Союз Тигра и Дракона

Глава 63 «Шэн». 升 Подъем

Кто не ставит границ, сумеет пройти ещё дальше

Покои принца Ли Юя не поражали красотой и роскошью, но говорили о разумной скромности и вкусе. Каждый предмет обстановки был на своём месте и служил именно тому, для чего был предназначен, но несмотря на внешнюю гармонию, в этих комнатах, подобно дымку из курильницы, плыл тоскливый, едва уловимый для взгляда гибельный дух распада.

От тушечницы из яшмы пахло не тушью, а слезами, от картин на стенах веяло тоской безвременной гибели, и даже забытый на столе яркий веер почему-то тоже навевал печаль. Даже светильники у стен казались погребальными, усугублял тоску и домашний алтарь, на котором высились памятные дощечки ушедших предков.

Принц Ли Юй оказался человеком лет сорока, благородной наружности и прекрасных манер. Памятуя, сколь часто в августейших семьях им приходилось сталкиваться с отталкивающими и даже откровенно мерзкими людьми, Ван Шэн несколько минут внимательно и недоверчиво изучал принца, а вот Сюаньжень, похоже, никакого предубеждения не испытывал, но вздыхал и глядел на Ли Юя с откровенной жалостью.

Принц Ли Цзянь, появившись с братом, тепло приветствовал Ченя Сюаньженя и Ван Шэна. Было заметно, что от его былого скепсиса теперь не осталось и следа. Познакомив их, Ли Цзянь тут же вышел. Ван Шэн с его уходом ощутил странную дрожь в теле, точно его бил озноб. Сюаньжень же на этот раз никуда не спешил, спокойно ждал рассказа принца и временами полной грудью вдыхал насыщенный и терпкий воздух комнаты и разглядывал висевшие на стенах портреты красавиц.

— Мой брат Ли Цзянь рассказал мне о вас, господа, он полагает, что вы способны раскрыть любое дело. Но моё дело непонятно мне самому, и едва ли я смогу изложить всё в точности, потому что даже не помню, когда это началось, и не всегда способен отделить истину от лжи. Однако я постараюсь.

Сюаньжень, не перебивая, разглядывал красивого вельможу, и молчал. Ван Шэн тоже молчал, ощущая, как леденеют пальцы. Он откинулся на край кресла и закрыл глаза.

— Мне тридцать шесть, но история моя началась, наверное, лет двадцать назад. По крайней мере, так я помню. Император ещё не женил никого из нас, и у меня была наложница Сяо Лян. Однажды мы пошли посмотреть на фейерверк, и именно тогда я впервые увидел ту женщину и испугался.

Она, хрупкая, несколько манерная, точно кукла, промелькнула в толпе, и от образа этой ветреницы повеяло неизлечимой грустью, и я лишь вскользь успел заметить её странные глаза, похожие на золото луны, отраженное в озерной воде. Глаза эти испугали меня и точно полоснули ножом по сердцу. Я несколько дней был словно болен, точнее — я точно силился вспомнить что-то важное, но не мог.

Однако я был молод, и череда впечатлений юности скоро заставила бы меня забыть этот странный эпизод, но с того дня я начал видеть эту женщину в снах и пугался еще больше, потому что эти сновидения всегда заканчивались страшно.

— Страшно?

— Я видел, как меня и эту женщину гнали по улицам предместья, беспощадно избивая плетьми. Мои руки были связаны за спиной, а сам я был обнажен до пояса. Сразу вслед за мной вели эту женщину с прозрачными глазами. Ее руки тоже были связаны за спиной, и хлестали ее так же безжалостно. Нас задержал муж этой женщины и передал в руки старейшин уезда. Когда старейшины собрались на следующий день, некоторые высказались за то, чтобы связать нас по рукам и ногам и бросить в реку Чжуцзян. Но большинство решило, что нас следует прогнать по улицам предместья под ударами плетей. Её забили до смерти. Когда я проснулся, на мне не было ни царапины, но тело неимоверно болело.

— В реку Чжуцзян? Это же в Гуанчжоу! Вы там бывали?

Принц покачал головой.

— Нет, никогда. Но сны не прекращались, и смысл всегда был одинаковым. Мы с ней были любовниками, нас заставали. Иногда её убивал отец, а мне приходилось бежать из города, названия которого я никогда не слышал, был сон, когда меня убили её братья, а её уморили голодом. Был и ещё один, где её муж продал её содержателю публичного дома за сто лянов и вскоре мне говорили, что она сгорела в чахотке. Но это были иные города и иные земли, где я никогда не бывал.

