Шурик 1970. Книга 2

Глава 19. Мастер векторов и ловушка для Жоржа

Беседа была странная. Березин в полосатой больничной пижаме стоял прямо на кровати и, что-то бормоча, рисовал на обоях химическим карандашом. Какие-то формулы. Помимо математических знаков обои украшали и рисунки. И в центре — большая бабочка, похожая на Павлиний глаз. И сам глаз на вершине египетской пирамиды.

Я огляделся. А ничего себе комнатка. Вполне себе жилая. Занавесочки на окнах, тумбочки прикроватные, цветочек в горшочке на подоконнике. Вроде как герань.

Кстати, бормотал Березин по-английски, видимо, русского Раиса Михайловна так и не выучила. Сама вражеская засланка сидела на кровати с ногами и порой задавала Березину вопросы, на которые он тут же отвечал. Я по понятным причинам теплых чувств к данной даме не испытывал. Но и зла особого ей не желал. Если в нее, действительно, вселились две английские дурехи сразу, она уже и так наказана. Еще я заметил, что на полке над ее кроватью стоят книги с английскими названиями на корешках.

К нашему явлению Березин отнесся вполне спокойно, обернулся, жестом попросил дать возможность закончить, сказал длинную фразу по-английски и сопроводил дописанную формулу стрелочкой. Знак вектора.

— Вектор — это математический объект, который характеризуется величиной — длиной и направлением, — забубнил один из санитаров, видимо, он был силен в английском. — Может быть представлен в виде направленного отрезка на плоскости или в пространстве…

Березин сунул кончик карандаша в рот, послюнявил и поставил после стрелочки жирную точку. Спрыгнул на пол, сел на кровать, вдел босые ноги в больничные шлепки. Похвалился карандашом, обращаясь конкретно ко мне.

— Леонов подарил. В космосе был. Карандаш ценой в сто тыщ, ха-ха-ха. Долларов. Знаешь эту историю? В НАСА долго не могли решить вопрос, как заставить ручку писать в условиях невесомости. Выделили на решение проблемы сто тыщ долларов. А все равно не писало. Наши не заморачивались. Писали карандашами, ха-ха-ха…

Березин громко расхохотался, показал Раисе Михайловне язык с чернильным пятном от карандаша, сам карандаш спрятал в карман пижамы. Снова повернулся ко мне и спросил:

— Где мои вектора?

Ну и вопросик! А я хрен его знает, где его вектора. Не, правильно — векторы.

Березин вскочил, подошел к полке над кроватью Раисы Михайловны, вытащил книжку. На обложке фигурировало «R is for Rocket».

— «Эр — значит ракета», — перевел санитар — знаток английского. — Это Брэдбери, я читал. Сборник. Там еще рассказик есть классный…

— «И грянул гром»? — догадался я, посмотрев на бабочку, украшавшую обои.

— Точно, — сказал Березин и вытащил из кармана картонный прямоугольник с дырочками. Точно такие же были в летнем домике Березина там, в Соколовке. Целая коробка. Мне они показались совершенно бесполезными.

— Безопасные векторы, — уточнил Березин. — Я просчитал. Все должно быть безопасно.

Я переглянулся с Николаем. Тот уже достал из кармана свой «шпионский фотоаппарат» и щелкал им формулы и рисунки на стене, не особо стесняясь. Сказать Березину, что векторы украли Трус, Балбес и Бывалый по приказу американского резидента? И что они под наблюдением на складе макулатуры в Люберцах. И если нужно, ему их немедленно привезут. Но… по глазам Николая я понял, что никаких векторов на складе нет. Что никаких прямоугольников там не имеется.

— А что, без них никак нельзя? — осторожно спросил я.

Березин внимательно на меня посмотрел. Интересно, он принимает меня за настоящего Шурика, друга детства и однокашника, или…

Все-таки «или».

— Твой вектор, — сказал Березин и поднял картонный прямоугольник на уровень глаз. Словно хотел рассмотреть меня через дырочки. — Этот — опасный.

Получилось, как тогда, на даче Хрущева на Рице. Сначала темнота, и вот я в другом месте. И я это место сразу узнал. Конференц-зал в нашем офисном центре. Идет презентация. Комиссия смотрит на лысого Валеру, а тот демонстрирует нам бомбу в кейсе.

