Сквозь испытания огнём

I

— О, спасибо вам обоим, что пришли! — сказала принцесса Ранилда, отрывая взгляд от раскрытых книг и стопок бумаги, которыми были украшены столы в библиотечном стиле. — Если я не запишу это уравнение для доктора Маклина, он так надерет мне уши завтра на уроке!

— О, не говори глупостей! — кронпринцесса Эйлана ответила со смехом. — Во-первых, я уверена, что мы сможем найти все, что ты ищешь. Во-вторых, ты ему слишком нравишься, чтобы обрывать уши, даже если мы этого не сделаем.

— Тебе легко говорить, — парировала Ранилда, глядя на свою гораздо более высокую подругу. Эйлана, в свои семнадцать лет, явно все еще росла. Кроме того, она уже была на четыре дюйма выше Ранилды, которая решила остановиться на росте пять футов два дюйма. — Он знает тебя с тех пор, как ты была ребенком. Кроме того, ты наследная принцесса, со всякими палачами и прочим. Я всего лишь запасной наследник. Никто меня не боится!

— Только те люди, которые знают тебя и понимают, какой у тебя ужасный характер, — сказал Ливис Уитмин из-за спины Эйланы, следуя за ней в пустой класс. Он улыбнулся, когда Ранилда сделала грубый жест в его сторону. Хотя он никогда не забывал, что в настоящее время она была второй в очереди наследования доларского трона, они выросли вместе, и она была во многом его «младшей сестрой».

— У меня не ужасный характер! — сказала она ему сейчас. — Я не просила Ранилда запирать кого-либо в башне уже, о, два или три года.

— О, очень исправилась, Рани! — Ливис усмехнулся, когда сразу за ним через дверь прошел лейтенант Мэйкафи, новый командир охраны Эйланы. Взгляд морского пехотинца быстро, но тщательно обошел комнату, и он пересек ее, чтобы открыть дверь в западной стене и просунуть голову внутрь. Он окинул небольшое скопление кабинетов испытующим взглядом, затем закрыл дверь, вытянулся по стойке смирно, почтительно поклонился в сторону Эйланы и вышел, закрыв за собой дверь в холл.

Она смотрела, как закрывается дверь, и на мгновение ее глаза стали печальными. Ей нравился Данилд Мэйкафи. Он ей очень нравился. Но были времена, когда она так сильно скучала по лейтенанту Биниту и особенно по сержанту Эдкоку, что это причиняло боль. У нее было почти шесть месяцев, чтобы привыкнуть к своим новым морским пехотинцам, но это воспоминание все еще могло застать ее врасплох.

Ранилда тоже посмотрела, как закрывается дверь, а затем хихикнула. Ливис посмотрел на нее, наклонив голову и удивленно приподняв брови, и она покачала головой.

— Ты действительно думал, что я хотела, чтобы ты помог мне с математической задачей, Ливис? — Выражение ее лица было жалостливым, и она закатила глаза. — Пожалуйста!

Его собственные глаза сузились, затем повернулись в сторону Эйланы. Императорская семья вернулась в Теллесберг из Черейта всего два дня назад, и это был первый день возвращения Эйланы в колледж. Честно говоря, он задавался вопросом, почему Ранилда послала ему такую срочную просьбу о помощи, особенно после того, как он видел ее за ужином во дворце архиепископа только вчера вечером, и тогда она не сказала об этом ни слова. Сейчас…

— Свет восходит! — Ранилда рассмеялась.

— У меня есть достоверные сведения, что все мужчины немного медлительны, — сухо сказала Эйлана, быстро обнимая Ранилду.

— Эмпирические данные, по-видимому, подтверждают эту гипотезу, — произнесла Ранилда, довольно хорошо подражая доктору Халкаму.

— Да, это так, и я в долгу перед тобой за это, Рани.

— Да, в долгу, Лана, — согласилась Ранилда, обнимая ее спину. — Не волнуйся, я не буду просить ни о чем большом. Может быть… о, договор о взаимной обороне или что-то такое же маленькое.

