Союз Тигра и Дракона

Глава 20 «Фу». 復 Возврат

Самый короткий путь не всегда самый быстрый.

На следующий день несчастных девиц Сю Чуньхуа и Сю Чуньшен подлинно ожидало страшное разочарование. Не успели они переступить порог магистрата, чтобы поближе познакомиться с новыми сотрудниками, а чиновники — обсудить во всех деталях вчерашнее расследование нашумевшего дела об алой удавке, как колокольчик у входа известил о посетительнице.

Едва она появилась на пороге, все умолкли. Это была яшмовая «небесная дева, осыпающая цветами»[1], красой подобная небожительнице, которая подлинно «у западной Ши могла отбить покровителя». В складках её одеяний проступали гребешки морских волн, звон яшмовых подвесок походил на шум ветерка в соснах, она уподоблялась огню в очаге, не имеющему очертаний, но излучающему свет, позволяя видеть «тень за занавеской» и «следы изящных туфелек»…

Девица подплыла к Ван Шэну, читавшему очередное дело, и негромко окликнув, передала ему привет от матушки и всей лоянской родни. Шэн не мог не оценить таланта Лисяры-Сюаньжаня, который на сей раз преобразился в девицу ещё более утонченную и прекрасную, чем накануне. Потом Шэн, смиренно поклонившись Сю Баню, попросил у начальника разрешения проводить домой приехавшую к нему из Лояна супругу.

Согласие было получено, и под завистливыми взглядами мужчин и унылыми взорами девиц, они покинули магистрат. Дома, за закрытыми на засов дверями нахальный Чень Сюаньжень, стряхнув себя лисью красоту, предложил выпить чжоусского вина, а через часок вернуться на службу. Шэн кивнул.

— Я чувствую в судебном магистрате, — невесело заметил, поднимая чарку вина, Сюаньжень, — усилившиеся запахи зависти и неприязни к нам. И только Лао Женьцы восхищается мной, да и ты вызываешь в нём только чистое любопытство.

— В нас видят двух нахальных молодых червяков, слишком быстро натянувших на себя драконью чешую, — согласился Ван Шэн. — Но это пустяки. Ты не возражаешь, если я вечером попробую вселиться в тебя? Я же позволил тебе испытывать на мне твои лисьи чары, теперь моя очередь. Я научился выходить из тела, а теперь мне надо освоить вселение в живое и мёртвое тело.

— Надеюсь, это будет безболезненно, — проворчал Сюаньжень.

— Не могу обещать. Я никогда этого не пробовал, — честно и совершенно безмятежно заметил Ван Шэн.

Однако даже боги не властны над вечным коловращением бытия и причудливо перемежающимися триграммами на панцире мировой черепахи. Что же говорить о людях? Не успели два дружка вернуться в Имперский судебный магистрат и углубиться в очередное дело, как на пороге возник канцлер Юань Цяньяо!

Он, бледный и взвинченный, с порога бросился к Сю Баню.

— Сю, немедленно нужна помощь ваших людей!

Видеть Юаня, обычно невозмутимого, столь взволнованным Сю Баню было непривычно. Все свободные следователи магистрата, отдав поклоны, сгрудились около канцлера.

— Я в полном отчаянии, — сообщил Юань Цаньяо всем присутствующим, после чего, хлебнув поспешно поднесенного ему служкой чаю, приступил к рассказу.

Речь шла о высокородном господине Лу Гуане, умершем в первый месяц года как раз во время праздника Фонарей, в первый день полнолуния. Это был единственный праздник, когда правительство отменяло ночной комендантский час по всему городу, чтобы люди могли свободно выходить из своих палат и праздновать на главных улицах города всю ночь. Каждый год горожане пытались превзойти друг друга в количестве ламп и размерах светильников, которые они могли выставить напоказ, и потому вся столица сверкала огнями.

