Судьба открытия. Роман

2

С начала службы здесь Лисицын принял на себя добровольную обязанность: все анализы воздуха из рудников, что изредка производились на спасательной станции, он взял в свои руки. Это у него не требовало много времени.

Раньше тем же делом занимался фельдшер. Аппарат для анализа воздуха стоял когда-то в тесном помещении аптечки, расположенном возле кабинета Терентьева. Лисицын сразу, как только поселился на спасательной, перенес этот аппарат в свои комнаты - точнее говоря, в свою лабораторию.

Кое-кто из рядовых спасателей объяснял странное поведение штейгера Пояркова именно анализами воздуха.

Однажды в аптечку зашел Кержаков.

- Чудно! - сказал он фельдшеру. - Позавчера три бутылки воздуха с «Святого Андрея» привезли. Вы, Макар Осипыч, - тьфу, три бутылки! Чик-чик - и готово. А штегарь парится там с ними, запершись, вторые сутки. Все вокруг себя стекляшками заставил. Окна занавесил!..

Перед фельдшером лежала раскрытая книга. Книга называлась: «Злой гений коварства».

Сам Макар Осипыч был молодым еще человеком, любителем читать о приключениях, а приключения должны быть обязательно не похожими на правду: чтобы ловкие грабители сбрасывали настигшего их сыщика с воздушного шара, а сыщик живым и невредимым попадал прямо в печную трубу бандитского притона; чтобы убитая графиня несла в руках свою собственную голову, а голова явственно выговаривала имя убийцы. При этом Макар Осипыч особенно ценил книжонки, написанные вычурным, кудреватым языком.

О себе он был высокого мнения. Судьба к нему несправедлива, но по сути дела он ничем не хуже какого-нибудь Ника Картера или загадочного барона Фиолетова.

И теперь, когда к нему пришел Кержаков, Макар Осипыч усмехнулся, стараясь всем своим видом выразить побольше скепсиса и превосходства:

- Невзирая, что ты необразованный шахтер, даже и ты поколеблен сомнениями. Но меня им не удастся вокруг пальца обвести! - Он понизил голос. - Если ты так просишь у меня, я тебе втолкую в полном совершенстве, в чем здесь главная пружина действия…

Поднявшись на ноги и как-то вдруг потеряв солидную позу, Макар Осипыч на цыпочках прокрался к двери. Резко распахнув ее, высунулся из аптечки. И, лишь только убедившись, что в коридоре его никто не подслушивает, зашептал, снова повернув к Коржакову свое мелкое, с утиным носом лицо:

- Штейгер, он меня не любит за мою душевную прямоту… А воздух у него - для отвода глаз. Под мнимым предлогом, якобы взял у меня аппарат для анализа, сам секреты немецкой фирмы испытывает. Они с Терентьевым нашим скоро будут в сокровенной тайне вырабатывать патроны… из едкого кали и жести… Вопреки немецкой фирме… Ты слыхал такое слово - конкуренция? А больше тебе ничего не скажу. Не нужно тебе знать, что кроме этого.

…Степь побелела от снега. С Донецкого кряжа дули холодные ветры, наметали сугробы. В рудничном поселке снег очень быстро терял белизну: тотчас покрывался слоем угольной пыли и копоти.

Иван Степанович с женой уехал на несколько дней погостить к своему тестю. На эти дни хозяйкой в их квартире осталась тетя Шура, а хозяином на спасательной станции - Лисицын.

Немногословный и требовательный, Лисицын поддерживал на станции строгий порядок. Между тем заботы о станции почти не отвлекали его от собственного лабораторного труда. Два-три раза в сутки он проходил по всем помещениям, говорил, что надо сделать, дежурному инструктору, а на остальное время запирался в своих комнатах.

В лаборатории он сейчас работал главным образом над вариантами нового - бесхлорофилльного - способа приготовления активных зерен. Для опытов по одному из вариантов ему нужна была не обязательно чистая, но в большом количестве едкая щелочь. И он нередко брал себе в аппаратном зале побывавшие в употреблении и не имеющие уже никакой ценности патроны. Принесет в лабораторию патрон, взрежет жестяную оболочку и высыплет оттуда сколько надо едкого кали.

У фельдшера на такие случаи был особый нюх. Едва Лисицын появится в коридоре с еще целым или уже разрезанным патроном, как Макар Осипыч приоткрывает дверь аптечки. Выглядывает из двери в коридор, вытянув шею. А дверь у него открывается бесшумно: он тщательно следит за тем, чтобы дверные петли были смазаны.

Наконец настал день, когда ожидалось возвращение Терентьевых.

Утром кто-то из спасателей постучался к Лисицыну:

- Там до вас немец приехал.

Лисицын вышел. Около кабинета Ивана Степановича стоял человек в шубе, с желтым кожаным чемоданом в руке.

Догадавшись, что перед ним - агент фирмы, снабжающей спасательную станцию дыхательными кислородными приборами, Лисицын напряг память и с запинкой проговорил по-немецки:

- Я помощник заведующего станцией Поярков. Вы к нам - от фирмы «Дрегер»?

- Да, вот именно, вы не ошиблись. Я - от фирмы «Дрегер». Зовут меня инженер Готфрид Крумрайх, - ответил немец на вполне сносном русском языке.

Вероятно, он еще очень молод, но только не по годам раздобрел. Щеки его словно налиты румянцем, а серые, чуть навыкате глаза ничего не выражают.

- Мне нужен лично господин Терентьев, - сказал он.

В этот миг из другого конца коридора Галущенко крикнул, что на Русско-Бельгийском руднике пожар. По всему зданию покатился грохот тревоги. На крыльце уже бьют в колокол, призывая резервную смену.

- Ждите вот здесь! - бросил немцу Лисицын.

И Крумрайх остался один.

Он огляделся, вошел в кабинет Терентьева, по-хозяйски поставил чемодан, снял шубу.