Скрытый Пророк

Глава первая

Мужчина по центру пентаграммы закричал, когда Зорун Тзин использовал магию, чтобы снять очередной участок кожи. Маленький лоскуток три дюйма на три методично и без промедлений свернулся трубочкой. На его прежнем месте осталась кровоточащая рана с открытыми взору мускулами и сухожилиями. Струйки крови вытекали из раны, стекали по голому телу мученика и прибавлялись к той крови, что уже украшала пол.

Сухопарый, бородатый маг совсем не беспокоился о каплях на камне. Они будут собраны позднее для других целей, никак не связанных с нынешним интересом темнокожего кеджани. Совет кланов умудрился прекратить вражду и уговорить его узнать как можно больше о фанатиках, заполонивших землю, фанатиках с силами невероятными.

Дело было не в том, что эти эдиремы, — как они себя называли, — разрушили могущественный Храм Триединого. Кланы магов были более чем счастливы избавиться от могучей секты, ведь в первую очередь она вырывала у них влияние. В самом деле, это была одна из главных причин начала вражды, поскольку кланы сражались за те немногие остатки власти, что остались в их распоряжении.

Нет, до такой степени, что они наконец пришли к какому-то соглашению, кланы раздражало то, что эдиремы в большинстве своём были никем иным, как неучёными деревенщинами. Это были фермеры, рабочие и им подобные, и при этом их лидер посулил им способности, которые маги изо дня в день старательно вырабатывали большую часть жизни. Кроме того, до нынешнего времени эти способности использовались с таким безрассудством, которое подвергало опасности очень многое. Было ясно, что эдиремы представляют угрозу и их нужно унять.

А кто лучше справится с этой задачей, чем кланы магов? Под их строгим руководством эти таинственные силы можно должным образом изучить и использовать.

— Я повторяю, — рявкнул Зорун. — Ты видел, как чужаки разрушили целый храм голыми руками! Какие слова они при этом произносили? Какие жесты совершали?

— Не-не знаю! — заорал узник. — Я… Я клянусь! — мужчина был лысым, но ещё в хорошей форме, несмотря на допрос, которому подверг его маг. Однажды он был храмовым стражником — одним из немногих, кому удалось избежать лап фанатиков. Зоруну понадобились недели скрупулёзных поисков, чтобы найти одного этого человека — так далеко забирались в своём бегстве выжившие служители Триединого. — Я клянусь, это та-так! Они… Они н-ничего такого не делали!

Взмахом руки кеджани закончил снимать кусочек кожи. Пленник издал новый крик боли. Маг с оранжевым поясом нетерпеливо ждал, пока стихнет крик, прежде чем снова заговорить:

— Ты же не думаешь, что я поверю, будто они пожелали что-то, и это случилось. Магия так не работает. Она требует концентрации, жестикуляции и длительной практики.

Он не получил от узника ничего, кроме мучительных вздохов. Хмурясь, Зорун Тзин медленно стал обходить пентаграмму кругом. Восьмиугольная комната, в которой он весь последний день допрашивал бывшего стражника, была тщательно вычищена и опрятна. Каждый пузырёк, каждый свиток, каждый артефакт располагались на своём месте на своей полке. Зорун считал, что опрятность и порядок были важнейшими компонентами успеха в науках. В отличие от некоторых магов он не дал суматохе овладеть им; не давал он и пыли с паразитами превратить его святилище в свинарник.

Даже если говорить о внешнем виде, кеджани старался оставаться безупречно чистым. Его коричневая широкоплечая туника и свободные штаны были недавно очищены. Он поддерживал должную форму и длину бороды. Даже его редеющие седые волосы были искусно зачёсаны назад.

То, какой образ жизни он вёл, возможно, указывало на то, почему Зорун так добивался секретов фанатиков. Они были подрывающим, хаотическим фактором, а их колдовство, по-видимому, основывалось на прихоти и эмоции. По правде сказать, в то время, когда совет обратился к нему с этим заданием, Зорун уже тайно работал над ситуацией. Разумеется, он им этого не сообщил: в противном случае они могли бы не согласиться на список требований, которые должны быть удовлетворены в случае успеха.

