Глава третья

— Ульдиссиан!

Мендельн еле успел подхватить брата, прежде чем тот свалился на землю. Брата Ульдиссиана охватила паника, которой он не испытывал со времени смерти родителей. Он смотрел, как кровь сочится из раны, которая, если и не находилась над самым сердцем, то проходила совсем близко от него.

Тело Ульдиссиана неистово тряслось, он в изумлении взирал на тёмный саван джунглей. Казалось, он что-то хотел сказать, но Мендельн понятия не имел, что именно.

Младший брат перебирал в уме всё, чему Ратма научил его, но ничто не казалось подходящим для этого случая. Было заклинание, с помощью которого Мендельн сумел снова прикрепить руку, которую отрезал один из служителей Триединого, но оно явно не подходило. Ульдиссиан и остальные думали, что Мендельн излечил сам себя после того, как приложил конечность к прежнему месту. Но никто не знал, что рука была не живая, а оживлённая. Она была так же мертва, как Ахилий, двигающийся благодаря магии.

Он не смог бы сделать даже этого, не присоедини он назад руку в течение часа после её потери. Если бы прошло больше времени, Мендельн ничего не смог бы сделать. Нет, даже это заклинание, которое с виду походило на лечение, не могло его выручить в данную минуту.

А воскрешать Ульдиссиана, как он сделал это с Ахилием, он не хотел.

Его мысли метнулись к Серентии, чьё умение было почти так же велико, как ульдиссианово. Она могла спасти его брата.

«Где она?»- внезапно задумался Мендельн. Ну конечно же, уж кто-кто, а она должна была ощутить, что произошло? Так почему их двоих ещё не окружала толпа эдиремов?

Ульдиссиан откашлянул кровь, и его тело затряслось ещё неистовей.

Стрела вспыхнула пламенем, пепел посыпался на забрызганную кровью рубаху Ульдиссиана. Из раны вытекла специфическая густая жидкость, в которой Мендельн в итоге узнал то, что осталось от головки стрелы.

И когда остатки её вытекли, рана стала зарастать… И в конце концов затянулась.

Ульдиссиан кашлянул ещё раз, но на этот раз он как будто просто прочищал себе горло. Глаза его открылись.

Мендельн смотрел на него во все глаза.

— Ульдиссиан! Этого не может быть! Ты был… Ты был…

— Где… — старший сын Диомеда попытался снова. — Где… Он?

— Кто?

— Ахил… Ахилий…

Только тогда Мендельн осознал, откуда стрела. Всё ещё крепко держа Ульдиссиана, он посмотрел на джунгли. Конечно, он ничего не увидел, но в нынешнее время это ещё ничего не значило.

Вдруг до него дошёл смысл ужасного обвинения, которое Ульдиссиан только что сделал.

— Да быть того не может! Это была хитрость, проделка Инария или, возможно, Триединого. Ахилий никогда бы не…

Не без усилий Ульдиссиан встал сам. Мендельн восхитился его силе восстановления.

— Мендельн, это стрела Ахилия. Я это знаю. Это ясно мне и должно быть ясно тебе. Он стрелял. Он намеревался убить меня быстро.

Всё ещё надеясь опровергнуть, что их друг хоть как-то замешан, пусть даже невольно, в покушении на Ульдиссиана, Мендельн заметил:

— Если бы это был он, ты бы точно был мёртв. С расстояния в сто шагов в густейшем лесу Ахилий мог убить любого зверя точным выстрелом в сердце. Эта стрела прошла близко, да, но…

— Ахилий собирался убить меня, — стоял на своём его брат. Однако выражение Ульдиссиана смягчилось. — Но тут ты прав. Он ни за что бы не промахнулся, если бы не молился об этом.

Пожар, который учинил Ульдиссиан, разгорелся не на шутку. То, что и это не привлекло внимания эдиремов, поставило Мендельна в тупик, но потом он увидел, как его брат простым взмахом руки унял всё пламя. О пожаре напоминало только несколько обуглившихся деревьев.

