Сумрачный гений князя Андрея

Глава 9

Понимая, что одним пароходом прогресс двигать сложно, попаданец решил сосредоточиться и на других новинках.

— Что ж, раз с пароходами пока тупик, так мы с других козырей пойдем! — сказал он Пьеру.

И граф вполне разделял оптимизм друга. Ведь чего стоил один лишь электрический свет, изобретенный Андреем! Да это же воспринималось, как настоящее волшебство, когда лампочки внезапно загорались яркими огнями! К тому же, завод в Лысых Горах исправно производил новое вооружение. И не только нарезное многозарядное стрелковое оружие, а и пушки, которые, заряжаясь с казенника, но, при этом, стреляли намного дальше и точнее прежних гладкоствольных орудий. Да еще и невиданные раньше виды вооружений изготовили за последнее время: огнеметы, минометы и даже ракетометы! Было, что людям показать. Но, самый большой сюрприз ждал публику, когда князь Андрей и Пьер предъявили горожанам Петербурга настоящий дирижабль с паровым двигателем.

Простые люди крестились, не понимая, что же это такое, и как оно летает по небу? А недоброжелатели тут же начали плести новые интриги, мол, князь Андрей, нечестивец, уже и на небо посягает!

И надо же было так случиться, что в это самое время вспыхнул у князя бурный роман с Наташей Ростовой. На самом деле, она и являлась причиной резкого охлаждения его отношений с баронессой Иржиной фон Шварценберг. И Иржина, конечно же, ревновала.

Триумф дирижабля был ошеломляющим, но мимолетным. Как и предсказывал Андрей, противник мгновенно сменил тактику. Если раньше недоброжелатели кричали о «дьявольской паровой машине», то теперь, видя восторг толпы от первого полета дирижабля над столицей, заговорили иначе.

Князь Голицын, искусный мастер подковерной борьбы, дал указание своим людям в Синоде, в церквях и светских салонах распустить новый слух: летательный аппарат — это не просто греховное изделие, но прямое кощунство. «Человеку не дано парить, как птице, сие есть удел ангелов!» — шептали проповедники в храмах, и рассказывали «знающие люди» в трактирах. А газеты писали, что князь Андрей своим летающим изобретением покушается на божественные устои морали! И это, разумеется, гордыня, ведущая к погибели!

Эти удары от оппонентов стали тоньше и опаснее, чем раньше. Они старались, чтобы в народе страх перед паровой машиной сменился «праведным гневом» против «богоборца» Андрея, посягнувшего на священные небеса. И в обществе той поры, глубоко религиозном и консервативном, такая точка зрения находила живой отклик.

Андрей и Пьер понимали, что нужен какой-то громкий ответ. И они его подготовили, добившись все-таки разрешения императора. Александр Павлович, несмотря на подозрения к «Союзу Аустерлица», не мог игнорировать очевидное военное преимущество нового оружия, стараниями Аракчеева принятого уже на вооружение и начавшее показывать себя во всей красе на фронте против турок, где были с помощью него достигнуты за последнее время славные победы. И потому был устроен показательный полет над столицей с сенсационной целью — сбросить не бомбы, а… листовки.

Это была идея Пьера. Тысячи оттисков дешевых лубков, где на картинках и в простых стихах объяснялась польза парохода и дирижабля для простого народа: «Придет пароход — товар подвезет, цена на хлеб упадет!», «Летать дирижабль мастера заставят, по воздуху быстро, как птицы, товары доставят!». Это был первый акт публичной просветительской пропаганды, попытка говорить с народом на его языке.

Успех был оглушительным. Простые горожане, ремесленники, мелкие торговцы ловили листки, как благую весть. Им новая техника казалась не «дьявольской гордыней», а надеждой на лучшую долю. На время народный гнев сменился любопытством и робкой надеждой.

Именно в этот момент наивысшего публичного триумфа и настигли Андрея самые тяжелые личные удары.

Первым стало предательство. Молодой офицер, которого он опекал, сын боевого полковника, признался во всем сам. Он пришел к Андрею ночью, в слезах, и упал на колени.

— Ваше сиятельство, они пригрозили моей матери! — рыдал юноша. — У нее долги, ее могли упечь в долговую яму! Голицын пообещал все покрыть, если я… если я буду сообщать о собраниях «Союза Аустерлица». Я не говорил ничего плохого о вас, клянусь! Только о том, кто приходит, о чем говорят в общем…

Андрей смотрел на него с ледяным спокойствием, но внутри все упало в душе. Это было хуже, чем ярость адмирала Чичагова. Это была гнусность, разъедающая самое дорогое — доверие и память о павших друзьях.