Господин Лу Гуан, недавно отметивший своё семидесятилетие, истинный патриарх рода Лу, бывший канцлером ещё при императрице У Цзэтянь, был известен в столице как человек мудрейший, добродетельнейший и строгий. Он не пошёл на городские гулянья, но разрешил своей родне, сыну, невестке, внуку и приёмной дочери — сходить на площадь. С ними ушли и слуги.

— Увы, когда они вернулись, то стали свидетелями трагедии: господин Лу Гуан лежал на полу под лестницей, шедшей на второй этаж его покоев. Кроме разбитой головы, на теле не было никаких следов борьбы, и мои люди из судебной палаты академии Ханьлинь сделали печальное заключение, что господин Лу Гуан скончался от падения, ударившись лбом о ступени, — посетовал Юань Цаньяо.

Что тут поделаешь? Сын господина Лу Гуана закрыл глаза усопшего, плача, стеная и бормоча: «Не печалься, дорогой отец, что оставляешь нас! Ты ушел в блаженство, и мы, твои родственники, надеемся воздать тебе посмертные почести, процветая в этом мире твоими благодеяниями!»

Далее, как водится, был приглашён даосский священнослужитель, нань-мо-лао. Он, творя молитву «Кай-Лу»[2], обратился к одной из душ покойного[3] с просьбой выйти из трупа и поспешить по её заслугам в элизий. Потом он составил гороскоп умершего и сообщил родным, где именно на пути к элизию находится душа, когда она вернется навестить их, а также какой вид она примет в следующей жизни.

Родственники с радостью узнали, что глава рода из-за своей праведности возродится в божественном облике. Затем несколько наёмных служителей у-цзо обнажили тело умершего, омыли его в тёплой воде, и облачили в одежды, соответствующие высокому рангу покойного. Пока они обряжали тело, члены семьи стояли, преклонив колени у ложа, на котором лежало тело. Так как в таких случаях не допускается присутствие беременных женщин, на церемонии не было невестки умершего.

На мёртвое тело господина Лу Гуана положили по его рангу три шелковых одеяния, и два человека начали бить в гонги. Во время одевания по обычаю выбросили жертвенное печенье из рисовой муки, которое до того лежало в чаше возле ног умершего.

— И тут, по словам приёмной дочери покойного, начались странности. Жертвенное печение на полу начало расплющиваться. Впрочем, это недостоверно: её глаза, видимо, застилали слёзы скорби по названному отцу, она могла и ошибиться. Просто привиделось. Потом, когда тело укладывали в гроб, служки у-цзо разошлись по углам комнаты и начали бить об пол большим молотком, чтобы напугать злых духов и тут, если снова верить молодой госпоже Лу Юншэнь, приёмной дочери умершего, раздался тихий смех. Однако это никем не подтверждается, кроме господина Лу Лана, дальнего родственника покойного. Ему тоже что-то такое послышалось, — скрупулёзно заметил Юань Цаньяо.

Так как покойный принадлежал ко второму высшему рангу, на его голову надели золотой венец, в рот положили жемчужину, золотую монету, серебряную монету, нефритовую монету, а также монету, изготовленную из яшмы. По обычаю, в гроб также опустили любимую вещь покойного: упакованную в драгоценный футляр «Книгу перемен». Говорят, он проводил за изучением её целые часы. Лицо покойного покрыли белым шёлковым покровом, а тело — двумя ярко-красными покрывалами. На дно гроба заложили незакрепленную доску с семью отверстиями. Между ней и дном гроба поместили немного извести и растительного масла. Всё по уставу.

И тут из дворца прибыли гонцы, извещая о будущем визите императора, пожелавшем в благоприятное время отдать дань уважения великому сыну империи. И потому, хоть обязанность закрыть гроб всегда возлагалась на ближайшего родственника, тут решили повременить и не заливать гроб асфальтом. В центре крышки гроба установили цзы-сунь-тай, украшение, означающее пожелание, чтобы род усопшего никогда не пресекался. Гробу надлежало оставаться в доме на протяжении сорока девяти дней, и рядом с ним в вестибюле установили жертвенник с портретом покойного и его именной табличкой.

