Скрытый Пророк

Глава двадцать первая

Им не было видно конца. Они влетали в неестественный разрыв сотнями, в процессе расширяя отверстие, словно для того, чтобы задние ряды могли влетать ещё большим числом. Они уже заполонили немалую часть небес, и облака реагировали на их присутствие ещё большим вспениванием.

Ульдиссиан знал, что это было неизбежно с самого начала, но наблюдать воочию такое невиданное зрелище — это потрясло его до глубины души. Внутри всегда теплилась крошечная надежда, что кто-то или что-то не даст ангелам достичь Санктуария, будь то старания Траг’Оула, изменение ими решения в последнюю минуту… Или одна лишь молитва.

Но этого не случилось. Конец мира опускался на них.

Ульдиссиан закричал, когда его тело охватила новая ужасная боль. Его отбросило в воздух спиной вперёд, и он смутно догадался, что Инарий воспользовался моментом, чтобы спасти себя.

Несколько раз отскочив от земли, Ульдиссиан наконец приземлился. Поразительное дело, но он по-прежнему вовсе не был близок к смерти. Его дар сделал за него то, что позабыл сделать он: защитил его от ярости Пророка и ужасного столкновения.

Но его всё равно ударило достаточно сильно, чтобы он оказался оглушён. Он наблюдал, как крылатые воины продолжают заполонять всё вокруг — картина размывалась от слёз, выступивших на глазах. В этот миг Ульдиссиан возжелал стать убитым. В этом случае ему хотя бы не пришлось бы видеть истребление всего, что было ему дорого.

Ослепительный свет затмил всё остальное. К ужасу Ульдиссиана, Инарий, снова представший в истинном обличье, опускался на него:

ТВОЁ НАКАЗАНИЕ СИЛЬНО ЗАДЕРЖАЛОСЬ, ЕРЕТИК! — взмахом руки он поднял Ульдиссиана с земли.

Невозможно было поверить, что Инарий мог не обращать внимания на всё, что происходило наверху, но Ульдиссиан быстро понял, что это так. На взгляд мятежного ангела, ничто не имело значения, за исключением наказания Ульдиссиана.

Это было так нелепо, что, несмотря на боль, Ульдиссиан издал смешок, который граничил с безумным. Санктуарий вот-вот должен был пасть, а он был единственной целью Пророка.

Но затем Инарий отпорхнул от него, словно испугавшись чего-то. Ульдиссиан не понял, почему ангел себя так ведёт, как и того, почему он не падает теперь, когда магия врага больше его не держит.

ЧТО… ТЫ… ДЕЛАЕШЬ? — вопросил Инарий. — ЧТО?

Сын Диомеда нахмурился, не понимания, с кем говорит крылатая фигура. Казалось, Инарий смотрит на человека, но Ульдиссиан знал, что он ничего не делает для самозащиты.

Или всё-таки делает? Ульдиссиан наконец заметил, как тепло разливается по его телу, — тепло, которое поглощает всю боль и залечивает каждую рану, которую он получил. Когда оно достигло его головы, его разума, он почувствовал душевный подъём, какого не испытывал с тех самых пор, как в нём впервые пробудились способности. Его уверенность резко возросла, и вдруг он снова обрёл полную власть над своим телом. Золотистое свечение исходило от него, золотистое и такое ослепительное, что по сравнению с ним пылающие крылья Инария казались тусклыми и хилыми.

Свечение, которое ослепило его противника.

Полностью владея собой — нет, владея собой лучше, чем владел когда-либо, — Ульдиссиан с презрением воззрился на Инария. Отступник использовал свои силы только для того, чтобы завоёвывать, обрекать или убивать тех, кого считал неполноценными или дерзкими. По его мнению, ничто не заслуживало жизни, кроме его самого.

Ирония заключалась в том, что Инарий был далёк от того, чтобы стоить тех самых людей, которых он так презирал. Они доросли до того, чего он был не в силах постичь, и Ульдиссиан представлял собой воплощение этого.

