Шурик 1970. Книга 2

Глава 15. Слоновожатый

— Не мочь открывать! — крикнул Райкин, быстро оглядываясь по сторонам. Кажется, искал место, где меня спрятать. — Я слон кормлю! Слон голодный, злой!

— Ну и ладно, — неожиданно легко согласились за дверью. — Чужие в зверинец не забредали?

— Нету никого! Здесь лев злой.

— Да ладно, Ефим, кто по своей воле туда, к нечисти этой зайдет?! — раздался из-за двери другой голос. — Слушай, Панкрат, царев приказ. Львов сегодня не кормить! Царь велел, чтобы голодные были. Им беса сегодня в клетку кинут. Как споймают, так и кинут. Царь лично смотреть будет. Понял?

— Понял, да! — крикнул Райкин. — Не кормил еще лев, слон кормлю!

— Корми, корми, басурман…

Я прислушался, с облегчением убедился, что незваные гости от ворот отошли.

— Так-то, — качнул бритой головой Райкин. — Сам слышал, львов кормить не велено. Голодать будут, тебя дожидаясь.

Сам встал, подошел к большой бочке в углу, сдвинул тяжелую крышку, достал баранью ногу. Понюхал, сморщился, подошел к клетке со львами, быстро открыл дверцу и забросил ногу в клетку. Дверцу немедленно захлопнул, громко щелкнув щеколдой. Лев на событие никак не прореагировал, продолжил дрыхнуть. Львица тоже особо не торопилась, потом все-таки встала, потянулась, подошла к ноге, понюхала, легла рядом и стала грызть. Не так, чтобы с особым аппетитом.

— Вот так и живем, — вздохнул бритый Панкрат.

— Слушай, а как так получилось, что тебя в буйного татарина закинуло, а я так попал, в своем виде — спросил я.

— Так ты ж с первого векторного шлема, а я со второго. Тем более, ты у нас и так зритель, — сказал Райкин и снова мне подмигнул. — Кстати, как там мой контактер. Бузит?

— Ловчев сказал, что бузит, — кивнул я. — В смирительной рубашке держат. В спецучреждении. Уж больно крут!

— Это правильно, — согласился Райкин. — Горячий парень. Племянник самого Михайлы Темрюковича — царского шурина. Такой дебошир! Его даже в опричном доме побаивались.

— Ну и как же тебе удалось объяснить… — я сделал руками вращательное движение, обозначающее подмену.

— Так я окрестился, — спокойно ответил Райкин. — Царь таких привечает. Ну и изменения в поведении можно объяснить. Говорю, что зарок при крещении принял — крови христианской не проливать. Ну и не буянить. Вроде верят пока. Жена довольна.

— Так у тебя здесь и жена? — удивленно спросил я.

— Ну да, три штуки было, когда сюда прибыл. После крещения с одной пришлось снова венчаться, от двух — отказаться. Живут пока при доме приживалками. Детей их усыновил. Благо, дом большой — на Воздвиженке. Полная чаша! Овец — сорок штук! Так-то! Я даже молитвы выучил, правда, приходится слова коверкать. Очень плохо новообращенный Панкрат Улюкаев русский язык знал. Делаю вид, что учу.

— Это ясно, я про другое. Как теперь тебя отсюда вытащить?

— Если б я знал, — сразу погрустнел Райкин. — Только и остается, что на ученых надеяться. На мудрость их. На Шубина в основном. Кстати, насчет мудрости…

Райкин подошел к клетке со львами, палкой пошуровал в углу, в копне сена, выволок какой-то сверток. Развернул, вытащил лист пергамента, просмотрел, протянул мне.

— Вот, тут все про либерею, что вызнать смог. Где хранится, кто охраняет, у кого ключи. Правда, Дубцов сказал, что библиотеку перед нашествием вывозить будут. Не знаю, пока не собирались. Хотя… Москву вроде в следующем году жечь будут?

Я кивнул, свернул пергамент и хотел было сунуть его в карман, когда увидел на обратной стороне … робота…

— А это что такое? — спросил я, рассматривая рисунок, на котором был изображен… Даже не знаю, как это назвать. Что-то вроде дровосека из «Волшебника изумрудного города». Чертеж. Вид спереди, сбоку, сзади. Здоровенный железный мужик с топором — колуном. На рисунке он был изображен с поднятыми для удара руками.

