Сквозь испытания огнём

I

Палата делегатов гудела от возбужденных фоновых разговоров.

Само помещение представляло собой обшитое деревянными панелями обширное пространство из мрамора, спрятанное в самом сердце великолепного сооружения с видом на реку Сиддар, протекающую через столицу к заливу Норт-Бедар. Одна стена палаты целиком была стеклянной, выходила на реку и наполняла ее естественным светом. Обычно, по крайней мере. Сегодня небо было темным, река — широкой полосой тусклого оловянного цвета, поглощающей падающий снег без малейшей ряби. Стена, обращенная к окнам, представляла собой огромную мозаику из граненых плиток, прослеживающую историю республики со дня ее основания, и фигуры большинства ее великих героев в натуральную величину смотрели из нее строгими и благородными глазами на своих нынешних преемников.

На строительство зала ушло почти десять лет, и оно было завершено всего за пятнадцать лет до джихада. Были и те, кто считал, что это строительство было ошибкой. Что старый, деревянный, тесный зал палаты, который пережил почти три с половиной столетия ветров, непогоды и войн, должен был быть сохранен. Что блистательный новый дом палаты, к сожалению, не соответствовал идеалам основателей республики, даже если этим основателям были отведены почетные места в его стенах.

Никто не обращал особого внимания на мрачных скептиков, и делегаты с удовольствием освоились в своей новой обстановке.

Однако, какими бы ни были его возможные философские недостатки, акустика палаты была превосходной. С последнего места, ближайшего к узорным бронзовым дверям в южном конце, можно было легко услышать, как кто-то говорит нормальным тоном с возвышения на северной оконечности. В данный момент эта акустика отражала грохочущее бормотание разговоров, заполняя пространство подобно шуму недалекого моря, пока делегаты ждали, когда их призовут к порядку.

— Ты можешь поверить в это дерьмо? — Валис Макхом что-то пробормотал на ухо Раско Джилмину, когда они вдвоем стояли прямо в дверях вестибюля, наблюдая за медленным потоком совещающихся делегатов, кружащихся по палате.

— Конечно, я могу в это поверить, — так же тихо ответил Джилмин. — Я бы действительно предпочел, чтобы все это было дурным сном, но это не так.

Макхом мрачно кивнул, задаваясь вопросом — не в первый раз, — какой провал в рассудке мог привести горного мальчика из Грей-Уолл сюда, из всех возможных мест. Он хотел сказать, что во всем виновата его жена. Или, может быть, ему следовало обвинить епископа Гарта. Глория настаивала, что он может быть кем угодно, кем захочет, но именно Гарт Горджа, вспомогательный епископ Гласьер-Харт, закрутил ему гайки, когда старый Холистир умер на своем посту. И легкость, с которой он был избран своими коллегами-ветеранами, казалось, подтверждала точку зрения Глории. Если уж на то пошло, он испытывал сильное чувство выполненного долга во время своего первого срока в качестве делегата.

Он не ожидал, что на этот раз испытает то же самое, но, по крайней мере, у него будет один испытанный союзник за пределами его собственной делегации.

— Вчера я получил приказ от губернатора Лэндолла, — сказал он сейчас. — Не думаю, что мне понравится следовать ему. — Он поморщился. — Это не значит, что я думаю, что губернатор неправ; просто говорю, что толпа Олсина забьет меня, как только я открою рот и скажу им, чтобы они поместили предложения Хиджинса туда, где не светит солнце.

— Ты и я оба, — философски ответил Джилмин. — Точка зрения Кидрика примерно такая же, как у губернатора Лэндолла. Но Тесмар — самый новый ребенок в квартале, так что у меня нет того влияния, которое должно быть у Гласьер-Харт. Однако я должен прикрывать твою спину всем тем влиянием, которое у нас есть. Вопрос, конечно, в том, кто меня прикроет, потому что я не думаю, что у нас сейчас много других друзей в комнате.

Он улыбнулся со вспышкой истинного юмора, но улыбка исчезла, превратившись во что-то более мрачное, а его глаза посуровели, когда из боковой двери в палату вошел седовласый мужчина в сопровождении рыжеволосого верховного священника в черной сутане ордена Лэнгхорна и направился к подиуму.

— Полагаю, нам следует занять свои места, — сказал он. — Это будет больно.

Жифита Трумин поднялся по пологим ступенькам на трибуну спикера во внезапной певучей тишине. Это было восхождение, которое он совершал больше раз, чем мог сосчитать за последние семнадцать лет. Именно столько времени он был спикером палаты, и за эти годы он работал с тремя лордами-протекторами.

