Судьба открытия. Роман

2

К Лисицыну стали приходить совершенно незнакомые ему дельцы и коммерсанты. Он не поставил это в связь с визитом Бердникова: со времени визита миновало месяца два. Сначала пришел сахарозаводчик, с пышными усами и мелкими чертами лица, - не то Чукин, не то Чекин по фамилии.

Пока сахарозаводчик спрашивал, что такое синтез, Лисицын разговаривал с ним и даже показал образец синтетического сахара. А затем, когда Чикин вдруг стал предлагать денежные сделки, пришлось объяснить ему, что он не туда пришел, наконец оборвать его и выставить вон.

И началось: недели не пройдет - опять новый посетитель. Они были назойливы, мешали работать. Зондировали почву, нельзя ли поживиться возле необычного открытия. Лисицын слушал их скучая, втолковывал им, что их надежды бесполезны, и выпроваживал.

Единственное только удивительно: откуда они знают про его успехи в синтезе?…

…Весна в том году выдалась хорошая и ранняя. Солнышко грело почти по-летнему. Прилетели грачи. По вечерам лужи покрывались тонкой пленкой льда, она весело хрустела под ногами. А ночи были такие ясные, такие звездные, что каждому, кто в поздний час шел по улицам, хотелось хоть несколько минут поглядеть на небо.

Сидя за письменным столом, Лисицын чувствовал, как солнце пригревает спину. Он чинил карандаш. Отвлекся, поднял взгляд. В кабинет несмело постучался белокурый юноша в студенческой тужурке. Студент перешагнул через порог и, густо покраснев, назвал себя: естественник второго курса Григорий Зберовский.

- Я нарушил… то есть осмелился нарушить ваш покой, - сказал он, примостившись на краешек предложенного ему стула, от смущения ковыряя ногтем заплату на брюках. - Я… Идеи торжества человеческого разума… Вы, говорят, воспроизвели ассимиляцию…

Лисицын дружелюбно усмехнулся. Гладил бороду и как бы изучал студента. Помедлив, поднялся из-за стола.

- Идем, коллега, - пригласил он неожиданно, - лабораторию посмотрим.

Еще с утра все аппараты были приготовлены для опыта. Теперь, подумав, что мальчик не дельцам чета, он вдруг решил: включил ток, наскоро проделал опыт. Так, чтобы нагляднее вышел результат.

Зберовский, щурясь от ослепительного света, с восхищением рассматривал блестящий ряд зеленых фильтров. Тщетно пытаясь собрать свои мысли, прислушивался к пояснениям Лисицына. Но все-таки действительно увидел: из углекислого газа и воды получены крахмал, глюкоза, сахароза.

Уже на прощанье, проводив молодого гостя до двери, Лисицын пожал ему руку и задал вопрос:

- Понравилось вам? Вы поняли, что это даст обществу? - И сам же ответил: - Неограниченные возможности. И нищеты и голода не будет.

А несколько дней спустя Егор Егорыч доложил барину:

- Ваше благородие, опять к вам пришли.

«Тридцать четыре и один, - отсчитывал Лисицын, вращая винт поляриметра. - Тридцать четыре и семь… Кто там еще?»

- Пусть в кабинете подождет!

Записав цифры в тетрадь, он снял халат, надел сюртук и распахнул дверь. Посреди кабинета стоял крупный, грузный человек с бриллиантом на булавке в галстуке и в щегольском костюме. Бритые щеки его, расширяясь книзу, переходили почти прямо в плечи; карие глаза, живые, умные, упрямые, поблескивали под седовато-ржавыми бровями.

- Титов, - представился этот человек со сдержанным поклоном. Чуть улыбнулся, повторил: - Федор Евграфович Титов.

Лисицын жестом показал, что просит сесть.

Титов уселся не сразу. Сперва оглядел книжные шкафы, портрет Менделеева, логарифмическую линейку на столе. Затем, вернувшись взглядом к хозяину квартиры, сказал с полуулыбкой и как-то просто, словно по-домашнему:

- Вот мы и встретились с вами, Владимир Михайлович. Про меня вам, может статься, приходилось слышать…

- Не имел чести.

- Не имели? - Титов, будто любопытствуя, снова посмотрел на Лисицына. - Ах, вот как, не слышали, значит. А в деловых кругах меня, пожалуй, знают!

- Все ясно! Я к вашим услугам.

Федор Евграфович оценил уже и суховатый тон Лисицына, и общий склад его характера. Он прикидывал, какое кружево сейчас начнет плести. Нет, тут надо действовать очень осторожными маневрами.

