Шурик 1970. Книга 2

Глава 22. Судьбоносная встреча

В моем векторе завет Ленина «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны» был выполнен буквально. Это был вид сверху. Я летел на странном аппарате и смотрел вниз. Не знал, что это был за город, да и город ли? Больше похоже на богатый пригород с очень уютными домиками и обустроенными участками. По дорогам катились непривычного вида автомобили, в полях работала какая-то беспилотная техника. Да и штука, на которой я летел, тоже была беспилотной, никакого штурвала в кабине не наблюдалось. А штука шла на посадку, к большому желтому пятну в центре поселка. Пятно быстро приближалось. Есть посадка! Дверь немедленно открылась вверх. «Мы прибыли в назначенный пункт. Надеемся, полет был приятным. Удачного дня, Александр Сергеевич», — раздалось из невидимых колонок.

Я вышел, осмотрелся. Рядом стояли штук десять яиц, подобных тем, на котором я прилетел. Аэростоянка? Площадь по периметру окружали красивые двухэтажные здания с вывесками на фасадах. «Почта», «Милиция», «Магазин», «Школа», «Квадрокино „Прогресс“. Я где? Ага! Есть зацепки! Перед зданием с табличкой „Сельский совет“ памятник Ленину. А над зданием — световое табло. Сейчас там фигурировал призыв: „Пятилетке полной роботизации светлый путь!“ Звучит многообещающе. Действительно, роботы имели место быть. Две бочкообразных штуки, похожие на пауков из-за обилия конечностей, возились в цветнике. И вообще, цветов вокруг было много, а заборов и оград не было совсем.

На стене кинотеатра была афиша «Ихтиандр-7. Полное погружение». С афиши улыбался голубоглазый красавчик в серебристой рыбьей чешуе. Вот афиша мигнула и сменилась новой. «Новые приключения Шурика. Марсианские сады». На афише на фоне марсианской пустыни были два Шурика, один в скафандре, второй — без. Робот что ли? Трус, Балбес и Бывалый тоже имели место быть и тоже в скафандрах. Они ехали верхом на марсоходе с большими колесами.

Световое табло над сельсоветом мигнуло и выдало новый призыв: «Решения ХХХ съезда партии в жизнь!» А это уже зацепка по времени. Если двадцать восьмой был в девяностом, а съезды проводили, кажется, раз в пять лет, то… то тридцатый… Я в двухтысячном что ли?

— Шурик, ты здесь? — услышал я за спиной голос Николая.

Видение исчезло. Мы стояли в палате, ни Березина, ни ящика с картами не было. Исчезли, как и не было. Только обрывки исколотых шилом обоев валялись на полу.

— Баба с возу… — Николай не договорил, прихватил меня под локоть и повлек на выход.

— Ну что, домой? — спросил Николай, когда мы проехали через ворота клиники.

Я еще находился под впечатлением от увиденного. Что это было? Альтернативная реальность? Мечты Березина о величии огромной страны? Мои мечты? Или, действительно, новые батареи могли так изменить историю? Или еще могут?

— А давай заедем ко мне в институт, — предложил я.

— Зачем? — спросил Николай.

— Сюрприз, — пообещал я.

Дуб закончил прилаживать антенну на крышу «Волги», сел в салон, взял трубку, выдохнул и набрал номер. Через пару секунд лицо его расплылось в широкой улыбке:

— Работает, — сказал Дуб и передал трубку мне.

На том конце был Лохонзон. Устройство работало.

— Саша, совсем забыл, — сказал профессор. — Аппаратура экспериментальная, находится на нашем балансе. Ну ты понимаешь?

Я понимал. Николай тоже. Внимательно изучил документ, который принес Дуб, и расписался в трех местах. После этого сам сел за руль, взял трубку и набрал номер.

— Алло, да, я.

Улыбка с лица Никола моментально исчезла. Кажется, он услышал что-то важное. Некоторое время слушал молча, потом спросил: «С женой»? Еще послушал, сказал кратко «Есть», положил трубку на рычаг.