Инарий резко хлопнул в ладоши в перчатках, и серебряный осколок энергии полетел в человека. Ульдиссиан предположил, что он должен был разрезать его надвое. Эдирем рассеял его с презрительной усмешкой, заставив ангела застыть в воздухе.

И когда Инарий завис там — по мнению Ульдиссиана, очевидно, ошеломлённой отказом смертного принять свою судьбу, — сын Диомеда вытянул руку с раскрытой ладонью в направлении Пророка. Однако не на самого Инария нацелился Ульдиссиан. Глазами, которые видели отныне столь многое, он воззрился на связь между ангелом и Камнем Мира.

Никто другой и не подозревал, насколько Камень Мира был сложной вещью. По крайней мере это было ясно Ульдиссиану. Ещё он чувствовал, что имелись причины, по которым ему не следовало развивать эту мысль. А что ему нужно было сделать сейчас, так это закончить то, что он по наитию начал в пещере, где впервые увидел великий артефакт.

Расстояние не имело значения, когда речь шла о Камне Мира. Хотя физически он находился в сотнях миль, на самом деле он был повсюду, и потому Ульдиссиану было нетрудно достичь его своим разумом. Он узрел его многосложную структуру и отметил положение аномалии, которую он создал, когда стоял перед камнем вместе с Ратмой. Ульдиссиан был в тот раз так близок к тому, чтобы не допустить всех последовавших кровавых событий. Но он был слеп.

Но теперь он прозрел. Всего-то и нужно было, что внести одну поправку в невозможную, шестистороннюю форму грани, которую он создал.

Ульдиссиан произвёл эту корректировку…

И Инарий взвыл. Он замерцал, и казалось, будто часть его сгорела. На вид ангел не изменился, однако когда Ульдиссиан сосредоточился на нём снова, Инарий казался… Гораздо меньше. Он всё ещё был тем, чем был, небесным воином несметной силы, но эта сила была ничем по сравнению с той, которой наделял его Камень Мира.

Ульдиссиан обрубил привязку отступника. Инарий более не мог взывать к Камню Мира.

Ангел продолжать выть, но теперь этот вой был окрашен гневом. Инарий призвал всю свою силу — и Ульдиссиан с лёгкостью разделался с его атакой.

Он уже хотел сделать то же самое с самим Пророком, но затем Ульдиссиан снова услышал в своей голове призывы Серентии и остальных. Это последнее столкновение между ним и Инарием продлилось каких-нибудь несколько секунд по счёту времени в Санктуарии, но теперь была дорога каждая секунда.

— Не тебе теперь решать судьбу этого мира, — в последний раз напомнил он падшему ангелу. С этими словами он создал сферу, очень похожую на ту серебряную, в которую Инарий хотел забросить его, и заключил в неё своего побеждённого противника.

Инарий бушевал внутри, но сфера была устроена так, что не пропускала ни звука. Его беззвучную тираду было бы забавно наблюдать, если бы сын Диомеда не знал, сколько людей пострадало из-за него.

Оставив сферу парить среди руин Собора Света, Ульдиссиан повернулся…

Ужасный толчок потряс его и заставил упасть на колени.

ТЫ НЕ ПОМЕШАЕШЬ ТОМУ, ЧТО СВЕРШИТСЯ, — заявил голос, очень похожий на голос Инария, но не принадлежащий ему.

Голос Тираэля.

Ульдиссиан не видел другого ангела, но чувствовал его силу. Тираэль от природы был намного сильнее, чем Инарий. Ульдиссиан всё равно мог легко его победить, но второй ангел мудро скрывал свои махинации за гневом Пророка, а теперь было слишком поздно.

Тираэль удерживал его на коленях.