Я не понимал, что он собрался делать, да и никто не понимал. А часики-то на бомбе тикали. Я отрешенно наблюдал, как офисный охранник Серега, этакий увалень, которого мы всерьез никогда не принимали и частенько его подкалывали, сорвался с привычного места у двери и несся к трибуне, на ходу выдергивая с пояса дубинку. Видимо, хотел нас всех спасти. Валера его заметил, спокойно распахнул пиджак и что-то выдернул из-под мышки. Пистолет! Поднял руку. Бах-бах-баах. Серега словно споткнулся и упал меж столиков. Да, пожалуй, что это было уже лишнее. Экран мигнул последней единичкой и…

Если это смерть — то не очень болезненная. Просто вспышка и все. Я совсем ничего не почувствовал. Я просто стоял в больничной палате перед Березиным, а тот что-то делал с карточкой, устроив ее на тумбочке. Шилом колол в ней новые дырки. Умный санитар, тот самый — дока в английском дернулся было к нему. Видимо, шило и прочие острые и колющие предметы здесь были строго запрещены, но Николай его придержал.

— Был плохой вектор, — сказал Березин, заканчивая работу. — Теперь хороший вектор.

И снова поднял картонку на уровень глаз.

Темнота, и я снова в офисном центре. Комиссия смотрит, Валера улыбается, бомба тикает. Охранник Серега сорвался с места и… выбежал из зала в коридор. Хм… Может, оно и правильнее. Хоть какой-то шанс выжить.

Последняя единичка обратного отсчета на электронном экране сменилась нолем…

Но ничего не произошло.

— К чему это я? — спросил Валера спокойно и подмигнул мне. — А к тому, что меня здесь даже не проверили. Даже не попытались. Ни когда мы приехали в ваш офис, ни когда решили прокатиться по городу. Я спокойно ехал по прекрасной Москве в прекрасной машине, а в моем кейсе тикала адская машина. Каково, а? Да бросьте вы дрожать. Конечно, никакая это не бомба. Я ее в туалете собрал.

Валера вытащил «бомбу» из кейса и быстро разобрал ее на составные части. Действительно, а с чего я взял, что это бомба? Электронный будильник и ровно нарезанные куски пластиковой красной трубы, связанные синей изолентой из хозмага. И еще провода. А что провода? Провода, они и есть провода.

— Пистолет, правда, настоящий, — добавил Валера, закрывая чемодан. — Но это — по службе. Разрешите представиться, Валерий Геннадьевич Райкин. Служба собственной безопасности правительства Москвы. А потому заботит меня вопрос именно безопасности. Извиняюсь за «глупую демонстрацию», но решительно заявляю: предлагаемая в пакете «Блюз-Такси» система безопасности недостаточна!

— Так что вы хотите? — подал голос наш программист Виталик.

— Мы много чего хотим, — заверил мэрский безопасник. — Ваш борткомп много чего умеет. Кино показывать, песенки играть, про памятники рассказывать. Это все хорошо. Пусть научится нюхать. Запах тротила, прочих взрывчатых веществ, наркотиков — сразу к нам! Пассажир с физией из списка федерального розыска — нам сигнал. В ФСБ и к нам! Немедленно! Иначе не видать вам моей закорючки по нашему ведомству. А так яйцо хорошее. Хорошее, говорю, яйцо. Но дорого яичко ко Христову дню. Так, кажется, говорят? Верно? А если террористы захотят использовать ваши такси для терактов? Представляете сотни террористов, заряженных адскими машинами, которых везут к местам скопления народа ваши умные яйца? А если…

Что «если» — я не услышал. Все! Я снова в палате. Березин протянул мне картонный прямоугольник, скинул тапки и прилег на кровать.

— Слушай, а документация на батареи. Она где может быть? — спросил я торопливо.

— Начни сначала, — сказал Березин.

— С какого начала? — не понял я.

— Да погоди ты со своим началом. Как нам вернуть лейтенанта Райкина? — перебил меня Николай.

— Все есть там. Привезите векторы, — сказал Березин и повернулся к нам спиной. Кажется, заснул. Или сделал вид.

Я понял, что аудиенция закончена. Что Березин больше ничего не скажет.

— Товарищ подполковник. Так что мне с ним делать? — спрашивал доктор в коридоре, заглядывая в глаза Николаю.