— Звучит примерно так, — со смешком согласилась Эйлана. — А теперь убирайся… пожалуйста.

Ранилда фыркнула, но тоже помахала рукой и исчезла за дверью, ведущей в кабинеты. Другого входа или выхода в кабинеты или из них не было, что было одной из причин, по которой она выбрала комнату 307. Они с Эйланой знали, что морские пехотинцы согласятся охранять ее внешние точки доступа.

Дверь за ней закрылась, и Ливис обратил свое несколько настороженное внимание на Эйлану.

— И что же, если я могу спросить, все это значило?

— Господи, помоги мне, ты медлительный, не так ли? — сказала Эйлана и раскрыла ему свои объятия.

Он колебался всего мгновение, но затем его собственные руки обняли ее, и он крепко прижал ее к себе, наклонившись, чтобы прижаться щекой к ее сладко пахнущим волосам.

— Это были долгие четыре месяца, — сказал он немного хрипло, чувствуя, как это гибкое, стройное тело прижимается к его собственному.

— Ты имеешь в виду, что это были долгие пять месяцев… и одна пятидневка, включая время в пути, — сказала она, уткнувшись ему в грудь. — Но кто считает?

Он усмехнулся, звук прогрохотал в его груди у ее уха, и она улыбнулась.

— Я давно хотела это сделать, — продолжила она. — Я имею в виду, слава Богу за наши коммы, но они не заменят этого.

— Да, это не так, — согласился он. — Но это было своего рода открытием во многих отношениях, ты знаешь. Дедушка всегда удивлялся, как твои мама и папа, казалось, могли читать мысли друг друга, даже когда их разделяло полмира! Он мало что знал.

Эйлана фыркнула, вспомнив бесконечные часы, которые они с Ливисом провели на связи во время ее четырех с половиной месяцев пребывания в Черейте. У них было меньше — и гораздо меньше — возможностей на «Алфриде Хиндрике» по пути в Чисхолм и обратно. Она тоже задавалась вопросом о своих родителях. Не о том, как они читали мысли друг друга, а о том, как два человека, которые, очевидно, так сильно любили друг друга, могли так долго находиться в разлуке во время джихада. Теперь она знала. Должно быть, это все еще причиняло боль, но, по крайней мере, они могли видеть друг друга, разговаривать друг с другом.

Так же поступили она и Ливис.

Теперь она сжала его в последний раз, затем отступила назад, чтобы посмотреть ему в лицо. Она собиралась быть выше своей матери — она унаследовала это от своего отца, — но на самом деле Ливис был на дюйм выше Кэйлеба. Это было мило, — подумала она.

Теперь она смотрела ему в глаза и думала обо всех этих разговорах. Думала о том, как он был рядом с ней, несмотря на разные часовые пояса, всякий раз, когда она просыпалась ночью, оплакивая своих погибших морских пехотинцев. Как они смеялись над шутками друг друга. Как они восхищались друг перед другом невероятной перспективой человеческой истории, которая открылась перед ними. То, как они видели, что все действия ее родителей вписывались в стратегию, которая однажды должна была разрушить Церковь Ожидания Господнего и Священное Писание, в которое верил весь мир.

Она говорила с ним о вещах, которые никогда не мечтала обсуждать с кем-то другим. Вещи, о которых она не могла поговорить даже со своими родителями, когда поняла, как ужасно больно было обнаружить, что Церковь, в которую она верила всю свою жизнь, была основана на лжи. Что все миллионы невинных людей, погибших в джихаде, были убиты на службе этой лжи.

И что вполне возможно, что миру — или, по крайней мере, их миру — придет конец всего через четыре года с этого самого дня.

Когда она посмотрела ему в глаза, то увидела воспоминание об этих разговорах, а также о других разговорах, которые у них были. Те, что о мечтах и надеждах. Те, что о дружбе и о том, как дружба может измениться, углубиться.

— Я так рада тебя видеть, — сказала она сейчас. — Я хочу по-настоящему увидеть тебя, своими собственными глазами. Знать, что ты действительно здесь.

