Шурик 1970. Книга 2

Глава 18. Дроны из сорок первого

Ждал я недолго. Минут через пять в стене открылась незаметная дверь, в помещение вошел генерал с тремя большими звездами на погонах. Я из уважения встал.

— Генерал-полковник Зайцев, — представился генерал, приложив руку к фуражке. Впрочем, фуражку тут же снял и положил на стол, обнажив совершенно седые густые пряди. Крепко пожал мне руку, посмотрел внимательно мне в лицо.

— Знаешь, на сколько минут современного боя рассчитан танк? — неожиданно спросил генерал.

Я точно не знал. Предположил:

— Минут на пять?

Генерал посмотрел на меня… не то что удивленно, но как-то с интересом.

— Служил?

— Учился. В политехе.

— А, военная кафедра… Нет? Ну да, очки. По зрению откосил, да?

— Ничего я не откосил, — обиделся я и вдруг прикусил язык. Вспомнил, что там в своем времени я реально «откосил» от армии по зрению. Нет, на вполне законных основаниях, ибо без линз не видел почти ни хрена. Но в линзах-то видел. А в военкомат на медкомиссию пришел без линз, в очках с толстенными стеклами.

Но генерал досадную для меня тему не продолжил, повернулся, прошелся вдоль узкой щели окна.

— Во время Великой Отечественной нам, танкистам, досталось. Официально не озвучивалось, но учет велся. Негласно. Эх, и полегло нашего брата. Большей частью — погорело. Для одного человека—трагедия, в масштабах страны — статистика, да? Запоминай, среднее время жизни танка в бою — при атаке 7 минут, а при обороне 15 минут. Под Прохоровкой было меньше, на Зеелах при атаке — вообще почти ничего. Но ведь прорвали, победили! Сейчас при лобовой танковой атаке с учетом средств разминирования — 3 минуты. Ты думаешь, зачем мы в ГДР столько танков навезли? Чтобы в случае чего — до Ла-Манша хватило. Соображаешь?

Я сообразил. Прикинул в голове расстояние от Лейпцига до порта Кале и сообразил.

— Танк — единица мобильная, но тоже нуждается в обеспечении, — продолжил генерал. — Топливо в основном, ремонт. А тут — электричество. Хотя… Слышал что-нибудь про Пашу Ангелину? А про Дарью Гармаш? Женщины — на трактор! А трактора-то были — электрические! А про ДЭТ слышал? Дизель-электрический трактор. Дизель крутит электродвигатель, тот двигает машину. Всего управления — один рычаг да одна педаль. Пару танков сделали на его базе. Хорошие танки, только не ездят. Ломаются. На твоих батареях танк поедет?

Я подумал и отрицательно мотнул головой.

— Вот то-то и оно, — генерал пригладил седые волосы, кивнул мне на стул и сам сел рядом. — Ты, говорят, с детишками занимаешься?

— Станция юных техников. При АЗЛК.

— Это хорошо, это нужно, — снова кивнул генерал. — Я вот хочу тебе одну историю рассказать. Мало кому рассказывал, но ты поймешь. Должен понять.

Генерал сделал паузу, многозначительно глянул на дежурного. Тот словно ждал, метнулся куда-то по лестнице, очень скоро вернулся с подносом. На подносе — беленькая в графинчике, черный хлеб бородинский на тарелочке и шпротинки, посыпанные лучком, на блюдце. И две рюмки на бумажной салфетке.

Генерал взялся за графинчик, я прикрыл свою рюмку ладонью.

— За рулем.

Генерал не настаивал и мне не налил. Сам выпил рюмку, закусил шпроткой, продолжил:

— В сорок первом было, в ноябре, под Москвой, на Истре. Я на БТ служил механиком-водителем. Слышал про такой танк? БТ-7. Хороший танк, быстрый, только броня слабая. Горел быстро. Я сам в БТ два раза горел. Из-под Смоленска до Москвы пока отступали, три машины поменял и два экипажа. Эх, какие ребята были! Так от Днепра до Истры и докатились. Куда уж дальше? За спиной — Москва. Бросили нас, наш батальон на усиление полка рабочего ополчения на берегу Истринского водохранилища. Ополчение — одно слово, что солдаты, кто в тулупе и ушанке, а кто в пальто и в шляпе. С винтовками еще при царе выпущенными. Но все на нас с надеждой смотрели, капониры под нас в мерзлой земле долбили. Ведь отдельный танковый батальон! А в батальоне том четыре машины остались: один КВ первый, еще с финской остался, две тридцатьчетверки и я на БТ. Вот и весь батальон. А по данным разведки на нас с утра три десятка Т-4 навалятся, не считая броневиков. Дивизия «Райх», слыхал? Сидим мы ночью с комбатом и танкистами остальными в рощице у костра, затылки под шлемами чешем. И понимаем, что не удержать нам позиций, сомнут нас немцы поутру. Т-4 — машина сильная, мы его за тяжелый танк тогда считали. Пока «Тигры» не появились. А что у нас? Четыре танка, три орудия. Пэтээров с десяток. Гранат даже почти не было — только бутылки с бензином. И на бутылках этикетки «Ситро». Вот этикетки эти почему-то очень хорошо помню…

