След Бремера

Глава 19. Без дороги

Погода ухудшилась. Порывы ветра срывали листья и швыряли их в лицо. Мелкий, но бесконечный дождь замесил дорожную пыль в грязевое тесто, хотя сама дорога оставалась еще достаточно твердой. Однако к востоку она стала более узкой, из-за чего фургон приходилось везти аккуратно и медленно. Колесо однажды уже соскользнуло в канаву, и Ноланд с Вереском часа два потратили на то, чтобы выправить фургон. Ось колеса осталась цела, но надежности не внушала: еще одна такая встряска и придется встать на долгий ремонт. Когда дорога начинала петлять, обходя каменистые холмы или не в меру ветвистые деревья, то скорость и вовсе падала до черепашьей. За три дня они продвинулись меньше, чем за день в начале пути.

Вереск, знакомый со сложными местами тракта, не удивлялся и не унывал, однако Ноланд заметил его усталость. Ученый не подавал виду, просто стал менее разговорчив, предпочитая в свободное время дремать.

Сам Ноланд терзался раздумьями. Он чувствовал, что с самого начала путешествия плывет по течению: не принимает серьезных решений, практически не влияет на окружающий мир. Даже григотропос он нашел практически под принуждением, когда Капкан запер его в подвале. Дальше Ноланд следовал указаниям отца, а сейчас путешествует под руководством Вереска. Конечно, месяц назад о таких событиях он и мечтать не мог – былые фантазии сбылись, перед ним открылась дверь, ведущая к Загадке Четвертой эпохи, скоро он присоединится к тайной экспедиции отца. Но ощущение собственной незначительности день ото дня росло и теперь достигло критической точки. Нужно было срочно что-то менять, иначе он не только не оживит легенды и никогда не приблизится к величию былых героев, но и вовсе превратится в туриста – бездеятельного наблюдателя великих событий.

Шанс представился, когда их фургон догнала лошадь без седока. Ноланд узнал стройную кобылку клеттского патрульного, сейчас она была испугана и настороженно крутила головой. При первой попытке взяться за удила она взвилась на дыбы, и Ноланд едва избежал удара копытом. Тем не менее, увидев других лошадей и людей, она остановилась, и через некоторое время Ноланд с Вереском смогли ее усмирить. Произошедшее они поняли без лишних обсуждений – схватка патрульного с вуивром успехом не увенчалась.

– Я проедусь один, – крикнул Ноланд из глубины фургона, собирая необходимые припасы. – Вереск?

Ученый не отвечал. Ноланд собрал сумку и пробрался вдоль фургона к козлам, где сидел ученый, укрываясь от моросящего дождя под козырьком. Ноланд сказал:

– Раз у нас есть свободная лошадь, предлагаю разделиться.

– Я и сам сначала хотел посоветовать тебе ехать вперед – верхом ты доберешься до Самородка намного раньше. Тем более, здесь рыщет вуивр. Но я не предложил тебе этот вариант, решив, что ты сочтешь это бегством и… трусостью. – Вереск посмотрел Ноланду в глаза.

Ноланд опешил. Вереск посчитал, что он бежит от трудностей дороги и нависшей над ними опасности! Было немного обидно. Но такие предположения только подтвердили опасения Ноланда о своей прогрессирующей никчемности. Ноланд рассмеялся – так легко стало от того, что вовремя (в последний момент!) он успел сделать правильный выбор.

– Нет! – сказал Ноланд. – В такой ситуации я никогда не убежал бы вперед, даже если бы вы меня отправили. Я поеду на юг.

Вереск выдохнул и похлопал Ноланда по плечу, но тут же нахмурился и потребовал:

– А теперь, юноша, поясни, что ты задумал. Кстати, голова не болит?

– Я в полном порядке и совсем не рехнулся, – сказал Ноланд, щелкнув ногтем по пробковому шлему. – Я решил, что могу и должен помочь патрульным с вуивром. Мне известно его слабое место.