Он не будет работать с четвертым.

Он добрался до верхней ступеньки и подошел к кафедре перед креслом оратора с высокой спинкой, обитым кожей. Он постоял там мгновение, глядя на море делегатов, скучая по стольким знакомым лицам… и видя все новые лица с большим, чем намек на отчаяние. Если бы только то, что все привыкли называть «Крахом», не началось еще хотя бы несколько месяцев! Хотя бы до окончания выборов! Но этого не произошло, и результатом стали эти новые лица.

И одному Богу известно, чем все это закончится.

Он поднял молоток и опустил его на полированный квадрат железного дерева. Отчетливо послышался резкий «треск», и он снова опустил молоток.

— Джентльмены, палата призывает к порядку, — объявил он. Он посмотрел на них еще секунду, затем вежливо повернулся к верховному священнику, стоявшему рядом с ним. — Отец Энсин, не могли бы вы открыть нас молитвой, пожалуйста? — пригласил он.

— Благодарю вас, господин спикер, — ответил отец Энсин Омали, капеллан палаты делегатов.

Настала его очередь долго и неподвижно смотреть на палату, прежде чем он сказал: — Давайте помолимся.

Стулья заскрипели по мраморному полу, когда собравшиеся делегаты встали, склонив головы так же, как он склонил свою.

— О, пресвятейший Лэнгхорн, — сказал он тогда, — мы умоляем тебя взглянуть свысока на этих людей, собравшихся здесь, призванных следовать по твоим благословенным стопам как дарителей и хранителей законов нашей республики. Прикоснись к ним своей мудростью, чтобы они могли принять правильное решение по множеству сложных вопросов, которые встанут перед ними. В эти несчастливые дни их долг более тяжел, их бремя тяжелее, чем у многих палат, которые были до них. Мы просим вас помочь им нести это в служении всем Божьим детям в Сиддармарке. Аминь.

— Аминь, — прогрохотало в ответ из зала, и Трумин благодарно поклонился Омали.

— Спасибо, отец. Я надеюсь, что архангел услышит вас и действительно коснется нас своей мудростью в это трудное время, — сказал он со спокойной искренностью.

Энсин ответил на поклон вежливым кивком, затем отошел к креслу рядом со спикером и сел, в то время как Трумин повернулся к собравшимся делегатам.

— Первым делом палаты, — сказал он, — будет официальное подтверждение результатов недавних выборов и рассадка наших новых делегатов. После чего, — он мрачно улыбнулся, — председательствующий рассмотрит кандидатуры на пост спикера.

Он посмотрел на секретаря палаты, сидевшего за своим столом на уровне пола у основания подиума. Кожаная папка на этом столе была перевязана алыми лентами, скрепленными свинцовой печатью с оттиском большой печати республики там, где они пересекались.

— Не будете ли вы так добры зачитать палате результаты, мастер Ганзализ, — попросил Трумин.

— Конечно, господин спикер, — ответил клерк, и звук, когда он использовал свой нож для заточки перьев, чтобы разрезать ленту, был громким в тишине.

— Призываем к порядку палату! — объявил Мейкел Жоэлсин, стукнув молотком несколько громче, чем Жифита Трумин. С другой стороны, Жоэлсин был довольно… ярким типом во многих отношениях.

Зашаркали ноги, зашуршала бумага, когда палата повиновалась своему новому спикеру, и он почувствовал прилив силы. Это было то, ради чего он работал все эти годы, он был утвержден подавляющим большинством голосов, и даже знание того, что он был вторым выбором своих покровителей, не могло омрачить этот момент триумфа. Многие люди ожидали, что на пост спикера будет претендовать Матиу Олсин, и несколько членов западного синдиката хотели, чтобы он занял это место. Однако возобладали более хладнокровные головы. Олсин пережил слишком много обвинений в коррупции, чтобы некоторые из их восточных союзников могли проглотить их. Жоэлсин так же глубоко запустил пальцы в пирог, как и Олсин, но он всегда был вторым членом делегации Тарики, прячась в тени Олсина. Таким образом, он оставался за горизонтом более успешно, чем его спутник.

Олсину это не понравилось, но он был слишком прагматичен, чтобы отрицать логику. Кроме того, он все еще должен был диктовать правила, и он явно думал, что мог бы быть более эффективным в качестве человека, дающего спикеру свои инструкции, сам никогда не выходя на открытое место.