— Так значит, это был ты, — прошептал он, обращаясь к Ульдиссиану. — Это из-за тебя никто, даже Серентия, не пришёл к нам на помощь!

Ульдиссиан угрюмо ощупал место на груди, куда ударила стрела. Его правая рука озарялась слабым золотистым светом, когда проходила не только над самой областью раны, но и вообще везде, где текла кровь. Наблюдая, Мендельн качал головой в изумлении.

Пятна крови исчезли в считанные секунды, и даже изорванная туника тут же починилась.

— Сначала я следил за тем, чтобы никто не составил нам компанию, пока ты призываешь мертвецов. Я не хотел, чтобы ещё кто-нибудь это видел, Мендельн. Они и без того насмотрелись достаточно, чтобы бояться тебя.

Мендельн не был до конца убеждён, что единственным мотивом Ульдиссиана было защитить брата, но он смолчал.

— А когда тебя прострелило?

— Я думал, щит исчезнет… Разве что тот, кто превратил Ахилия в убийцу, пожелал, чтобы этого не случилось.

— Инарий?

С резким невесёлым смешком Ульдиссиан повернулся к лагерю.

— Ты веришь в это не больше, чем я, не так ли, Мендельн? Совсем не похоже на него. Кто-то, столь же могущественный, как он, — возможно…

Его слова отнюдь не успокоили Мендельна.

— Ты знаешь, что если это так, нам конец.

Но его брат, уже начавший идти, ответ запросто:

— Один ангел, два ангела, да хоть сотня. Я отделаю их всех. Всех до единого.

И, глядя вслед удаляющемуся брату, Мендельн понимал, что Ульдиссиан не шутит.

* * *

Серентия ждала их в лагере, стоя рядом с партанец Йонасом, бывшим разбойником. Когда Ульдиссиан подошёл к ним, Сарон — суровый тораджанец, который, как и Йонас, был негласным офицером Ульдиссиана — присоединился к ним.

— У вас там что-то произошло? — тут же допросила Серентия. — Было такое чувство, будто…

— Мы закончили с работой Мендельна, вот и всё. Просто потребовалось больше, чем мы ожидали.

— И ответы были? — нажала она.

Взглянув на троицу, Ульдиссиан ответил:

— Собор шёл у нас по пятам. Инарий успокаивает людей и разносит грязные слухи о том, что мы делаем. Он пытается настроить Санктуарий против нас.

Йонас нахмурился. Сарон остался суров — его настроение никогда по-настоящему не поднималось со времени смерти его двоюродного брата от рук Триединого. Они были ближе, чем братья, — быть может, даже ближе, чем Ульдиссиан и Мендельн.

— Мы должны выступить войском на сам великий Собор, мастер, — заметил он.

Кивнув, Серентия добавила:

— А ведь в этом что-то есть. Ударить в самое сердце, пока не стало хуже. Мы не можем поступать, как с Триединым, подтачивая силы постепенно. Инарий не даёт нам такой возможности.

Непроизвольно потирая грудь там, куда угодила стрела, Ульдиссиан обдумывал их мнение. Мендельн, который в конце концов присоединился к ним, издал неопределённый звук.

— Нет, — наконец решил Ульдиссиан. — Пока рано. Есть ещё одно место, куда нам нужно пойти до того, как мы выступим на Инария. Только одно.

— И что же это за место, мастер Ульдиссиан? — спросил Йонас.

— Столица… Мы отправляемся в город Кеджан, чтобы встретиться с лидерами магических кланов.

* * *

Весть о принятом решении быстро разносилась среди эдиремов, и чувство восторга охватило лагерь. Многие из паствы Ульдиссиана никогда не были в столице. Повсюду только и было разговоров, что о том, каков город Кеджан. Те немногие, кто бывал там, как могли, старались описать его, но судя по тому, что услышал Ульдиссиан, их воспоминания сильно расходились.