И он заговорил о том, что многие бесцеремонные люди - ему известно - приходят сюда, отвлекают от ученых занятий, навязываются в компаньоны либо вообще, совесть потеряв, пытаются купить изобретение, которое дороже всяких денег. Они презрения достойны, такие люди! Что же касается его, Титова, то он пришел сюда не докучать. Да, он пришел лишь высказать, как он восторгается смелостью идеи, каким великим делом считает синтез пищевых продуктов. И если Лисицыну нужна верная рука - не покровителя, нет, избави боже, скорее доброго советчика, - то вот его, Титова, рука. А в мире предпринимателей и финансистов, говоря без похвальбы, он имеет некий вес…

Прошлой ночью Лисицын работал, теперь ему хотелось спать. Прикрыв рот ладонью, он зевнул. В голову пришла давно забытая встреча с шахтовладельцем Харитоновым: «Вы меня облагодетельствуете, я перед вами в долгу не останусь».

Однако, в отличие от других дельцов, этот сегодняшний посетитель чем-то Лисицыну нравился. Что-то в нем располагало к себе. Незаурядный, надо думать, человек. И разве не естественно, что идея синтеза привлечет к себе сторонников, друзей?

А Титов чутьем заметил еле уловимый, но для него благоприятный сдвиг в настроении Лисицына. «А ну, - решил он, - делай ход!», и начал:

- В доброжелательности моей сомневаться у вас нет причин, а на мою опытность в делах и вообще житейскую вы можете положиться твердо. Союз со мной вам, кроме выгод, ничего не принесет. А говорю я о немногом. Не знаю, может статься, и о многом - это как вы посчитаете: говорю лишь только о взаимном между нами доверии.

Лисицын слушал чуть насторожившись - молча.

- Так что, ударим по рукам? - спросил Титов.

- О каком доверии говорите вы?

- Доверий разных не бывает. Настоящее - оно одно.

Федор Евграфович был по-своему красив. Его массивная фигура словно подчеркивала своеобразную горделивую осанку. Глядел он то пытливо, напряженно-вежливо, то посмеиваясь временами где-то в глубине - как будто с мудрой высоты своих седин.

- А скоро способ ваш созреет, если позволительно выразиться так, для большой программы? В десятках тысяч пудов?

- Скоро, - ответил Лисицын.

- А дорого ли будет стоить пуд… ну, скажем, сахара?

- По цене он может соответствовать пуду либо полутора пудам угля. Допускаю даже - меньше.

- Древесного?

- Нет, каменного.

- Ого! - Титов резко повернулся. - И что вы думаете: все дело собираетесь поднять на собственные средства? Или мобилизуете акционерный капитал? Какой из банков будет вас поддерживать?

Лисицын посматривал без тех следов приязни, что промелькнули несколько минут назад. Даже забарабанил пальцами по колену.

Отметив это, Федор Евграфович захотел тотчас исправить положение. Будто он отнюдь не претендует на акционерные паи - он пришел лишь бескорыстно разузнать и посоветовать, предложить свою помощь в качестве опытного консультанта по несомненно сложной финансовой основе замысла, и якобы им движет только чувство искренней симпатии. Он верит в будущность синтеза, в баснословную прибыльность дела…

Но договорить он не успел. Лисицын перебил его:

- Вы ошибаетесь в главном, уважаемый. Синтез не будет служить источником прибылей. Вот какая вещь! Ни для кого другого, ни для самого меня!

Наступила долгая пауза. Наконец Титов сказал, выпятив нижнюю губу:

- Я понимаю, у каждого есть свой расчет. Однако не пойму, зачем вам утверждать такое… ну, согласитесь, странное? Какая цепь соображений за этим кроется?

- Ничего не кроется.

- Владимир Михайлович, я ведь не какой-нибудь Сережка Чикин!..

- А это - как вам угодно.

- А я-то был о вас лучшего мнения! Нет, стойте: неужели вы всерьез?… Сами верите всему, что говорите?

Лисицын поднялся. Рассерженный уже, он принялся бросать в лицо Титову:

- Ни оптом, ни в розницу не продаю! Дошло до вас? Синтез мой - всем, на равных правах. Никому никаких привилегий!.. И - извините, господин… Титов, кажется, - мне некогда: работа ждет.

Тоже встав теперь, Титов побагровел. Уж чего-чего, а чтобы ему указали на порог… Стоя, он держался за спинку стула. Так в нее впился, что пальцы побелели.

- Да милостивый государь! - произнес он оскорбленно. - Если вам удастся довести нелепое свое намерение до конца… вы представляете, к каким последствиям приведет оно?

- Желаю вам счастливого пути, - сказал Лисицын.

- К анархии приведет! К хаосу! А ведомо ли вам, что, если хороший коммерсант не возьмет такое дело да цен не назначит правильных, от изобретения вашего… землепашцы по миру пойдут? - Голос Титова повышался. Федор Евграфович выпрямился, вскинул руку, грозя. - Рынки рухнут в бездну. Промышленность, фирмы, ныне процветающие, - все мхом зарастет! Голод настанет, мор. Ужас посеете, слезы, банкротства. Предостеречь вас надо, мечтатель неразумный! Или кто вас знает - может, с умыслом…

Вот-вот они ринутся один на другого. Лисицын был бледен от гнева.