И он рассказал Вереску то, что читал про вуивров в сказках и легендах. Своего рода заплаткой неудачных алхимических опытов и вместе с тем источником силы вуивра был зачарованный лалл – красный камень. Стоило избавиться от камня, как зверь тут же терял большую часть своей чудовищной силы.

– Ноланд, я вижу, ты отлично разбираешься в легендах, но почему ты думаешь, что клетты знают про вуивра меньше тебя? – осторожно спросил Вереск.

– Именно потому, что я неплохо разбираюсь в легендах, – ответил Ноланд с улыбкой и торопливо стал излагать: – У клеттов в Четвертую эпоху не было Ордена Совершенства и, следовательно, рыцарского фольклора, в котором борьба рыцаря с вуивром и подобными чудовищами стала одним из ключевых сюжетов. Даже само название вуивр – луарское. Накопленная народом мудрость сохранилась в сказках и легендах Северного Сандарума. А Эпимахия клеттов всегда была закрытым государством, у клеттов культурный обмен происходил с Хаммадом и Нааром, но с северными государствами у них связей почти нет.

– Очевидно, ты прав. И если рассудить логически, патрульный обязательно дал бы нам совет насчет слабого места вуивра, если бы знал о камне, – сказал Вереск, поглаживая бороду. – И каков твой план? Надеюсь, ты не отправишься в погоню за вуивром?

– Не думаю, что гожусь для такого, я все-таки не охотник на чудовищ. Мое участие ограничится вовремя переданным знанием. – Ноланд развернул на коленях карту. – Если я правильно сориентировался, мы сейчас здесь.

– Чуть западнее. Мы очень медленно ехали последние дни.

Ноланд сместил палец влево.

– Мы находимся в двух-трех днях от переправы на востоке, а после нее останется лишь пара дней до Самородка, так?

– Верно.

– На юго-западе в сорока километрах от нас находится ближайший форт клеттов. Туда я и наведаюсь. Кстати, все забываю спросить, откуда у вас такие подробные карты диких земель?

– Да уж, такие не купишь у городских картографов! Мой приятель Олмстед снабдил меня копиями. Благодаря ему я и знаю этот край. Сам-то я, понятно, не ретивый путешественник, сижу в домике да занимаюсь переводами.

– Тот самый Олмстед, в комнате которого я остановился? Я видел его карты… и книги. Кто он такой?

– О, незаурядный человек… Он представитель редкой и увлекательной профессии – искатель книг. Отважится на все ради добычи редких и древних экземпляров.

– Неужели черный археолог? – нахмурился Ноланд.

– Не совсем, хотя зачастую его методы далеки от научных. Олмстед работает на библиотеки и уважаемых коллекционеров, так что расхитителям он не ровня. Но ты не отвлекайся, Ноланд! Доберешься до форта – и?

– И мне нужна ваша помощь…

Под диктовку Ноланда Вереск подробно изложил суть дела в письме, сделав перевод на альтурус. Теперь любой клетт, прочитав письмо, узнает об уязвимом месте вуивра.

– Я также написал, что ручаюсь за тебя – чтобы они не отобрали у тебя оружие. Кстати, ружье тоже возьми. И еще кое-что…

Вереск забрался в фургон и, вскрыв дальний ящик, принес Ноланду нечто, завернутое в шершавую бумагу. Предмет напоминал небольшой брусок мыла, из под обертки торчал фитиль. Брови у Ноланда поползли вверх.

– Теодор просил привезти на тот случай, если придется преодолевать гранит. Слишком грубый инструмент для археолога, но пара шашек всегда пригодится. Будь с ним очень осторожен. Очень!

Ноланд бережно убрал динамит в карман. Пожалуй, вуивр, привыкший противостоять воинам Четвертой эпохи, удивился бы такому сюрпризу. Ноланд вспомнил согнутое пополам ружье, и оптимизма поубавилось.