Нет, никакого «в случае» быть не могло. Зорун не допустил промаха.

— Ты видел лидера ассенианцев, этого Ульдиссиана уль-Диомеда. Это правда?

— Д-да! Да! — закричал стражник почти радостно оттого, что может ответить хоть на какой-то вопрос. — Видел его! Бледный! О-он… Был фермером, говорят!

— Землекоп, — презрительно процедил заклинатель. — Немногим лучше животного.

Фигура над пентаграммой издала булькающий звук — должно быть, в знак согласия.

— Говорят, что он сам разрушил храм. Ты видел это?

— Н-нет!

Ответ рассердил Зоруна:

— Значит, я зря теряю с тобой время.

Он сделал жест, и истекающая кровью фигура вдруг начала задыхаться. Израненный стражник захрипел от удушья. Он попытался дотянуться до горла, которое стало безобразно раздуваться вокруг кадыка. Однако даже если бы руки пленника кеджани и были свободны, — а это, конечно, было не так, — он ничего бы не смог сделать, чтобы остановить работу заклинания Зоруна.

Издав последний несвязный крик, стражник поник. Зорун Тзин наконец дал телу упасть на пол, где оно довольно неуклюже растянулось поверх узора.

— Терул!

На его зов приковылял неповоротливый кеджани со слишком маленькой головой. На нём ничего не было надето кроме простой туники. Лицо напоминало мордочки маленьких приматов, священных для многих жителей нижних земель, хотя Зорун видел в них не больше божественного, чем в своём слуге. Терул великолепно исполнял прямые приказы, не задавая вопросов, — потому заклинатель и подобрал его в трущобах.

Терул хрюкнул, тем обычно и кончалась его речь. Его чересчур маленькая голова низко наклонилась к хозяину.

— Тело, — больше Зоруну ничего не нужно было говорить. Слуга понял в точности, чего желал хозяин. Терул подхватил мёртвого стражника, словно тот ничего не весил, не обращая ровным счётом никакого внимания на кровь, стекающую с его кожи. Хозяин обучил великана всегда наводить чистоту после.

Терул с трупом заковылял прочь. В канализации под городом Кеджаном текло множество протоков. Все они в конечном итоге вытекали в реку за пределами городских стен. А там уже дикие внешние земли, которые древние так же называют Кеджаном, покончат с отбросами.

Взглянув на лужицу крови и кровавую дорожку, которую Терул оставил за собой, Зорун пробормотал заклинание и начертал нужные символы. С огромным удовлетворением он наблюдал, как алая жидкость беспрепятственно и подчистую скатывается к пентаграмме, не оставляя позади ни следа. Сколь многие из совета способны совершить такую проделку? Зоруну понадобилось десять лет, чтобы отточить это заклинание…

Он скорчил рожу. Сомнений нет, Ульдиссиан уль-Диомед может выполнить то же одним только взглядом.

«Так не должно быть… А если и должно, то это я должен уметь делать это, а не какой-то там простофиля-крестьянин!».

Зорун схватил плащ и отбыл из святилища. Нужно было посетить кое-кого, чтобы собрать необходимые предметы для работы. Могло потребоваться пойти на сделки, о которых лучше не знать тем, кто его нанял. Секреты магов ценнее простых монет или драгоценностей. Они стоят жизней.

И если планы Зоруна сработают, как надо, одной из этих жизней станет жизнь ассенианца Ульдиссиана.

— Ты должен поговорить со своим братом, — подстрекнул Ратма, в его обыкновенно невыразительном голосе чувствовался намёк на тревогу. — Он становится безрассудным по мере того, как его способности набирают силу.

— Что нового я скажу ему? — спросил Мендельн, пожимая плечами. Собеседники одновременно были похожи и составляли контраст друг другу. Ратма был выше, чем большинство людей, и его совершенные черты были словно высечены великим скульптором. Кожа его была бледнее, чем у любого другого живого человека, и это только подчёркивали чёрный плащ с капюшоном и мантия, которые он носил.