УРОДСТВО, КОТОРОЕ СОЗДАЛ ИНАРИЙ, ДОЛЖНО БЫТЬ УДАЛЕНО ИЗ ПАМЯТИ ВСЕЛЕННОЙ… ГРЯЗНАЯ ПОМЕСЬ АНГЕЛА И ДЕМОНА ПО ПРАВУ ДОЛЖНА БЫТЬ ЗАБЫТА… И ВОСТОРЖЕСТВУЕТ СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

— Чь…чья справедливость? — огрызнулся Ульдиссиан, пытаясь одолеть одновременно боль и свои невидимые путы.

Но ангел проигнорировал его вопрос, провозгласив:

УЗРИ! ОЧИЩЕНИЕ ИДЁТ.

Ульдиссиан ничего не мог с собой поделать — он смотрел, и видел, как ангелы буквально сыпались дождём. Небесное войско опускалось в совершенном порядке, ряд за рядом во всех направлениях распространяясь по Санктуарию. У всех наготове было пламенное оружие — от мечей и пик до кос и остального — Ульдиссиан откуда-то понял, что на самом деле это было всего лишь наглядное олицетворение их сил. С помощью этого оружия они намеревались налететь на людей и на земли и не оставить за собой ничего, кроме пламени.

Но затем случилось кое-что, чего явно не желал Тираэль. Из разрушенной земли вырвались огромные дымящиеся кратеры. Он разверзлись на глазах, разбросав эдиремов. Ульдиссиан знал, что́ это было, и его надежды на спасение его дома ничуть не возросли, особенно после того, как первая чешуйчатая тварь выскочила на поверхность, чтобы сойтись в бою с ангелами.

Пылающий Ад пришёл, чтобы принять участие в решении судьбы Санктуария.

Демоны были не похожи на ангелов. Между собой их роднила только свирепость. Они не шли ряд за рядом, но разливались подобно потоку, быстро покрывая обширную землю, а затем поднимаясь в небо.

Те из небесного войска, кто направился было в отдалённые уголки мира, тут же повернули назад, чтобы присоединиться к своим собратьям в битве с демонами. Они двигались с уверенностью, которая заставила Ульдиссиана предположить, что они дожидались этого момента. Теперь события не сосредотачивались на самом Санктуарии: конец его мира и его людей стал всего лишь частью извечного конфликта между двумя сторонами. Каждый умрёт и будет забыт к тому сроку, когда ангелы и демоны сойдутся в битве в следующий раз.

Забыт, словно никогда и не существовал на свете.

Ахилий склонился над Мендельном, боясь, что не подоспел на помощь вовремя. Само провидение привело его сюда как раз, когда брат Ульдиссиана и Малик стали сражаться. Провидение и, как ни забавно, Инарий.

Это была ошибка ангела, что охотник оказался неподалёку, ведь это было место, где злобные растения Пророка были посажены, чтобы атаковать ничего не подозревающих эдиремов прежде всего остального, чтобы полностью их деморализовать. Здесь Ахилий был погребён на всю ночь с лицом, обращённым вглубь земли. Он и правда поверил, что пойман навеки, и это заблуждение не рассеялось даже тогда, когда он услышал, как последователи Ульдиссиана шагают по уплотнённой почве.

Лучник также ощутил, когда трава начала нападать на них, и хотя рот его был полон травы и грязи, неотъемлемая магия всё равно позволила ему криком выразить своё раздражение — хотя никто наверху и не мог его услышать.

Но затем свершилось чудо, которым Ахилий был уверен, что обязан Ульдиссиану. Сначала возникло непередаваемое тепло, которое пронизало его, не нанося вреда, но сожгло сражающиеся стебли до самых корешков. Когда затем Ахилий попытался выкопаться, сама земля поднялась, словно по ней ударила огромная сила.

Живого человека она могла бы убить, но лучника она наконец подняла на поверхность. Он всё ещё был закопан, но щели, через которые просачивался свет, говорили о том, что теперь он был частью какой-то насыпи или холма — гораздо более многообещающее положение, чем изначальное.