— Взаимно, — тихо сказал он, поднимая руку к ее лицу. Затем он улыбнулся. — Хотя, ты знаешь, мы уже собирались встретиться за ужином сегодня вечером.

— Ты идиот, — сказала она ему, накрывая его руку своей, чтобы сильнее прижаться щекой к его ладони.

— Я мужчина. — Он пожал плечами. — Я делаю все, что в моих силах.

— Боже, это страшно! — Она покачала головой.

— Понимаю, что это становится хуже, когда мы становимся старше и наши мозги окостеневают, — сказал он ей очень серьезно.

— Замечательно.

— Знаю. В то же время, в своей неторопливой мужской манере, я все еще задаюсь вопросом, почему именно мы должны были впутать во все это Рани. Имею в виду, я думал, мы договорились быть «осторожными».

— Если ты думаешь, что Ранилда еще не поняла, что мы чувствуем друг к другу, ты не просто медлительный, дуф! — Эйлана покачала головой. — Она поняла это еще до того, как мы отправились в Черейт.

— Ну, хорошо. Я вижу это. — Он кивнул. — Но к чему этот фарс?

— Я могла бы сказать, что это потому, что у нас практически не было возможности обняться, прежде чем меня увезли в Черейт, и это было бы правдой. Но настоящая причина в том, что я хотела стоять так близко к тебе — наедине — когда задам тебе свой вопрос, — сказала Эйлана, и юмор исчез с ее лица, а голос был мягким.

— Ты могла бы сделать это сегодня вечером во дворце, — заметил он. — Твои мама и папа должны знать, сколько часов мы провели «наедине» на связи. Не думаю, что они пожалели бы нам минуту или две физического уединения. Или, может быть, они бы так и сделали, — добавил он с кривой усмешкой, — если бы поняли, сколько потерянных «объятий» я хотел бы наверстать!

— Конечно, они бы этого не сделали, но я не хочу, чтобы они знали об этом разговоре, пока мы его не закончим.

— Эйлана, у Мерлина есть пульт снарка, висящий над тобой двадцать шесть часов в сутки! Они не узнают, что мы разговаривали?

— Нет, это не так. Или, во всяком случае, не то, о чем мы говорили. Мама и папа не шпионят за людьми, которых они любят, больше, чем это необходимо, поэтому они назначили Мерлина и Сову ответственными за мою безопасность, а у Мерлина есть Сова, который фильтрует мои разговоры. О, если они спросят, Сова скажет им, что мы с тобой говорили друг с другом, но не о чем. Если они действительно хотят это знать, они спросят меня.

Ливис медленно кивнул, но его глаза были напряжены, когда он впитывал ее собственную сосредоточенную напряженность.

— Хорошо, это понятно, — сказал он. — Но почему ты не хочешь, чтобы они знали, что мы разговаривали?

— Дело не в том, что мы говорили, а в том, о чем мы говорили, — ответила она, и его глаза сузились, когда она снова опустила взгляд, играя пальцами со складками своего платья. Этот внезапный разрыв зрительного контакта был совсем не похож на ту Эйлану, которую он знал.

— Что именно? — мягко спросил он.

— Это то, — она снова посмотрела вверх, — что мы хотим сделать с тем, что мы чувствуем друг к другу.

Его ноздри раздулись, хотя он не мог притвориться даже перед самим собой, что действительно удивлен. Это было просто то, о чем он очень тщательно старался не думать.

— Лана, я знаю, что хочу сделать. — Он поймал обе ее руки в свои и сжал. — Думаю, что это то, что я хотел сделать еще до поездки на охоту. Но ты наследная принцесса. И не просто принцесса, ты кронпринцесса. Твои родители — самые могущественные монархи в истории Сейфхолда, а я внук графа без каких-либо собственных титулов или каких-либо перспектив на какие-либо титулы. А двенадцать лет назад наши семьи стреляли друг в друга! Твои родители ни за что не согласятся позволить тебе выйти замуж за кого-то вроде меня.