Генерал не стал тянуть, налил и принял рюмочку снова. Занюхал хлебцем, стал рассказывать дальше:

— Вот тут он и появился. Вот типа тебя, студент, тоже в очках. Приехал на полуторке, а с ним пацаны. Пятеро, лет по двенадцать-четырнадцать. Сказал, что с дома пионеров. Комполка все это дело увидел, мордой покраснел и сочным таким матерком велел очкарику с пацанами в тыл убираться. «Не до того Россия-матушка обезлюдела, чтобы детей под танки бросать». Но очкарик не робкого десятка оказался и сам в ответ… трехэтажным. Ядрено так. И приказ показывает с очень важной подписью. «Провести испытания устройства „ППГ“». Что за ППГ? Оказалось — мины. Противотанковые мины на гусеницах. С проводами. Всю ночь ребята эти провода разматывали, да мины в белый цвет красили. Ночью как раз снежок выпал. Хороший такой, мягкий…

Генерал выпил снова.

— Посмотрели мы эти ППГ — ничего сложного: шесть деревянных катков, по три с каждой стороны, гусеницы — из старых резиновых камер с шипами. Чтобы не скользили, значит. Два самодельных электродвижка. И от движков провода к автомобильному аккумулятору в окопе. То есть мина — самоходка, не ждет, пока на нее танк наедет, сама на танк идет.

— Радиоуправление? — предположил я.

— Какое там радио, — махнул рукой генерал. — Я ж тебе говорю — провода. Один с биноклем смотрит и команды дает, второй в окопе провода к клеммам прижимает. Двумя парами они, пацаны эти работали. А очкарик с биноклем. Он мне рассказал, что эти самоходы сам придумал. Когда сам пацаном был, еще в тридцать шестом. Придумал и вместе с преподавателем труда сделали. В школьном кабинете труда — в помощь испанским республиканцам. Тогда война в Испании была. Сделали и испытали на школьном дворе. Без боевого заряда, конечно. Получилось! Заявку оформили, в наркомат отправили, все чин по чину. Но ответа не пришло, а в тридцать седьмом того учителя труда забрали. Пришли ночью и увезли. Более его никто и не видел. Так-то.

Генерал потянулся было к графинчику, да пить передумал. Взял корочку хлебца, пожевал задумчиво.

— Виктором он назвался, очкарик тот. Фамилию не помню, не расслышал. Пробовал выяснить потом, да разве найдешь? Его так пацаны и звали — товарищ Виктор. Обычно по фамилии, а тут — по имени. И он их тоже: «Товарищ Максим, товарищ Василий». Он у нас еще аккумулятор выпросил. Сняли с тридцатьчетверки, все равно не заводилась. И вот утром… Мы вообще-то больше на КВ надеялись. Броня у него мощная, прикопан опять же. Но немцы первым делом по нему бить и начали, видно, с рамы срисовали. Башню заклинило. После артподготовки фрицы и поползли. Как крысы. Пехота — серая, танки бурые. Они ж, фрицы, даже танки не стали перекрашивать, и маскхалатов у них не было. Так в своих эрзац-шинелишках по сугробам и перлись. Немец злой, замерзший. Уши под касками только пилотками прикрыты. Начался бой. Подбили меня быстро. Хоть и в капонире машина была, загорелась. Но и мы танк и броневик один сожгли, не сомневайся. У немцев броневики гусеничные были. Но я не о том, я про Виктора этого. Покинули мы машину с личным оружием. В окопы попрыгали, к солдатикам на подмогу. Вижу, Виктор этот с биноклем. Пули свистят, осколки, а он из окопа высунулся, на голову наволочку белую натянул и вот из-под нее в бинокль пялится. Тот бой я своими глазами видел. Ну как эти мины на гусеницах катились на танки, а те уже совсем близко к окопам подползли. Резвые эти ППГ были, лихо под танки закатывались. Одно плохо, провода рвались часто. От осколков. Так пацаны придумали цепь собачью к минам привязывать. Я сам за цепь одну такую вытащил. Провод в окопе скруткой связали и обратно на танки послали. Семь танков они за день этими минами сожгли. Смекаешь? Семь Т-4! Пацаны и этот Витя в очках. Еще один танк тридцатчетверка приложила. Два бутылками ополченцы забросали. Сожгли. Отползли немцы! Не прошли они. А вечером вода пошла с водохранилища. Наши шлюзы взорвали. Чтобы этот чертов «Райх» не прошел. А нас в тыл отвели. Да и что там отводить было, одна тридцатьчетверка, вот и весь батальон. Меня — в медсанбат на телеге. Контузило…