- Я не намерен слушать ни поучений, ни, тем более, оскорблений, - еле сдерживаясь, оборвал он. - Нечего предостерегать меня! Понятно вам? - И крикнул, повернув голову к двери: - Егор Егорыч! Подай пальто господину!

Потом Лисицын целый час ходил по комнатам. Сделает круг в лаборатории, оттуда быстрыми шагами идет через кабинет в спальню. Затем - обратно, и опять описывает круг у главного лабораторного стола. «Нет, каков нахал!..»

Мысли, сперва сердитые и вздыбленные, постепенно успокаивались. Конечно, впредь он уж не вступит в разговор ни с кем из торгашей. Как бы они ни были на вид благообразны. Пусть Егор Егорыч им даже дверь не открывает.

Он продолжал еще ходить такими же кругами, но начал думать - незаметно для себя - о далеком от сегодняшнего происшествия.

Почему-то ему до ощутимого отчетливо представилось: придет тихое утро, прохладное, чистое. Будто солнышко едва взошло. В косых лучах гигантской цитаделью виднеются стены завода. На стенах красноватый свет и полосы теней. Завод огромен. Распахнуты широкие ворота. Из них по рельсам выкатываются поезда. Только вышел один, следом - другой, дальше - опять новый паровоз, и снова лязгают буфера вагонов. Вагонам счета нет. Все это - сахар, сахар, сахар, крахмал, крахмал, крахмал…

Лисицын точно проникает взором в глубину земли. К заводу тянутся подземные каналы, звездой, со всех сторон. По ним сюда текут бесчисленные струи дыма, сходясь от всех окрестных фабрик и жилищ.

Дым - то простейшее, что под руками. Но в земной коре лежат и необъятные пласты известняка. Если со временем найти экономичный способ разложения, каждая тонна его может дать почти полтонны углекислого газа или больше четверти тонны крахмала. Тогда и дым окажется ненужным.

Пока - к заводу устремляются потоки дыма.

Чувствуя свежесть весеннего утра, Лисицын словно птицей кружит над просторами. Днепр. Волга. Уральские горы. Каспийское море. Куда ни взглянешь, возле каждого города свой завод-цитадель. Кирпичные стены и крыши, отливающие радугой, как бы сплетенные из сложных зеркал, призм и линз. И везде, у каждого дома, где бы он ни был - пусть в Петербурге, многоэтажного, в Сызрани, Иркутске, или у бедного сельского домика, крытого соломой, - в большом сарае либо под скромным дощатым навесом не переводятся запасы. В мешках великолепная крахмальная мука и сахар. Их везут сюда в обмен на дым, уходящий в подземную сеть.

Так ли будет? Да, несомненно будет так. Но местами будет и иначе. Вот, например, зима. На дворе свирепеет мороз. В кухне холодно, хозяйка затопила печь. По пути включила электрический рубильник. Пока печь топится, тут же в кухне, в углу, сам собой работает незаметный, как закрытый шкаф, прибор. Печь протопилась - хозяйка подошла к прибору, распахнула дверцу. Какой-нибудь цилиндр стеклянный был пустым, а теперь наполнился белым порошком. Пятнадцать-двадцать фунтов крахмала или сахара, смотря что нужно хозяйке.

Лисицын обнаружил вдруг, что он уже не ходит по квартире, а стоит, глядит в окно. Вся улица перед окнами залита ярким солнечным светом. На освещенном сухом и, наверно, теплом тротуаре дети начертили мелом «классы», бросают цветные камешки, по очереди прыгают на одной ноге.

На душе - ощущение грандиозного, великого. Если бы только захотеть, он мог бы стать таким богатым, каким в мире не бывал никто. Шпалерами расступились бы, очищая для него дорогу, всякие Титовы, Чикины и Харитоновы…

Но нет, он синтез не продаст ни в розницу, ни оптом. Его снеговые вершины сияют непорочной белизной!

«Прыгают, - думал он, глядя из окна. Внимательно и не без скрытой ласки следил за игрой детей. - Синтез - это им, чтобы никогда нужды не знали».

И снова почудилась темная тень. Опять вспомнился Титов: «Ужас посеете, слезы, банкротства». Действительно, землепашцы, скажем, - не пострадают ли они?

Глупости! Врет хитрый искатель наживы! Если хлеба станет во много раз больше повсюду, дешевого хлеба, доступного хлеба, кому же из бедных это может обернуться во вред?

Тень будто развеяло ветром.

С облегчением вздохнув, Лисицын пошел в лабораторию. Взял плоский широкий сосуд, где стеклянная вата. Поднял крышку. Принялся готовить опыт.

Стеклянная вата, пересыпанная драгоценными темно-зелеными крупинками, укладывалась в фильтр. Пинцет в умелой руке подхватывал ее, ловко разворачивал на хрусталь оптических пластин.