Сумрачный гений князя Андрея

Глава 10

Видя, с каким трудом идет продвижение паровой техники в столице, князь Андрей снова вернулся в Лысые Горы, где вместе с отцом начал работать над проектом железной дороги. Заводы, принадлежавшие им, разрастались с каждым новым месяцем. Но, увеличиваясь в объемах, производство требовало все больше сырья. А его подвоз по грунтовым дорогам был затруднен. Пропускная способность их оказалась совершенно недостаточной для обеспечения настоящего индустриального гиганта, в который постепенно превращался завод в Лысых Горах. Стоило пройти дождям, и груженные телеги с железом, с углем и с прочими припасами застревали в пути, потому что в распутицу дороги становились лишь направлениями, по которым телеги уже тащили не столько лошади, сколько мужики, работая по пояс в грязи и прилагая усилий не меньше, чем бурлаки на Волге. И потому потребность в железнодорожных перевозках сделалась просто насущной необходимостью.

К участию в новом проекте князя Андрея активно подключился и граф Пьер, предоставив финансовые гарантии. Помог и еще один друг виконт Леопольд Моравский. Иржина фон Шварценберг тоже посодействовала, привлекая в качестве инвестиций капиталы своих богатых родственников из Европы. Потому первый паровоз и первый отрезок рельсового пути от Лысых Гор до Вязьмы построили достаточно быстро, всего за год. Но, сам по себе этот участок дороги ничего не решал. А чтобы продолжить строительство необходима была государственная поддержка.

Вот только, пока князь Андрей находился в Лысых Горах, занимаясь строительством железной дороги из своего имения до Вязьмы с прицелом дальше вывести железнодорожные пути к Москве, а оттуда — к Уралу, его противники при дворе продолжали плести свои козни. Граф Ростопчин и князь Голицын уверяли императора Александра Павловича, что этот новый вид транспорта на паровой тяге не облегчит перевозку грузов, а напротив, внесет неразбериху в перевозки. Ведь это не только отнимет заработок у артелей «тележников», но и поставит под угрозу сословное деление в государстве. Что же это такое будет, если каждый станет волен быстро перемещаться без лошадей? Так люди, пожалуй, и в божественной власти царя-батюшки разуверятся!

Ростопчин и Голицын тормозили все прошения князя Андрея о государственной поддержке развития паровой техники и железнодорожных магистралей. Они даже подкупили газетчиков, чтобы те не смели писать ничего хорошего ни о паровых машинах, ни о паровозах, ни о пароходах, а, тем более, о дирижаблях! Эти ретрограды ставили палки в колеса прогрессивных преобразований, которых добивался Андрей. И попаданец недоумевал, как же ему преодолеть косность мышления оппонентов? Опытные демонстрации техники и тщательные расчеты, посылаемые государю, уже не помогали. Стараниями ретроградов их клали под сукно, не желая возвращаться к теме. Разрешения на строительство кораблей с паровыми машинами так и не было получено. «Победоносец» ржавел на приколе возле Новой верфи. А дирижабль «Небесный промысел» пылился в большом ангаре, выстроенном неподалеку.

У Андрея уже опускались руки, когда произошло одно неожиданное событие, перевернувшее все. И это событие пришло оттуда, откуда его никто не ждал — с фронта. В действующую армию, воевавшую на Балканах, был командирован молодой и амбициозный генерал Михаил Семенович Воронцов. Человек просвещенный, много путешествовавший по Европе, он был наслышан о «чудесах», производимых на заводе в Лысых Горах, и, в отличие от придворных интриганов, видел в них не угрозу, а практическую пользу и новые возможности.

Осада ключевой турецкой крепости затянулась. Подвоз провианта и боеприпасов по размытым дорогам был мучительно медленным, а штурм за штурмом разбивался о мощные стены. Именно тогда Воронцову, отчаявшемуся и ищущему любое решение, пришла в голову безумная идея. Он отправил в Петербург срочного курьера с личным письмом не военному министру, а князю Андрею.

Письмо было кратким и прямым: «Князь, молва приписывает Вам создание машин, не знающих усталости и бездорожья. У меня здесь пять тысяч человек, которые могут умереть от голода и ран раньше, чем возы с хлебом преодолеют балканские перевалы. Если Ваши диковинки хоть отчасти соответствуют слухам, прошу — продемонстрируйте их пользу здесь, на деле. Помогите победить».

Андрей получил это письмо в момент глубочайшего упадка духа. Он перечитал его несколько раз, и по его жилам снова пробежался давно забытый электрический ток решимости. Это был не придворный рапорт, не прошение — это был крик о помощи из реального мира. И это был шанс.