Однако ещё до визита императора случилось нечто ужасное! Погиб сын господина Лу Гуана! Его тело обнаружили утром на десятый день траура в ужасном виде — оно было буквально разорвано на части и только по валяющейся рядом голове определили, кто это. В связи с трауром невестка, беременная жена погибшего, ночевала на женской половине. Но в доме живёт девочка из младшей ветви рода Лу — Лу Синь. Она прислуживает за трапезами. Явная дурочка. Так вот, она утверждает, но ночью видела покойного господина Лу Гуана, шедшего в покои своего сына, господина Лу Аня. Глупо, конечно, хотя молодая госпожа Лу Юншэнь утверждает, что Лу Синь — никакая не дурочка и с головой у неё всё в порядке.

— Но это, разумеется, просто бредни испуганных женщин. Однако кто мог совершить подобное? Ведь в спальне господина Лу Аня всё в крови, однако ни на одном из членов семьи не было ни следов крови, ни даже крохотной царапины! В итоге в доме, готовящемся к одним похоронам, оказалось два покойника!

Этого мало. Вы все знаете, как прочны гробы. Для их изготовления используют дерево циньша, оно очень тяжёлое и стенки гроба господина Лу были трёх цуней толщины, они были покрыты несколькими слоями красного лака и украшены золотыми цветами. И вот в эту же ночь гроб весь пошёл трещинами!

Сю Бань оторопело смотрел на канцлера, следователи переглядывались. Что? Как это возможно? Чень Сюаньжень слушал с тем же живым интересом, с каким обычно читал список блюд на постоялых дворах, а Ван Шэн меланхолично смотрел на дымящиеся в жаровне угли.

Юань Цаньяо продолжал рассказ.

Как и принято, семья покойного облачилась в траур лишь через три дня после смерти главы рода, поскольку ей вменялось в обязанность по меньшей мере в течение нескольких дней надеяться на воскресение. Но теперь в доме воцарился не просто траур, а ужас. Прибыли братья покойного господина Лу Гуана, все были просто ошеломлены свалившейся на род бедой. Привезли ещё один гроб, и гробы с телами двух покойников поставили на козлах рядом с алтарем предков. Зажгли поминальные лампы, чтобы они давали свет тем душам, которые оставались в мёртвом теле. Чтобы лампы могли гореть днём и ночью, в них усердно подливал масла внук господина Лу Гуана Лу Дань. Установив в зале гробы и лампы, родственники выстроились по обеим сторонам и со слезами и стенаниями поклонились духам умерших, потом вышли на улицу и горестно голосили.

— При этом, как вы знаете, крайне предосудительно в период траура бывать в театрах или слушать музыку, однако во дворе почему-то постоянно звучал цинь. И пока женщины облачались в траур, надевали на мебель покрывала, снимали картины, закрывали листами белой бумаги фрески и писали письма всем родственникам и друзьям покойного, сообщая о его смерти, музыка не умолкала. Но кто играл? Все домочадцы были на виду. При этом домочадцы, что скрывать, высказывали пакостные подозрения, что расправился с господином Лу Анем никто иной, как его сынок Лу Дань, чтобы прибрать к рукам имущество семьи и стать главой рода.

Юань Цаньяо тяжело вздохнул.

— И тут, когда все были во дворе, от гробов раздался крик. Все кинулись туда, что же предстало перед их глазами? Молодой господин Лу Дань был мёртв! Кто-то плеснул ему в глаза расплавленным маслом поминальных лампад и залил его в горло несчастному!

Сю Бань побледнел, как полотно, следователи снова изумленно переглянулись, Чень Сюаньжень почесал за ухом и поправил шпильку в волосах, а Ван Шэн, прикрыв рот веером, осторожно зевнул.