— Боже мой, ты идиот, — тихо сказала она, и в ее голосе послышались слезы любви. — Ты думаешь, мои родители не позволили бы мне выйти за тебя замуж?! Ливис, они любят друг друга до безумия. Ты думаешь, они не захотели бы этого и для меня тоже?

— Уверен, что они бы так и сделали, но они правители, Лана. Иногда им приходится принимать решения, которые они не хотят принимать. Как то, что случилось с герцогом Истшером, ради Бога! Я восхищаюсь ими и уважаю их больше, чем могу точно выразить, потому что они никогда не уклонялись от принятия этих решений. Но они ни за что не стали бы тратить твою руку на доларское ничтожество, кем бы ни был его дед.

— Во-первых, ты не никто и никогда им не был! — сказала она немного резко. — Во-вторых, за кого они собираются выдать меня замуж в качестве дипломатического трюка? Сына императора Мариса? Сына Чжью-Чжво? Пожалуйста! Этого не произойдет, и даже если бы это произошло, я бы перерезала себе вены по дороге в собор! И нет никого другого, с кем они хотели бы или могли бы заключить династический союз. Я имею в виду, что в республике нет королевской семьи, так что это исключает Сиддармарк. И Силкия — милое местечко, но оно будет довольно прочно находиться на орбите Чариса, несмотря ни на что. Так что единственным «дипломатическим» соображением было бы, чтобы принц Ролинд — который, я согласна с тобой, примерно подходящего возраста — укрепил лояльность Таро к империи. Но на данный момент это не кажется насущной проблемой, даже если он уже не казался очень увлеченным Фрэнсис Брейгарт, и, кроме Ролинда, на горизонте больше никого нет. На самом деле, если мы будем ждать подходящего династического партнера, я умру старой девой, и мне бы этого не хотелось.

— Да, я вижу это. — Его голос был немного нетвердым, а губы подергивались.

— Ну, тогда, может быть, ты не полный идиот. — Она покачала головой, но еще крепче сжала его руки.

— Если ты хочешь жениться на мне, — тихо сказала она ему, — мама и папа скажут «да» в мгновение ока. Я не беспокоюсь об этом. Я беспокоюсь о некоторых… других вещах.

— Не уверен, что выйти замуж за меня было бы замечательной идеей — политически, я имею в виду, — возразил он с упрямой честностью. — Возможно, ты права насчет династических браков, но я вижу всевозможные недостатки в браке между короной Чариса и Доларом.

Она кивнула, и глаза, которые она унаследовала от своего отца, смягчились. Это было похоже на него — беспокоиться о последствиях чего-то, что они оба обнаружили за последние месяцы, чего они оба так сильно хотели. И хотя он никогда не признался бы в этом, возможно, даже самому себе, был еще один фактор. Он действительно был «никем» в глазах слишком большой части мира, и люди, стоящие за этими глазами, несомненно, подумали бы о нем как об охотнике за приданым. Или о ней как о взбалмошной маленькой девочке, которая думает своими гормонами.

Он явно не был готов к тому, что это произойдет.

— Ливис, кроме нескольких неграмотных пастухов в Айрон-Спайн дома, в Чисхолме, во всей империи нет двух человек, которые не знали бы, что ты спас мне жизнь. Ты думаешь, это не поможет мне разобраться с моими будущими подданными? Потому что я, черт возьми, обещаю тебе, что это касается меня и моих родителей!

— Это был не я, это был Мерлин! — запротестовал Ливис.

— Который не добрался бы туда вовремя без тебя, — безжалостно сказала она. — И причина, по которой ты был там, заключалась в том, что ты гнался за этим монстром по лесу, зная, что не сможешь его убить, зная, что никакой волшебный сейджин не появится в самый последний момент, а потом ты стоял там на земле и стрелял в него, чтобы дать мне время убежать, когда ты знал, что вот-вот погибнешь на этом месте.

Ее глаза блестели от слез, а голос дрожал.