Не теряя ни дня, попаданец начал действовать. Разрешения императора ждать было некогда. Андрей использовал все свои ресурсы, все личные средства и связи, вновь подключив Пьера и Иржину. «Небесный промысел» был срочно подготовлен к длительному перелету. На заводе в Лысых Горах день и ночь трудились рабочие, приготавливая все необходимое. И уже через неделю дирижабль с Андреем и Пьером на борту появился в небе над расположением русских войск. Его появление вызвало сначала панику, но затем, когда с него сбросили первые мешки с сухарями, мукой и лекарствами, паника сменилась ликованием.

Но главное было впереди. Пока «Небесный промысел» под командованием Пьера совершал регулярные рейсы к ближайшей тыловой базе, загружаясь бомбами и сбрасывая их на противника, эвакуируя раненых на обратном пути и сильно сократив время доставки всего необходимого для осады, на земле мобильная команда рабочих и инженеров под руководством Андрея смонтировала дальнобойную нарезную осадную пушку. И вскоре это орудие уже било издалека очень точно по крепости под удивленные возгласы турок, не понимавших, откуда у русских взялись такие чудеса техники.

Эффект превзошел все ожидания. Блокада со стороны турок, уже окружавших русские войска, была прорвана, а турецкая крепость, казавшаяся неприступной, в результате бомбардировок с воздуха зажигательными бомбами и применения дальнобойных орудий, огнеметов и минометов, пала в рекордные сроки с минимальными потерями осаждающих. Триумф технологии был абсолютным и неоспоримым. На этот раз он произошел не на демонстрационном плацу, а на настоящем театре военных действий, и его свидетелями стали тысячи солдат и офицеров.

Андрей стоял на поле недавнего сражения, глядя на задымленные стены крепости и на своих специалистов, чувствуя не гордость, а тяжелое, холодное бремя предвидения. Попаданец знал, какие потрясения ждут страну впереди, когда придут полчища Наполеона, и потому понимал, что его единичные образцы орудий, единственные пароход и дирижабль были лишь первым, робким шагом в долгом пути, который предстояло пройти России по пути технического прогресса. Но этот шаг был сделан. Обратной дороги уже не было.

Генерал граф Воронцов в своем победном донесении императору не скупился на похвалы «гению князя Андрея и его чудесным машинам», напрямую связав победу с их применением. Этот отчет стал той самой дубиной, которая проломила стену молчания и интриг вокруг новинок. Игнорировать успех, принесший империи реальную военную победу, было уже невозможно. Солдаты, участвовавшие в том сражении, становились живыми легендами, с восторгом рассказывавшими о новейшей дальнобойной пушке, заряжаемой с казны, о минометах и огнеметах, уничтожающих противника десятками, и о «летучем корабле» князя Андрея с его страшными зажигательными бомбами, начиненными таким горючим составом, который прожигал насквозь даже кости. Общественное мнение, еще недавно сомневавшееся, окончательно качнулось в сторону прогресса.

Император Александр I, получив донесение графа Воронцова, был вынужден реагировать. Военный успех стал для него высшим аргументом. Военный министр Аракчеев, всегда ставивший во главу угла эффективность, теперь уже не советовал государю медлить. Высочайшим указом князю Андрею возвращалось покровительство в деле развития воздухоплавания и паровых технологий. Ему выделялись значительные государственные средства и предписывалось начать немедленное строительство опытной железнодорожной ветки между Петербургом и Царским Селом, а также возобновить работы по созданию паровых кораблей. Паровой фрегат «Победоносец» наконец-то был принят на вооружение и зачислен в состав военного флота.

Казалось, враги были повержены. Голицын и Ростопчин на время затаились. Но, Андрей уже понимал: одна битва выиграна, но война за будущее только начинается. Он получил карт-бланш, но теперь на его плечи ложилась колоссальная ответственность за реализацию всех этих грандиозных проектов.

Вернувшись в Петербург с триумфом и высочайшим одобрением, князь Андрей погрузился в работу с головой. Дни его были расписаны по часам: совещания в Адмиралтействе по чертежам новых паровых фрегатов, переговоры с инженерами и поставщиками металла для Царскосельской железной дороги, бесконечные отчеты для вновь учрежденного Промышленного комитета, который теперь, после Высочайшего повеления, заработал с поразительной эффективностью.

Именно на одном из бесчисленных светских раутов, обязательных для привлечения инвестиций и поддержки, он снова увидел Наташу Ростову. Она вернулась из деревни повзрослевшей, но не утратившей своего пылкого внутреннего огня. Траур по старому графу Ростову сменился неярким, но элегантным платьем, а в глазах читалась не детская восторженность, а сложная смесь печали, опыта и жажды жизни. Она была не та девочка, что восхищалась лунной ночью в Отрадном. Она уже стала молодой женщиной, познавшей горе и ошибки, и это новое качество делало ее невероятно притягательной в глазах Андрея.

Их встреча была мимолетной. Обмен любезностями, легкий намек на прошлое, вспыхнувшая, как спичка, улыбка Наташи — и вот уже ее уводил под руку новый кавалер. Но, этого оказалось достаточно. Образ ее, — трепетный, живой, выбивающийся из сухой расчетливости его нынешнего существования, — вонзился Андрею в сердце, как заноза.

