Судьба открытия. Роман

5

Наступило новое лето. Шаповалов уже около года плавает на «Тавриде».

В один из летних дней, когда «Таврида» подходила к Керчи, капитан поручил ему срочно отнести в какую-то из городских контор запечатанный конверт. Дело касалось погрузки железной руды.

Только стали швартоваться в Керченском порту, еще чуть не метр воды между фальшбортом и причалом, как Шаповалов спрыгнул с судна и побежал к ближайшей улице. Он был в легкой белой рубахе, заправленной в черные брюки навыпуск. Голова его непокрыта. И покрой брюк, и якорь на ремне, и сине-белые полосы видной на груди тельняшки - все говорит о том, что он матрос.

Выбежав на тротуар, он замедлил шаг, пошел не быстрее других пешеходов. По временам оглядывался - на людей, идущих мимо, на деревья, клумбы и дома.

Керчь ему нравится: интересный город, весь из светлого камня и красной черепицы. Говорят, старинный очень. Раскинулся на много километров полукругом, огибая Керченскую бухту. В центре города у моря высокая гора, называемая Митридат. Верх ее голый и скалистый, а вблизи вершины музей - красивое белое здание с колоннадой. Ниже музея, по склонам горы, нависая друг над другом крутыми ступенями, как длинные террасы, облицованные камнем, вьются Митридатские улицы. Между ними сверху вниз - каменные лестницы. А под горой, где идет Шаповалов, расположена равнинная часть города. Здесь то ряды тенистых деревьев вдоль прямых тротуаров, то душно в тесноте узких, кривых переулочков.

Вот он разыскал контору. Сразу отдал конверт под расписку. С делом покончено; теперь можно пройтись не спеша, посидеть или вообще заняться чем захочется. Сегодня механики меняют поршневые кольца в судовой машине, и «Таврида» простоит в порту до завтрашнего вечера.

Захарченко пока на вахте. А Шаповалов так решил: во-первых, он выпьет газировки с вишневым сиропом; во-вторых, узнает, как с билетами в кино; в-третьих, поднимется на Митридат, посмотрит город с высоты и по пути зайдет в музей.

Все казалось хорошо вокруг. И надо же было случиться такому, чтобы из-за брошенных им невпопад двух-трех нелепых фраз настроение его вконец испортилось.

Навстречу ему, на одной из Митридатских улиц, шла девушка в зеленом платье.

Быть может, они и разошлись бы просто. Но девушка несла стопку книг, и стопка эта рассыпалась у нее в руках - томики попадали на мостовую. Шаповалов, наклонившись, принялся их поднимать. Подавал с улыбкой, приговаривал:

- Берите вашего Толстого. Берите… А, это «Анти-Дюринг»! У вас Энгельс вперемешку с Толстым…

Встретившись глазами с девушкой, он вдруг покраснел. Свой тон ему показался развязным. Чего он, мог бы и молча помочь! А она посмеивается, смотрит и словно все-все видит, что у него на душе сейчас. Точно понимает, как он устыдился собственной говорливости, как почувствовал себя рядом с ней неуклюжим.

Она сказала «спасибо» и пошла по тротуару. Он глядел ей вслед. Ее волосы, чуть вьющиеся, пышные, были подхвачены гребенкой на затылке.

Пройдя несколько шагов, она обернулась:

- Вы с «Анти-Дюрингом» знакомы… Вы что - матрос?

- Да. И я студент, - ответил Шаповалов.

Ему нужно бы сказать, что он на рабфаке был студентом, а теперь он только матрос и будущий летчик. Однако он стоял в замешательстве, думая: рассердится она или не рассердится, если он предложит проводить, ее, понести ее книги.

- Коллега, значит? - улыбнулась она. - Я в Москве, в университете… А вы где учитесь?

Замешательство его росло. Не отдавая себе отчета в том, что говорит, Шаповалов неожиданно для себя пробормотал:

- Я изучаю химию.

И он вспыхнул - его смуглое лицо сквозь загар густо залилось краской.

Посмотрев на него, девушка как-то тепло засмеялась и шутливо помахала ему рукой.

Он стоит - слышит, как, удаляясь, постукивают ее каблуки. Ее зеленое платье мелькает уже далеко внизу, на лестнице. И вот ее не стало видно за домами…

Шаповалову уже ни в кино не хочется, ни в музей, ни на вершину Митридата.