Но кто-то подошёл, и, испугавшись, что это один из прислужников Пророка, Ахилий сделал то, что ему удавалось так хорошо, — прикинулся мёртвым. Человек очень быстро осмотрел его, не удосужившись даже отрыть что-нибудь, кроме руки, а затем двинулся дальше.

Однако как только Ахилий решил, что уже можно выкапываться, он услышал шум борьбы. Голоса помогли ему распознать, кто сражался, и будь у него живое сердце, оно бы подскочило в этот миг. Ахилий знал, что Мендельн искушён в том, чему Ратма научил его, но знал он также, что Малик нечеловечески коварен. У охотника не возникло сомнений в том, что брату Ульдиссиана требуется его помощь.

Как оказалось, помощь пригодилась им обоим. Малик не мог похитить у Ахилия мёртвое тело, но и Ахилий не смог взять верх над высшим жрецом. Он обрадовался, когда Мендельн положил конец демоническому врагу, но встревожился, когда после этого человек в чёрном рухнул на землю. Теперь, когда он встал перед ним на колени, Ахилий молился о том, чтобы не оказалось, что усилие Мендельна стоило ему жизни.

Никаких признаков смертельного ранения не было, но Мендельн не шевелился. Более того, Ахилию понадобилось наклониться ближе, чтобы вообще убедиться, что его друг дышит.

Земля задрожала, и звуки отчаянной борьбы донеслись со всех направлений. Ахилий отчаянно хотел броситься к Серентии, но она бы никогда не ждала от него, чтобы он оставил Мендельна. Он бы пал в её глазах, и это стало бы последним ударом по его и без того ужасному существованию.

Но что он мог поделать? Оглядевшись вокруг, Ахилий увидал костяной кинжал. Хотя лучник раньше не подавал виду, ему делалось сильно не по себе от его присутствия. На оружии не только лежала часть вины в том, что лучник находился здесь, но оно также напоминало о месте, частью которого он теперь был — о месте, которое Мендельн и Ратма звали послесмертьем. Ахилий боялся, что если он коснётся кинжала, то тот как-то отправит его во тьму, которая навсегда отдалит его от женщины, которую он любит.

Но в то же время он чувствовал, что, быть может, клинок являлся единственным средством сделать что-нибудь для брата Ульдиссиана.

Задержав дыхание, которого у него больше не было, Ахилий схватил рукоять. Он ожидал, что почувствует могильный холод, но оружие излучало лишь приятную прохладу. Больше не боясь так сильно, светловолосый лучник поднёс оружие к Мендельну и, не в силах больше ничего придумать, положил кинжал прямо на середину груди последнего.

Клинок ярко вспыхнул, напугав Ахилия так сильно, что тот повалился навзничь. Свет оплёл Мендельна… И в этом освещении Ахилий увидел призраков.

Но это были не простые духи умерших эдиремов или служителей Пророка. Их красота, их совершенство были исключительными. Как люди, выглядели они в большинстве своём — но люди настолько же, насколько человеком был Ратма.

Это могли быть только дети тех, кто основал Санктуарий… Первые нефалемы.

Он мог увидеть их только там, где сиял свет кинжала, однако было ясно, что их гораздо больше. Ахилий понял, почему они здесь. Они погибли давным-давно, сражаясь за судьбу мира, в котором родились, принесли себя в жертву ради выживания остального человечества и всех последующих поколений.

Нефалемы пристально взглянули вниз на Мендельна, после чего бледное освещение затянуло их в кинжал.

Мендельн отрывисто закашлял и сел. Глаза его распахнулись, и он сразу посмотрел направо и налево, словно ожидал найти там что-то. Наконец его взгляд оказался прикован к охотнику.

— Ахилий! Малик! Он…

— Отправился в Пылающий Ад… Надеюсь.