Конечно, Олсин, возможно, не рассматривал будущие последствия для их рабочих отношений, связанные с новой должностью Жоэлсина, так тщательно, как это сделал его верный сообщник. На данный момент, однако…

— Господин спикер!

Матиу Олсин вскочил на ноги точно по сигналу, подняв руку, словно ища признания, и Жоэлсин серьезно кивнул.

— Председатель признает уважаемого старшего делегата от Тарики, — объявил он.

— Спасибо, господин спикер, — сказал Олсин. Он прошел по центральному проходу к кафедре рядом со столом секретаря и повернулся лицом к сидящим делегатам.

— Уважаемые делегаты, — начал он, — обычно в это время старшие члены палаты по очереди приветствуют наших новых членов, после чего эти новые члены впервые обращаются к палате. Однако сегодня наша республика сталкивается с беспрецедентным вызовом, который принес невыразимые страдания нашим гражданам и который угрожает принести еще худшие последствия. В этих обстоятельствах я считаю, что для нас гораздо важнее справиться — во всяком случае, в меру наших возможностей — с этой проблемой, и я прошу, чтобы палата приостановила действие обычных правил процедуры, чтобы сделать это.

— Было предложено приостановить действие правил, — нараспев произнес Олсин. — Есть ли второй?

— Господин спикер, я поддерживаю предложение! — громко заявил Бартоломейо Жеффирсин, один из новых делегатов от Уэстмарча.

— Запрос был поддержан, — объявил Олсин. — Председатель призывает к голосованию. Все в поддержку запроса, пожалуйста, подтвердите это, сказав «да».

В ответ раздался грохот, хотя было ясно, что некоторые из высокопоставленных делегатов были менее чем довольны тем, что он не разрешил никаких дебатов.

— Все те, кто выступает против, скажут «нет».

Прогрохотал второй ответ, и Олсин на мгновение склонил голову набок. Затем…

— Большинство согласно, — заявил новый спикер, и он, вероятно, был прав, хотя голосование было достаточно близким, большинство других спикеров предпочли бы поименное голосование, чтобы подтвердить это. Однако Олсин не хотел рисковать, и никто не хотел — или не осмеливался — требовать этого.

— Мастер Жоэлсин, вы можете продолжать, — сказал он.

— Спасибо, господин спикер, — сказал Жоэлсин с подобающей серьезностью, затем повернулся обратно к залу.

— Коллеги-делегаты, — снова сказал он, — все мы знаем природу нынешнего кризиса в нашей любимой республике. Понимаю, что было много споров о причинах финансовых и экономических потрясений, охвативших Сиддармарк, но их серьезность нельзя отрицать. Как и тот факт, что ущерб, по-видимому, неуклонно растет, даже пока мы наблюдаем. И я хотел бы заявить палате, что результаты недавних выборов проясняют взгляд электората на их причины и на то, кто несет за это ответственность. Перевес в победе лорда-протектора Жермо был почти три к одному, и многие из наших новых членов пользовались таким же перевесом в своих родных провинциях. В сложившихся обстоятельствах считаю, что это наш первостепенный долг перед нашими избирателями, цель, ради которой мы были избраны и отправлены в Сиддар-Сити, — претворить в жизнь повестку дня лорда-протектора. Знаю, что некоторые члены этого зала сомневаются в мудрости предложений лорда-протектора Жермо, и предвижу, что дебаты могут стать оживленными. Тем не менее, считаю — как, полагаю, и многие из вас, — что время для разговоров давно прошло. Пришло время действовать, друзья мои! За действия, которые устранят многочисленные кровоточащие раны нашей республики… а также привлекут к ответственности тех, кто нанес эти раны! Господин спикер, я предлагаю, чтобы закон об экспроприации и общественной помощи был вынесен на рассмотрение палаты для обсуждения и скорейшего принятия.

— Что ж, это один из способов сделать плохое еще хуже, — с отвращением сказал Раско Джиллмин Валису Макхому через обеденный стол. Он покачал головой. — И ублюдки — простите за мой язык, Глория, — он виновато посмотрел на Глорию Макхом, — собираются выйти сухими из воды.

— Я замужем за человеком, который тоже когда-то был солдатом, Раско, — сухо сказала Глория. — А до этого он был охотником Грей-Уолл, слишком много времени проводившим в тавернах и салунах. Я уже слышала это слово раньше. Нередко предваряется очень неэлегантным термином, предназначенным для молодых людей, которые просто слишком близки со своими матерями. — Губы Джиллмина дрогнули. Глория Макхом получила значительно больше формального образования, чем ее муж, но она никогда не смотрела свысока на Валиса или его друзей-ветеранов. — И в этом случае, думаю, вы слишком добры к ним, — продолжила она, еще раз подтверждая свою осведомленность о ставках. — На самом деле, думаю, вам следовало бы применить к ним этот неэлегантный термин, потому что это именно то, чем они являются. Не говоря уже о том, чтобы быть тупее камней, если они действительно хотят это сделать.

