Скрытый Пророк

Глава шестая

Чувство беспокойства поразило Серентию с внезапностью молнии. Что-то в плане Ульдиссиана пошло не так. Она была в этом уверена.

Однако то, что она изначально была не очень довольна его идеей, заставило её промедлить. Она не имела права менять его приказы, основываясь только на своих подозрениях, — никакого права. Это было всего лишь чувство, не более того…

Но, опять же, она была эдиремом, а у эдирема такое ощущение знаменует настоящую опасность.

Она пошла искать Мендельна, уверенная в том, что он лучше всех сможет проанализировать её опасения. Он был на своём привычном месте — в отдалённой части лагеря, и разговаривал с тремя эдиремами (партанцем-мужчиной и двумя жителями низинных земель, среди них одна женщина) о чём-то под названием Баланс и о том, что смерть — это всего лишь ступень на новый уровень бытия. С одной стороны, Серентии нравилось думать, что её отец и мать всё ещё существуют и даже, возможно, наблюдают за ней. Ещё она была рада силе Мендельна, которая позволила вернуть к ней Ахилия, пусть и не совсем в том виде.

Но некоторые другие аспекты его нового пути раздражали её, особенно увлечение трупами и могилами. Да ещё эти проскакивающие комментарии Мендельна о том, что он никогда не бывает один. Насколько поняла Серентия, духи тех, кто недавно умер, посещали его — отнюдь не привлекательный аспект, на её взгляд.

Он поднял глаза на Серентию ещё до того, как она успела его окликнуть. Он мрачно распустил своих не менее мрачных учеников. Они бесшумно прошли мимо неё, и тогда она обратила внимание на то, что они, как и брат Ульдиссиана, стали носить чёрную одежду.

— Они приходят ко мне с вопросами, — сказал ей Мендельн. — Я всего лишь пытаюсь ответить на них… Но я знаю, что ты пришла не из-за этого.

— Ульдиссиан…

Он оборвал её, лицо его потемнело.

— Ульдиссиана взяли.

Дочь Сайруса опешила.

— Ты тоже что-то почувствовал? Откуда ты знаешь? О чём ты конкретно?

— Успокойся. Вот что мне известно. На обоз напали с помощью нечистой магии. Все, кроме него, были убиты. Заклинателю был нужен он.

Новости были даже ужаснее, чем она представляла.

— Когда ты всё это узнал? — повторила Серентия. — Я почувствовала опасность только сейчас!

Пожав плечами, Мендельн ответил:

— Мастер Фахин рассказал мне.

Вернулся холод, который она иногда испытывала рядом с младшим братом Ульдиссиана.

— Мастер… Мастера Фахина тоже?

— Всех… Всех за исключением Ульдиссиана.

— А он? Это кланы магов взяли его?

Он вытянулся — это говорило о том, что ему неприятно то, что́ он знает.

— Как минимум один. Ещё умерли люди, которые служили заклинателю.

Это несколько порадовало Серентию.

— Так значит, не все негодяи избежали возмездия.

— Они тоже убиты пленителем Ульдиссиана.

— Но в этом нет смысла!

Мендельн покачал головой.

— К сожалению, есть, и именно поэтому я всё равно бы сейчас распустил своих и пошёл бы искать тебя.

Она попыталась соображать. Что-то нужно было сделать, и сделать быстро.

— Ты знаешь, где теперь Ульдиссиан?

— Он в большом городе. Маг — искушённый тип, который называет себя Зоруном Тзином. Это всё, что я сумел выяснить. Духи больше ничего не узнали, потому что сразу же потянулись ко мне.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему они тянутся к тебе? — спросила Серентия с растущим раздражением.

— Потому что, — ответил Мендельн, в очередной раз пожимая плечами.

Серентия махнула рукой. Сейчас было важно только спасти Ульдиссиана… Если ещё не было слишком поздно.

— Так ты говоришь, увезли в столицу.

— Да, должно быть — в жилище Зоруна Тзина, местоположения которого не знают даже тени стражей.

Она того и ожидала. Серентия знала также, что они не могут просто прийти и попросить кланы магов вернуть им их лидера. Что-то подсказывало дочери торговца, что Ульдиссиан «исчезнет» куда-нибудь, где его будет ещё немыслимее отыскать.