Мендельн уль-Диомед, в свою очередь, был среднего роста и сложен проще. Он был сыном фермера, хотя сам и не был таким уж хорошим фермером. Его широкий нос делал его безобразным по сравнению с собеседником. Его волосы казались светлее рядом с непроницаемой чернотой волос Ратмы.

И всё же по своему поведению, по речи и одежде они более походили на братьев, чем он и Ульдиссиан. Мендельн носил плащ и одежды, сходные с одеждой Ратмы, а его кожа, пусть и носила розоватый оттенок, всё же была гораздо бледнее обычной — особенно для ассенианца, который должен был бы, подобно брату и Серентии, загореть и стать почти таким же тёмным, как жители нижних земель.

Правда, не было ничего удивительного в том, что Мендельн так сильно походил на Ратму. Последний выбрал сына Диомеда своим учеником — первым смертным, который изучал путь сына ангела и демона.

— Он думает, что поступает целесообразно, — продолжал Мендельн. — Слухи о новых шевелениях Триединого заставили его принять решение покончить с ними раз и навсегда. Это имеет для него смысл, как и для многих других. Этот ход мысли понятен даже мне.

Плащ Ратмы закружился вокруг него, несмотря на отсутствие ветра. Мендельн часто гадал, уж не живой ли этот предмет одежды, но никогда не спрашивал об этом владельца.

— Но так он остаётся слеп к моему отцу, — напомнил ему высокий человек. Ратма был Древним, представителем первого поколения родившихся в этом мире, известном немногим избранным как Санктуарий. Он, как и все из этого поколения, был потомком беглецов с Высшего Неба и Пылающего Ада, которые отвергли извечный конфликт и собрались вместе в поисках новых способов существования.

И они нашли способ, и некоторое время существовали в месте, созданном их руками, скрытые от видения двух несметных сил. Однако, найдя общность, беглецы положили начало своему падению. Сходство взглядов привело к тому, что они породнились, и это дало начало поколению Ратмы — первым людям.

Поначалу новые дети казались довольно безобидными, но когда они начали проявлять силы — силы, несходные с силами родителей и обладающие неограниченным потенциалом, — ангел Инарий, лидер группы, провозгласил их надругательством над естеством. Только благодаря увещаниям нескольких товарищей он не стал действовать незамедлительно. В конце концов он и другие беженцы согласились отправиться в свои отдельные убежища, чтобы хорошенько там обдумать судьбу своих детей.

Но среди них нашлась та, что уже приняла решение. Возлюбленная самого Инария, демон по имени Лилит, тайком охотилась на остальных демонов и ангелов, убивая их одного за другим. В своём безумии и тщеславии она считала себя спасительницей детей и потому единственным существом, имеющим право уготовить им предназначение.

Предназначение, в котором она выступала госпожой над всем.

Однако она очень сильно недооценила Инария. Обнаружив её предательство, он изгнал её из Санктуария. Затем он использовал огромный кристалл под названием Камень Мира, — который был создан, чтобы скрывать Санктуарий от всех, — и изменил артефакт так, что он влиял на врождённые силы детей и уменьшал их, пока они не стали совсем незаметными.

Кое-кто из поколения Ратмы, представителей коего называли нефалемами, выразил протест… И был повержен. Остальные разбрелись кто куда, сам Ратма вынужден был скрываться за пределами мира смертных. За прошедшие столетия большая часть его рода исчезла, а последующие поколения рождались, не зная о своём праве по рождению, которое у них похитили.

Но так было до сих пор…

Мендельн отвернулся от Ратмы, обдумывая его слова. Они вдвоём стояли в чаще кеджанских джунглей, довольно далеко от места, где расположились лагерем многочисленные последователи Ульдиссиана. Доносимый ветром запах дыма шёл не от обширного лагеря, а от Урджани, города примерно в половине дневного перехода к югу. К местному малому храму Ульдиссиана привёл след жрецов, одних из последних, после чего храм был сожжён дотла.

— Мой брат ещё как знает об ангеле, — наконец ответил Мендельн. — Это знание всё время доставляет ему страдание, точно так же, как память о Лилит.