— Вы любили её?

Принц закусил губу и задумался.

— В снах — да. Возбуждаемая ею страсть словно увлекала меня в тёмную бездну иного — в мир сна и смерти, и пьянящая стихия этой страсти, казалось, реально делала возможным общение между живыми и мертвыми, людьми и духами. И эта золотая луна… Она проступала в каждом сне. И я понимал, что эта женщина — не живая, она мертва, но что с того? Но любил ли я её наяву? Иногда я пытался вызвать в памяти её образ, но она всякий раз оказывалась тенью, маской, куклой, оборотнем, точно перевернутым образом истинно сущего.

Сюаньжень подался вперёд.

— А бывали ли сны со счастливым концом?

Принц задумался.

— Да, пожалуй, я просто хуже их помню. Но я иногда видел её рядом, и мы просто пили чай в какой-то беседке у озера, какая-то таверна…

— Но вы же испуганы вовсе не снами, не так ли?

— Нет, конечно. После того сна, где нас вместе избили на городской улице, умерла моя наложница Сяо. Просто перестала есть и зачахла. Отец велел мне жениться. Подыскали девицу из рода Чжао. Я… привязался к ней, но и она тоже вскоре умерла, сгорела в чахотке. Я временами брал себе наложниц — потом перестал, ибо все они умирали. Словно сгорали. И три дня назад скончалась моя последняя наложница Бай Линьюй, — ей не было и двадцати пяти. Семь женщин…

— Вы полагаете, между вашими снами и этими смертями есть связь?

— Я не знаю, что и думать. Я проклят? Подвергся лисьему обольщению? Одержим демонами? Я точно ищу согласия с чем-то принципиально несогласующимся. Но я готов предположить, что какая-то связь тут есть. Вы можете мне что-то подсказать?

Сюаньжень кивнул, заметив, что Ван Шэн пришел в себя и распахнул глаза.

— Да, но я лишь могу уверить вас, что вы — вовсе не жертва проклятия, демонов или лисьего обольщения. А остальное расскажет мой друг… Шэн?

Тот вздохнул.

— Отражение золотой луны… Её звали Хуан Иньюэ, и она пыталась напомнить вам о себе.

— Хуан Иньюэ?

— Да, но вас трудно упрекать в забвении. Это случилось в третий год эры Юаньфэн династии Хань. Вы и вправду полюбили свою юную служанку и дали клятву любить её всегда. Была ли эта любовь волей Неба или вашим личным проклятием — я не знаю, но Хуан Иньюэ подлинно любила вас. В той, первой жизни, вы расстались не по своей воле. И она любила вас при жизни, любила и после смерти.

— Хуан Иньюэ? Но почему я ничего не могу вспомнить?

Ван Шэн пожал плечами.

— Она просила прочитать вам стихи.

Крику полночной цикады внимать я не в силах.

Опавшие листья как могут слух не тревожить?

С тобою мы оба не дома в печальную осень.

И дальше наш путь — лишь через могилы.

Замшелые стены омыты бегущей рекою.

Далекие гуси влетают в холодную тучу…

У той ограды, где мы встречались с тобою.

Сухие листья сбились в шуршащую кучу…

Принц почему-то поморщился, точно и вправду что-то вспомнил, но Шэну показалось, что промелькнувшее воспоминание не порадовало его высочество.

Он едва слышно проговорил.

— Вчерашнее солнце уже никого не согреет.

Листья срывая, взвился осенний ветер.

В расцвете цветы — и уже опадают…

Проходит всё — кто за это в ответе?

Сюаньжень усмехнулся и опустил голову.

Ли Юй спросил.

— Но почему она ищет меня?

Ван Шэн улыбнулся.

— Так ведь смерть — не завершение земного пути, а его искупление. Вы, любовники, встречались вновь и после смерти, в новых перерождениях, эти повторы делали жизнь любящего страданием, а жизнь любимого превращали в бесконечную череду сновидений, вечный поток метаморфоз, когда чувство берется неведомо откуда и уходит в непостижимые глубины, умерщвляет живых и оживляет мертвых, и если живой не может забыть о смерти, а мертвый не возвращается к жизни, нет здесь подлинного чувства! Она по-прежнему любит вас и ищет.