После короткого полдника из галет с финиками и приготовленного на керосиновой горелке чая они разошлись. Вереск отпускал Ноланда с волнением, но в целом отнесся к его задумке одобрительно и с уважением. Решили, что Ноланд отправится сначала по дороге на запад и уже потом свернет на юг. Так меньше шансов сбиться с пути, но главное, есть шанс встретить на дороге недавнего патрульного. Возможно, ему нужна помощь, а если все в порядке, то письмо с инструкциями по убийству вуивра достаточно передать ему, и тогда нет нужды ехать до форта. В любом случае Вереск будет двигаться на восток и разобьет лагерь, когда доедет до моста через реку. Там он дождется возвращения Ноланда, если тот не догонит фургон раньше.

Дождь барабанил по пробковому шлему и хлестал по лицу, ветер лез под ворот плаща, но в груди Ноланда пульсировал живой огонь куража. Ноланд чувствовал, что благодаря своему решению разорвал замкнутый круг и обрел некую самостоятельность. Путешествовать с Вереском – лучшее, чего можно пожелать на этих забытых дорогах, но в одиночестве каждое действие Ноланда становилось маленьким личным выбором, он мог поступать так, как считал нужным, основываясь на личных мыслях или ощущениях, без оглядки на старшего компаньона.

Клеттская лошадь оказалась послушной и чуткой ко всем командам, университетские уроки верховой езды вспомнились до единого. Копыта лошади чавкали, попадая в наполненные водой ложбинки, но для одинокого всадника без фургона дорога стала вполне удобной. Здешняя непогода переносилась куда легче холодных гроз Баргена. На родине Ноланда дожди ассоциировались с промозглой осенью, но здесь южные ветра не пронимали до костей и не заставляли стучать зубами – вокруг цвели луга, и ощущение летних каникул не пропадало. Удивительные места, сам воздух в заповедниках был другим: чистым, наполненным запахами земли, цветов и дождя.

Звуки тонули в монотонном шуршании дождя, ветер лохматил кроны деревьев, в небе ворочались глухие раскаты грома. Иногда Ноланду слышался клекот какой-то птицы, похожий на пронзительный натужный кашель или смех. Эти крики вызывали неприятный озноб вдоль позвоночника, было в них что-то печальное и злое одновременно. Ноланд ехал и прислушивался. Стало понятно, что источник звуков где-то на севере от дороги и любые птичьи голоса намного тоньше – звук был слишком глубокий и тяжелый и раскатывался на многие километры окрест.

Он свернул к обочине и повел лошадь к тому месту аллеи, где деревья стояли пореже и виднелся просвет. Через подзорную трубу он осмотрел местность. Пелена дождя сокращала обзор, капельки попадали на объектив и вынуждали то и дело протирать линзу. Но кое-что на самом пределе видимости Ноланд разглядел. Или ему показалось. На далеком холме виднелись руины какой-то древней постройки – сохранился небольшой огрызок стены и россыпь серых глыб. Среди камней что-то шевелилось, слишком подвижное для трепещущего на ветру дерева. Нечто живое вскарабкалось на древние развалины и в ответ на раскаты грома огрызалось на небо криком, похожим на пронзительное дребезжащее рычание, в котором слышался кашель и смех.

Ноланд не мог сказать наверняка, что именно видел и видел ли вообще, но предположил худшее. Нужно было спешить и поскорее сворачивать на юг, подальше от вуивра. Лошадь волновалась, после громовых раскатов настораживала уши в ожидании страшного крика, а потом мелко дрожала. Ноланд надеялся, что гроза действительно очаровывает и отвлекает вуивра, а дождь с ветром, может быть, не дадут чудовищу учуять близкую добычу.