— Тогда, возможно, ты оскорбляешь камни, — вздохнул он, — потому что они все равно собираются это сделать.

Глория склонила голову набок, затем посмотрела на Макхома, изогнув бровь.

— Раско прав, — сказал он, отвечая на невысказанный вопрос. — Они собираются довести это до конца, и у них, вероятно, было бы необходимое количество голосов, даже если бы у остальных выживших хватило мужества встать со мной и ним на полу палаты. Чего, как я полагаю, неудивительно, они не делают и не будут делать.

Губы Глории сжались, но она только понимающе кивнула. Едва ли было удивительно, что делегаты, не принадлежащие к клике Хиджинсу, которые пережили выборы, имели довольно проницательное представление о том, что новое большинство сделает с любым, кто его отвергнет.

— И действительно ли эта «Программа Хиджинса» так плоха, как мы думали? — спросила она, переводя взгляд с одного делегата на другого. — Или я должна предположить из того, что только что сказал Раско, что это еще хуже?

— Думаю, хуже, — мрачно сказал Макхом. — Судя по тому, как сформулирован закон, я не уверен, что мы сможем защитить чарисийцев даже в Гласьер-Харт!

— Уолис, губернатор обещал… — начала она с расстроенным выражением лица, и он положил руку на тыльную сторону ее руки, лежащей на столе.

— Я знаю, что обещал Томпсин, — тихо сказал он. — Знаю. И также знаю, что мы сделаем все, что в наших силах, и что архиепископ Аскар и епископ Гарт поддержат нас. Если уж на то пошло, — он мотнул головой в сторону Джиллмина, — губернатор Файгера тоже сделает все, что в его силах, в Тесмаре. Но Хиджинс жаждет крови, все эти новые делегаты, которые оседлали его фалды, хотят дать ему это, и думаю, что выборы показали, что слишком много избирателей достаточно паникуют, чтобы согласиться с этим.

— Но даже идиот — даже Жермо Хиджинс — должен быть в состоянии понять, как это повлияет на перспективы выздоровления! Это может дать быструю отдачу наличных, но это также убьет один из наших самых важных — и самых сильных — долгосрочных источников дохода, более надежно, чем Жэспара Клинтана! Как они могут этого не видеть? — спросила она. Это был риторический вопрос, порожденный разочарованием и гневом, и Макхом знал это, но пожал плечами.

— Потому что Хиджинс умный дурак и фанатик, — ответил он, — и потому что делегаты в кармане синдиката или наблюдающие за гильдиями на Востоке знают, на чьей стороне их личный хлеб с маслом. И потому, что люди, которые проголосовали за их избрание, слишком напуганы, слишком сбиты с толку и — иногда по причинам, которые на самом деле являются законными — слишком разозлены всеми изменениями, а теперь и «Крахом», чтобы понять, к чему это должно привести. На данный момент наш замечательный новый лорд-протектор в значительной степени получил разрешение делать все, что, черт возьми, он хочет.

— И потребуются годы — скорее всего, десятилетия — чтобы исправить ущерб, — с горечью сказал Джиллмин. — Что даже не учитывает, что это сделает с сотнями, даже тысячами совершенно честных, трудолюбивых людей.

— Или как этот засранец собирается разозлить Кэйлеба и Шарлиэн Армак, — добавил Макхом. — Можно подумать, что даже у этого идиота хватит ума не делать этого после того, что случилось с Клинтаном и инквизицией!

— …а потом твой крестник обернулся, посмотрел Хейриет прямо в глаза и сказал: — Должно быть, сейджины пробрались сюда и сломали его! — сказала Шарлиэн Мерлину Этроузу.

— И почему именно я виноват в этом? — насмешливо спросил Мерлин.

— Потому что…

Она сделала паузу, явно подыскивая подходящий ответ. Он просто сидел, склонив голову набок, вежливо ожидая, пока она не встряхнулась и не уставилась на него.

— Потому что кто-то на собственном примере научил его увиливать, — сказала она, — и я знаю, что это была не я.

— О, конечно, нет! Гони эту мысль! — Мерлин закатил глаза.