— Что делать? Пусть лежит пока, — ответил тот.

— Но ведь его надо как-то оформить. Поставить на учет. Его ведь кормить надо.

— А ведь верно, — остановился Николай. — Кормить надо, а то помрет. Запросите его карту в областном психдиспансере. Он ведь до сих пор там числится. Оформите по всем правилам.

— А если он опять исчезнет? — чуть не заплакал доктор. — За пропажу с меня ведь голову снимут.

— Тоже верно, — кивнул Николай. — Тогда карту запросите, на учет не ставьте. Под мою ответственность.

— Но он же в женской палате. И с обоями что делать? Переклеивать?

— Не стоит, — сказал Николай. — Лучше принесите ему бумаги и этого… картона. А что в женской палате, так Раиса Михайловна, вроде, не против.

— А шило?

— Пусть будет. Любезный, теперь проведите нас к лейтенанту Райкину. Кстати, он как?

— Бузит, — кратко ответил Айболит.

Дверь в палату Райкина нам не открыли. Дали посмотреть в глазок. Лейтенант Райкин сидел с ногами на кровати, держа ладони перед лицом. Что-то бормотал. Кажется, молился. Но нас услышал. Сорвался с места и заколотил в дверь кулаками. Я увидел в глазок расширенный до безумия зрачок лейтенанта и в испуге отпрянул. Райкин что-то гортанно кричал на неведомом мне языке. Я явно разобрал слово «шайтан».

— А ты думал, — хмыкнул Николай. — Ладно, пошли на выход. Над векторами думать будем.

— И где нам эти векторы искать? — спросил я, когда мы выехали за ворота лечебного заведения.

— А чего их искать? — сказал Николай. — Лежат, наверное, в каком-нибудь сейфе, в большом доме на улице Чайковского, и ждут отправки.

— Как это ждут? — удивился я, пытаясь вспомнить, где в Москве такая улица. — И что за дом?

— Посольство США. Этот мордатый из твоей троицы сообщил, что по зданию резидента часть архива Березина, в том числе ящик с картонками, он отвез на пустырь, где его перегрузили в машину с дипномерами. По описаниям — американская, из посольства. Значит, туда и отвезли. Но это — государственная тайна, понял?! Слушай, а чего тебе такого Березин внушил, что ты видом так поменялся? Что эти картонки вообще значат?

— Сам же видел, картонки с дырочками. Перфокарты. На каждой восемьдесят байтов информации.

— Восемьдесят байт? Это много?

— Совсем нет, но хватило, чтобы американцы на Луну слетали. Погоди, — задумался я. — Сейчас май 1970-го. Последний год царствования перфокарт.

— А потом?

— Потом будет компьютер, а потом смартфон. Вся Ленинская библиотека в маленькой коробочке с экраном. Но это — государственная тайна, понял?! — передразнил я Николая.

Тот хмыкнул. Было видно, что не поверил.

— Ты толком можешь сказать, что в этой картонке было? Что ты увидел?

— Я сам не совсем понял, но, можешь считать, Березин дал мне заглянуть в будущее. Или в прошедшее. В какой-то из вариантов. Там, в машине, которая в подвале, есть приемник для таких карт. Потом Шурик, видимо, заменил его магнитной пленкой. С пленкой удобнее.

— Ничего не понимаю, карты, пленки… Что, Березин не может новых дырок наколоть?

— Ну да. Чего ж проще. Отними у писателя почти законченный роман и сунь ему пачку чистой бумаги. Пусть заново напишет. Трудно что ли?

— Ну, уел, не спорю. Так что, эти картонки такие важные?

Я внимательно рассмотрел выданную мне Березиным картонку. Потянул за краешек и без особых усилий отлепил от пачки один лист с дырочками. Под ним был еще один такой же, под ним — следующий.

— Это — не картонки. Это пачки перфокарт, — сказа я, отлепляя следующий лист. Всего в пачке оказалось двенадцать листов. Странно. Для чего это сделано? Вся идея перфокарт, чтобы свет через дырочки проходил. А тут одна к другой прилеплены.

И еще я вспомнил слова Березина. Последние, перед помещением его в дурдом: «Мама, я все просчитал». Он что, тогда собирался на почту звонить Брежневу, сообщить, что просчитал счастливое будущее великой страны?