— Встань, — голос Андрея звучал устало. — Уезжай из Петербурга. Сегодня же. Я выпишу тебе денег для матери. Определю тебя в гарнизон куда-нибудь подальше от столицы, ближе к моим Лысым Горам. Там ты будешь нужен России больше, чем здесь, в этой липкой паутине интриг.

Вторым ударом стала Наташа Ростова. Их роман, такой страстный и светлый, начавшийся со знакомства на балу, не выдержал испытания реальностью. Наташа, вся погруженная в светские развлечения и радости жизни, не понимала и не принимала той титанической борьбы, которую вел ее возлюбленный за прогресс в своем Отечестве. Ее пугали его мрачная сосредоточенность, ночные бдения над чертежами, общение с простыми тружениками, мастерами и инженерами, а также постоянное напряжение. Словно бы он все время находился мыслями не с ней, а где-то далеко.

— Андрей, оставь это! — умоляла она его после очередного выпада в свете, где ее вскользь упрекнули в связи с «богоборцем и масоном». — Зачем тебе нужны эти новинки? У тебя есть состояние, ты герой войны! Мы можем жить счастливо, ездить по балам… Зачем ты воюешь с этими «ветряными мельницами»?

Он смотрел на ее прекрасное, испуганное лицо и понимал — пропасть между ними непреодолима. Она хотела от жизни счастья, а он — смысла. Она хотела безоблачного настоящего. А он смотрел в будущее, стараясь даже не для себя, а ради процветания родной страны.

И потому однажды они поссорились. Их разрыв был тихим и трагичным. Андрей не стал ничего объяснять. Он просто сказал: «Ты права, Наташа. Наши дороги ведут в разные стороны. Я желаю тебе всего самого светлого». И ушел. И в его сердце, рядом с болью и разочарованием, поселилось горькое облегчение.

Третьим ударом стало молчание императора. Александр I, получив «неопровержимые доказательства» от Голицына о «масонской деятельности» «Союза Аустерлица», принял решение. Официального указа не последовало, но Андрею было деликатно дано понять через того же Аракчеева: любые собрания ветеранов отныне нежелательны. «Союз Аустерлица» следовало распустить. А в качестве конкретной меры воздействия император своим Высочайшим указом ликвидировал тот самый Промышленный комитет, который возглавлял князь Андрей весь последний год.

В эту самую темную ночь, когда Андрей в одиночестве сидел в своем кабинете, разбитый и опустошенный неприятными известиями, к нему снова пришла Иржина. Она сменила очередную маску, не строила из себя прежнюю интриганку. В ее глазах читалась усталая житейская мудрость немолодой женщины.

— Вы проиграли несколько битв, дорогой Андрэ, — сказала она тихо. — Но не войну. Вы потеряли доверчивого юношу, легкомысленную девчонку и свой Промышленный комитет. Но, вы не потеряли идею. И вас не потеряли те, кому вы действительно важны.

— И кто же? — мрачно спросил Андрей.

— Ваш друг Пьер, который, не щадя своего состояния и времени, ведет за вас пропагандистскую войну. Ваши инженеры и рабочие на заводе, которые верят в вас. Ваш отец. И я…

Она подошла к столу и положила перед ним небольшую, аккуратно переплетенную тетрадь.

— Мне удалось добыть эту вещь. Не спрашивайте, какой ценой. Это дневники одного из клерков канцелярии обер-прокурора Синода. Человека набожного и честного, который, сам того не ведая, записывал все поручения Голицына. Здесь все: финансирование проповедников, организация нападений юродивых на верфь, указания о чем говорить в проповедях про дирижабль. Это — ваше оружие.

Андрей с изумлением смотрел то на тетрадь, то на Иржину. Он понимал, какой невероятной ценности этот документ, и какой риск баронесса на себя взяла, добывая его.

— Зачем? — спросил он снова свой главный вопрос. — Что вы хотите взамен на этот раз?

Иржина грустно улыбнулась.

— Я уже стара. Мне не нужны ни любовные утехи, ни деньги. Мне просто скучно и одиноко. Интриги при дворе напоминают мне разрисованные ширмы театральных декораций, которые меняются слишком часто. А здесь у вас… здесь идет настоящая борьба за облик будущего. И я хочу находиться на стороне того, кто это будущее строит. Пусть даже вы и не воспринимаете меня всерьез в последнее время, променяв на молодую… Считайте мои действия ради вас просто капризом стареющей женщины, которая хочет оставить хоть какой-то след в истории, а не только в светских хрониках. Моя цена — ваша победа. Мне этого достаточно.

