Что за дела», стало ясно тем же вечером, когда в комнату заглянула мама, на ходу вытирающая руки фартуком.

— Не всю стену заплевал еще, Тимошка? — хмуро поинтересовалась она. И протянула сыну авоську. — На, в магазин хоть сходи. Я драники делать собралась на ужин, а картошки кот наплакал. Три штуки всего осталось.

Тимошка неохотно слез с кровати и нашарил шлепанцы. А всего через пару минут, выбежав во двор с авоськой в одной руке и мятой трешкой, выданной мамой, в другой, он нос к носу столкнулся с Тимуром и Машей, которые мило ворковали у подъезда.

— Во дела! — потер он затылок. — Машка, привет! А вы чего, с Тимуром гулять намылились? А меня чего не позвали?

— Привет, Тимонтий! — весело поздоровалась со вторым близнецом Маша и махнула сумочкой. Она по старой детсадовской привычке звала его «Тимонтием». Так Тимошку когда-то прозвала нянечка в садике, а остальные подхватили. Так и прилипло. — Так я же вас обоих звала прошвырнуться! А Тимур сказал, что у тебя живот болит…

Тем же вечером у братьев состоялся прямой и малоприятный разговор. Скрывать друг от друга внезапно возникшую влюбленность к подруге детства было бессмысленно. Настало время решать вопросы.

— Значит, она тебе нравится… — хмуро констатировал Тимошка, сидя на кровати по-турецки. — А чего раньше-то молчал? Тоже мне, брат называется. «Живот болит»… Опозорил меня при девчонке!

— Не знаю, — тоже хмуро сказал Тимур, застигнутый врасплох. — А чего говорить? «Прости, брат, но я теперь хочу с Машкой не просто дружить…» Бредятина же?

— Бредятина… — согласился Тимошка, ковыряя болячку на коленке. — Зато честная. Лучше, чем брехня про ягоды. М-да… дела! Во Машка дает! Никогда бы не подумал! А мы ведь с ней пожениться собирались…

— И что? Вспомнила бабушка, как девочкой была… — перебил воспоминания близнец. — Вам тогда по сколько было, Тим? Лет по пять?

— Ну и что? — пожал плечами Тимошка. — Какая разница? Хоть три! Зато я, в отличие от тебя, с ней целовался… Пусть и в пять лет!

— Мои поздравления… — неохотно отозвался Тимур. Разговор явно не доставлял ему удовольствия. — Я в душ!

— Погоди, Тимур! — остановил брата Тимошка. — Ну… Ну давай, чтобы не ссориться, скинемся на «камень, ножницы, бумага»? А? Кто победит, того Машка и будет!

А что? Вариант.

Однако Тимур не спешил принимать участие в игре.

— Сдурел, что ль? — отмел он мигом предложение брата: — «Камень, ножницы, бумага»… До сих пор детство в одном месте играет. Не буду я скидываться. — И ответил уже из коридора: — Человек — не вещь. Она сама выберет, кого любит.

С того дня и образовался любовный треугольник.

Поначалу братья не ссорились. Тимошка вроде бы и сам не понимал, нравится ему Маша или нет. Он вообще мало что понимал в этой жизни. Ясно ему было только одно: он не хотел терять дружбу ни с подругой детства, ни с братом.

Да и Машка вроде бы пока еще не воспринимала Тимура как своего парня. Общалась с ним, как с давним приятелем. Могла и сама «прошвырнуться» пригласить. И его, и Тима. Теперь, правда, гораздо реже — началась казарменная жизнь со всеми ее прелестями.

Но несколько недель назад все поменялось.

Братья собрались в заслуженный увал.

— Давай в кино сходим! — предложил Тимошка, когда они, вернувшись домой, вдоволь налопались маминых тефтелек и сидели, развалившись на узком кухонном диванчике. Больше дома никого не было. — Уф-ф! Я обожрался. Тимур, ты идешь?

— Я? — рассеянно отозвался брат. — Слушай, Тим… Я, наверное, пас… Поваляюсь-ка сегодня дома. Если хочешь, иди один… В училище встретимся!

— С чего-то баня вдруг упала? — изумился Тимошка. — Тебя же обычно хлебом не корми — дай только киношку зазырить!

— Да говорю же! — кисло ответил братец, отвернувшись. — На строевой ногу подвернул. Еще в четверг, помнишь? До сих пор ноет. Хочу побатониться.

— Ладно, дед! — хмыкнул Тимошка. — Кряхти дома со своей ногой, если так хочешь. А я побег! Не забудь, увольнение у нас до вечера, а не до завтра!

А всего через час пришлось вернуться. Тимошка-растяпа вспомнил, что забыл увольнительную. Выложил случайно на тумбочку в прихожей, когда рылся в карманах. И забыл… А без этого очень важного клочка бумаги возвращаться в училище никак нельзя.

Ругая себя за забывчивость, близнец повернул в замочной скважине ключ.

«Ладно»… — решил он. — «Забыл, так забыл. Тогда на сегодня кино отменяется. Сам виноват. Чайку попьем с Тимуром — и на базу, в училище!».

Однако тут взгляд Тимошки упал на вешалку.

Знакомый плащик. И сапожки. И сумочка.

— Мама, наверное, вернулась! — донесся из комнаты негромкий, взволнованный голос Тимура. — Вот блин!

Раздалась непонятная возня.

— Ой-ой-ой! — ответил ему другой, тоже хорошо знакомый. — Тимур, дай мне кофточку скорее!