Земля снова задрожала. Мендельн заставил себя подняться на ноги, кинжал теперь плотно был зажат в его руке.

— Ульдиссиан!

Ахилий кивнул, хотя его мысли не были целиком посвящены старшему брату Мендельна.

— Ты можешь… Идти?

— Я могу бежать…

— А… Отлично, — он не стал ждать Мендельна, уверенный, что товарищ последует прямо за ним. Охотник своё дело сделал — он спас друга. Теперь он надеялся сделать то же для девушки, которую любил, пусть даже только для того, чтобы вместе встретить конец этого мира.

Местность была залита кровью; часть принадлежала демонам, но слишком большая часть — эдиремам. Серентия обнаружила, что её особенно раздражают ангелы, потому что они, умирая, не оставляли после себя никаких следов, из-за чего казалось, что гибли только их враги. Должны были быть какие-то останки, знаменующие их смерть, что-то, что позволило бы эдиремам ощущать, что они успешно противостоят обеим сторонам захватчиков, а не только одной.

Служило слабым утешением даже то, что демоны были куда как более заинтересованы в крылатых врагах, чем в её людях, а эдиремов атаковали только из-за очень сильной жажды крови. Она знала, что Триединое стремилось превратить человечество в солдат-рабов Пылающего Ада, так что чудовищным воинам следовало бы изо всех сил стараться избегать эдиремов, но этот простой факт был выше понимания большинства демонов. Она и остальные будут убиты только потому, что оказались на пути.

Об Ульдиссиане ничего не было слышно. Он был непроницаем для её дара, что пробудило в ней тревогу, уж не мёртв ли он. Мендельн тоже снова был среди отсутствующих, и Ратму она не могла спросить, знает ли он что-нибудь, потому что и он исчез. Серентии ничего не оставалось, кроме как сражаться, сражаться, пока очередной ангел или демон не разорвёт её на мелкие кусочки.

Ангелы пошли в наступление. Не то чтобы они внезапно разглядели в эдиремах угрозу, просто свежая орава демонов поднялась за спинами людей, и небесное войско намеревалось сразу же встретить их… После того, как прорвутся сквозь отребье между двумя сторонами. Серентия воевала с женщиной-ангелом, владеющей булавой. Ангелессы мало отличались от своих мужских собратьев, только общие контуры у них были более женственными и то, что сходило за волосы, было длиннее. Не зная наверняка, что правда, а что — иллюзия, Серентия сражалась с ней точно так же, как с остальными, и совсем не огорчилась, когда её копьё пробило нагрудник ангелессы.

Подпитываемое её силами, страшное копьё буквально растрясло её врага. Закованная в броню ангелесса наконец взорвалась вспышкой поразительных оттенков, что сопровождалось резким, пронизывающим шумом. Ангелы были в той же мерее звуком и светом, что и материей, и только благодаря тому, что эдиремы — как и демоны — использовали оружие, наделённое магическими силами, у них вообще имелась возможность противостоять крылатым фуриям.

Войско приблизилось, заслонив ей обзор возвышающимися, ханжескими фигурами. Серентия вскоре обнаружила, что сражается с двумя одновременно, и хотя её поразило то, что некоторое время ей удаётся их приструнять, боль в руках сообщила ей, что до её падения осталось немного.

И верно, когда она попыталась отразить удар меча, её правая рука отказала. Она видела, как пылающий клинок несётся к ней…

Вперёд с криком выскочил Ахилий, держа в обеих руках огромный сверкающий меч, — наверное, подобрал его с какого-нибудь мёртвого демона. Он не только отразил атаку ангела, но тут же ринулся вперёд. Со странным высоким звуком, который всегда знаменовал их гибель, ангел взорвался, но от того, что в предыдущий раз показалось Серентии захватывающим и красочным зрелищем, теперь ей сделалось плохо.