— Никто из остальных четверых никогда не делал ничего подобного, — отметила Шарлиэн.

— Никогда не «увиливали», чтобы спасти свои булочки, когда их ловили с поличным? — Тон Мерлина был скептическим.

— Ну, никогда не было так… плохо. — Шарлиэн покачала головой. — Можно подумать, что с моими генами и генами Кэйлеба у него это получится лучше.

— Шарли, ему не будет восьми еще пять с половиной дней! У нас еще много времени. Насколько ты знаешь, к тому времени, когда ему исполнится двенадцать, он будет таким же хорошим лжецом, каким был Нарман!

— И это должно заставить меня чувствовать себя лучше?

— Конечно, это так! У королевской или императорской династии никогда не бывает достаточно квалифицированных дипломатов. Только подумайте, каким переговорщиком он станет, если у него уже есть такая наглость и он может просто приобрести необходимый набор навыков!

— Боже мой, — сказала она. — Ты действительно думаешь, что ты смешон!

— О, нет. Не думаю, что я смешон, — сказал он ей с улыбкой, и она усмехнулась.

— Ну, учитывая, насколько ты ловок с убийцами и великими драконами, думаю, мы все равно оставим тебя при себе. В конце концов…

— Извините, я опоздал! — прервал его другой голос, когда Травис Олсин вошел в систему связи. — Я думал, что эта встреча никогда не закончится!

— Не беспокойтесь об этом, — сказал Кэйлеб, отрываясь от своего разговора с сэром Данкином Йерли. — Помимо того, что восточные участники нашей дискуссии задерживаются допоздна, у нас еще много времени.

— Ваше беспокойство по поводу моего недосыпания ошеломляет меня, ваше величество, — сухо сказал герцог Сирэйбор.

— Слушайте, слушайте! — граф Корис эхом отозвался из Корисанды, и Кэйлеб усмехнулся. Но затем его веселье исчезло, и он откинулся на спинку стула рядом с Шарлиэн, выражение его лица было гораздо мрачнее, чем мгновение назад.

Было физически невозможно найти время, когда весь внутренний круг мог бы присоединиться к конференции по комму. Вот почему они обычно ограничивались старшими членами круга, и довольно часто не всеми из них. Однако сегодня вечером каждый участник, который, возможно, мог присутствовать, присутствовал в электронном виде в сети, которая охватывала окружность Сейфхолда, начиная с Корина и Нимуэ Гарвей, которые снова посещали Соединенные провинции; до Эдуирда и Жейн Хаусмин и Жанейт Фарман в Лэтике; до Кинта и Илейн Клэрик в Мейкелберге; Жэнсина Уиллиса и Амброса Мэкфэйдина на новом нефтяном месторождении Саутленд Дриллинг в Силкии; Кориса, Гектора и Айрис в Мэнчире. Там были Пейтир Уилсин и Мейкел Стейнейр, его брат Доминик и сэр Данкин Йерли. Эйлана и Ливис Армак-Уитмин, Эдуирд Сихэмпер, Арналд Фэлхан, сестра Амей Бейланд, отец Абел Жэстроу, Ражир Маклин, его дочь Тейрис и его зять Эйзак Канклин…

Это был очень длинный список, и была причина, по которой все они присутствовали на этой вечере в Теллесберге.

— Прежде чем мы перейдем к главному делу, — сказал теперь Кэйлеб, — нам, вероятно, нужны последние новости о Сиддармарке. — Кто-то издал звук отвращения по комму, и Кэйлеб кивнул. — Знаю. Я знаю! Но нам это нужно для фона. Нарман?

— Лучше не стало, — сказал Нарман, когда его аватар появился в поле зрения каждого участника. Его руки были сцеплены за спиной, когда он с Совой стоял на балконе электронного двойника дворца Эрейстор. Княгиня Оливия стояла между ними, ее волосы развевал свежий бриз, дующий с залива Эрейстор, ей больше не нужен был костюм виртуальной реальности, чтобы присоединиться к своему мужу, благодаря органическим имплантам, которые придумал Сова.

— Так называемый закон Хиджинса об экспроприации и общественном восстановлении был принят в первом чтении, — продолжил Нарман. — И пока они этим занимались, они приняли Закон о банковской реформе. В том же законодательном пакете было немало других плохих идей, но именно эти две принесут наибольший ущерб.

— Закон об экспроприации и общественном восстановлении гораздо больше внимания уделяет экспроприации, чем восстановлению. Он национализирует консорциум Канала, замораживает полномочия всех неправительственных членов правления Транс-Сиддармаркской железной дороги, национализирует сталелитейную промышленность и предписывает экспроприировать все активы, принадлежащие чарисийцам в республике.