— Мои мать и отец много лет назад сказали мне, что истинное испытание любви — это знать, что другой человек всегда будет рядом с тобой, несмотря ни на что. Ну, знаешь что? Мне повезло больше, чем многим людям, потому что я знаю, что мужчина, которого я люблю, будет рядом. Что он будет стоять рядом со мной точно так же, как мой отец стоит рядом с моей матерью, даже перед лицом самого Ада, потому что он уже сделал это. Так что не говори мне, что выйти за тебя — плохая идея, Ливис Уитмин! Только скажи мне это, если не хочешь брать меня замуж.

— Конечно, я хочу жениться на тебе! — сказал он, снова заключая ее в объятия. — Я хочу этого больше всего на свете, потому что, что бы ты ни думала, я на самом деле не идиот и знаю, что никто не заслуживает того, чтобы жениться на тебе. Я просто… просто не могу не смотреть на препятствия.

— Есть препятствия, а потом есть препятствия. — Ее голос был немного приглушен в его сокрушительных объятиях, и он расслабился достаточно, чтобы она отступила назад и снова посмотрела на него, все еще находясь в кольце его рук.

— Ты абсолютно прав насчет того, как на это посмотрит остальной мир, — сказала она тогда, и, несмотря на ее молодость, он услышал прагматизм ее родителей в ее голосе. С другой стороны, напомнил он себе, она была всего на год моложе, чем был ее отец в тот день, когда он встретил Мерлина Этроуза в лесу.

— Меня не волнует большинство твоих «препятствий», и не думаю, что мама и папа тоже будут заботиться о них, — продолжила она. — Однако это не значит, что они ненастоящие, и самая большая проблема — это то, что ты доларец. Не думаю, что это будет иметь значение для большинства чарисийцев, хотя мы с тобой оба знаем, что есть некоторые чарисийцы, которые никогда не простят Долару того, что он «кошачья лапа Клинтана». — Она пожала плечами. — Глупо с их стороны, но ненависть и горе заставляют людей делать и чувствовать глупости.

— Однако это не настоящая проблема, потому что эти чарисийцы составляют меньшинство, и к тому времени, когда я унаследую какие-либо троны, большинство людей, которые так думают, будут благополучно мертвы. И я действительно не думаю, что у Ранилда или герцога Ферна возникнут какие-либо серьезные проблемы с идеей династического союза между Домом Тирска и Домом Армак. Ни один из них не настолько глуп. О, Ферн, возможно, хотел бы, чтобы я вместо этого решила выйти замуж за Ранилда, но он реалист. Кроме того, Ранилд не был связан ни с какими великими драконами и со мной, и правда в том, что, хочет он это признавать или нет, Ферн в душе романтик.

— Действительно? — сухо спросил Ливис. — Странно. Я никогда раньше не замечал в нем этой тающей, липкой части.

— Не моя вина, если ты не обращал внимания, — ответила она с усмешкой, но усмешка быстро исчезла.

— Нет, проблема будет в Сиддармарке, потому что гораздо больше сиддармаркцев ненавидят Долар. И по гораздо более веским причинам, если уж на то пошло. Знаю, что это была не идея твоего дедушки — и уж точно не твоя. Если уж на то пошло, Ранилд был школьником, когда это случилось, так что это тоже не его вина. Но они не простили и не забыли, и то, как Долар продвинулся в промышленном плане, и то, как сблизились Долар и империя со времен джихада, действительно раздражает этих людей. Если я выйду за тебя — если мы даже сделаем какое-либо официальное объявление о том, что я собираюсь выйти за тебя, — люди, которые уже ненавидят Долар — и многие из тех же людей, которые уже возмущены «вмешательством чарисийцев» в республику, если на то пошло, — будут иметь то, что тетя Мейра называет «приступом шипения». Я бы не возражала против этого, если бы Транс-Сиддармаркская железная дорога все еще не находилась на стадии становления. Или если бы канал Силкия не был охвачен огнем. Великий герцог Канрад — не единственный человек, который понял, что Долар — другой логичный партнер канала. Если мы поженимся или даже обручимся до того, как Сиддармарк и Чарис начнут строительство канала, последствия могут быть… печальными.