Вопреки уверенности Инария, демонесса ухитрилась вернуться из изгнания. Ангел, отвлечённый вторжением в его мир Пылающего Ада, не заметил её осторожной, незаметной работы над Камнем Мира. Эта работа привела к разрушению всех его планов и пробудила потенциал во многих людях, населяющих в настоящее время Санктуарий. Лилит избрала Ульдиссиана своей пешкой, при помощи насилия и похоти пробуждая дремлющие в нём силы.

Правда, в конце ей не удалось подчинить его своим целям. Ульдиссиан одолел её в главном храме, и, хотя её тело так и не было извлечено из-под обломков, оставшихся от высокого строения, все, включая Ратму, были уверены, что она наконец мертва. К несчастью для Ульдиссиана, который любил её, когда она скрывалась под видом женщины Лилии, демонесса не могла по-настоящему уйти навсегда.

— В этом я могу ему только посочувствовать. Я знаком со злом моей матери, точно так же, как и ханжеством отца… На протяжении столетий я только тем и занимался, что таился в страхе.

Ратму едва ли можно было назвать таящимся в страхе, но Мендельн не стал переубеждать своего наставника. И всё-таки…

— Я снова напомню ему о проповедниках Собора. Ты говорил, что некоторые из них уже на пути в Урджани, а ведь мы оставили это место только на днях. Это означает, что, судя по всему, они вышли из Великого Собора ещё до того, как мы добрались до города.

— И это тоже не в первый раз, Мендельн. Мой отец узнаёт путь Ульдиссиана чуть ли не раньше его самого.

— Об этом я также упомяну, — но Мендельн всё не уходил. Вдруг он оглядел джунгли, словно ожидал, что вот-вот на них выпрыгнет некий зверь.

— Я не прячу его, — заявил Ратма, в кои-то веки выказывая раздражение. — Я не притворяюсь, когда говорю, что не знаю местоположения твоего друга Ахилия. И я, и Траг’Оул искали, но следов охотника нигде нет.

— Но ведь это ты поднял его из мёртвых!

— Я? Я только повлиял на ситуацию. Это ты вернул Ахилия назад, Мендельн. Твой дар и твоя связь с миром послесмертья — вот что позволило ему вернуться.

Вместо того чтобы снова начинать старый спор, Мендельн пошёл прочь от тёмной фигуры. Ратма не окликнул его, и человек, знакомый с повадками своего наставника, понял, что Древний уже растворился в тенях.

Ни один не упомянул о своих подозрениях касательно исчезновения Ахилия. В тот единственный раз, когда они обсуждали возможные варианты, у Мендельна чуть душа в пятки не ушла. Какой смысл пытаться изменить мир, если мира скоро больше не станет?

Для брата Ульдиссиана было слишком очевидно, что произошло с охотником. Ратма не обнаружил следов демонов в районе последнего известного местоположения Ахилия. Полное отсутствие таких следов могло означать только две вещи. Первый вариант таков, что Инарий взял Ахилия для осуществления какого-то задуманного плана против них — в самом деле, гнетущая мысль. И всё же, какой ужасной она ни была, — особенно для Серентии, — второй сценарий заставлял первый казаться предпочтительным по сравнению с ним.

Что, если другой ангел похитил охотника?

Они все знали, что это значит. Пылающему Аду уже не одно столетие известно о Санктуарии. Демоны позволили ему существовать, потому что заинтересованы в потенциале людей для осуществления перелома в бесконечной войне. Владыки Демонов — Первичное Зло — основали Храм Триединого, чтобы поработить человеческий род. Если бы Инарий, который считал Санктуарий и всё, что находится в нём, своими, не предпринял бы ответного действия, люди уже сейчас могли бы выступать войском против ангелов.

Но теперь, если Высшее Небо узнало о существовании мира, то оно наверняка станет воевать, чтобы заполучить его либо просто уничтожить его, чтобы демоны не смогли его использовать. И ни одну из сторон не волнует, что при этом погибнут тысячи душ.