Кто-то присвистнул, и Нарман выгнул бровь.

— Извини, Нарман, — сказал Корин Гарвей. — Я был очень сосредоточен на изменениях. В последний раз, когда я просматривал проект закона, он и близко не заходил так далеко!

— Это потому, что наш хороший друг Жермо все еще придумывает это по ходу дела, и он обнаруживает, что люди, которые так напуганы, готовы позволить ему гораздо больше, чем ожидал даже он, — мрачно сказал Нарман. — Плохая новость заключается в том, что мы понятия не имеем, как далеко он, вероятно, зайдет. Хорошая новость заключается в том, что дальше он идти не может!

— Но о чем, черт возьми, он думает? — спросил граф Корис из Мэнчира.

— Самая большая проблема заключается в том, что он намного менее… экономически подкован, чем он думает, Филип, — ответил Нарман. — У него очень упрощенные идеи и… скажем так, не совсем идеальное понимание того, как работают рынки, хотя сам он думает, что понимает их в совершенстве. Или, во всяком случае, лучше, чем так называемые эксперты, которые позволили всему так испортиться. Отчасти это своего рода мышление типа «как я могу сделать хуже, чем они сделали?», которое оправдывает почти все, что он хочет попробовать. Он также не слишком наделен моральными угрызениями совести, хотя думаю, что он искренне убедил себя, что все, что происходит с республикой, — это наша вина.

— То есть называть его идеи «упрощенными» — это все равно, что называть проход Син-ву холодным в феврале, — заметил граф Сармут.

— Это справедливо, — кивнул Нарман. — В то же время эту точку зрения разделяют многие сиддармаркцы, и они начали развивать ее задолго до того, как Хиджинс стал их рупором. И — опять же, справедливости ради — их немного трудно винить, если они живут где-то вроде Мэнторы, не так ли?

Сармут кисло хмыкнул, подтверждая эту мысль.

Чарисийский квартал в Мэнторе был уничтожен «Мечом Шулера», и все его владения были расхватаны горсткой сиддармаркских падальщиков. В процессе они стали необычайно богатыми, и они использовали это новообретенное богатство для импорта «мануфактур в чарисийском стиле» после джихада. Но они импортировали их без трудового законодательства Чариса, или кодексов, запрещающих детский труд, или практики Делтака, поощряющей участие рабочей силы в принятии управленческих решений. Они также не видели никаких причин выплачивать прожиточный минимум или предоставлять льготы на образование детям рабочих… или предоставлять пенсионные пособия тем, кто погиб или был искалечен на их фабриках. Они были так же плохи, как Стивирт Шоуэйл в его худшем проявлении, и они установили мертвую хватку на Мэнторе, которую ни один посторонний, вероятно, не сможет разорвать в ближайшее время. В сочетании с почти полным уничтожением гильдий Мэнторы, которые потеряли не только свою экономическую мощь, но и политическое влияние, которое было у них раньше, у их сотрудников не было настоящей защиты за пределами Церкви, а власть и влияние Церкви Ожидания Господнего в Сиддармарке стали значительно меньше, чем до джихада.

— Эти бедняки в Мэнторе думают, что именно так мы управляем нашей экономикой, — продолжил Нарман, доводя свою точку зрения до конца. — И есть другие места, где все почти так же плохо, потому что и Мейдин, и Миллир были больше сосредоточены на структурных реформах своей банковской системы, чем на агрессивной борьбе за трудовые кодексы. Но когда есть люди, живущие таким образом, которые думают, что так живут наши люди, им легко купиться на линию Хиджинса, что все, что мы когда-либо хотели сделать, это разграбить их экономику, а затем вернуться домой со всеми марками, которые мы могли выжать из них. А еще есть западные провинции. Кроме Тесмара и Гласьер-Харта, их провинциальные законодательные органы стали примерами манипулятивной политики в худшем ее проявлении. Так что, даже если кто-то из живущих там был склонен не верить Хиджинсу — а большинство из них таковыми не являются; они действительно считают его одним из своих, и это означает, что он должен быть тем, кто говорит правду — они ничего не могут с этим поделать.

— Замечательно, — пробормотал Сирэйбор.

— Подведи итог для нас, Нарман, — сказала Шарлиэн.