Он дал волю их восторгу, несмотря на некоторые опасения со стороны как Мендельна, так и Серентии. Они были правы, что тревожились по поводу встречи с кланами магов, которые, согласно слухам, избегали вмешательства в борьбу.

Ульдиссиан тоже тревожился, но в то же время чувствовал уверенность. Ему пришло в голову, что маги, явно не являющиеся марионетками Собора Света, будут заинтересованы в возможном союзе. Даже если и не так, они определённо приложат все силы, чтобы снизить влияние секты на народные массы.

По мнению Ульдиссиана, игра стоила свеч, и раз столица всё равно находилась на пути к святыне Инария, большим отклонением от курса это нельзя было назвать.

Его импровизированная армия выступила с рассветом, без труда пробираясь сквозь густую растительность. Когда нужно было пересечь реку, что могло быть проще, чем при помощи магии соединить вместе три ствола для моста или, как делали некоторые более продвинутые, просто оттолкнуться от берега и приземлиться на другой стороне? Когда местность становилась ненадёжной, разве трудно было разделить эдиремов на маленькие группы, которые буквально прокладывали себе дорогу?

Ульдиссиан никогда не препятствовал таким проявлениям силы среди его людей. Чем более уверены они были в своих силах, чем более комфортно себя чувствовали с ними, тем больше был шанс, что они переживут битву, не говоря уже о победе.

Мендельн, само собой, был отнюдь этому не рад, но держал язык за зубами, чем его брат был доволен. За первый и следующий дни эдиремы покрыли огромное расстояние. Ещё оставалось пройти немало, но Ульдиссиан прикинул, что их темп не даст даже проповедникам Инария много времени, чтобы настроить против них больше людей.

И всё же он подгонял эдиремов самую малость… А потом ещё немного… И ещё немного…

На четвёртый день, как раз незадолго до темноты, они добрались до другой реки. Эдиремы начали переходить. Ульдиссиан был предельно осторожен и расставил нескольких часовых.

Однако оказалось, что опасения его излишни. На них не напали, и никого не поймали у реки. Когда последний человек перебрался, Ульдиссиан отдал приказ идти дальше, тогда как сам стоял и осматривал область реки не только своими глазами.

И по-прежнему ничего не было.

Было бессмысленно тратить последние немногие минуты тусклого света, чтобы отдалиться от такого очевидного источника воды. С неохотой Ульдиссиан объявил привал. Он обозначил обычный периметр и затем, припоминая недавнее нападение, разместил дополнительных часовых чуть глубже в джунглях. Все его стражи поддерживали друг с другом связь.

Даже сделав это, он подозвал Сарона для ещё одной меры предосторожности:

— Я хочу, чтобы ты нашёл себе четыре помощника и вместе с ними организовал непрерывный дозор самого лагеря. Ищите при помощи своего разума. Нужно докладывать о любом ощущении, которое покажется необычным.

— Да, мастер Ульдиссиан. Я прекрасно понимаю, — тораджанец поклонился и немедленно пошёл за остальными. Ульдиссиан поклялся, что сменит их Йонасом и новой группой спустя пару часов. Он хотел, чтобы у всех его часовых была свежая голова.

Но по ходу ночи Ульдиссиан думал о том, уж не расшатаны ли его нервы. Чем ближе они подбирались к столице, тем тяжелейшим грузом ложилось на него его задание. Было очень даже возможно, что столкновение с магическими кланами побудит последние, по крайней мере, временно, примкнуть к Инарию. Лучше уж враг, которого они думают, что понимают, чем неизведанные и непредсказуемые силы Ульдиссиана.

Он должен будет донести до них, что, если эдиремы будут разбиты, они окажутся в куда худшем положении.

Но всё это подождёт, пока они доберутся до места назначения. Ульдиссиан наконец отдался своей усталости, последние его мысли касались предпринятых чрезмерных мер предосторожности. Это были всего лишь его нервы…

Яркий белый свет внезапно хлынул ему в лицо, ослепляя его. Ульдиссиан вскрикнул, но его голос был так приглушён, что он едва мог слышать его. Он потянулся мыслями к Серентии и остальным… Но не мог их найти.