«Для нас крайне важно найти Ахилия, — подытожил Мендельн, добравшись до края лагеря. — Ради всех нас, это крайне важно!»

Его мысли были жестоко прерваны невидимой силой, на которую он натолкнулся. Пока он потирал нос, появились два человека — у одного из них была смуглая кожа жителя нижних земель, другой был таким же бледным, как любой ассенианец на фоне местных. Мендельн узнал в последнем партанца, одного из первых обращённых Ульдиссиана, коих становилось всё меньше. Их осталась где-то сотня, тогда как изначально было во много раз больше. Как одним из наиболее ранних последователей Ульдиссиана, партанцам довелось, к несчастью, противостоять ужасным опасностям ещё до того, как они начали всерьёз проявлять свои силы.

— Ой! Прости нас, мастер Мендельн! — выпалил партанец. — Мы не знали, что это ты!

Другой эдирем нервно кивнул в подтверждение этих слов. Была ли родом из нижних джунглей или верхних лесов, почти вся паства Ульдиссиана обращалась с Мендельном со смешанным чувством почитания и страха. Страх происходил из призвания Мендельна, которое было во многом связано с мёртвыми. Почитание… Что ж, он был достаточно мудр, чтобы понимать, что обязан этому кровным узам с их лидером.

Как ни странно, небольшая группка людей стала приходить к нему для обучения, но Мендельн не придавал их интересу никакого значения. Он был обусловлен их нездоровым восхищением определёнными аспектами… Во всяком случае, так он себе говорил.

— Вам не нужно извиняться, — сказал он двоим. — Я ушёл, никого не предупредив. Вы делали, как вам приказано.

Они открыли Мендельну путь, с видимым облегчением наблюдая, как он проходит. Он сделал вид, что не заметил.

И, пройдя через стражей, младший сын Диомеда словно попал в новый мир: всё вокруг него преисполнилось магией. Разноцветные сферы энергии усеивали огромный лагерь, словно в ожидании какого-нибудь фестиваля. Однако ни одна из них не была прикреплена верёвкой, а все парили над головами тех, кто призвал их. В лагере всё ещё были разведены костры, но предназначены они были главным образом для готовки, а не для освещения.

Но сферами дело не ограничивалось. По мере того как Мендельн пробирался сквозь толпу, его взгляд ложился на всё новые и новые проявления магии. Один смуглый житель низин создал светящийся поток энергии, который извивался вокруг себя подобно змее. Другой эдирем поднял в воздух несколько небольших камней и заставил их кружиться, словно они находились в руках у невидимого жонглёра. Белокурая партанка создала из воздуха копьё, которое с превосходной точностью запустила в далёкое дерево. Копьё короткий миг оставалось воткнутым, а затем растворилась, когда она начала создавать новое.

Это было всего лишь несколько примеров. Многочисленные заклинания эдиремов различались по силе и качеству, но Мендельна изумляло и беспокоило то, что люди вокруг него, с виду совсем незначительные, овладели тем, что некогда было доступно лишь небольшому кругу избранных. Простой люд, к коему принадлежал и он, должен был жить, обрабатывая землю. Они не должны были становиться могущественными волшебниками.

Именно это и беспокоило его, даже когда он наблюдал, как один изобретательный малый создаёт для своих младших братьев и сестёр — да, в «армию» Ульдиссиана входили даже дети — ярких бабочек, которые после разлетелись во многих направлениях. Многие из тех, кто следовал за его братом, имели весьма наивный подход к потенциалу, которым владели. В лучшем случае они видели в нём инструмент, вроде тяпки, а не нечто, что может обернуться против них самих или поспособствовать жесткой расправе над ближним.

«Возможно, я слишком строг, — подумал Мендельн. — Они сражались то, во что верили, и были вынуждены убить тех, кто хотел сделать их рабами и марионетками».

Однако дурное предчувствие не покидало его. Несмотря ни на что, Мендельн чувствовал, что магию нужно изучать осторожно и использовать крайне обдуманно. Изучающий её должен дорасти до её применения и научиться уважать её опасности.