— Хорошо, — кивнул аватар Нармана. — Короткая версия. Это почти наверняка уничтожило консорциум канала как жизнеспособную организацию. Не знаю, что будет с Транс-Сиддармаркской, но не ожидаю, что это будет хорошо. Теперь, когда Бригс ушел, люди, которые все это время играли с Незбитом, не видят никаких ограничений в своих хищениях и мошенничестве. «Крах» уже создал условия для серьезной депрессии; действия Хиджинса — особенно отмена закона о банковской реформе и центральном банке, что, как мы почти уверены, было блестящей идеей Фирнандиза, хотя Гастав Фейфир не отставал — только что гарантировали такую депрессию. И он, вероятно, убедится, что это продлится долго. Во время чего он продолжит вливать средства казначейства в эти программы помощи Миллира, которые поддержат всех людей, которые были выброшены с работы — по крайней мере, на уровне прожиточного минимума — и он получит всю похвалу за «заботу о них», пока мы становимся виноватыми в том, что они вообще остались без работы.

— Последствия в Пограничных штатах также будут довольно серьезными в течение следующего — о, года или около того — из-за падения производства в Сиддармарке и сжатия рынков Сиддармарка для их товаров и сырья. Но затем Долар начнет захватывать эту потерянную долю рынка… и нас тоже обвинят в этом. В конце концов, мы уже много лет «поддерживаем» Долар, несмотря на их предательство во время джихада.

Пухлый маленький князь помолчал, затем пожал плечами.

— До тех пор, пока Хиджинс не покинет свой пост — а это означает, что по крайней мере пять лет — официальная позиция республики будет заключаться в том, что мы несем ответственность за подавляющее большинство ее проблем. И если это будет официальной позицией достаточно долго, это почти наверняка станет убеждением по умолчанию для сиддармаркцев в целом.

— Замечательно, — вздохнул Кэйлеб. — Эдуирд, есть ли что-нибудь, что ты хотел бы добавить к этой мрачной картине?

— Не совсем, — ответил Делтак. — Нарман довольно хорошо подытожил это. Нас также ждет серьезный удар. Мы уже потеряли более половины нашего сиддармаркского рынка просто потому, что у потребителей нет денег на покупки. Полагаю, что очень скоро мы увидим запретительные тарифы, что усугубит ситуацию. Вероятно, на самом деле, мы закончим эту торговлю почти полностью, хотя я постараюсь, по крайней мере, держать руку на пульсе. С другой стороны, у нас достаточно большая внутренняя экономика и достаточно рынков в Соединенных провинциях, землях Храма и южных Пограничных штатах, чтобы легко выжить. Но одна вещь, которую это сделает, — это убьет канал. Нарман на сто процентов прав насчет того, что только что произошло с консорциумом канала. Кроме того, я думаю, что нашему другу Хиджинсу может быть немного сложно строить канал вместе с нами в то самое время, когда он использует нас в качестве экономического козла отпущения!

— Что означает, что они собираются объявить дефолт по договору, — сказал граф Пайн-Холлоу.

— Они уже находятся в состоянии дефолта, Травис, — указал Нарман. — Мы просто не требовали соблюдения сроков, потому что не хотели бить Миллира по коленным чашечкам, пока он пытался изменить ситуацию.

— Знаю. Я имею в виду, что они никак не смогут изменить ситуацию, пока Хиджинс продолжает загонять их все дальше в минус, поэтому они не смогут выполнить требования договора, как бы долго мы ни откладывали сроки.

— Что означает, что Ранилд получит зеленый свет, которого он так долго ждал. — Шарлиэн не выглядела особенно счастливой, говоря это, но она пожала плечами. — Честно говоря, я бы предпочла работать с ним, Ферном и Дрэгон-Айлендом, чем с Хиджинсом и его потрохами ящера. И это не значит, что мы не информировали их о том, что происходило. Возможно, мы не рассказали им всего, чем занимались, — она тепло улыбнулась Эйлане и Ливису, — но они готовы работать с нами. Что, конечно, только усилит доверие к рассказам Хиджинса.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Кэйлеб. — Видит Бог, вместо этого мы пытались работать с Сиддармарком!

Он оглядел круг изображений на секунду или две, затем пожал плечами.

— Хорошо, это плохая новость, и, как сказал бы Гвилим Хааралд — когда его матери не было рядом, — это действительно, действительно отстой. Но в долгосрочной перспективе, что бы ни случилось с Сиддармарком, каким бы ужасным это ни было для жителей Сиддармарка, с нашей точки зрения, это можно пережить. Мне не нравится быть хладнокровным по этому поводу, и мы с Шарли намерены сделать все, что в наших силах, чтобы помочь, независимо от того, признает ли кто-нибудь в Сиддар-Сити, что мы это делаем. Но по сравнению с тем, что мы выкладывали за последний год или около того, это мелочь.