— Это… Ах, да, я как увидел, офигел и сразу подумал, что нашим ученым интересно будет. Никогда про такое не слышал, хоть и на историческом учился. Прикинь, тут у них реально робот есть! Дрова колет. И двор метлой метет. Честное слово! Эх, если б другая ситуация, то показал бы. Он в каретном сарае хранится, когда царь его гостям не показывает. А тут англичанин приехал со львами. Царь зверям подивился и сам решил англичанина удивить. Вот и выволокли его, колун дали. И ведь реально дрова колол.

— И откуда ж такое чудо? — спросил я удивленно.

— Есть тут мастер по имени Прошка Фрязин. Слесарем при дворе числится, говорят, он и сделал железную куклу государю на потеху. Кто таков, откуда родом — пока не выяснил, охрана с ним постоянно. Знаю, что доступ в библиотеку имеет, уединяется там. Мастерская у него тоже под охраной, опричные там у дверей сидят. Он ведь еще и по зелейным делам дока. Порох для государя делает.

— Слушай, ну дровосек этот… Какой источник энергии? Пружина или батареи?

— Да не пускают к нему, — смешно сморщился татарин. — И к мастеру тоже. Даже меня. Я уж и так, и так. Говорю, мол, обувку слону на зиму нужна, пущай, мол, мастер сделает. Заявку приняли, а к мастеру не пустили. Только сам видел, что слюду ему в мастерскую таскают. И кувшины запечатанные. А что в них? Может — нефть, а может — кислота.

Я задумался. В принципе, все возможно. Что по сути — аккумулятор? Медные и свинцовые пластины, размещенные рядом в керамическом сосуде. И все это залито кислотным раствором. Все материалы тут доступны. А сделать электродвигатель? Так у меня и пацаны в кружке запросто делали. Была бы проволока медная.

— Хотя вот эту бандуру он мне сделал, — сказал Райкин и указал на мех с раструбом. — Я сказал — слону команды подавать. Он смастерил. Гудит, что надо! Сам слышал! Как труба иерихонская.

— А вот то, что в молельне взорвалось и задымило?

— А это вот мое!

Райкин подошел к сундуку в глубине амбара, вытащил откуда-то с полки большой ключ, открыл замок. Достал три шарообразных штуки размером с крупное яблоко. Показал мне.

— Считай, что свето-дымно-шумовая граната. В основном порох и сера, кое-какие опилки и прочие добавки. Вонищу серную унюхал? Во! Так что не сомневайся, за беса тебя государь считает.

— Так я перекрестился трижды у него на глазах.

— А, бесы, они, знаешь, какие хитрые, — рассмеялся татарин. — Они и притвориться могут. А тут запах серы. Против него не попрешь! Значит — точно из преисподней. Эй, ты чего это лицом изменился? Началось? Давай, передай нашим…

Я глянул на часы. Ну да, три часа с момента отбытия. Чего-то меня замутило…

Я крепко вцепился в пергаментный свиток и почувствовал, как меня резко рвануло куда-то вверх. Последнее, что я услышал — удивленный рев слона.

Все! Приехали! Точнее — приземлились! Я сидел пристегнутый в кресле, в своих голубых шортах, в белых курортных штиблетах. Это был гаражный подвал, вокруг с крайне напряженными лицами стояли ученые и Николай Ловчев. Он, кстати, едва я в себя пришел, задал крайне странный вопрос:

— Что у тебя на новоселье рассказал пан Директор?

Это-то здесь при чем? Ну раз так хочет знать…

— Про Екатерину из «Грозы». Как на батуте прыгала!

— Он! Вернулся! — чуть ли не взвизгнул Николай и первый ко мне обниматься кинулся. — Вернулся, зритель ты мой блуждающий, — приговаривал Николай, снимая с моей головы шлем и отстегивая меня от кресла.

Я же сразу посмотрел на зажатый в правой руке свиток. Точно! Не привиделось. Я был при дворе Ивана Грозного, он принял меня за беса. А наш разведчик, засланный под видом крещеного татарина Панкрата Улюкаева, обманул царя посредством свето-шумовой гранаты собственного производства, и меня спас, чем принес исторической науке неоценимую помощь! Что творится-то?! Я начинаю думать протокольными отчетами!

Я встал, утер со лба холодный пот, поправил очки, протянул свиток Дубцову.

— Вам передать велели.

Тот молча вцепился в свиток, как кречет в зайца. Сразу развернул и стал жадно читать.

Я повернулся к машине. Она легонько дымилась, на электронном циферблате слабо светилось 00-00, на лентопротяге стояла новая бобина.