— Отойти! — заревел на неё Ахилий. — Уходи… Отсюда, Серентия!

Но теперь, когда он вдруг снова оказался с ней, у Серентии не было желания покидать это место. Она встала бок о бок с ним и встретила очередного врага.

— Я не оставлю тебя снова! Не оставлю!

— Мендельн! Забери её… Забери её… Отсюда!

Осмелившись оглянуться, Серентия увидела брата Ульдиссиана далеко от них. Он пытался помочь Ратме сотворить какое-то заклинание. Судя по крику Ахилия, они прибыли вместе, но охотник не заметил, как они разделились.

Это было как раз ей на руку. Она была с мужчиной, которого она любила. Именно так Серентия и хотела, чтобы закончилась её жизнь.

Однако Ахилий не был так доволен.

— Проклятье… Серентия! Ты должна… Должна послушать… Меня! Я… Молю тебя! Беги!

— Я не оставлю тебя! — упорствовала она. — Я не…

Отразив противника, Ахилий повернулся, чтобы спорить с ней. В то же время другой ангел подлетел, незамеченный.

— Не-е-е-т! — представляя себе новую смерть лучника, она бросилась вперёд. Её копьё насмерть пронзило крылатого воина; режущий ухо звук кончины ангела чуть не оглушил её.

Но, защищая Ахилия, Серентия позабыла о собственной безопасности. Ангелесса по правую руку внезапно повернулась к ней.

Пылающий меч пронзил её насквозь.

Мир потерял чёткие очертания. Она слышала, как Ахилий выкрикивает её имя. Серентия хотела сказать ему, чтобы не волновался за неё, чтобы защищался, но слова не были произнесены.

Она увидела его лицо — только оно и было чётким в расплывающемся мире. Улыбаясь, Серентия приложила ладонь к его щеке… И умерла.

Уровень ярости, который позволил Ульдиссиану противостоять Инарию, снова охватил его, однако заклинание Тираэля всё ещё держало. Он не понимал, почему ангел просто не убил его: какой был смысл в том, чтобы дать сыну Диомеда видеть, как мир разрывают на части?

И почему Тираэль возложил на человека свержение Инария? Вряд ли просто для того, чтобы унизить отступника. Ульдиссиан сомневался, что такие вещи волновали этого ангела. Это было видно по тому, как тот говорил о справедливости.

Мысли стали кружиться в голове Ульдиссиана, и мысли эти питались эмоциями, рождёнными при виде начала битвы, в гущу которой угодили эдиремы.

Ангелы и их отвратительные противники не обращали никакого внимания на всё, что творилось вокруг них. Вот демоны раздавили нескольких человек, которые попросту не успели отойти, а вот крылатые воины рубанули не глядя, не только расчленив демонов, но заодно и убив невинных. Эдиремы как могли противостояли обеим сторонам, вливая всю свою силу в мечи, вилы и тому подобное, что затем обрушивали на своих противников, но они сильно проигрывали числом.

«Это — справедливость?» Ульдиссиан попытался освободиться. Он знал, что по крайней мере должен находиться с остальными, умереть вместе с ними.

Демон с тремя драконьими головами и толстыми медвежьими руками разорвал на части ангела, который подлетел слишком близко. Ангел не разлетелся кровавыми клочьями, но взорвался светом, не оставившим следов. Взрыв сопровождался странным высоким звуком, от которого дрожь пробежала по телу Ульдиссиана. Правда, недолго демону оставалось ликовать, поскольку другой ангел метнул копьё в среднюю голову. Головы изда́ли пару болезненных рёвов, после чего превратились в прах.

Вся местность была испещрена поразительными вспышками беспримесных магических энергий оттого, что обе стороны находили своим силам самое разнообразное применение. Ульдиссиан ожидал, что эдиремы погибнут быстро, но случилось странное. Они не погибли. Более того, те, кто мог, собрались в месте, которое можно было примерно назвать центром сражения, и изо всех сил старались окружить щитом себя и остальных, чтобы защититься от происходящего несчастья.

