Пристав в полицейском участке спросил:
- Итак, у вас украли что-нибудь?
Лисицын с раздражением ответил:
- Ни единого предмета!
- Что же вы хотите? - удивился пристав.
- Выяснить хочу, кому понадобилось побывать в моей квартире.
- Смешно рассуждаете, господин хороший. Вам показалось, будто вещи кто-то трогал. А мне бы, например, не показалось. Слуга ваш был пьяный. Сами вы, извините… вы сказали мне, тоже после ужина приехали.
- Но вина я, прошу понять, не пью. Ферапонтов мой в то время у вас в участке сидел. Я законно встревожен.
- Охотно верю. Только при чем здесь полиция?
Лисицын наклонил голову, сердито покосился и потребовал:
- Расследуйте.
- Да расследовать-то нечего! - Посмеиваясь, пристав развел перед собой руками: стоит ли, ей-богу, говорить о пустяках?
Лисицын вышел, хлопнув дверью.
На своей улице, почти рядом со своим подъездом, он заметил бродячего торговца. Человек с ненатурально черной бородой, вроде как у разбойников в театре, стоял, прислонясь к тумбе для афиш, и придерживал лоток с товаром: с пуговицами, с нитками. Лисицын не обратил бы на него внимания, однако по случайности их взгляды встретились. Это продолжалось миг. На Лисицына остро посмотрели наглые светлые глаза, почему-то очень знакомые. Они тотчас потухли, прикрылись веками. Торговец отвернулся, подобрал лоток повыше. Не спеша пошел по тротуару, закричал фальцетом:
- Нитки, иголки кому! Булавки модные английские, простые! - И голос прозвучал неестественно.
Лисицын долго глядел вслед удалявшемуся торговцу. Наконец вспомнил: более двух лет назад, в позорное для царя воскресенье, во дворе, куда втиснулось множество людей, где Глебов держал речь, почти повиснув над толпой на пожарной лестнице, вот эти именно глаза смотрели из толпы.
Жестокие, с холодной наглостью. Ненавистные глаза. Нет, уж слишком, чересчур знакомы. Где он их видел еще?…
«Где же - разве только во сне? Да, такие, пожалуй, приснятся…»