— Мы должно пойти в город, — определилась Серентия. — Это всё, что я знаю.

— Да, но стоит ли упоминать, что, если мы пойдём, остальные тут же потянутся за нами? — Мендельн жестом руки указал на весь лагерь. — Я подозреваю, что уже сейчас некоторые из них, такие как Сарон, начинают чувствовать то же беспокойство, которое почувствовала ты.

— Хорошо! Мы расскажем им то, что ты мне рассказал, а потом мы все пойдём на Кеджан. Заставим кланы магов или кого-нибудь, кто у них там за главного, отыскать Ульдиссиана — а не то… Ульдиссиан хотел всего лишь поговорить с ними, и вот как они с ним обошлись!

— Они расценят такое число людей как угрозу для столицы, Серентия. Они решат, что это нападение.

Её это не разубедило.

— И очень даже может быть, что они окажутся правы, если не вернут нам его целым и невредимым! А что не так? Ты бы не сделал этого ради него?

Брат Ульдиссиана глубоко вздохнул.

— Сделал бы, конечно, просто хотелось бы, чтобы у нас были другие варианты. Сделаем, как ты говоришь.

— Хорошо! — Серентия отвернулась от него. — Тогда нам лучше не тратить время и предупредить остальных.

Она пошла от Мендельна, уже выкрикивая имена Сарона и Йонаса. Мендельн немного посмотрел ей вслед, после чего, качая головой, неохотно пошёл за ней.

— Это до добра не доведёт, — пробормотал он себе под нос. — Это до добра не доведёт…

Это был Малик… Тот самый Малик, который совершил жесточайший и ужаснейший поступок: содрал кожу с правителя Парты и его сына, чтобы надеть её на себя и таким образом заманить Ульдиссиана в ловушку. Малик, который служил ордену Мефиса, а на самом деле — демону Мефисто. Малик, который был правой рукой Люциона, жуткого главы Триединого.

И хотя Малик немного получил по заслугам, когда непреднамеренно атаковал Лилит в образе Лилии, — и потому умер, как умерли Этон и его сын, — высший жрец вернулся в виде духа, привязанного к кости, раздобытой Мендельном. Мендельн тогда использовал её, чтобы помочь справиться с Лилит, ведь она была единственным существом, которого Малик ненавидел больше Ульдиссиана. Дух справился со своим заданием, как ему и было велено, проведя Ульдиссиана через опасности главного храма.

Однако в одном месте коридора дух Малика приказал Ульдиссиану бросить фрагмент кости. Считая, что на то есть веская причина, тот подчинился. В следующий миг кусок ударил в лоб жреца — его звали Дюррамом.

Обстоятельства и Лилит заставили Ульдиссиана позабыть о кости и её возвращении, и он посчитал, что она и страшная тень Малика исчезли под обломками храма. Теперь Ульдиссиан ясно видел, что он, к несчастью, сильно ошибался на этот счёт.

И за эту ошибку он заплатит забвением, а также тем, что его тело и силы перейдут к человеку, который является злом в чистом виде.

— Мы — или, вернее, я — уже давно отсюда исчезнем ко времени, когда глупец Зорун осмелится вернуться. Было легко проделать дыры в истории, которая и без того полна дыр. Я руководил его мыслями с того самого момента, как попал в это тело великана, играя на его собственном тщеславии. Как бы ему ещё в голову пришло, что он так легко сумел поймать тебя благодаря своей никчёмной силе! Ему удалось это только потому, что я, кто успел узнать тебя так хорошо, мой старый друг, обеспечил настоящую попытку. Я знаю прорехи в твоей броне, и я воспользовался ими, — лицо Терула радостно осветилось. — И всё прошло так гладко, что я сам был поражён!

Ульдиссиан слушал. Это было единственным, что он мог делать, и его единственным орудием. Малик утверждал, что время на его стороне, но чем больше узник делал вид, что внимательно слушает, тем больше высший жрец становился, как Зорун Тзин, горд собой.