— Так что, достать эти векторы из посольства, как я понимаю, никак невозможно? — спросил я.

— Ну ты сам как думаешь? Спереть документы в американском посольстве? В самом шпионском гнезде? Кому это под силу? Да и сейф открыть. Если они такие ценные, значит, под охраной. Как такое выкрасть? Разве что найдется какой-нибудь отечественный Джеймс Бонд. Слышал про такого?

— Даже смотрел, — сообщил я.

— Смотрел? Ну да, конечно. Ты если это… то начальство добро не даст, — сказал Николай внимательно на меня поглядев. — Даже и не думай. Это ж посольство… политический скандал…

— Д я и не думаю, — соврал я.

Что там говорили китайцы про терпение? Что нужно сидеть у реки и ждать, пока проплывет труп врага? Или сидеть на горе, смотреть, пока тигры будут драться? Не помню. Был бы интернет — посмотрел. Но нет, просто ждать я не собирался, просто подошел к теткам-бабушкам на скамейке у подъезда и попросил об услуге. Если в подъезд войдет человек, подробно мною описанный, немедленно мне сообщить. Если не посредством телефона, то хотя бы громких хоровым пением. Возможно, даже из Пугачевой.

Про Пугачеву соседки не слышали. Я тоже не помнил, когда именно она ворвалась на нашу эстраду посредством «Арлекино», и предложил дамам исполнить что-то из народного фольклора. И для лучшей распевки я презентовал на лавочки литруху хорошего кавказского вина в плетеной бутыли. Приподъездные дамы с удовольствием мой дар приняли и информацию внимательно выслушали. В подробном моем описании был портрет Милославского. Не спутаешь. Почему-то мне казалось, что Милославский появится уже в ближайшее время. Уж слишком «жирной» была квартира моего соседа Шпака.

Время было уже к обеду, я как раз заканчивал чертеж по багги «Пионер», когда внизу не очень слаженно запели хором: «Ой, цветет калина в поле у ручья». Я специально двери балкона держал открытыми. Был, конечно, вариант, что тетки выпили винца и просто расчувствовались. Но это вряд ли. Скорее всего — это сигнал! Я подошел к двери, прислушался к звуку лифта. Есть! Подъехал! Жорж старался ступать тихо, но все равно по звуку шагов было ясно, что он подошел к двери Шпаковской квартиры. Едва слышно звякнули отмычки, минута, и дверной замок послушно щелкнул. Жорж Милославский проник в квартиру стоматолога Шпака. Профессионал, что еще скажешь?! Еще щелчок, это — дверь за домушником закрылась.

Отлично!

Я быстро вышел из квартиры, тихонько подкрался к двери моего соседа, аккуратно вставил в замочную скважину ключ. Ключ у меня был на вполне законных основаниях, Шпак оставил –просил поливать цветы, пока гостит у приятеля на даче. Видимо, домушник об этом как-то проведал, вот и явился.

Все! Жорж Милославский в ловушке! Наружу ему теперь не выйти. По крайней мере — через дверь. И никакие отмычки теперь не помогут! Однако, я особо не торопился. Пусть Жорж пока порадуется: найдет облигации госзайма, которые следует хранить в сберкассе, потом его добычей станут кинокамера, портсигар золотой, куртка замшевая импортная. Два магнитофона, один из которых кассетный «Филипс». Да еще с баром ему придется повозиться. Что сделает Жорж, когда соберется с добычей на выход и поймет, что дверь не открывается? Это для него сюрприз будет почище, чем исчезнувшая стена в квартире. Он запаникует? Или сразу рванет на балкон?

Я подождал, но все-таки не сдержался, взял трубку и набрал номер моего соседа Шпака. За стеной раздался телефонный звонок. Я даже представил себе, как Жорж вздрогнул и испуганно обернулся на звук. Трубку, конечно, не взял. Ладно, теперь оставалось только ждать.