И с ними были другие, те, кто был не совсем эдиремами, но во многом гораздо, гораздо большим.

Ратма вернулся… И не один.

С ним пришло несколько других высоких фигур, как прекрасных, красивых, так и странных на вид. Он узнал только одного — Бул-Катоса. Гигантский воин стоял в первых рядах тех, кто защищал менее сильных; земляной страж использовал огромную дубину, чтобы отбивать рогатых демонов, которые смели преградить ему путь. Сила демона была ничтожна по сравнению с Древним. Бул-Катос одним ударом пробивал грудь, затем другим раздавливал череп.

Среди остальных ровесников Ратмы Ульдиссиан мог выделить только плотную женщину-воина, которая сражалась даже с большей страстностью, чем Серентия. Её волосы развевались, как живые. Она отбила клинок ангела чёрным топором. Противники обменялись двумя ударами, после чего Древняя сделала выпад и пробила нагрудник крылатой фигуры. Броня — если она была таковой на самом деле — никак не могла смягчить удар.

Как и предыдущие, ангел исчез во вспышке фантастического света, сопровождающейся раздражающим — и слегка отличным — звуком.

Он не мог почувствовать своих друзей или брата, и это усилило страхи Ульдиссиана. Его тело задрожало от сдерживаемых эмоций и энергий.

ПРИМИ, ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ, — сказал ему Тираэль. Ангел звучал не лицемерно, как Инарий, но скорее просто констатировал факт. — ЭТО НЕИЗБЕЖНО. СМИРИСЬ С ЭТИМ…

Но его слова произвели на сына Диомеда противоположный эффект. У него возникло чувство, словно его пленителю нужно было убедить его сдаться.

Ульдиссиан подумал о методах Пророка и его постоянном искажении фактов или выборочном сокрытии фактов. Правда не совсем была таковой, когда были вовлечены эти существа. Они по-своему были такими же хитрецами, как любой демон.

И это стало последним фактором. Ульдиссиан задумался о том, насколько большое участие принимает Тираэль в его пленении, а насколько его держат его собственные страхи и сомнения.

Внезапно Ульдиссиан возжелал только одного — освободиться.

Его тело замерцало. Уголком глаза он наблюдал реакцию Тираэля — но, в отличие от Инария, ангел только отошёл назад и смотрел. Крылатое создание склонило голову и было готово заговорить, хотя возможно, что это была всего лишь игра воображения Ульдиссиана, ведь у ангела не было рта.

Потом Тираэль утратил всякое значение. Ульдиссиан потребовал, чтобы заклинания ангела не стало… И это случилось. Он встал прямо, почему-то чувствуя себя так, будто навис над Тираэлем.

Он ожидал, что ангел станет атаковать, но Тираэль просто стоял и смотрел, почти как если бы ждал поразительного побега человека.

Чувствуя, что о крылатом воине больше можно не беспокоиться, Ульдиссиан повернулся лицом к свирепой картине боя и испытал невиданное отвращение. Он видел, как мёртвые ложились грудами, видел тщетность бесконечной борьбы между ангелами и демонами. Видел, что его миру суждено стать просто ещё одним полем боя из многих тысяч, а о причине битвы позабудут сразу по её завершении. Никто не будет скорбеть по Санктуарию. Никто…

Ульдиссиан не мог допустить этого. Он не мог. Каждой фиброй своей души сын Диомеда вобрал в себя все смерти, которые свершились до сих пор из-за извечного конфликта, — включая смерти всех тех, кто умер по причине его завоевательного похода, — и дал им побороть любое сомнение, которое могло удерживать его.

Воздев кулаки к крылатому войску и демонической орде, видя, как его люди продолжают умирать, Ульдиссиан тихо проговорил.

«Прекратите».

И все… И всё… Застыло.