Генерал закончил, решительно налил себе стопарь, махом выпил.

— Нигде ничего я подобного не видел. Нигде! Только в Праге. В Праге на нас такая же фигня выкатилась. Только немецкая и здоровая. На железных гусеницах. Передовую нашу тридцатьчетверку сожгла. Но заметная, и тарахтела очень. Мы с ними быстро разбираться научились.

Генерал встал, подошел к стене, сдвинул одну из шторок. Картина маслом — мордатый фриц копается в потрохах похожего на черепаху механизма на гусеницах.

— Самоходная мина «Голиаф» — очередная вундервафля нацистов, — сказал генерал. — Наши разведчики одну такую целую в Праге взяли. Я потом рассмотрел, там столько напихано! Такие схемы и узлы мудреные. А у Витька того даже катки деревянные были. И гусеницы из камеры старой. Но ведь семь танков! Всего пятеро пацанов и Витя этот! Я ведь своими глазами…

Генерал резко повернулся ко мне:

— Мне твой электромобиль на поле боя на хрен не нужен, понял? Мне «УАЗки» хватит. Раненых при необходимости санитары на носилках донесут. Ты мне сделай такую электрическую штуку, чтобы на голову лучше этого было, — генерал указал на «Голиафа». — Чтобы эта штука сама на танки врага, на пушки его, на ракетные установки катилась. И вдребезги разносила. А лучше — чтобы летела. Ты меня понял?

Я понял. Понял, что генерал — даже не про гранатомет. Гранатометов в советской армии хватало. Разных типов. Генерал — про другое, он про дрон-камикадзе.

— Вопросы есть? — по-военному спросил генерал.

— Да. Это ППГ как-то расшифровывалось? — спросил я, вставая.

— Да. «Пионерский Привет Героям»! Или «Пионерская Помощь Героям» — не помню точно.

— А эти ребята с Виктором? Что с ними стало?

Генерал развел руками. Все ясно. Сколько их, героев, война прибрала. С именами и без.

— Это что у тебя? — вдруг спросил генерал.

Я посмотрел на стол и сам удивился. Салфетки, которыми были прикрыты хлеб и шпроты на подносе, теперь лежали передо мной, и были они исчерчены и исчерканы. Это что, я? Моих рук дело? Ну да, и почерк мой. На салфетках была схема того самого «ППГ» на шипастых гусеницах в трех проекциях и расчеты необходимой мощности электродвижка.

— Сечешь, — сказал генерал уважительно. — Похожи. Ну да, такие те ППГ и были. Ну что, договорились? Покумекаешь, чтобы такое же простое и надежное, но на дальние дистанции. Как что надумаешь, звони. Прям мне звони, напрямую. А пока давай все-таки твою машинку на бронебойность проверим, а? Зря что ли ее сюда тащили? Щас мы ее с зенитки одиночными, а потом очередями. А? Да шучу я, шучу, ха-ха-ха…

И генерал потянулся к графинчику.

— Куда мы теперь? — спросил я, когда Николай вырулил на трассу. Настроение у меня было не очень. Ну да, нас с Букашкой похвалил ракетный министр. И героический танковый генерал с фамилией Зайцев тоже общением доволен остался. Только Букашку мне не вернули. Так и осталась на полигоне. Для дальнейших исследований. Но и Николай выглядел как-то странно. После теста на полигоне он был весь такой довольный, а сейчас — темнее тучи.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Березин объявился, — словно нехотя ответил Николай.

Вот этого я никак не ожидал. Если честно, я даже сам пытался себя убедить, что никакого Березина нет. И не было. Что и Березин, и робот Гелик, и Громов мне приснились. Что мы с Зиной просто чудно отдохнули на даче подпольного крышевателя теневиков, и никакого робота и курятника не было. Просто привиделись. На солнце перегрелся, бывает…

— Что? Как объявился? — переспросил я.