Ульдиссиан знал, как опасно владеть такими сильными навыками. Он и сам не раз становился жертвой самомнения — быть может, трагическое путешествие с несчастным мастером Фахином было тому страшным напоминанием. Ведь Ульдиссиан считал себя неодолимым, недосягаемым. Он всё спланировал идеально… Или так он думал. Сейчас это казалось таким опрометчивым, таким нелепым — предполагать, что можно просто войти в столицу восточной части света и потребовать права говорить с лидерами, не страшась предательства или последствий.

— Да, я смогу найти твоему телу куда лучшее применение, — Терул — нет, Малик — сделал шаг к Ульдиссиану, крепко сжимая осколок. Ухмылка великана становилась чрезвычайно злобной. — А теперь, сын мой, желаешь ли ты признаться в чём-либо перед тем, как обретёшь полнейшее забытьё?

Ульдиссиан попытался очистить голову, но боялся, что уже слишком поздно. Изменение Маликом заклинания мага пока никоим образом не ослабило хватки на нём. Да, в лучшем случае это была отчаянная надежда, но в то же время это была единственная надежда Ульдиссиана.

— Не желаешь? Что ж, тогда мы начнём, — Малик приложил частицу кристалла к груди Ульдиссиана. Высший жрец начал тихо нашёптывать…

В этот момент тепло стало передаваться от камня Ульдиссиану. Поначалу он подумал, что это часть заклинания жреца, но затем туман, который мешал ему сосредоточиться, начал рассеиваться. Его сила вернулась…

Но изменение в нём не осталось незамеченным. Малик нахмурил брови:

— Что за?..

Дух не продолжил. Точно так же, как в джунглях с Мендельном, Ульдиссиан дал волю эмоциям. Не было времени поступать иначе.

В месте прикосновения осколка возникло яростное оранжевое свечение.

Великан издал вопль, когда свирепая сила выжгла его кожу, его мышцы и всё под ними. Лицо стало ещё безобразнее, когда бушующая энергия вырвала губы и веки Малика. Затем глаза расплавились, так что остались одни глазницы, а челюсть безвольно отпала.

Мучитель Ульдиссиана рухнул грудой костей.

В то же время заклинание, удерживавшее сына Диомеда, наконец рассеялось. К несчастью, это привело к тому, что Ульдиссиан, изнурённый не только приложенными усилиями, но и пытками Зоруна Тзина, больно упал на пол. Он был не готов защититься, и простое падение оставило его разбитым и, что ещё важнее, оглушённым.

Привели его в чувство как будто бы голоса, а может быть, один голос, много раз отдавшийся эхом в его голове. Ульдиссиан перекатился на бок, и его взору предстало тошнотворное зрелище сожжённого трупа. Рассыпающиеся пальцы одной руки задёргались, и Ульдиссиан уж было подумал, что Малик выжил, но затем тело снова затихло.

Не уверенный в том, что сможет проделать то же самое с Зоруном Тзином или кем бы то ни было другим, кто придёт за ним, Ульдиссиан теперь желал только одного: быть как можно дальше от убежища мага. Дальше…

И вот он исчез.

Зорун не мог понять не только того, почему три самых старших мага, служащих принудительной длани совета, соизволили лично явиться в его жилище, но и того, почему они расспрашивали абсолютно обо всём, что он рассказал, так, словно они уже знали, что он солгал. Он не ощущал заклинания правды и знал, что, какими бы способными они ни были, эти трое — даже высокий, худосочный Нурзани — не обладали достаточной силой, чтобы наложить такое заклинание, какое бы он, Зорун Тзин, не смог бы уловить.

Трое стояли перед ним подобно жнецам, на каждом из них был надет оранжево-коричневый объёмистый плащ с узким остроконечным капюшоном принудительного ордена. Кетуя едва можно было разглядеть под его капюшоном — кожа его было чёрной, почти как тень. Только его лукавые глаза были по-настоящему видны. Амолия, чьи корни восходили к поселенцу-ассенианцу, потомки которого заполонили теперь северную часть столицы, была по сравнению с ним, как привидение. Её кожа была бледной, как слоновая кость, и Зорун знал, что после дня, проведённого на солнце, она останется такой.

— Гильдия торговцев настояла на полном расследовании смерти мастера Фахина, — спокойно говорила Амолия. — И мы, конечно же, согласились.