Ливис серьезно кивнул, любое искушение улыбнуться ее характеристике герцога Ферна было меньше, чем воспоминанием, когда она излагала свои рассуждения. Очевидно, она много думала об этом, но ей не исполнится восемнадцати еще четыре месяца. Это было едва шестнадцать по годам убитой Терры. Он был поражен ее способностью оставаться в стороне и так ясно анализировать сложный и изменчивый мир дипломатии и так кратко резюмировать его.

Чего я не должен был делать, учитывая ее родителей, — подумал он с глубоким чувством гордости за нее и еще более глубокого уважения к ней. — Теперь, когда я знаю о ДНК, я должен задаться вопросом, есть ли для этого ген. Если так, то она, очевидно, получила его с обеих сторон!

— Мне кажется, ты только что точно объяснила, почему мы не можем пожениться, — сказал он через мгновение. — С другой стороны, зная тебя так же хорошо, как и я, я уверен, что у тебя есть план, как справиться с этим, даже если я не могу себе представить, что это может быть.

— Это потому, что у меня его нет. Не для того, чтобы в ближайшее время выйти за тебя замуж в Теллесбергском соборе, — призналась она, не дрогнув, встретив его взгляд. — Я хочу… О, как я хочу! Я хочу пройти по этому проходу перед всеми этими сотнями людей и встать перед этим алтарем рядом с тобой и сказать Богу — не чертовым «архангелам», а Богу — что я всегда была и буду твоей женой, навсегда! Но этого не произойдет, пока мы не доберемся до проклятого канала. Не столько потому, что нам нужен канал, сколько потому, что нам нужно наладить отношения с Сиддармарком, который будет представлен в канале.

— Тогда почему?.. — медленно спросил он, глядя на нее сверху вниз.

— Потому что у нас, возможно, заканчивается время, — сказала она очень, очень тихо. — Если «архангелы» вернутся через тысячу лет после Сотворения Мира, и если они не отреагируют так, как мы все надеемся и молимся, я никогда не увижу свой двадцать второй день рождения. — Его руки снова крепче обняли ее, но ее глаза не дрогнули. — Если есть хоть одна семья на лице Сейфхолда, которую придется уничтожить, если они попытаются восстановить Запреты, остановить индустриализацию, то это моя. Они не могут оставить нас в живых, если они так реагируют. Я поняла это в ту минуту, когда мама, папа и Мерлин объяснили нам это. В этом отношении я Нимуэ Элбан, а они снова Гбаба, Ливис.

— Но тебе и не нужно быть таким. Некоторые из новых «Ракураи» обязательно попадут в Долар, учитывая, с каким энтузиазмом королевство занимается индустриализацией. Но если ты вернешься домой, если мы устроим так, чтобы ты «отдалился» от своей семьи — а я уверен, что мама и папа сделали бы это для твоих родителей, твоих тетей и дядей, даже если мы никогда не сможем объяснить им, почему они это делают, — тогда ты и другие люди, которых ты любишь, могут не обязательно быть в списке «архангелов».

— Так что ты можешь идти домой, — слезы заблестели на ее ресницах, — и часть меня так сильно хочет, чтобы ты это сделал. Хочет, чтобы ты убрался как можно дальше от меня, от моей семьи. Но эгоистичная часть меня хочет, чтобы ты остался, и если у нас есть только четыре года, то… я… хочу… эти… годы, Ливис. — Она подняла на него глаза. — Я не могу объявить о нашей помолвке, не выйти за тебя так, как я хочу. Не прямо сейчас, и у меня, возможно, никогда не будет времени сделать это, чтобы дать это нам и твоей семье, но я хочу провести это время с тобой. Я хочу поделиться этим с тобой, знать, что мы с тобой муж и жена, независимо от того, знает или не знает остальной мир. И вопрос, который я должна задать тебе, стоя здесь, с тобой, заключается в том, хочешь ли ты этого или нет.

Луна стояла высоко и серебрилась на небесах из кобальтово-синего бархата, а звезды Сейфхолда были великолепной диадемой, накинутой на ночь. Для Чариса в ноябре было прохладно, а открытые окна частной часовни пропускали легкий ночной ветерок, который колыхал пламя свечей.