Яркий мир перед ним потускнел. Зло на себя, неумного, неловкого, раздирает сердце. Вряд ли теперь может повториться встреча с ней. Как нарочно, показал себя в ее глазах посмешищем. «Я изучаю химию!» Дурак! Прямо разбежался бы да от досады головой - в каменную стенку!

Постояв, он начал медленно спускаться с Митридатских улиц. Побрел по городу обратно в порт. Уже не заглядывался ни на что по сторонам.

Хмурый, он прошел по палубе «Тавриды». Не ответил на какое-то веселое замечание Захарченко; круто отвернувшись от него, ринулся по трапу вниз. Спустился в кубрик, лег на койку.

Круг иллюминатора открыт. Блестит на солнце его медная оправа. За иллюминатором сонно колышется спокойная поверхность моря. Отражаясь от воды, в кубрик падает сетка играющих, пляшущих солнечных зайчиков.

Город близок, доступен. Где-то ходит девушка в зеленом платье. Хохочет, надо думать, вспоминая о нем. Этакий выискался новоявленный коллега. Всю жизнь теперь ее не встретишь. Но если встретишь - еще хуже: уличит во лжи и засмеет. Куда подашься от стыда?

- Петя, ты не заболел случайно? - спросил Захарченко, всунувшись в кубрик.

- Нет, - мрачным тоном произнес Шаповалов.

Чтобы остановить расспросы, он достал из-под подушки книгу, развернул и сделал вид, будто читает.

А книги, которые он уже полгода читает понемногу каждый день, - это «Курс общей химии» Меншуткина и оба тома «Основ химии» Менделеева. Под подушкой у него всегда лежит одна из этих книг. За полгода он начал здесь разбираться довольно свободно. По Менделееву дошел до пятнадцатой главы. Чем дальше, тем это кажется ему интереснее.

Однако он сейчас перелистывает страницу за страницей, а глядит на потолок, где трепещут солнечные зайчики.

Захарченко понаблюдал за ним, лукаво щурясь. В конце концов вышел из кубрика. И когда он вышел, Шаповалов сразу же захлопнул книгу, положил ее на место, под подушку.

Не за горами осень. Капитан недавно сам ему напомнил, что удерживать на судне не станет. Больше того, капитан заранее послал в летную школу какую-то лестную для него аттестацию.

Еще несколько месяцев назад мысль о Летной школе для Шаповалова была мыслью самой приятной. Он был уверен, что какие бы преграды ни возникли на его пути, он своего добьется, и перед ним в будущем - судьба незаурядного пилота. Но странно: эта уверенность нынешним летом у него как-то ослабела. И нет уже прежнего нетерпения. Будто ему не так уж существенно теперь, поедет он в школу или не поедет, примут его там или забракуют.

В чем дело? Неужели обленился, плавая на море? Так нет же, он себе не позволит увильнуть от учебы! Сказано - пойдет учиться на пилота, и он заставит себя!

Невмоготу ему уже лежать и киснуть. Он спрыгнул с койки, поправил на спине рубашку, подтянул ремень. По трапу поднялся на палубу. Сел возле рубки на кнехт.

Солнце стало оранжевым. Теперь оно клонится к холмам на западе от Керчи.

В бухте штиль. Вся вода сияет отраженным светом. Из города доносится музыка. Городские улицы влекут к себе своей заманчивой и чуть-чуть таинственной жизнью, - ближайшая из них в каких-нибудь ста метрах за кормой «Тавриды».

Тоска сосет. На душе все время ощущение чего-то важного, что случилось сегодня. Девушка в зеленом платье. Никогда ее не встретишь, или удастся, может быть, еще хоть издали ее увидеть?

По склону Митридата громоздятся ярусы домов, покрытых черепицей. Вон там они стояли с ней. Шаповалов посмотрел туда и вдруг подумал: не ошибается ли он? Разве нет перед ним всевозможных открытых дорог, широких научных просторов, и почему он должен упрямо толкать себя именно в летную школу?

Слышно, как механики стучат в машине. Над одним из люков появилась голова Захарченко:

- Эй, Петя! Чего ты в меланхолию ударился?

- Тебя жду! - ответил Шаповалов и повернулся упругим движением; лицо его снова в улыбке - белые зубы блестят. - Когда ты соберешься наконец? В город охота скорей, честное слово!