— У меня осталось письмо, отправленное сыном и внуком Лу Гуана. Вот оно. «Грехи мои многочисленны и мерзки, и я достоин смерти, однако мою жизнь пощадили. Боги наказали меня, отняв жизнь у моего отца. Он умер в 15-й день 1-го месяца в большом зале своего дома. Ныне же с почтением, убитый скорбью, я сообщаю вам о горестном бедствии. Лу Ань и Лу Дань, проливающие кровавые слёзы и скорбно склоняющие головы к земле». И подумать только, теперь род Лу прервался!

Чень Сюаньжень скосил глаза на письмо и заметил в углу иероглифы «слезы текут и головы склоняются». Такие письма разносили в сумерках, просто бросая в дверь прихожей, потому что видеть у дверей человека в трауре — было плохой приметой. Все, получившие письма, немедленно отправляли в дом покойного деньги, которые тратились на благовония, свечи и жертвоприношения душе усопшего.

— Что теперь делать? — канцлер Юань вздохнул так, что мог бы растрогать камень. — Я подозреваю Лу Юншэнь. Теперь жена господина Лу Аня и она остались наследницами всего имущества. Если супруга Лу Аня родит мальчика, то наследником станет он, но если в утробе девочка… К тому же послезавтра император прибудет в дом Лу Гуана, уже собраны множество буддийских священнослужителей помолиться, возведены семь жертвенников, начнутся службы за упокой души умерших. Но что если убийца в доме покусится на священную особу Сына Неба? Что делать?

К концу печальной речи канцлера оказалось, что ряды следователей, окружавших его, заметно поредели. Там сидели теперь только Сю Бань, Лао Женьцы, Чень Сюаньжень и Ван Шэн. Однако Сю и Лао вскоре отошли, чтобы подготовить трапезу для почётного гостя.

— Господин Юань, а я могу задать вам один вопрос, — тихо обратился к канцлеру Чень Сюаньжень. — Скажите, кто оценивал мою экзаменационную работу?

Юань Цаньяо поднял на него внимательные глаза.

— Я.

— И вы не заметили ошибки в моей работе?

Юань Цаньяо усмехнулся.

— В иероглифе 通 вы не довели до конца нижнюю черту. Я исправил эту ошибку.

— А зачем? — подлинно опешил Чень Сюаньжень.

— Хотел, чтобы вы работали на меня в Ханьлинь.

— А в работе Ван Шэна вам понравилась каллиграфия эпохи Цинь?

— Да, я и его хотел прибрать к рукам. Жаль, не вышло.

Чень Сюаньжень усмехнулся и кивнул.

— Но вы же сами говорили, что вам нужны не таланты, а исполнители.

— Не мне, — покачал головой Юань Цаньяо, — Империи. А мне как раз нужны таланты. И жаль, что вас получил Сю Бань, с учётом, что он и пальцем для этого не шевельнул!

Сюаньжень и Шэн переглянулись. Юань Цаньяо действительно шевельнул пальцем, точнее, кистью, чтобы помочь им. И это именно он отобрал лучшие работы.

Сюаньжень лучезарно улыбнулся канцлеру.

— Ладно, после трапезы мы готовы поехать в дом Лу Гуана и разобраться в этом деле. Но попросите у Сю Баня только нас двоих.

Глаза Юань Цаньяо сверкнули.

— Вы точно готовы помочь?

— С нашей стороны было бы неблагодарностью отказать вам в помощи. Мой друг Ван Шэн прекрасно разбирается в подобных делах, ну а я буду у него на подхвате.

Про себя Сюаньжень подумал, что в канцлере Юань Цаньяо есть что-то странное, совсем уж особенное, и это притом, что ни оборотнем, ни лисой, ни духом тот не был.

Как бы то ни было, Сю Бань не смог отказать канцлеру в его вежливой просьбе и откомандировал двух своих сотрудников — Ченя Сюаньженя и Ван Шэна — в один из богатейших домов столицы, только что потерявшего хозяина, главу и достойнейшего человека империи.

[1] Образ из буддийского канона «Вималакирти»: «И была среди нас Небесная Дева, сыплющая небесными цветами…»

[2] «Открытие пути».

[3] Считается, что у человека три души.