Среди участников конференции прошло волнение, и он улыбнулся.

— Начиная с этого месяца, мы официально готовы заявить, что, о чем бы ни говорил Шулер в своем послании к вашим предкам, Пейтир, это не была годовщина Дня Творения. И это означает, что у нас есть около восьмидесяти лет до следующей вероятной даты возвращения. И мы можем многое сделать за восемьдесят лет, люди.

— Это один из способов выразить это, — заметил Мерлин. — И, я могу сказать, выступая в моем образе всезнающего сейджина, что только на этот раз действительно приятно, что для разнообразия время сработало в нашу пользу!

Смех — смех с огромным облегчением — прогрохотал по комму, и Мерлин широко улыбнулся. Напряжение, которое так сильно накалилось во время обратного отсчета до Дня Божьего, на самом деле усилилось в течение месяца или двух после этой даты. Но по мере того, как сентябрь перетекал в октябрь, начала появляться надежда на то, что они все-таки избежали пули. Никто не хотел на самом деле говорить об этом, вероятно, из-за атавистического убеждения, что если они это сделают, то сами себя «сглазят». Но теперь, спустя пять месяцев — половину года Сейфхолда — после Божьего Дня, они наконец почувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы открыто признать правду.

И Кэйлеб был прав, они могли бы «многое сделать» в ближайшие восемьдесят лет. Не все, что они хотели бы сделать. И ничего даже отдаленно похожего на то, что они могли бы сделать без ограничений системы кинетической бомбардировки. Старая Земля прошла путь от «Китти Хок» до Луны менее чем за семьдесят лет. По общему признанию, стандартных лет, но это все равно было всего семьдесят шесть лет по Сейфхолду. И они начали с гораздо менее мощной базы знаний, чем та, что была спрятана в пещере Нимуэ. Но без электричества Сейфхолд не смог бы повторить этот прогресс.

Однако это могло бы создать планетарную промышленную инфраструктуру, работающую на паровой тяге, которую действительно было бы невозможно эффективно искоренить. А тем временем…

— Итак, я полагаю, пришло время приступить ко второму этапу гнусного плана Нармана? — сказал он вслух.

— Вы правильно предполагаете, — сказал Кэйлеб, и они с Шарлиэн оба посмотрели на Нармана. — Вы с Совой может приступить к операции «Андрокл».

— О боже! — Нарман ответил широкой улыбкой и хлопнул Сову по плечу. — Я же говорил тебе, что они нам позволят!

— И я не оспаривал ваше предсказание, — отметил ИИ. — Просто я не могу разделить ваше неприличное удовольствие и предвкушение.

— О, бык! — Нарман рассмеялся, и выражение лица Совы изменилось, когда у него начал расти нос. Его аватар потянулся вверх, нащупывая неуклонно удлиняющийся отросток, и Нарман рассмеялся еще громче.

— Моя виртуальная реальность, мои правила! — он хихикнул, в то время как остальные члены внутреннего круга начали смеяться. — И управляющая этим подпрограмма основана на тех же алгоритмах, что и Камень Шулера, так что не говорите мне, что я подделал результаты!

Сова на мгновение выглядел обиженным, но затем обида перешла в огорчение, и, наконец, он кивнул.

— Считаю, что правильный ответ — «подловил меня», — сказал он. — И это было хорошо проделано. Я совершенно не обратил внимания на изменение программы. Приветствую вас.

— Что ж, спасибо, добрый сэр! — Нарман отвесил ему поклон.

— Не за что. Однако, полагаю, вы, возможно, не учли один момент.

— Например? — потребовал Нарман.

— Почему что нечто подобное никогда бы не пришло спонтанно в голову такому невинному и бесхитростному искусственному интеллекту, как я. Однако теперь, когда мне это показали, — Сова широко улыбнулся, его нос внезапно снова начал сморщиваться, — возможно, вы захотите вспомнить, кто контролирует все программирование здесь, в пещере, за пределами вашей виртуальной реальности. — Его улыбка стала еще шире. — Поскольку сегодня вечером уже упоминался принц Гвилим Хааралд, позвольте мне использовать один из других его афоризмов, полученных от его крестного отца.

— Что именно? — подозрительно спросил Нарман.

— Полагаю, точные слова таковы: «Расплата — это сука».