Я повесил ремешок фотоаппарата на шею, прихватил сигару, вышел на балкон. Помахал рукой бдительным соседкам. Те уже закончили петь и явно заинтригованные смотрели в мою сторону. Я пристроился у бетонной плиты, разделяющей лоджии, выкурил сигару почти до половины. Наконец раздался звук открываемой балконной двери, и Жорж Милославский показался во всей красе. Но прежней уверенности на его лице не осталось и следа. Не сумев выйти из квартиры, явно носившей следы обноса, Жорж реально очканул. Он, в импортной замшевой куртке и с камерой на плече сразу ухватился за балконные перила и начал лихорадочно озираться по сторонам. Я навел фокус и сделал первый снимок. Щелкнул затвор фотокамеры. Отлично! Матерый вор-домушник зафиксирован, как говорится, с поличным. На месте преступления.

Милославский услышал щелчок фотоаппарата, заглянул за бетонную плиту на мой балкон. Увидел меня, спокойно смолящего «Корону», кажется, узнал, тут же отпрянул и рванул обратно в квартиру.

— Эй, уважаемый! — крикнул я ему вслед. — Куда же вы? Выходите, поговорим. Есть тема!

Теперь уже я заглядывал на соседний балкон и реально шантажировал домушника:

— Или мне прям щас позвонить 02?

Пришлось подождать. Жорж вышел минут через пять. Без куртки и без камеры. И лицом несколько бледный. Достал блестящую зажигалку и красно-белую пачку «Мальборо». И где здесь, спрашивается, достал? Разве что в «Березке» на чеки приобрел?

Жорж щелкнул зажигалкой, нервно закурил:

— И откуда ты такой взялся?

— Да так, проживаю по соседству.

— Ты чего ко мне привязался? Специально меня выслеживал?

— Да, пожалуй, что так.

— Че хотел?

— Дело есть. Как раз по вашей специальности.

— Какой такой специальности?

— Оригинальной. Милославский, бросьте дурочку валять, я знаю, кто вы есть. Верните украденное у Шпака и поговорим серьезно.

— Я все уже вернул.

— И облигации?

Милославский похлопал по карману своего пиджака.

— Верну, дверь откроешь?

— Открою. Я же говорю, есть заказ. Серьезный. Даже, можно сказать, государственный. Родине послужить надо.

— Хм… Меня Родина только недавно на волю отпустила. Из мест не столь отдаленных.

— А это — ничего. Родина, она как мать. И накажет, и пожалеет. В обиде не останетесь. Это вам не портсигар Шпака. Портсигар, кстати, тоже не забудьте вернуть. Так что, договорились?

Милославский блеснул фиксой и пошел в квартиру возвращать портсигар. Я же пошел звонить Николаю на работу. Тот трубку сразу взял и пообещал быстро приехать.

Переговоры на балконе длились недолго. Стороны договорились и даже обменялись рукопожатием. Правда, справку об освобождении Николай у Милославского забрал. Обещал вернуть в виде паспорта. При благоприятном решении вопроса. Про неблагоприятный даже не говорили.

— Слушай, а ты уверен, что он справится? — спросил Николай.

— Жорж Милославский, конечно, не Джеймс Бонд, но кое-что в этом деле понимает. А уж как собираются наши доблестные органы его во вражеское посольство доставить — это уж ваше дело.

— Доставим, не переживай. Там завтра как раз большой прием. Только одному ему будет трудновато.

Я намекнул, что на рынке до сих пор обретается известная ему троица. Пусть искупают свою вину перед Родиной. Николай не ответил, но прищурился. Видимо, обдумывал предложение.

Мы с Николаем прошли в подъезд, я вытащил из замочной скважины ключ и выпустил Милославского из ловушки. Попыток сбежать он не предпринимал.

Я проводил гостей до лифта, вернулся домой, и с сознанием выполненного долга снова уселся за чертежи. Минут через десять домой вернулась Зина. Сообщила, что ездила в театр, хвалилась загаром, одаривала подарками, слушала свежие сплетни.

Я тут же взялся разогревать для любимой ужин.

— А что, Коля в гости приходил? — спросила Зина и прихватила котлету со сковородки прям рукой. Видимо, проголодалась.

— А вы что, встретились? — спросил я.

— Ну да, он разговаривал на остановке с очень импозантным мужчиной. Ну очень импозантным, — сообщила Зина, откусывая от котлеты.

Я понял, что за импозантный домушник беседовал с Николаем, и хмыкнул.

Зина быстро поела и отправилась в ванную. Едва она включила там свет, как восторженный вопль потряс стены нашего скромного жилища. Я даже не представлял, что так можно радоваться всего лишь телефону, установленному в ванной комнате.