Существовал только свет… Только свет, из которого постепенно стала проступать дивная фигура, и стало ясно, что свет исходит от неё. Ростом гораздо выше человека, он уверенно направился к Ульдиссиану, его нагрудник сверкал, а завитки силы в чистом виде, которые служили ему крыльями, горели радугой ярчайших оттенков.

Приблизившись к сыну Диомеда, он превратился в лидера Собора Света, в Пророка.

— Ульдиссиан уль-Диомед, — раздался музыкальный голос. Юноша стоял примерно на одном уровне с фермером, но это не мешало ему взирать на него свысока. Светящиеся серебристо-голубые глаза проникали в самую душу Ульдиссиана, заставляя человека чувствовать, что он ничего не может скрыть. — Моё заблудшее дитя…

Ульдиссиан запоздало вскочил на ноги. Он заглянул в красивое, совершенное лицо Пророка, — нетронутое шрамами, бородавками или даже малейшей бородкой, — которое было окаймлено блестящими золотыми локонами, доходившими гораздо ниже плеч.

— Я не твой прислужник, Инарий, и уж точно не твой сын!

— Нет, — согласилась прекрасная фигура с обворожительной улыбкой, демонстрирующей идеальные зубы. — Но ты далёкий потомок моего даже ещё более заблудшего сына, который теперь называет себя Ратмой.

Ульдиссиану рассказывали о его кровном родстве с ангелом, но если таковое и было, то оно было таким же далёким для него, как родство между ним и скотом, которого он растил на ферме. Если Инарий хотел затронуть струну родственной связи, то ангел сильно промахнулся.

— Я не радею за воссоединение семьи, — отметил Пророк с поразительной проницательностью, — но я пришёл предложить тебе руку, которая дарует тебе прощение даже теперь. Тебе не нужно продолжать этот путь бесконечного греха, сын мой. Я всё ещё могу простить тебя.

Ульдиссиан мог счесть его заявление простой дерзостью, если бы не раздражающий факт, что не только нельзя было дотянуться до остальных, но даже самого лагеря нигде нельзя было найти. Ульдиссиан был целиком окружён светом, исходящим от его противника. Даже когда он сделал шаг назад, ничего не произошло. Сама земля была окутана божественным светом.

— Видишь ли, — продолжал Инарий, покровительственно разводя руки, — больше нет причин продолжать кровопролитие. Исход един. К тому же, это не целиком твоя ошибка. Это она сбила тебя с пути истинного, та, которую не стоит называть, и твои ошибки обусловлены всего лишь твоей врождённой неполноценностью. Ты смертный — ты слабый. Это не оскорбление: все люди слабы. Вот почему к свету их нужно вести.

Не столько слова, сколько что-то в тоне Пророка, в его манере поведения, в самой его сущности заставило Ульдиссиана возжелать поверить ему. Он чувствовал примерно то же самое, когда сошёлся с демоном Люционом, скрывающимся под маской лидера Триединого. Только Инарий был в тысячу раз мощнее. Ульдиссиана обуяло желание упасть на колени и молить о прощении…

«За что? — вдруг пришла ему мысль, и его ярость мигом сожгла всё благоговение перед ангельской фигурой. — Ни о чём этом я не просил!»

— Ярость — это любовница демона, мой славный Ульдиссиан. Отдаться ей — значит позабыть разум и сердце.

— Прибереги свои наставления! Что ты сделал с ними? Где остальные?

Пророк одобрительно кивнул.

— Забота… Что ж, это положительная черта. Ты упорно заботишься о тех, кто по ошибке пошёл за тобой, ведь твоё решение может пасть проклятием и на них тоже.

«Серри! Мендельн! Йонас! Сарон!» — Ульдиссиан не улавливал следов никого из них.