Он пытался сопротивляться. Гнал от себя мысли о любви, убеждая себя, что ему не до глупостей, что на его плечах лежит будущее Отечества. Он заключал сделки, подписывал контракты, его паровоз «Святогор» успешно провел первый пробный рейс по участку пути из Петербурга в Царское Село под восхищенные аплодисменты придворных. Но даже в этот момент триумфа его взгляд невольно искал в толпе ее лицо.

Наташа, сама того не ведая, стала для него воплощением той самой жизни, за которую он боролся. Не абстрактного «прогресса», а простых, человеческих радостей: тепла, любви, искренности. Все, что он делал, — пароходы, дирижабли, пушки, — было холодным металлом. Она же была душой.

Именно в этот момент его старые противники, Голицын и Ростопчин, изменили тактику. Прямо выступать против «сумрачного гения чудаковатого князя» после его военного успеха было самоубийственно. Но они нашли новое оружие. И оружием этим стала Наташа. Через придворных сплетниц, близких к ее матери, граф Ростопчин пустил ядовитый слух: «Милость государя вскружила голову князю Андрею. Вот и возомнил он о себе слишком много. Считает, что законы и приличия для него не писаны. Теперь он зарится на самое святое — на честь знатных девиц. Бедная графиня Ростова, едва оправившись от потери отца, может опозориться из-за его навязчивого внимания. Ведь всем известно, что он давно живет с любовницей-иностранкой, которая значительно старше него».

Слухи ползли, как гадюки по салонам и гостиным. Андрей, поглощенный работой, узнал о них последним. Пьер, хмурый и разгневанный, принес ему эту весть.

— Они играют грязно, Андрей, — сказал граф, с силой сжимая свою массивную трость. — Они не могут победить наши паровые машины, поэтому они бьют сейчас по твоей репутации, по самым личным, самым болезненным струнам. Они хотят представить тебя не гением, а развратным циником, использующим свою славу для собственных утех.

Андрей почувствовал, как знакомый холодный гнев сковывает его изнутри. Он был готов к открытой борьбе, к техническим спорам и экономическим дискуссиям в министерствах и комитетах. Но эта подлая атака из-за угла через светские сплетни, затрагивающая его личную жизнь, вызвала в нем ярость.

В тот же вечер он поехал к Ростовым. Его визит был подобен грому среди ясного неба. Графиня-мать встретила его с ледяной вежливостью, Соня смотрела испуганно. Наташа же, смущенная и вспыхнувшая, не знала, куда девать глаза. И тогда князь Андрей, всегда такой сдержанный и расчетливый, совершил нечто совершенно безумное и непрактичное. Он не стал оправдываться. Он не стал отрицать слухи. Глядя в глаза графине, а затем переведя взгляд на Наташу, он сказал твердо и ясно:

— Графиня, ко мне пристали гнусные сплетни. Я не стану их опровергать. Вместо этого я буду просить вашего разрешения просить руки вашей дочери. Мои намерения честны и серьезны. Я прошу времени, чтобы все устроить должным образом.

В гостиной воцарилась мертвая тишина. Этот прямой маневр, лишенный всяческой дипломатии и такта, оказался ошеломляюще эффективен. Графиня онемела. Сплетни — это одно, а официальное предложение любимой дочери от героя дня, любимца императора — совсем другое. Отказать столь знаменитому князю сейчас значило бы не просто обидеть его, а нанести прямое оскорбление, выставив себя в дурном свете.

Получив сбивчивое и растерянное: «Мы подумаем», Андрей удалился. Он вышел на улицу, чувствуя не облегчение, а тяжесть нового, совершенно непредвиденного фронта работ. Он только что добровольно взвалил на себя еще один грандиозный проект, анонсировав собственную неожиданную женитьбу.

Теперь его враги получили именно то, чего хотели: его внимание снова было расколото между Иржиной и Наташей. Каждый его шаг, каждый взгляд в сторону Наташи тут же становился предметом пересудов и сплетен за спиной Иржины. И его душевные силы, которые должны были уходить на строительство железных дорог и кораблей, теперь тратились на борьбу с шепотками недоброжелателей за спиной.

Но, парадоксальным образом это лишь подстегнуло его. Он видел в Наташе не слабость, а свой тыл, свой плацдарм чистой, неиспорченной жизни. И потому он решил, что будет строить железные дороги и сражаться с клеветой с одинаковой, железной решимостью. Он стоял у окна своего кабинета, глядя на чертежи первого парового танка, который еще только предстояло построить, и невольно думая о ее улыбке. Война за будущее обрела новый, личный фронт. И отступать на нем было нельзя. Борьба за технический прогресс и любовь оказались сплетены в один тугой узел, разрубить который предстояло только ему самому.