Посмотрел на меня.

— Тебя завтра вечером ждет Леонид Ильич.

— Ка-ка-ка-кой Леонид Ильич? — спросил я, хотя уже сам понимал, какой именно.

— Брежнев, — подтвердил Николай. — С женой. Быть к шести. За вами приедут.

Зина была дома. Она уже все знала. Звонок из приемной генсека застал ее на работе, во время репетиции. Репетицию отменили.

Глаза Зины были величиной с екатерининский пятак каждый. Николай, неожиданно вызвавшийся проводить меня до квартиры, посоветовал никому о предстоящей встрече не сообщать. И брюки внизу почистить. После теста на полигоне остались следы. Зине посоветовал одеться нарядно, «но не вызывающе». Миниюбку сразу забраковал.

Ужинать мы не стали. Зина сказала, что у нее от волнения мысли о еде отбило напрочь и ушла в ванную. А я, засыпая, вспомнил слова Березина. Про эту встречу он говорил?

Утром я обнаружил на столе пакет. Там была заявка в министерство обороны. По поводу резины.

— Курьер утром привез, — сказала Зина, придирчиво рассматривая белый брючный костюм. — Я расписалась.

Остаток дня превратился в пытку. Зина раз десять примерила костюм, дважды разрыдалась. Сказала, что она в нем толстая, а больше надеть нечего. Сказала, что вообще никуда не поедет.

Я молча вышел на балкон и вытащил из футляра новую сигару. Представил афишу нового фильма «Шурик на приеме у Брежнева». А пригласили бы нас навстречу за неделю? Точняк бы Зину в дурдом увезли с нервным срывом.

Я вернулся в комнату. Зина уже не плакала, она стояла перед зеркалом в белом брючном костюме и репетировала приветственную речь для Леонида Ильича.

«Чайка» за нами приехала ровно в пять. Тихо подъехала, встала, легонько бибикнула. Когда мы с Зиной вышли из подъезда, лавочные бабки встали как по команде. Эх, жаль Бунши с Буншихой не было. Вот нет их, когда нужно.

Нас привезли в Кремль, провели длинными коридорами по красным ковровым дорожкам. Ждать в приемной почти не пришлось. Нас даже не обыскивали. Появился секретарь, открыл тяжелые двери и предложил пройти в кабинет.

Генсек затушил окурок в пепельнице, ладошкой разогнал дым, встал и вышел из-за стола нам навстречу.

Зина робко протянула генсеку руку, сложенную лодочкой, но тот пожимать ее не стал, а галантно поцеловал даме ручку.

— Пани Катаринка, — буквально промурчал Леонид Ильич, вручая Зине большой букет, поданный секретарем. — Каждый ваш кабачок жду с большим нетерпением и смотрю в обязательном порядке. А вот Фурцева вас чего-то не жалует. Я говорю, Кать, а что редко кабачок показывают? Раз в месяц — разве это дело? А она мне, мол, шуточки там… не наши…

Я посмотрел на жену и понял, что дело плохо. Зина смотрела на Брежнева широко раскрытыми глазами, кажется, она впала в ступор. Заготовленные приветственные слова она забыла напрочь.

— Шуточки в кабачке мне очень нравятся, остроумные, — продолжил генсек. — А то ведь скучно у нас. Целыми днями, совещания, бумаги… А я ведь по натуре — веселый человек. Знаете, как я в молодости пел! А тут совещания, заседания… Придешь домой, в телевизоре тоже скукота. Веселые только ваш кабачок да Аркадий Райкин. Очень его люблю, хотя он анекдоты про меня рассказывает. И эта еще… Тут на днях Раневскую орденом награждал. За долгую и плодотворную… Ну и не удержался. Говорю, мол, Муля, не нервируй меня, ха-ха-ха. А она мне: «Мулей меня называют хулиганы и невоспитанные мальчишки. Вы у нас кто будете?». Во дает, да?! Хорошая тетка. На днях знаете, что учудила? Мне из компетентных органов сообщили. На улице ее школьники встретили, ну и давай приставать: «Муля, Муля»! А она им: «Идите в жопу, пионеры»! На всю улицу, представляете?! Ха-ха-ха…

Я хихикнул, а вот Зина продолжала пребывать в ступоре. Брежнев это дело заметил, но видно, к подобному был привычен, кивнул секретарю, тот аккуратно, под локоток переместил мою супругу к столу с расставленными чайными приборами.