В эту ночь их союз был заключен заново. На сей раз не на почве страсти или расчета, а на основе редкого в их среде придворных интриг и подковерной борьбы взаимного уважения.

Утром Андрей и Пьер уже разрабатывали новый план вместе с Иржиной. Они решили бить врага его же оружием — общественным мнением. Но, не через лубочные картинки, а через нечто более серьезное. Баронесса, используя свои связи среди иностранных дипломатов, договорилась о приезде в Петербург международной комиссии виднейших европейских инженеров и ученых. Их вердикт о пароходе и дирижабле должен был прозвучать весомее, чем шепотки в светских салонах и крики юродивых на улицах.

Одновременно Андрей подготовил к отправке императору краткий, но емкий доклад. Без жалоб и оправданий. Сухим языком он излагал военные преимущества электрификации, строительства нового парового флота и развития воздухоплавания, прикладывая расчеты экономии казны и тактические схемы применения дирижаблей для разведки. К докладу прилагалось и то, что должно было стать главным козырем — чертежи и модель нового, более совершенного и легкого парового двигателя, пригодного для летательных аппаратов. Он больше не просил. Он предлагал. И предлагал настолько очевидные выгоды, что игнорировать их мог только слепой.

Но, ретрограды никуда не делись. Противостояние лишь сместилось с воды и улиц в кабинеты ученых, в умы чиновников, в сердца обывателей. Андрей отлично понимал, что самая важная битва в его жизни попаданца — это не сражение при Аустерлице или гонка парохода с парусниками на рейде Петербурга. Это сражение за будущее, которое он должен был выиграть без единого выстрела и любой ценой.

Пока комиссия Аракчеева буксовала, а слухи о масонском заговоре «Союза Аустерлица» отравляли отношение императора к нему, князь Андрей действовал. Он понимал: чтобы переломить ход идеологической войны, нужен был новый, оглушительный триумф, который говорил бы сам за себя и был бы понятен каждому — от крестьянина до государя.

Тетрадка с компроматом, добытая Иржиной, была пущена в дело, отчего недоброжелатели на время утихли. К тому же, доклад, сделанный государю европейскими специалистами, привезенными Иржиной, сыграл свою роль. И потому удалось добиться Высочайшего разрешения продемонстрировать дирижабль уже официально. Названный «Небесный промысел», он стал новым козырем попаданца. Официальная демонстрация на плацу перед Зимним дворцом была назначена лично императором, заинтригованным докладами о «летающем корабле» и положительными мнениями европейских экспертов. Александр I, несмотря на подозрения, оставался любопытствующим монархом, интересующимся техническими новинками и жаждавшим видеть Россию передовой державой.

Наташа Ростова, сияя от восторга, стояла рядом с графом Пьером, с его женой Марьей и с сестрой Верой, не скрывая своей гордости за князя, с которым после ссоры она почти не виделась, но чувства к которому все еще питала. Ее глаза, полные восхищения, были прикованы к Андрею, который лично руководил подготовкой. Ростопчин и Голицын, стоявшие поодаль в группе сановников, пытались сохранять маску пренебрежения, но не могли оторвать взгляда от огромного сигарообразного аппарата.

— Ваше величество, — громко объявил Андрей, обращаясь к государю, — разрешите продемонстрировать возможности не только быстрого перемещения по воздуху, но и его практическую пользу для империи!

По сигналу дирижабль, управляемый инженером-австрийцем из команды Андрея, плавно оторвался от земли под сдержанные возгласы толпы. Но, главное было впереди. С борта летательного аппарата на парашютах были сброшены несколько контейнеров. Они приземлились в точно указанное место перед плацем. Вскрыв их, солдаты обнаружили внутри свежие продукты из Царского Села и срочные депеши, доставленные за рекордные полчаса вместо обычных трех часов пути на лошадях.

Эффект был ошеломляющим. Даже самые скептически настроенные генералы оценили стратегические преимущества: быстрая разведка, доставка донесений, провианта, возможно, даже десанта. Александр I был впечатлен.

— Князь, это меняет многое! — воскликнул он, забыв на мгновение о своих подозрениях. — Какая невероятная скорость!