— Сначала в Соколовке в доме появился. То ли маму хотел проведать, то ли в архиве своем что-то искал. А архив-то сам знаешь где. Потом в гаражах его заметили. Сам знаешь — каких. Сторож доложил, что он прошел через ворота. Но в сам гараж не входил и в подвал к машине не спускался. И ведь в той же больничной пижаме. Хотя это — кстати. Переодевать не пришлось.

— Это почему?

— Потому что он сейчас в клинике для «зрителей». Помнишь, я тебе про такую рассказывал? Совершенно секретный и тщательно охраняемый объект, а он там шляется по коридорам, как у себя дома.

— А зачем его туда отвезли?

— Да не возил никто. Сам объявился.

— И чего он там делает? — спросил я совершенно сбитый с толку.

— Да в общем-то ничего. Побеседовал с этой Раисой Михайловной, да и спать завалился на соседней койке. Сказал, что притомился. Попросил разбудить, когда ты приедешь. Поговорить хочет. Ты как?

— А его не пытались… — я сделал руками хватательные движения.

— Пытались, конечно, не получилось. Он видимый, но когда попытались скрутить, оказалось, что не осязаемый, — нервно хохотнул Николай. — Набросили сеть, да сами в ней запутались. Голова идет кругом. Мистика какая-то. Да ладно бы мистика. С чертями бы мы как-нибудь справились. Привезли бы попов со святой водой, благо, что еще остались. Но тут наука… Временные вектора. Знаешь, пока ты там на море пузо грел, нас с учеными туда вызывали…

Николай показал пальцем вверх и продолжил:

— К очень важным людям. Таким важным, что… По поводу машины этой, будь она неладна.

— И что?

— Да ничего. Мнения разошлись. Сначала даже поступило предложение разобрать ее к чертям, а изобретателя — на народные стройки в Сибири.

— Очень не хотелось бы, — попытался я пошутить. Получилось не очень. Николай мою реплику пропустил мимо ушей, продолжил.

— Но, кто поумней резонно возразил, а что, если у капиталистов такая уже есть? Соображаешь? Это типа как атомная бомба. Даже хуже.

Я кивнул:

— И что решили?

— Свернуть пока опыты с континуумом. Про либерею узнать и сразу свернуть.

— Опять Либерея. Далась им эта библиотека.

— Да не библиотека, — вздохнул Николай. — А всего одна книга. Причем, арабская. Или персидская. Сука Дубцов в архивах надыбал, что был в Либерее один древний манускрипт… Вот он ему нужен. Товарищ Суслов лично заинтересован.

— Что за манускрипт? Автор-то кто?

— Авиценна. Или Ибн Синна. Слышал что-нибудь? Вот и я тоже.

— А про что книга?

— Не догадываешься? Про старость бодрую. Про жизнь вечную. Про бессмертье…

Ответить было нечего. И интерес власть имущих к подобному документу мне был вполне понятен. Только что хотел от меня неосязаемый Березин, я так и не понял.

— Погоди, а как же Райкин? — вспомнил я слоновожатого лейтенанта.

— Если ты про которого здесь, там сможешь сам посмотреть. А если про которого там, так спроси чего полегче. Так что, едем в клинику? — спросил Николай.

— Едем, — согласился я.

Глухой бетонный забор и колючка поверху. На воротах — охрана с автоматами. Хороша лечебница. Впрочем, чему тут удивляться, с такими-то «пациентами».

Видимо, Николай здесь бывал уже не раз, знал, что — как. Дважды ему пришлось показывать «корки», у вторых ворот охранник ходил куда-то звонить, только потом пропустил. Еще раз Николай показал удостоверение у бронированной двери приземистого здания с узенькими оконцами, забранными решетками. Мне пришлось предъявить паспорт. Значит, здесь и содержатся неудачливые путешественники во времени?

Внутри все было очень прилично: коридоры с высокими потолками, стены выкрашены в радостный желтый цвет, цветочки в горшочках. Похоже на больницу. Только все равно мрачно, видимо, из-за решеток на окнах. И из-за тяжелых запоров на дверях с глазками. Для наблюдения внутрь.

Доктор, чем-то похожий на Айболита, с такой же бородкой, в сопровождении двух мордатых санитаров провел нас к одной из дверей. Вид у доктора был несколько обескураженный.

— Впервые такое вижу, — признался доктор, заглядывая в глазок. — Разное мои пациенты здесь творили, но через двери и стены никто еще не проходил.

— Через стены?

Почему-то я вспомнил хороший старый фильмец про простых советских волшебников. Его часто под Новый год показывают. Там тоже сквозь стенку проходили. С переменным успехом.

— Беседуют, — сказал доктор и взялся за дверной запор.