Зорун ожидал этого: некоторые из его коллег активно пользовались связями и маршрутами торговца, чтобы добывать предметы, необходимые им для частных нужд. Смерть Фахина, хотя и не сказалась на Зоруне, наверняка воспрепятствовала заклинательной деятельности нескольких членов совета.

И всё же, когда он впервые сообщил работодателям о своём «провале» и «кровожадности» Ульдиссиана, он дал ответы, которые должны были удовлетворить каждого. Как он сказал после Терулу, придумывать на ходу было довольно легко.

Так почему теперь даже у Зоруна возникли проблемы с его историей?

— Я буду счастлив снова представить факты, когда состоится слушание, — ответил он, зная, что не может сказать ничего иного. Ко времени, когда соберётся слушание, нити, вылезшие из его истории, затянутся, словно по волшебству.

— Считай, что оно состоится прямо сейчас, Зорун Тзин, — пробормотал Кетуй.

Худосочный Нурзани, — силы которого не без причин Зорун уважал больше всех, — поднял бледную ладонь. Переднюю дверь жилища Зоруна заволокла жёлтая аура. Глубоким и устрашающим баритоном костлявый маг прогудел:

— Решением совета магические кланы дают нам право начать формальный допрос о твоих действиях, второй сын Лиова Тзина.

То, что один из них приплёл имя его знаменитого отца, было недобрым предзнаменованием. Это означало, что Нурзани не боится задеть Зоруна, указав, что он не является ни его господином, ни первым сыном его господина.

Застигнутый врасплох, Зорун лихорадочно соображал, что́ ответить дальше, в то же время желая, чтобы кто-то отвлёк троицу от выполнения их миссии.

И как раз в этот момент здание задрожало. Редкие пузырьки и другие сокровенные предметы, занимавшие почётное место в общей комнате, — как кеджани называли пышные комнаты, в которые первым делом проходили гости, — полетели вниз. Зоруну не нужно было смотреть на лица других, чтобы узнать, что они почувствовали прилив несдерживаемой и могучей энергии, проникающий сквозь пол и стены. Даже совершенно бездарный уличный торговец ощутил бы их.

Но, в отличие от Зоруна, он как можно дальше убежал бы от источника… А не повернулся и не побежал бы ему навстречу.

Но у Зоруна не было выбора. Внизу происходило что-то невообразимое, и единственной надеждой спасти хоть что-нибудь было узнать правду прежде остальных.

— З-зорун Тзин! — крикнула Амолия, пытаясь сохранить равновесие. — Тебе не… Не давали позволения уйти!

Игнорируя её, бородатый маг прыгнул во внутренний дверной проём, после чего запечатал за собой дверь. Это в лучшем случае подарит ему несколько минут, но в нескольких минутах была вся разница. Пока Зорун спускался по каменным ступеням, ведущим в его настоящее убежище, он впустую пытался дать логичное толкование неизвестной угрозе. Терул бы ничего не тронул. Терул был достаточно бит, чтобы знать, что без разрешения хозяина ничего трогать нельзя. Однако заклинатель был вынужден предположить, что что-то страшно неправильное произошло с рисунком, который удерживал ассенианца на месте, и что его слуга хотя бы частично в этом замешан. Иначе получалось, что ассенианец уничтожил все сдерживающие заклинания сам.

Быть может, истории, которые он слышал, на самом деле недооценивали мощь Ульдиссиана уль-Диомеда? Зорун не мог в это поверить. И всё-таки, какой ещё мог быть ответ?

Он ворвался в деревянную дверь у основания ступеней с посохом наготове на случай необходимости наложить защитное заклинание. Однако внутри его встретила не непосредственная угроза, а полнейшее разрушение.

Стены комнаты почернели, словно по ней пронёсся страшный пожар. Все сокровища, инструменты и другие сокровенные предметы, которые Зорун собирал на протяжении своей долгой жизни, превратились в пепел или расплавились.

Но что ещё важнее, рисунок был испорчен, а его пленника нигде не было видно.

Зорун ругнулся. Без Ульдиссиана он не сможет торговаться с остальными. На кону была его голова — такого развития событий он никак не мог предвидеть. В конце концов, он был Зоруном Тзином! Один на один ему было мало равных.