— Дамам чай, а мы, мужики, по коньячку, да? — предложил Брежнев, указывая мне на стол, где рядом с фарфоровым чайником поблескивала бутылка пятизвездочного «Арарата».

— Да я не пью, — ответил я, соображая, что делаю великую глупость. Упускаю возможность говорить потом: «Да я с Брежневым коньяк пил»! Чай — не то. Не тот эффект.

— Тоже уважаю, — кивнул генсек, сел за стол, отстранил руку секретаря и сам налил себе в рюмашку до краев. — С трезвым умом, оно сподручней. Хотя и расслабляться иногда надо.

Зине Брежнев коньяку не предложил, хотя ей вот сейчас точно не помешало бы. Символически чокнулся с моей чайной чашкой и выпил. Закусил ломтиком лимона, посыпанного сахаром, посмотрел на документы по электромобилю, брезгливо отодвинул серьезную техническую документацию, потянулся за «ребячьим» альбомом.

— Говоришь, ребята сами все это дело придумали, нарисовали?

Я ничего такого еще не говорил, но кивнул.

— Я дал посмотреть нашим инженерам, — продолжил Брежнев. — Говорят, что… Ну ладно… Они много чего говорят. Но ведь какие ребята талантливые! Ведь какая страна! Какую войну выиграли! Танки какие делаем! А машины хорошие для народа делать не умеем. Вон на Волге заводище какой новый отгрохали. Целый автомобильный город имени товарища Тольятти. Итальянцы нам «Жигули» делать будут. Слыхал про такие? А «Москвич»? Название-то какое! Так опять не наша машина, французы придумали. «Рено». А что же сами? Ничего не умеем?

— Нет, ну вот «Волга» — очень хороший автомобиль, — осторожно возразил я.

— Что «Волга»… «Волг» на всех не наделаешь. Дорого. Знаешь, сколько рабочему человеку вкалывать надо, чтобы на «Волгу» заработать? Думали, «Запорожец» выручит. Говорю украинским товарищам, сделайте простой, надежный, недорогой автомобиль. И что? Опять сами придумать не смогли. Нашли у итальянцев. Ну да, недорогой, простой. Но не такой же…

Брежнев не уточнил свои претензии к марке «ЗАЗ», еще раз полистал альбом, особо остановился на страничке, где запасной движок из машины легко и непринужденно извлекался и с помощью запаски превращался в мотоблок.

— И что, реально таким пахать можно?

— Можно, — кивнул я, вспомнив распаханную тестем целину за пасекой. — А еще к нему можно тележку прицепить и ездить. Дрова возить. Картошку. Или воду из пруда насосом качать. Да много чего еще чего можно. Для дачи — очень полезно.

— А ведь это я народу стал участки под дачи раздавать, — сказал вдруг Брежнев. — Рабочим, пролетариату. По шесть соток на семью. Кто по сути рабочий? Да вчерашний крестьянин или солдат демобилизованный! Помнят ведь руки трудовые землю. И огороды в деревнях сельчанам тоже я вернул. Никита-то по самые яйки огороды в деревнях обрезал. А я вернул. А что дом в деревне без сада, без огорода, а? Знаешь, что про меня в деревнях говорить начали? Добрый царь пришел. Во! Или гаражи кооперативные. Тоже ведь с меня пошло. Есть ведь в городах неудобья, овраги разные, так теперь там гаражи…

Брежнев закрыл альбом, полюбовался «Электрошкой» на обложке.