Затем впереди встало мягкое, успокаивающее синее сияние. Мендельн помедлил, но в конце концов пошёл к нему. У него не было причин опасаться источника. В конце концов, это был только Ульдиссиан.

Даже в окружении такого количества магии нетрудно было почувствовать присутствие его брата. Большая группа эдиремов сидела и стояла вокруг места, которое Ульдиссиан избрал своим ночлегом. Мендельн не мог увидеть брата, но он мог ощутить, где именно находится Ульдиссиан. Без колебаний младший брат прошёл к толпе, которая тут же заметила его и начала расступаться.

И не успел Мендельн пройти и половины пути, как увидел Ульдиссиана.

Мужчина с рыжеватыми волосами обладал крепким сложением и имел вид сельского жителя, фермера, которым, собственно, Ульдиссиан и являлся. И был хорош в своём деле. Широкий в плечах, с квадратными скулами, с короткой подстриженной бородой, старший брат обладал грубой красотой, и это помогало ему находить с остальными общий язык. Он никоим образом не походил на одного из заносчивых жрецов или несдержанных пророков, которые были знакомы большинству его последователей. Он был одним из них, простых людей. Видел он радости и горе, величайшим из которых была потеря всей семьи за исключением Мендельна несколько лет назад — они умерли от эпидемии. В то время Ульдиссиан метался от одного проповедника к другому в поисках спасения для своих любимых, но не получил ничего кроме пустых слов и просьб подношений. Эта трагедия напитала его ненавистью к таким сектам, как Триединое и Собор, ещё до того, как та и другая стали охотиться на него.

Ульдиссиан сидел на бревне, охотно беседуя со всеми. Мендельну не требовалось слушать, чтобы понять, что Ульдиссиан подбадривает свою паству, объясняя, куда и зачем они идут. Все его слова были толковыми, но слишком часто брат Мендельна сам не следовал им. В последнее время Ульдиссиан позволял своим невероятным способностям брать над ним верховенство, а не наоборот.

Урджани был тому последним примером. Ульдиссиан намеревался взять жрецов в плен, а не убивать их. Он хотел расспросить их об истинных хозяевах, о верховных демонах. Однако когда один из них атаковал эдиремов в отчаянной попытке предотвратить неизбежное — попытка была отражена с лёгкостью, — Ульдиссиан яростно ударил в ответ.

То, что осталось от жрецов, разбросало на многие ярды вокруг — каждый из них был взорван изнутри. Ульдиссиан не обратил на это никакого внимания, словно так изначально и было задумано.

— Они были сектантами Триединого, — вот каким аргументом пресёк он любые нападки со стороны Мендельна. Сказав это, Ульдиссиан приказал спалить дотла последний храм, чтобы о секте не осталось никаких воспоминаний.

Сейчас тот самый человек, который так запросто разорвал на части живых людей и сжёг их храм, распустил своих сторонников весёлым кивком. Свечение ослабло, но осталось заметным.

Только один человек остался — Серентия, дочь торговца Сайруса, который одним из первых погиб от сил Ульдиссиана. Само собой, в том была не его вина: Лилит владела ситуацией, что и привело к таким ужасным результатам. Серентия была красивой девушкой с длинными чёрными кудрями и ярко-голубыми глазами. Как и у Ульдиссиана, её некогда бледная кожа обрела бронзовый оттенок. В отличие от братьев она носила просторные ниспадающие одежды жителей нижних земель. Копьё в правой руке было её извечным спутником, и если что-то и портило её красоту, по крайней мере, по мнению Мендельна, то это было выражение непреклонной решимости на её лице.

— Мендельн, — Ульдиссиан поднялся и поприветствовал своего брата, словно того не было много дней. — Где ты был?

— По ту сторону.

— Ах вот как, — часть радости старшего брата испарилась. — И кто это был на этот раз? Дракон или её отпрыск?

Под «ней» он подразумевал Лилит.

— Ратма, да. Он предупредил о том, что его отец…

Аура вдруг ярко вспыхнула, заставив некоторых поблизости замереть в испуге. Однако все быстро снова отвернулись.