Но вот против трёх, представляющих силовое ведомство магического совета…

Он уже мог ощутить их приближение. Они прорвались через первую дверь, но наткнулись на невидимый барьер на полпути по ступеням. Это дало Зоруну ещё несколько мгновений… Но на что ему их потратить?

Он подумал о частице кристалла, но, посмотрев на рисунок, он её там не увидел. Ясное дело, Ульдиссиан видел её ценность и забрал её.

Затем его горестный взгляд упал на печальный вид его слуги. Зорун чуть не плюнул на труп, снова виня Терула за то, что тот наверняка сыграл какую-то роль в падении мага… Но затем он заметил, что тот пытается разжать пальцы.

Великан всё ещё был жив, хоть и на последнем дыхании, а в руке он с трудом удерживал кристалл.

Впечатлённый как своей удачей, так и жаждой жизни Терула, Зорун Тзин приблизился к злополучной фигуре. Кристалл выправит положение. Как именно, заклинатель ещё не придумал, но это была соломинка, за которую он был рад ухватиться.

Совсем не боясь дотронуться до сожжённого человека, Зорун высвободил частицу.

Когда его пальцы сомкнулись на частице… Рассыпающиеся пальцы Терула сжались на них. Тесно.

Зорун Тзин застонал. Мир вокруг него был словно в огне. Что-то прорвалось сквозь этот огонь, чудовищная чёрная тень, которая жила на одной ненависти, — ненависти к одному человеку, запоздало ощутил заклинатель.

К ассенианцу, к Ульдиссиану.

А затем великий Зорун Тзин был поглощён.

Три мага ворвались в нижнюю комнату, готовые подвергнуть наказанию явно виновного собрата… Чтобы не найти там ничего кроме разрушения. Вся подземная комната была разнесена страшной магической энергией — об её силе живописно говорил труп того, кто, как они знали, был недоразвитым слугой Зоруна.

Но преступника, самого Зоруна Тзина, нигде не было.

Амолия буквально пронеслась по комнате, натренированным глазом изучая полки и углы. Нурзани наклонился, чтобы изучить остатки недавно начерченного рисунка. Кетуй пошёл исследовать тело и предмет, который лежал рядом, — усиленный рунами посох пропавшего мага.

— На полках не осталось ничего ценного, и они сами не скрывают секретного выхода отсюда, — объявила Амолия, сделав круг. — Углы и тени тоже не таят пути к отступлению, который может различить моё умение.

Со стороны рисунка Нурзани прогудел:

— Изначально он был предназначен не только сдерживать кого-то мощного, но также мешать ему сосредоточиться. Но кто-то изменил чертёж так, как не велит учение ни одного из магических кланов.

— Так значит, Зорун пробовал что-то необычное?

— Эти линии вот здесь — это не по-нашему. Они напоминают мне… О Триедином.

Амолия проскользнула ближе. Она взглянула на то, на что указывал Нурзани.

— Мы подозревали, что Зорун взял одного или двух выживших для допроса… — магические кланы мало волновало, что стало с членами Триединого, до тех пор, пока их судьба не отражалась на заклинателях. — Возможно, один них бежал.

— Зорун Тзин, что бы мы о нём ни думали, точно мог справиться с жрецом храма, — фыркнул сухопарый маг.

— Это верно. Кетуй, ты какой-то молчаливый.

Тёмный человек продолжал склоняться над трупом.

— Это, конечно, Терул, но в нём есть кое-что странное. Есть ощущение, что его убили несколько дней назад, а не несколько мгновений.

— Дурачок встретил нас, когда мы пришли; он отнюдь не походил на мёртвого.

Кетуй безрадостно осклабился:

— Возможно, его маленький мозг не успел зафиксировать этот факт.

Его коллеги подошли к нему. Амолия пихнула тело ногой. Часть грудной клетки Терула обвалилась.

— Он пострадал гораздо сильнее, чем всё остальное. Он был фокусом атаки.

— Гигант был бы наименьшей проблемой любого узника, — ответил тёмный маг. Потом, пожимая плечами, он добавил. — Но я согласен, что мишенью был он.