Он бросился на Инария, одновременно призывая свои силы. Однако Пророк больше не находился там, где Ульдиссиан ожидал его найти. Ангел оказался чуть сбоку. Он равнодушно наблюдал выпад человека.

— Ярость ведёт только к большему бесчестью и беде, Ульдиссиан уль-Диомед. Она не просто оставляет тебя лежать в грязи, но покрывает ей тебя навсегда.

Снова вскакивая, Ульдиссиан пристально взглянул на благообразную фигуру. Он ждал, что пламя вспыхнет вокруг ангела и, если не причинит ему вреда, то хотя бы собьёт самодовольную ухмылку с безукоризненного лица.

Но ничего не произошло.

— Теперь ты видишь, каковы твои шансы, дитя моё. Тебя и твоих ближних ждут только смерть и проклятье, если только ты не станешь искать прощения. Продолжай идти путём греха, и ты осудишь их всех. Ты этого хочешь? Хватит ли тебе на это самомнения?

Ульдиссиан плюнул.

— Если у меня и есть самомнение, то оно несравнимо с твоим, Инарий. Мы принадлежим тебе не больше, чем Люциону или Лилит. Это не твой мир — он наш! Наш!

Улыбка исчезла с лица Пророка.

— Я выковал этот мир из первозданных сил, взятых в сердце Созидания! Я вылепил земли и наполнил моря. Всё существует благодаря мне; всё продолжает существовать по моей прихоти… Даже ты, моё дитя.

Прежде чем Ульдиссиан успел ответить, вокруг него вдруг поднялись голоса. Поначалу он принял их за голоса Серентии и некоторых эдиремов, но затем они всколыхнули давно забытые воспоминания.

«Мой бедненький Ульдиссиан! Такой смущённый, такой сердитый! Позволь мне утешить тебя…»

Он подавил нахлынувшие слёзы. Глаза инстинктивно заметались в поисках того, кто говорил.

С противоположного направления донёсся детский смешок. Ульдиссиан развернулся.

Его мать… Его маленькая сестрёнка…

На краю видимого им пространства прошла тень. Он только успел разглядеть, что это был плотный человек примерно его комплекции. На короткий миг показалась вторая тень, тоже мужчины, но этот был ниже и моложе.

— Ты столь многим пожертвовал, чтобы спасти их, дитя моё, и пусть их тела погибли, они обрели спасение. Но они боятся за тебя, ведь ты не сможешь присоединиться к ним, если откажешься принять мой свет. Вы навсегда останетесь разделены…

Слёзы залили лицо Ульдиссиана. В его голове живо встала картина медленного, болезненного умирания его семьи. Хотя он отверг различных проповедников с их пустыми словами, в глубине души Ульдиссиан всё ещё надеялся, что его мать, его отец, его братья и сёстры хотя бы обрели покой в том мире, какой бы ни существовал для них после смерти.

И это заставило его задуматься, что́ Инарий показал ему. Если ангел обладал такими силами, почему он не предложил Ульдиссиану возвращение к жизни его родных? Чтобы это было не подобие жизни, какое Мендельн даровал Ахилию, но настоящее оживление?

Не потому ли, что он был не в силах это сделать? Если так, то ангел был не таким всемогущим, каким старался себя показать.

Что делало эти призванные тени — вероятно, тени ложные — ещё более отвратительными для человека. Инарий поднял с глубины чувства, которые Ульдиссиан надеялся никогда больше не испытывать. Пустота, отчаяние, горечь…

Ульдиссиан заревел на Пророка, используя эти ужасные чувства, чтобы укрепить свои силы. Он дал боли от потери семьи охватить его и тем самым откинул любое сомнение, чтобы направить всю свою мощь на Инария.

Слепящий свет слегка потускнел… Но это было всё. Самодовольное лицо по-прежнему взирало на него свысока. Несмотря на отсутствие видимых признаков хоть какого-то результата, Ульдиссиан чувствовал себя таким истощённым, что ничего не мог, кроме как упасть на колени.