— Правильное дело делаешь, товарищ Тимофеев. Правильное! Очень хорошее. Сильно наш народ в войну пострадал. Очень сильно. Всего лишился. Вот я когда на селе работал… Считай — простым землемером. Ведь до войны почти в каждом дворе лошадка была. Отвезти чего, огород вспахать, доехать куда, то-се. Куда ж без лошадки? И вот тебе автомобиль. Не телега, конечно, но тоже… В войну снаряды, бывало, на телеге привозили. Старшина у меня один был. Немец, он как звук полуторки услышит, сразу из орудий по рокаде бить начинал. А старшина на лошадке возил. Лошадку не слышно. Убило его, старшину того, на Малой земле. Вместе с лошадью. Автомобиль — дело такое…

Брежнев задумался. Видно, вспоминал войну и того старшину.

— Никита — тот еще мудрила был, — вдруг сказал Брежнев и весело улыбнулся. — Не любил он частного транспорта. Он ведь как думал. Автомобиль — механизм сложный, не каждому дано с ним совладать. Водить, чинить. Чинить — особо, когда с запчастями туго. А водить, с нашими-то дорогами… Вот и говорит, мол, зачем личная машина? Большей частью все равно в гараже будет стоять или во дворах мешаться. Пусть люди на такси ездят. Такси дешевое должно быть, копейки стоить, чтобы каждому доступно было. Вроде так все, да не так. А почему? Потому что сам Никита никогда за рулем не сидел. Не знал, что это за счастье — самому водить. Что такое — своя машина. Которую знаешь до винтика, которую, как любимую бабу, в чужие руки никогда не отдашь. А я вот машины люблю. Мне Никсон «Кадиллак» подарил. Хорошая машина, что и говорить. Но большая, тяжелая, прожорлива, дорогая. Не для нас. А ты сможешь сделать для нас? Чтобы резвая, простая и недорогая была. Для простого народа. На электричестве.

— Могу, — кивнул я.

— Лучше, чем у хваленых американцев?

— Лучше! — заверил я.

— Ну смотри, товарищ Тимофеев, давши слово — держи! Как быстро сможешь опытную модель показать? Чтобы для внедрения в серию готовую.

— Если мешать не будут, через полгода точно сделаем, — пообещал я.

— В этом можешь не сомневаться. Теперь будут только помогать! Очень старательно помогать. Завтра же с утра тебя ждет директор АЗЛК, ему уже позвонили. Там и будешь делать свой чудо-автомобиль. Так что, утрем нос хваленым американцам? — хитро прищурился Брежнев, пододвигая ко мне сигаретную пачку «Новости».

— Утрем, Леонид Ильич, — сказал я уверенно и угостился сигареткой от щедрот генсека.

— Только машины для народа — это полдела, — сказал генсек, вдруг посерьезнев лицом. — В понедельник тебя товарищ Глушко в ЦУПе ждет. Слышал про такого? Правильно, что не слышал — очень секретный товарищ. Эх, тебе бы с товарищем Королевым познакомиться. Вы бы точно общий язык нашли, да ушел от нас безвременно.

В это время подошел секретарь и что-то пошептал Брежневу на ухо. Тот кивнул, повернулся ко мне:

— Рад бы еще с тобой, товарищ Тимофеев, поговорить, да дела. Напоследок предлагаю сфотографироваться на память, — предложил генсек и сделал знак своему секретарю.

Зина услышала про съемку, вышла из ступора и потянулась к сумочке за зеркальцем.

Домой нас отвозила черная «Чайка». Но поехали не сразу, минут пять подождали секретаря. Тот передал Зине забытый букет, а мне вручил большой прямоугольный пакет, перевязанный нарядной ленточкой. Я спохватился и протянул ему запрос на резину. Секретарь удивленно на меня посмотрел, но бумаги взял.

При виде подъехавшей «Чайки» бабки у подъезда затихли. Словно нарочно, здесь были Бунша с супругой. Наше шествие в подъезд сопровождалось гробовым молчанием. Бунша снял свою дурацкую шляпу и прижал ее к груди.