При такой погоде Ноланд едва уловил, как начало смеркаться. Просветы в серой кутерьме облаков, бывшие до этого голубыми, стали наливаться сливовым цветом. Тени под деревьями расползлись, будто черный мох. Ноланд сверился с картой и свернул со Старого тракта на юг. На открытом пространстве стало немного светлей, но так или иначе необходимо прибыть в форт до ночи, не то придется разбивать лагерь среди холмов. Ноланд внезапно осознал, что, свернув с тракта, оказался в диких землях, там, где люди не селятся и путешественники не ходят. Нет уж, лучше всю ночь провести верхом, высматривая огни форта, чем лечь здесь и закрыть глаза!

Он пустил кобылу рысью и чувствовал как будто легкое опьянение. Мир вокруг ускорился, Ноланд отпустил свое сознание и перестал натужно осмысливать каждое крохотное событие. Вместо этого он ощущал все вокруг сердцем, чувствовал пульс свой и окружающего мира. Это приятное чувство необычно сочетало в себе концентрацию и свободу разума, и Ноланду захотелось, чтобы оно стало постоянным.

Но сейчас возникло еще одно ощущение – яркое и кратковременное. Ноланд постарался ухватить его, как ускользающее видение сна. Отчего-то чувство это казалось очень важным. Он несколько минут разговаривал сам с собой, пытаясь определить его и сформулировать для дневника. Это было ощущение изменения своей жизненной траектории. Как будто он, как некий шарик, всю жизнь катился по длинному извилистому желобу. Что бы он ни делал, какие бы решения ни принимал – ничто не влияло на путь шарика, желоб крепко держал его и упрямо вел по заранее определенному маршруту, лишь иногда чуть-чуть изгибаясь в угоду желаниям шарика. А теперь шарик внезапно соскочил с желоба. Пропали направляющие стенки, шарик оказался в пустом пространстве, среди первозданного эфира. Ноланду показалось, что тот путь, который он выберет в ближайшее время, станет его новым желобом на оставшуюся жизнь. Или до очередного перехода.

Задумавшись, он уже некоторое время вел лошадь шагом. Ноланд достал из кобуры револьвер, пальцы пробежались по резной рукояти из белой кости, неведомые символы на ней молча хранили свои тайны, ствол тускло переливался полировкой. Ноланд прицелился. Он никогда не отличался остротой зрения, с детства приобретя от чтения книг легкую близорукость, но сейчас с удивлением заметил, как сквозь прицел этого револьвера видит особенно четко, а в вытянутой руке как будто возник металлический стержень. Ноланду показалось, что так он сможет попасть в любую мишень в пределах видимости. Очень хотелось проверить, так ли оно на самом деле, но тратить патроны и обнаруживать свое присутствие он не стал. Убирая револьвер, Ноланд вдруг ощутил, что в случае необходимости сможет провести ночь и в поле. Сейчас он в какой-то мере даже хотел встречи с опасностью, чтобы наконец-то проверить свои силы.

Что-то блеснуло в траве, и Ноланд натянул удила. Внимание привлек золотистый фаларон – круглый орден патрульного Эпимахии. Ноланд спешился и подошел. В траве лежал недавно встреченный клетт. Некогда сияющая белизной тога обагрена кровью и измазана в грязи, мокрые волосы облепили лицо, словно выброшенные прибоем мертвые водоросли. Ноланд заметил, что у клетта вывихнута или сломана лодыжка. В руке зажат черенок копья – короткий обломок, с помощью которого патрульный, видимо, полз от дороги в сторону форта, пока силы не иссякли. Удивительно, как далеко он смог продвинуться, прежде чем… Ноланд склонился к телу. Клетт дышал.

Для перевозки раненого требовались какие-нибудь волокуши, но на изобретательство времени не было. Ноланд видел, что жизни в клетте осталась совсем капля, необходимо добраться до форта уже сегодня, о ночевке под дождем не может быть и речи. Ноланд с трудом усадил находящегося без сознания патрульного в седло перед собой. Ехать было неудобно, но так он мог придерживать раненого и пустить лошадь быстрой рысью.