— Ты выбрал путь греха, — прокомментировал Пророк медленно и равнодушно. — Я не могу помочь тебе иначе, кроме как положив конец твоему неверному существованию, дитя моё.

С этими словами Инарий просто исчез.

Свет померк так резко, что Ульдиссиану показалось, будто он погрузился в кромешную тьму. Однако думал он не о себе, а о своих любимых, которые, как он считал недолгое время, снова оказались рядом с ним.

— Мать… — прохрипел он. — Отец…

Вдруг он заворочал головой. Ульдиссиан обнаружил, что снова лежит посреди лагеря, окружённый спящими эдиремами. Лёгкий ветерок обдувал лагерь, вдалеке ночные обитатели джунглей переговаривались друг с другом.

Ульдиссиан затряс головой. «Невозможно, чтобы это был сон! Невозможно, чтобы это был…»

Вцепившись в землю пальцами, он сумел сесть. Каждый мускул его тела ныл так, словно он действительно сражался с ангелом. Однако если бы это было так, точно не было бы так тихо. Лагерь охватил бы хаос.

«Это был только кошмар, — убеждал себя Ульдиссиан. — Только кошмар… Нечего бояться…»

Но затем он взглянул за землю, где лежала его рука… И где земля лежала выжженной более чем на ярд под ним.

* * *

«Как удобно» — подумал Зорун Тзин, закончив обряд. Семисторонний узор, который он начертил на земле, всё ещё слабо мерцал от остаточной энергии. Продолжая держать кристалл на золотой цепочке, который он использовал для церемонии, над центром рисунка, маг посмотрел вперёд на джунгли.

«Как удобно, что он идёт мне навстречу, этот Ульдиссиан уль-Диомед».

Выпрямившись, кеджани попрал рисунок ногой, отправляя магические остатки в воздух вместе с летящей грязью. Он оглянулся на тех, кто сопровождал его. Помимо Терула, который держал топор и факел, с ним было полдюжины стражников в свободных красных одеждах и золочёных нагрудниках верховного совета магических кланов. Стражники были навязаны ему его «работодателями» и скорее должны были присматривать за самим заклинателем, чем помогать ему в его задании. Так поступал совет даже теперь. Он не доверял даже тому, кому сам поручал вести дело.

Зорун едва слышно усмехнулся. Не зря они так волнуются.

Подлесок над головой зашевелился, словно подбиралось что-то крупное. Маг закинул кристалл в мешочек на поясе и приготовил заклинание. Терул закряхтел и двинулся вперёд, чтобы защитить своего хозяина. Стражники приготовили оружие, но остались на местах.

Из темноты показалась фигура человека, который, быть может, достиг исхода третьего десятка лет. По-видимому, он когда-то был сильным и гибким, а ещё от него исходила энергия, присущая высшим сословиям. Однако чёрные отметины — вроде ожогов — покрывали всю видимую плоть, в том числе лицо, и он выглядел так, словно несколько дней не видел ни еды, ни воды. В лице всё ещё угадывалась красота, а взгляд был проницательным, но Зоруну показалось, что проницательность эта граничит с безумием.

Безумием… Или признаками какого-то рода заразы.

— Стой, где стоишь, — повелел он и взмахнул рукой. — Ближе не подходи.

Глаза пришельца метнулись за спину мага. Болезненная ухмылка растянулась по лицу незнакомца. Только тогда Зорун и остальные увидели почерневшие дёсны и крошащиеся зубы.

— Ты… Больше подойдёшь… — прохрипел он.

Зорун начал колдовать, и человек упал.

Кто-то из стражников ринулся вперёд, но заклинатель взмахом руки остановил их. Он волновался не за них, а за себя. Если это и правда была какая-то зараза, он не хотел, чтобы его сопровождение подхватило её.