В этот момент Наташа, не в силах сдержать эмоций, сделала шаг вперед и воскликнула, захлопав в ладоши:

— Это же прекрасно! Теперь можно помочь раненым, доставить врача быстрее, чем прискачет гонец!

Ее искренний, эмоциональный порыв был замечен всеми. Император улыбнулся. Андрей посмотрел на нее с теплотой, и этот взгляд не ускользнул от зорких глаз света, а главное — от баронессы Иржины фон Шварценберг, наблюдающей за происходящим из окна своей кареты, стоящей неподалеку.

Ее лицо, все еще красивое и, обычно, бесстрастное, исказила гримаса холодной ярости. Ревность, тлеющая все это время, вспыхнула вновь ярким пламенем. Мало того, что Андрей сильно охладел к постаревшей баронессе, так теперь он публично выставлял напоказ свою связь с этой юной и наивной девицей, которая даже не могла оценить всю глубину той сложной игры, в которую они давно играли вместе с Андрэ, борясь за прогресс! И вдове стало ужасно обидно.

Между тем, триумф «Небесного промысла» был полным. Император лично одобрил выделение средств на развитие «воздухоплавательного дела», отложив в сторону докладную Голицына о масонах. Казалось, Андрей и Пьер вновь перехватили инициативу. Попаданец наконец-то торжествовал.

Но, Иржина уже начала свою контратаку. Ее оружием была не грубая сила, а тонкий, отравленный стилет светской сплетни, которым она намеревалась уколоть соперницу. Через день на званом вечере у постаревшей еще больше Анны Павловны Шерер баронесса, искусно играя роль озабоченной доброжелательницы, завела разговор с матерью Наташи, графиней Ростовой.

— Милая графиня, Натали так прекрасна и чиста, — томно вздохнула Иржина, — просто ангел во плоти. И так трогательно было видеть ее восхищение технологическими игрушками князя Андрея. Признаться, мне даже стало за нее немного тревожно.

— Тревожно? Почему же? — насторожилась графиня Ростова.

— О, вы же знаете, свет так жесток, — приложила Иржина руку к сердцу. — Уже шепчутся, что наивный энтузиазм юной девицы используют в своих целях. Мол, князь Андрей, чтобы вернуть милость государя, специально выставляет ее на публику, делает ширмой для своего сумрачного гения… Предприятие его весьма рискованное… Особенно после всех этих историй с заговорами и масонами… Боюсь, репутация вашей дочери может пострадать. С ней могут перестать общаться благонамеренные семьи. А ведь ей еще выходить в свет и искать партию.

Этого было достаточно. Иржина не желала навредить Андрею по-настоящему, а лишь хотела отвадить от него эту юную девушку. Но, ее мать, графиня Ростова, восприняла все слишком всерьез. Она сразу даже побледнела. Для нее светская репутация дочерей была превыше всех пароходов и дирижаблей мира. Вернувшись домой, она устроила Наташе жестокий разнос, запретив ей под страхом строжайшей опалы видеться с князем Андреем и даже упоминать его имя. Наташа, не понимая, откуда такой гнев, рыдала в своей комнате, а Соня безуспешно пыталась ее утешить.

Одновременно слухи поползли и в другую сторону. Иржина намекнула Андрею, что «юная графинечка Ростова» — особа легкомысленная, и что ее увлечение им и его машинами — лишь мимолетная прихоть, что она легко поддается влиянию света и уже жалеет о своей несдержанности на плацу.

Андрей, уже изрядно уставший от постоянной борьбы и предательств, с горечью воспринял эти слова. Он видел, как Наташа внезапно охладела и перестала отвечать на его письма (которые перехватывала и сжигала ее мать). Он интерпретировал этот факт, как подтверждение слов Иржины. И для него это стало еще одним разочарованием, еще одним доказательством, что его личная жизнь должна быть принесена в жертву его делу прогресса и преобразований Отечества.

Его сердце, уже не раз битое, вновь ожесточилось. Он с головой ушел в работу, в развитие завода, в чертежи новых двигателей, пытаясь заглушить боль очередной утраты. Таким образом, баронесса фон Шварценберг одним точным ударом добилась сразу двух целей: жестоко отомстила и Андрею, и Наташе, вернув себе иллюзию контроля за Андреем, и ослабила своего «союзника», выбив у него из-под ног эмоциональную опору, сделав его более уязвимым и, следовательно, более зависимым от нее самой, как и от ее советов и манипуляций.