— Догадались-таки, — повернулся я к Шубину.

— Простите, коллега, не сообразили сразу, — склонил повинную голову профессор. — Больше не повторится.

— Так как лейтенанта Райкина спасать будете? — это я уже спросил Николая.

— Не бойся, вытащим. Русские своих не бросают.

— Он там — татарин. Крещеный.

— Одна хрень! Главное, что наш.

— Слушайте, пустите меня на воздух, — попросился я. — Чего-то я надышался разным сверх меры. Ладан, сера, дерьмо слоновье…

— Так уж и слоновье, — хмыкнул Николай.

— Можешь не сомневаться, — заверил я. — Слоновье.

Я вышел из гаража и не без удовольствия вдохнул майского ветерка.

— Ну, брат, признаюсь, напугал, — сказал Николай, протягивая мне футляр с сигарой. — Бери, бери, специально для тебя приобрел. При Грозном-то особо не покуришь?

— Это точно, — согласился я, угощаясь подарком. — Там за табак на костер без разговоров. Бесовский дым. А напугал-то чем?

— Да сначала в общем-то и ничем. Даже приятно было с Шуриком познакомиться. С настоящим, без амнезии, понимаешь меня, — и Николай хитро мне подмигнул.

В принципе, примерно этого я и ожидал. Континуум не терпит пустоты. Если я вернулся в свое тело в будущем, то логично предположить, что и Шурик вернулся в свое время и в свое законное тело. Интересно, чего он тут наговорил?

— Интересуешься, что Шурик рассказал? Правильно интересуешься. Много интересного рассказал, хотя сначала молчал, как партизан. Принял нас за шпионов. Его хорошенько так шпионы обложили, ну ты в курсе.

Я кивнул:

— Так и что же было самое интересное?

— Да собственно все. И особо — профессор Громов.

Как бы так поэтичнее выразиться? «Фамилия Громов грянула, как гром с небес?» Видимо, и Николай по моему изменившемуся лицу понял, что фамилия мне очень даже знакома.

— Задумка народного электромобиля твоя — не сомневайся, — подтвердил он. — А вот машина времени, хроноагрегат — извини, до тебя уже придумали. Конечно, мы сразу начали выяснять про Громова. Представь, все засекречено. Даже с моим уровнем допуска. Пришлось тревожить начальство. Нашли, конечно. Громовых много, но уж больно имя редкое. Вот, передали секретной телефонограммой.

Николай достал из кармана сложенный листок, развернул, зачитал:

— Гель Иванович Громов, профессор. Русский, урожденный Казанской губернии, из дворян. Преподаватель Казанского университета. Кафедра физики. Прикинь, мог Ленина учить. Хотя нет, Ильич больше по юриспруденции. Научная переписка с Поповым, опыты с электричеством, радиоволнами. Во время Первой Мировой — оснащение кораблей Черноморского флота беспроводной радиосвязью. Годы революционные… октябрьский переворот не поддержал, но и не вредил. К белому движению не примыкал. Московский университет, кафедра физики, преподавал. В тридцать седьмом доказали, что все-таки примыкал и вредил. Сам признался, что неудивительно… И не надо на меня так смотреть. Партия и органы ошибки и перегибы в репрессиях признали и от народа не скрывали. Срок — 15 лет и еще пять по рогам, на лечении… Вот… После излечения работал в секретном учреждении при МГБ СССР в ближайшем Подмосковье. Награжден. Заметь, осужденный — награжден. Нечастая вещь. И все…

— Как все? — удивился я.

— Да так. По этому поводу имеется еще одна справка, совершенно уж секретная. Вот слушай. Это самое учреждение одной прекрасной ночью исчезло. Полностью! Есть официальный протокол с кучей подписей. То есть, периметр с колючкой и вышками остались, казармы охраны и дома вертухаев тоже, а вот лаборатории и корпуса с заключенными — исчезли. Остался овраг. Угадаешь, где это самое секретное учреждение располагалось?

— Здесь?

— Именно! Объект был срочно законсервирован, в годы войны разбомблен. Причем, бомбили фашисты прицельно, хотя ничего ценного и важного за колючкой не было. В пятидесятых здесь была проложена новая высоковольтная линия электропередач. А сейчас в бывшем овраге гаражи…

— А рядом скоростное шоссе, по которому ездят троллейбусы и автобусы, — добавил я.

— Точно, — сказал Николай, пряча бумажки в карман. — И с тех пор профессора Г. И. Громова никто не видел.

— Я видел, — признался я.