Был быстрый и безопасный способ узнать правду. Покопавшись в другом мешочке, Зорун достал маленькую коробочку, которую он носил с собой с тех самых пор, как последняя эпидемия затронула столицу. Из неё он достал порошок — толчёную кость жертвы такой напасти. Сначала тело было безопасно сожжено, чтобы убрать заражение, но кость всё ещё будет помнить болезнь. Если в этом теле содержится что-то похожее, порошок перелетит с ладони и покроет незнакомца.

Бормоча заклинание, маг взял необходимое количества порошка в руку. Пожелтевшая пыль задрожала, словно готовая улететь… А потом затихла.

Заразы не было. Зорун собирался оставить тело, как не представляющее важности, как вдруг его глаз наконец коснулось тряпьё, в которое оно было облачено.

— Терул! Поднеси-ка факел поближе к нему!

Звероподобный слуга подчинился. Зорун на всякий случай оставил Терула стоять впереди.

Это и в самом деле была мантия Триединого, и, судя по тому, что было известно магу, принадлежала она не последнему жрецу.

Решив, что можно рискнуть, Зорун приказал:

— Переверни его.

Положив топор, слуга одной громадной лапой толкнул плечо мертвеца.

Жрец внезапно схватил Терула за запястье. Глаза открылись…

С несвойственным ему вскриком страха Терул отнял ладонь. Хозяин и слуга вместе наблюдали, как жрец снова затихает.

Убедившись, что тело остаётся неподвижным, Зорун знаком приказал Терулу закончить начатое. Несмотря на предшествующее восклицание, великан в этот раз не колебался. Он перевернул жреца.

Более тесный осмотр дал понять, что мантия принадлежала последователю Диалона. Зорун в своё время провёл тщательное изучение Триединого — врага нужно знать в лицо — и заметил по некоторым ещё остававшимся признакам, что мужчина служил в самом главном храме.

— Жаль, что ты мёртв, — прошептал он телу. — Интересно, что бы ты мог рассказать нам об этом ассенианце?

На шее висела цепочка, которую было не видно раньше. Стащив её при помощи палочки, Зорун увидел, что на ней висел медальон, указывающий на должность.

— Похоже, я должен знать твоё имя… Поглядим-ка, — кеджани из разных источников выяснил личности старших жрецов и продолжал следить за изменениями в структуре и политике секты. Больше всего его заинтриговал высший жрец Мефиса, Малик, но его до него дошли слухи об его исчезновении и предполагаемой смерти. Зорун не был дураком; в Триедином должно было крыться больше, чем оно проповедовало, некая тёмная сторона, которую Малик, он чувствовал, отождествлял лучше всех.

Но этот несчастный глупец был не Малик. Зорун перебрал в уме наиболее значительные сведения и наконец вспомнил желанное имя.

— Тебя звали… Звали Дюррамом. Да, точно. Ты — Дюррам, — Терул рядом с ним хмыкнул. Не обращая внимания на звук, Зорун поднялся. — Да, ты оказался бы для меня кладезем знаний… Если бы сумел прожить чуть дольше.

Ногой в сандалии маг спихнул тело в гущу кустов. Появление жреца всё ещё интересовало его, ведь Дюррам оказался далеко от главного храма и, что ещё более занятно, неподалёку от нынешнего местоположения Ульдиссиана уль-Диомеда. Зорун думал, что за столько времени даже Терул мог догадаться о несомненной связи. Похоже, Дюррам, вопреки здравому смыслу, выслеживал ассенианца пешком, несмотря на явно истощённое состояние.

— Глупо, но достойно восхищения, — объявил маг самому себе. — Лучше бы подумал сперва о себе. Пошли, Терул! Здесь мы закончили.

Великан, который по-прежнему взирал на тело, запоздало подчинился. Одной рукой он подобрал топор и перекинул его через плечо. Они и стражники оседлали коней и направились дальше в джунгли.

Но не раньше, чем Терул в последний раз оглянулся на тело несчастного Дюррама.

Оглянулся… И так неприметно улыбнулся.

Загрузка...