Нурзани издал неразборчивый звук, который привлёк внимание остальных.

— И что, никто не видит ещё более значимой улики перед нашим носом?

Амолия сощурилась:

— И что же это?

Он указал на область рядом с трупом:

— Зорун Тзин оставил свой посох. Посох — подарок для любого мага, при этом Зорун Тзин оставил его. Почему?

Ни один из коллег не смог ответить… И это очень сильно встревожило всех троих.

Орис тревожилась, как любящая мать, в сотый раз за день проходя к изящно вырезанным двойным дверям. Они оставались запечатаны даже для самих стражей, снаружи охраняющих их. Пророк не выходил из своих личных покоев на протяжении нескольких дней — примеров такого седовласая жрица не нашла ни в одном из журналов, которые вели она и её предшественники. Он никогда не прибегал к такому заключению, и это пугало её больше всего.

— Ты не делаешь лучше ни себе, ни ему, волнуясь так, дорогая Орис, — послышался голос Гамюэля. Второй старший жрец шагал по сверкающему мраморному коридору подобно воину, которым он и был до того, как Пророк показал ему свет. Гамюэль был немного моложе Орис и не находился так долго на своём посту, но он так же всецело посвятил себя делу. — У него наверняка есть весомая причина, чтобы вести себя так, и если он посчитает нужным поделиться с нами своими знаниями, когда появится, — а уж он появится, Орис, — тогда ты увидишь, насколько глупой была твоя тревога.

— Тебе следовало бы подумать, что он мог бы захотеть, чтобы мы справились о его состоянии и развеяли все опасения паствы, — ответила она. Орис не пыталась скрывать свою любовь — свою плотскую любовь, — какую она питала к своему господину. Когда она впервые вошла в Собор, она была красивой женщиной, следы былой красоты оставались на её овальном лице даже теперь. Тем не менее, Пророк видел в ней лишь то же, что и во всех остальных: одного из своих детей.

При этом Орис никогда не делилась с Гамюэлем подозрением, которым терзалась сама: что сердце их лидера некогда принадлежало другой женщине, недостойной его. Орис была уверена, что это была одна из причин, почему он не выбрал её, когда она была молода. Теперь, когда на вид она годилась ему в бабушки, была ещё тысяча других горестных причин.

Но она по-прежнему любила его, и, как жена, мать и бабушка, вместе взятые, пыталась принимать все его проблемы как свою ношу.

Гамюэль вежливо взял её за руку, так, чтобы не поставить её в неловкое положение перед стражами.

— К слову о пастве: стали известны некоторые сведения, которые стоит обсудить немедленно.

Отвлечение сработало. Орис стала собой — опытным бойцом.

— Армия сельских жителей? Она перегруппировалась?

— Отчасти, но, как ты знаешь, это была необходимая жертва, чтобы раскрыть людям глаза на истинную природу фанатиков.

Оба остановились, чтобы немного помолиться за тех, кто погиб в тщетной атаке последователей Ульдиссиана уль-Диомеда. Пророк разъяснил, что мёртвым будет уделено почётное место в учениях Собора.

Закончив молитву, Орис спросила:

— Так в чём дело?

— Мы знаем, что ассенианец намеревался переговорить с магическими кланами, гильдиями, а может, и с самим принцем, но что-то произошло, он исчез, оставив за собой много мёртвых.

Жрица серьёзно кивнула.

— Я думала, это Пророк…

— Может, и так. Он расскажет нам, когда сочтёт нужным. Сейчас это не важно. Важно то, что люди ассенианца теперь знают, что он пропал, и уже сейчас его люди в двух днях пути от столицы!

Орис остановилась на полушаге. Она заглянула в лицо широкоплечего мужчины и убедилась, что он не преувеличивает.

Это заставило её тут же оглянуться на вылепленные двери.

— Он должен об этом знать! Он не дал бы им спокойно подойди к городу, он сделал бы что-нибудь. Он должен выйти сейчас и сказать нам, что делать дальше!

Они стояли там, и даже Гамюэль, воодушевлённый её заявлением, ожидал, что Пророк распахнёт двери и выйдет, чтобы обнадёжить их встревоженные умы каким-нибудь великолепным планом.

Но вход оставался закрытым.