Ночь пришла быстро и затянула луга и рощи тьмой, но ее-то Ноланд и ждал, надеясь разглядеть огни форта, как спасительный маяк. Несколько часов он уже бродил в темноте, лишь луна иногда выглядывала из облаков и серебрила траву, в которой Ноланд тщетно высматривал тропы. Один раз он увидел вытоптанный копытами участок, но луну проглотила туча, след растворился в темноте. Сверяясь с компасом, он зажигал спички, пока они не отсырели под моросью.

Он ехал на юг уже слишком долго, огней все не было видно. Ноланд уже начал сомневаться, в какой именно стороне высматривать форт – может быть, он уже проехал мимо и стоит искать огни позади? Слева? Справа?

Часы показывали глубокую ночь. Ноланд промок насквозь. Длительная езда верхом с непривычки стала тяжелым испытанием, руки устали держать раненого (или уже мертвого?) патрульного, мышцы сводила судорога. Ноланд ничего не ел с тех пор как расстался с Вереском и теперь выбился из сил.

Ну вот, подумал Ноланд, и дня не прошло, как я решил вступить на стезю усердия и благородства, а судьба уже завалила меня проблемами. Неизвестно, выживу ли я сам, но взялся еще помогать раненому. Знай клетт, что за герой его подобрал, сразу бы, наверное, помер, чтобы не мучиться. С другой стороны, разве ниспосылаются путнику непосильные испытания? Такого быть не может, иначе теряется сама суть испытаний и, следовательно, жизни вообще. Ноланд еще раз осмотрел горизонт в поисках огней. Ночной мрак смешивался с моросью, и казалось, что горизонт начинается уже в десяти шагах.

Что делают герои, когда враг наступает? Сражаются. Ноланд сражался до последнего, но видел, что надежды нет. Что делают герои, когда враг одолевает? Ноланд задумался. В голову пришла идея, и он стал осматривать седельные сумки и снаряжение клетта. Наконец он снял с пояса патрульного то, что искал, – сигнальный рог.

Набрав воздуха, он со всей силы протрубил. Рог завибрировал, в ночи раздался звонкий мелодичный звук, от которого у Ноланда заложило уши. Отдышавшись, он подул в рог еще и еще. Даже если его услышали, помощь не может прийти мгновенно, и для того чтобы его нашли, нужно трубить регулярно. Чем Ноланд и занимался, пока от звона не разболелась голова, а глубокие вдохи не стал прерывать кашель.

Ноланд не хотел спешиваться и разбивать какое-то подобие лагеря, потому что знал, что не сможет заново усадить клетта в седло, да и самого себя. Он вцепился в луку седла и каблуками направил лошадь вперед. Наверное, на юг. От трубления в рог в голове до сих пор гудело эхо.

Тут он понял, что источник звука отнюдь не в голове. Среди темных холмов сквозь пелену дождя раздался ответный сигнал рога. И не один. Ноланд протрубил в рог еще раз и через минуту увидел брезжущие в темноте факелы.

Ноланд направил кобылу навстречу мигающим огонькам. Не было сомнений, что это клеттские патрульные, он узнал звук рога, в который сам недавно трубил. В груди как будто распустился огненный цветок, согревающий замерзшее тело. Он улыбнулся: получилось, выдержал, смог.

Но вместе с рогом клеттов он услышал еще один звук, который хотел слышать меньше всего на свете. Пронзительное дребезжащее рычание, переходящее в кашель и как будто смех, послышалось далеко позади, но ближе, чем в тот раз, когда Ноланд наблюдал за вуивром через подзорную трубу. Намного ближе. Он пустил лошадь галопом.

Когда он влетел в отряд патрульных, клетты в удивлении вытаращили на него глаза, один безбородый юноша показал на Ноланда пальцем и что-то взволнованно затараторил. Естественно, они ожидали увидеть своего воина, а не чужака в пробковом шлеме, везущего их раненого соратника. Старший отряда что-то прокричал на альтурусе, махнув рукой в сторону, откуда слышался рык вуивра, и отряд вместе с Ноландом помчался к форту.