— Опять он за своё! Неужели он думает, что я не слежу за этим? От Ратмы было бы больше проку, если бы он оставался с нами, а не сбегал во тьму всякий раз, после того как прошепчет очередное пугающее предупреждение.

Сила свечения продолжала нарастать. Мендельн почувствовал, как его собственная ярость прорывается наружу, но сдержал её.

— Ульдиссиан, ты знаешь, что он рискует не меньше нашего… И тебе не нужно ненавидеть его за то, что он является чадом Лилит. Он скорбит об этом больше, чем ты можешь себе представить.

Синий свет снова унялся. Ульдиссиан выдохнул.

— Ты… Ты прав. Прости меня. Последние несколько дней были очень длинными, не так ли, Мендельн?

— По мне, так дни становятся всё длиннее и длиннее с каждым новым вздохом.

— Я скучаю по ферме.

— И я тоже Ульдиссиан. Даже я.

Серентия наконец прервала своё молчание. Устремив прищуренный взор на Мендельна, она пробормотала:

— Слышно что об Ахилии?

— Ты знаешь, я бы сказал, если бы была хоть малейшая зацепка.

Он вонзила нижний конец копья в землю. Короткое рассеяние красной энергии отметило место, куда ударило копьё. Из всех последователей Ульдиссиана Серентия была самым сильным. К несчастью, какая-то часть этой силы подпитывалась её заботами об охотнике, и чем дольше он отсутствовал, тем большее безрассудство она проявляла. Среди эдиремов это становилось обычным делом, и Мендельн, как единственный сторонний наблюдатель, оказался и единственным, кто замечал это.

— Ахилий найдёт способ вернуться к тебе, — встрял Ульдиссиан. — Будь уверена, Серри.

Но её это не убедило.

— Если бы он мог, он уже сейчас стоял бы рядом с нами!

— Подожди, вот увидишь, — Ульдиссиан положил руку ей на плечо, что, случись это давным-давно, заставило бы дочь торговца покраснеть. Она обожала его большую часть детства и обнаружила свою любовь к Ахилию лишь незадолго до того, как демон Люцион убил их храброго друга.

Поворачиваясь снова к Мендельну, Ульдиссиан добавил:

— И, как я и сказал, я продолжаю следить за ангелом, но что он может нам сделать, чего не сделало Триединое? Ратма прятался так долго, что ему трудно поверить, будто…

С края лагеря донеслись крики и гул голосов, которые не принадлежали эдиремам.

Ульдиссиан посмотрел в небо. Он нахмурился, выглядя более раздражённым, нежели удивлённым.

— У нас гости, — сказал он Мендельну и Серентии. — Много непрошеных гостей…

— Триединое? — спросила она чуть ли не радостно. Серентия вскинула копьё, словно готова была вот-вот его метнуть.

— Не знаю, но кто ещё это может быть? — Ульдиссиан направился туда, откуда донёсся крик. — Что ж, кем бы они ни были, мы встретим их так же, как всегда встречаем Храм.

Дочь Сайруса улыбнулась, и её выражение отдалённо напомнило Мендельну то, которое часто оказывалось у неё на лице в пору, когда она была одержима Лилит. Она живо поспешила за Ульдиссианом, и вскоре они вдвоём оставили Мендельна далеко позади.

Он не двигался, но это было не потому, что он избегал битвы. Нет, когда раздался шум борьбы, Мендельн задумался о том, чем вызвана эта отчаянная внезапная атака. Это было не похоже на Триединое, да и вряд ли к этому времени они могли собрать крупное войско. Но иным, что приходило ему на ум, был Инарий. У Мендельна, однако, не укладывалось в голове, что Инарий, которого Ратма всегда описывал как действующего за спинами у всех, манипулирующего событиями по своему усмотрению, мог предпринять что-то столь простое и очевидное…

Мендельн ругнулся и поспешил присоединиться к остальным. Чем бы ни казалось это нападение на первый взгляд, оно обладало другой, куда как более жуткой глубинной причиной — такой, которую уже могло быть поздно останавливать.