Интерлюдия 2
Свернуть ему голову и избавить всех от проблем.
Когда-то давно мир был гораздо меньше и понятнее. И проще.
И нет, не какой-то один мир, а мир в понимании всего окружающего. Всего, до чего можно дотянуться, что можно только ощутить и о чем только догадываться. Вот это все и есть мир. А те закрытые в себе части этого целого, которые называют мирами существа их населяющие… Ну, они части, крошечные. А когда-то давно и весь мир был мал и понятен.
И наверное поэтому у него все получалось так легко.
А может потому, что того, что было сложно, он тогда попросту не замечал. Не помещалось оно в его маленький мир.
А может все дело было в том, что он сам был мал, даже не понимая этого. А потом постепенно рос, взрослел, а вместе с ним и мир становился все больше и сложнее. А он этого не замечал, пока всего не стало настолько много, что не замечать стало невозможно.
А как только заметил, сразу все стало тяжелее и сложнее, даже то, что раньше было просто. Такая вот странность.
И ладно бы сложными стали те самые крошечные части-миры. Сложными вдруг стали даже существа, которые в них жили. Вот тогда, когда он был мал, они все были либо хорошие, либо плохие и никаких непонятностей. Сразу ясно кого поощрять, кого наказывать, кому помогать, а кому мешать. А тут на тебе, кто-то вроде бы плохой берет и делает нечто такое, на что не способен ни один из хороших. А кто-то хороший берет и проявляет слабость, поддается в мелочах чему-то и вдруг творит истинное зло. А еще они это плохое и хорошее перевирают и смешивают. И раскачиваются как на доске-качеле, на одной стороне которой свет, а на другой тьма. И именно из-за них эти свет-тьма текут друг к другу и смешиваются, создавая миллиарды серых оттенков. И вдруг оказывается, что по настоящему черного или белого и вовсе не существует. А может и не существовало никогда. Просто раньше он не способен был видеть оттенки, из-за чего все, что потемнее было для него черным, а все, что посветлее — белым.
И ему очень хотелось вернуться в те давние времена, где все было просто и понятно, где не надо было вглядываться в бесконечное число оттенков, которые еще и перетекали друг в друга, неожиданно светлели или темнели. И утешало его только одно. Вместе со сложностями появилось и понимание — способность видеть разницу в похожем. Отличать уверенность от пустой самоуверенности, гордость от самомнения и множество другого. И, пожалуй, он научился понимать существ живущих в маленьких мирах гораздо лучше, чем они понимали себя сами. Видел, к чему ведут их поступки и знал, почему они так поступают, даже если они сами были на это не способны.
А еще он знал как часто они сами себя обманывают, попросту не желая видеть очевидного. Искренне верят, что видят нечто светлое, когда смотрят на что-то почти черное. И оправдывают собственные желания и стремления, желанием сделать что-то для других.
Например, для величия собственного Дома.
И вот в этих своих оправданиях они заходили так далеко, что могли стать как великими героями, так и не менее великими злодеями. Хотя чаще всего находили на свою голову кого-то более умного, чем они сами, и он с большим удовольствием ловил их на крючок, подкармливая желание оправдать свои поступки крупицами силы и знаний, убеждая их в их собственной правоте и незаметно вытаскивая туда, куда ему было надо.
В общем, он не любил этих любителей оправдывать себя и не замечать очевидного, но их, увы, было много и чем бы он ни занимался, они постоянно попадались на пути. А иногда еще и были ключевыми фигурами. И им приходилось помогать, хотя хотелось схватить и ткнуть носом в ту самую правду о них. А некоторых хотелось и вовсе придушить. Чтобы не мучились. Потому что эти личности умудрялись так далеко зайти в самооправдании, что стали почти слепцами, попросту не способными видеть то, что не хочется.
И вот последней такой личности хотелось свернуть голову, избавив от проблем, которые он сам к себе притягивал, а вместо этого приходилось наблюдать и оберегать, выпустив из виду всех остальных. Остальные, в отличие от него, о себе позаботиться могли. И обмануть их было бы гораздо сложнее. Не попались бы они на примитивную приманку из лжи, лести и обещаний силы. А он пошел, как теленок.
— А еще наследник. Бедный его Дом. И ведь даже не отвлечешься. Потому что постоянно куда-то лезет. Ууууу, недоумок. Вот зарежут его на жертвенном камне… И почему они вечно считают, что умнее других и даже не предполагают, что их водят за нос, ради получения выгоды? Ну, почему не думают, что никто просто так, ради красивых глаз, не раздает силу и тайные знания? Чем его знания в школе его не устраивали?
Вопросы были риторические, но задать их хотя бы самому себе очень хотелось.