Уже в дверях подъезда я обернулся. Букашка были припаркована прямо напротив подъезда. Не обманул Николай, вернули. Машинка блестела боками и просто радовала глаз.

Дома Зина сразу устроила букет в вазу и тут же распаковала таинственный пакет. В пакете был портрет. Цветной, красивый, в рамке со стеклом. Я, Зина и Брежнев. Стоим на фоне шкафа в кабинете генсека с томами ПСС В. И. Ленина.

Когда только фото успели напечатать? А, неважно. Важно, что это — пропуск в счастливую советскую жизнь! Зина молча сняла со стены свой шикарный портрет в роли Марии Мнишек, еще пару портретов попроще, и повесила в центр нас с Брежневым. Отошла, полюбовалась. И села за телефон…

Так сладко я давно не спал. Ну вот, кажется, все и устроилось! Завтра меня ждет директор АЗЛК, завтра мы начнем делать новый автомобиль. С поддержкой на всех возможных уровнях! Леонид Ильич пообещал лично.

Мне снились просторные и светлые заводские цеха, длинная лента конвейера, с которого быстро съезжали новенькие блестящие электрические автомобили «Электрошки» — лучшие в мире! С легкими кузовами самых ярких оттенков. На резине с опытного завода в Электростали.

А еще ЦУП и Глушко. Кто ж такой? Но ЦУП! Центр управления полетами? Космос? Да на наших батареях марсоходы как в "Формуле-1" по марсианским просторам летать будут…

Однако, батареи… А если не получится у Гоги новая партия? Ну где-то должна быть эта чертова документация? Что там Березин ответил на мой вопрос про документацию? «Начни с начала»? С какого начала? Где это самое начало искать?

Прозрение пришло внезапно, во сне. Вот я тупой! Наверное, как Менделееву приснилась его таблица элементов, так и мне приснилось «начало».

Начало было в ванной комнате. С падения в ванну все началось!

Я осторожно перелез через Зину, не включая света выдвинул ящик стола и нащупал отвертку. Ту самую. И с ней пошел в ванную. Крышка бака была на четырех шурупах. Я встал ногами на края ванны, выкрутил последний шуруп, приподнял крышку бака, засунул туда руку. Есть! Есть пакет! Резиновый? Нет, не пакет. Это грелка! Шурик спрятал документацию в резиновой грелке?

Я потянул грелку на себя и…

Не знаю, случайно получилось, что я задел рукой провода, или Шурик специально так устроил? Меня хорошенько шарахнуло током. Я свалился в ванну.

Если это был тоже сон, то он не был радостным. Я вдруг увидел себя. Себя из того, моего мира. И я там круто попал! Очень круто! Случилась авария. Совершенно новый и очень умный автомобиль, умеющий к тому же летать, оказался не таким уж и умным. Он рухнул вниз. Со мной. Очень больно! Больно так, что я застонал.

Я ударился ребрами о край ванны?

В зале раздался хлопок, видимо, это засветилась лампа в люстре. Открылась дверь, в ванную заглянула Зина.

— Шурик! Что с тобой?!

Глаза у Зины огромные, испуганные.

— Милый, что случилось?

Я утер холодный пот со лба и посмотрел на свою руку. Ладонь была словно прозрачная, я видел кости своих пальцев. Это было ужасно! Видимо, и остальной мой вид был не лучше. Зина посмотрела на меня и хотела закричать. Но сама же себе рот и зажала.

— Что делать, Шурик? — спросила она, собравшись. — Скорую?

Я хорошо понимал, что «Скорая» здесь не поможет точно. Тут — другое. Тут континуум, мать его! И я в нем исчезал. Почему-то вспомнилось про мавра. Что мавр сделал свое дело, мавр может умереть. Найдя документацию на батареи, я запустил-таки проект? Рассчитанный Березиным вектор счастливой страны теперь обойдется без меня? Но почему же мне так плохо? Разве это справедливо? Ведь столько трудов… И Зина… Как же я теперь без Зины?

— Зина, звони Николаю, — едва смог выдавить я.