— Где?! Когда?!

— Недавно. На Кавказе, на озере Рица. На даче Хрущева.

— Ну ты, брат, умеешь удивить, — сказал Николай, когда снова обрел способность говорить.

Я кратко рассказал Николаю про свой отдых, посмотрел на часы и попросился домой, к Зине. Честно говоря, устал я за этот безумный день так же безумно. Николай вздохнул и попросил еще потерпеть. Немного пообщаться с историком. Пришлось возвращаться в гараж.

Профессор Дубцов прямо-таки светился! Он расхаживал вдоль стола, едва не сбивая своей мощной фигурой бедных лаборантов и так едва не вжимающихся в стену и с победным видом посматривал на коллег Дудинцева и Шубина.

— Говорил! Говорил я вам! — выкрикивал он, то и дело хватая принесенный мной свиток со стола и снова бросая его обратно. — Есть либерея! Цела, родимая! Товарищ Суслов не зря сказал, что нет для коммуниста целей недосягаемых.

— Райкин — комсомолец, — возразил Шубин.

— Я не про него, я — про себя. Обещал найти Либерею, вот, нашел.

— Где? В прошлом? Ну так товарищу Суслову и доложи. Лежит в подвале, целехонькая, — предложил Шубин. Судя по тону, он Дубцова не особо любил. Скорей уж — наоборот.

— И доложу! Вот сам посмотрю, своими руками пощупаю и доложу! Вот сейчас меня товарищ Тимофеев в прошлое отправит и…

— Нет, нет, — замахал руками молчавший до того Николай. — Со станции позвонили, что мы все лимиты по энергии уже выбрали. Целый район без света. А там, между прочим, люди живут. Предприятия работают. Работали… Так что…

— Стоит признать, что товарищ Тимофеев доставил нам очень интересный документ, — кивнул седой бородкой Дудинский. — Но… Насколько он реален? Ну ладно, слон. Можно допустить. Подарок от шаха. Но робот… На Руси… В средневековье…

— Эх вы, товарищи ученые, — снова метнулся туда-сюда вдоль стола Дубцов. — Нет у вас веры в русского человека! Значит, Леонардо мог в своей Италии самолеты-парашюты изобретать, а наш, русский…

— Прозвище Фрязин как раз указывает, что данный человек — итальянского происхождения. Если точнее — флорентийского, — язвительно поправил Шубин.

— Ага! Теперь про происхождение вспомнил! — хищно ощерился Дубцов. — Ты еще про Максима Грека мне расскажи. Что касается робота, то я товарищу Тимофееву не только верю, но могу подтвердить его слова научным документом.

Дубцов снова метнулся к столу, начал перебирать какие-то грамоты, записи.

— Вот, нашел! — с торжеством сказал он, держа в руках какую-то тетрадь. — Слушайте! «Голландский купец Йохан Веем, будучи приглашен на обед к великому князю, своими глазами видел, что еду и напитки царю подавал железный человек. После обеда тот же железный слуга на потеху гостей дрался с медведем и побил его. Медведь в страхе убежал». Документ, между прочим! Находится в Национальном архиве Нидерландов. Есть еще воспоминания датчан, тоже купцов. Они также указывают, что у русского царя была железная кукла в человеческий рост, она прислуживала царю на пирах, подавала царю кафтан, умела колоть дрова и мести двор. Когда же гости решили, что царь над ними смеется, и внутри куклы сидит человек, он велел снять с нее кафтан. На груди куклы была железная крышка, а под ней — шестеренки и пружины». Что скажете?

Дубцов бросил тетрадь на стол. Ученые ничего не сказали. Промолчали.

— Робот — это хорошо! Это впечатляет! — подал голос Николай. — И все-таки я с трудом представляю, как это поможет нам вернуть лейтенанта Райкина. Напоминаю, что это — действующий сотрудник Комитета Государственно Безопасности, и вернуть его — наша обязанность.

— Согласно протоколу, товарищ Райкин сейчас находится на излечении в медицинском учреждении, — возразил Дубцов. — Там, под протоколом и ваша подпись, товарищ Ловчев.

— Ну вы же знаете, о чем я, — сурово глянул на историка Николай.

— Знаю! И поэтому я сам, слышите, сам отправлюсь в прошлое и верну лейтенанта Райкина, — решительно заявил Дубцов. — Для этого я предлагаю применить обратный вектор перемещения. Нам придется привезти сюда этого… Панкрата… Ну, того, кто в теле Райкина. Вместе с телом.