Это было небольшое помещение, хотя у архиепископов, как правило, были более просторные часовни, чем у простых епископов, и в данный момент оно было переполнено. Действительно, здесь было гораздо больше народу, чем мог бы предположить случайный наблюдатель.

Мейкел Стейнейр стоял там, улыбаясь, когда молодой человек, стоявший у ограждения святилища, повернулся, чтобы посмотреть, как в часовню входит еще более молодая женщина. Ее не было под руку с отцом, потому что ее отец уже стоял рядом с женихом в качестве его шафера. Она шла под руку с очень высоким мужчиной, чьи сапфировые глаза блестели в свете свечей. Это был выбор ее родителей, а не ее сопровождающего, хотя Эйлана со слезами на глазах согласилась, что если кто-то из живых и заслуживает быть спонсором этого брака, так это Мерлин Этроуз.

Ниниэн и Стифини Этроуз, герцог Делтак и его жена, граф Пайн-Холлоу, герцог Рок-Пойнт, Ражир Маклин и дюжина других членов внутреннего круга заполнили часовню до отказа. Они прибывали по одному и по двое, используя скрытые туннели между архиепископским дворцом и Теллесбергским собором и Теллесбергским дворцом. И по всему Сейфхолду другие мужчины и женщины, присоединившиеся к битве внутреннего круга, присутствовали по своим каналам связи, наполняя часовню своим присутствием.

Архиепископ протянул руку, чтобы взять за руки молодого человека и молодую женщину, стоявших перед ним.

— Ливис и Эйлана, — тихо сказал он, — вы пришли сюда, чтобы стать мужем и женой, независимо от того, узнает ли остальной мир когда-нибудь об этом решении с вашей стороны или нет. Я уважаю вас за это, и для меня большая честь, что вы попросили меня скрепить ваш брак. И что, несмотря на то, что вы узнали правду о Церкви Ожидания Господнего, ваша вера в Самого Бога никогда не колебалась. Я верю в действительность таинств Церкви Чариса, потому что эти таинства представляют убеждения и глубокую и непоколебимую веру бесчисленных мужчин, женщин и детей, которые смогли познать Бога только через искажающую призму Церкви Ожидания Господнего. Это делает Его не менее Богом, а их — не менее Его детьми, но вы знаете истину Церкви. И поэтому, по вашей просьбе, мы будем использовать более старую литургию, в которой говорится о Боге, которого Нимуэ Элбан и Джеремайя Ноулз привезли с собой на Сейфхолд. Литургия, которую выбрали Мерлин и Ниниэн, когда поженились. Вы готовы к тому, чтобы мы начали?

Они посмотрели друг на друга, потом снова на него и, как один, кивнули.

— Очень хорошо, дети мои.

Он сжал их руки и глубоко вздохнул.

— Дорогие возлюбленные, мы собрались вместе перед Богом и перед лицом этой компании, чтобы соединить нашего сына Ливиса и нашу дочь Эйлану в святом браке; это почетное положение, установленное Богом, означающее для нас мистический союз, который существует между Христом и его церковью; которая есть святое поместье Христа, украшенное и возвышенное его присутствием и первым чудом, которое он сотворил в Кане Галилейской, и по словам святого Павла, является почетным среди всех людей: и поэтому никто не должен входить в него необдуманно или легкомысленно; но благоговейно, осмотрительно, обдуманно, трезво и в страхе Божьем. В это святое поместье теперь приходят Ливис и Эйлана, чтобы соединиться. Если кто-нибудь может привести справедливую причину, по которой они не могут законно соединиться вместе, пусть он сейчас скажет, или же здесь, после, навсегда замолчит.

Древние слова, слова, которые Эрик Лэнгхорн, Адори Бедар и Маруяма Чихиро украли и извратили так много веков назад, прокатились по частной часовне под глубокую, бархатистую музыку его великолепно натренированного голоса, и Эйлана Армак и Ливис Уитмин высоко подняли головы, стоя бок о бок перед ним… и будущим.