Серебряная лоза

Глава 36. Настоящее. О том, как закончился день в посёлке, и о песне для Марты

Хитринка опомнилась, лишь когда зазвучали выстрелы. После первого на землю с коротким стоном осел один из людей правителя. Двое других почти одновременно выдали залп, но, видимо, промахнулись. Сорвавшись с места, они кинулись вдогонку за тем, кто стрелял в них первым.

Не помня себя от страха, Хитринка пробралась к запертой двери и потянула, раскачивая, тяжеленный тугой засов. Он не спешил поддаваться. Над головой сиял фонарь, усиливая тревогу. Хитринка всей кожей ощущала, что она как на ладони, что погляди кто сюда, он тут же уложит её одним метким выстрелом, а проклятый засов не шевелился!

Осмелившись, Хитринка потянула к себе ружьё упавшего стражника. Оно лежало у человека под грудью, всё ещё зажатое в мёртвой руке, и пришлось наклоняться близко, так близко, что отчётливо стал ясен металлический запах крови, что колено опустилось в тёмное пятно, расползающееся по земле. Потащила — ружьё поддалось легче, чем засов.

А затем она встала на носки и с трёх ударов разбила фонарь.

Отбросив ненужное теперь ружьё, дёрнула засов. Он шёл медленно, с мерзким скрипом, и наконец вырвался весь. И только когда изнутри выстрелили, Хитринка запоздало сообразила, что не дала Карлу понять, кто выпускает его на свободу.

— Не надо! — только и пискнула она, вся сжимаясь в комок.

Её тут же подхватили крепкие руки. Они ощупывали и вертели, стремясь убедиться, что всё в порядке.

— Девочка, да как же так!.. — бормотал Карл. — Я и не подумал! Ты цела? Цела? Ответь мне!

Волк вился рядом, Хитринка ощущала, как он тычется ей в ноги, тепло дышит. Затем развернулся и махнул в темноту, лишь шлепки тяжёлых лап, падающих на землю, указали, в какую сторону.

— В-всё хорошо, кажется, — ответила Хитринка. — А у других — не знаю. Мы помогли Каверзе, но она сейчас уводит стражников. С ней был человек, раненый, Прохвост повёл его к машине, и больше я их не видела. И Марта должна была ждать на холме, надеюсь, послушалась.

Руки Карла дрожали на её плечах.

— Повезло, что ты коротышка такая, — всё ещё взволнованным голосом сказал он. — Я в голову метил, любого другого бы точно уложил. Так…

Отпустив её, он наклонился, обыскивая лежащее на земле тело.

— Ружьё ищешь? — догадалась Хитринка. — Вот оно, в стороне. Я фонарь им разбила.

— Возьми, — приказал Карл. — Держи вот так. Чтобы выстрелить, нажми сюда. Стреляй только в крайнем случае, в самом крайнем, поняла?

Хитринка кивнула, надеясь, что самый крайний случай не настанет никогда.

— За мной, — коротко бросил Карл.

Они шли вперёд между домишек. Похоже, все дома были брошены, и в этом посёлке оставались только стражники. Ведь никого, кроме людей с оружием, здесь не встречалось. Наверное, раз шахты перестали работать, держать лишних стало ни к чему.

— Осторожно, — сказал Карл, а затем перешагнул через что-то, лежащее на земле. Это оказалось ещё одно тело. К счастью, не Каверзы и не Прохвоста.

Издалека донеслись крики, звуки выстрелов, опять крики. Карл перешёл на бег, и Хитринка заспешила за ним.

Она долго ещё жалела, что так торопилась.

Четверо пытались остановить волка, а он — он вёл холодную, отточенную пляску смерти. Выстрелы были ему нипочём. Прыжок — и падает один из четверых, пытаясь зажать растерзанное горло, и слышится бульканье. Удар, сминающий рёбра — и второй складывается пополам, хрипя, не в силах вдохнуть. Поворот — и третий медленно опускается, как ватная кукла, а за мордой волка тянется, тянется чёрная лента крови.

— Не гляди! — поздно спохватился Карл, прижимая Хитринку к груди. Но даже так, тесно прижатая, она видела, продолжала видеть всё.

— Всё кончено, — прозвучало над головой.

И что-то твёрдое ткнулось под колени, что-то тёплое и влажное. Это зверь, выполнивший работу, желал, чтобы его похвалили, ластился, как пёс.

— Верный! Ах, пресвятая Хранительница, Верный! — раздался вскрик Каверзы. — Так вот с каким волком! Дурёха, что же ты мне не сказала! Я думала…

Но это было уже слишком для Хитринки. Утомлённая тревогами последних дней, голодная, невыспавшаяся, эти последние удары она уже не могла снести, а потому позволила себе, наконец, погрузиться в блаженную тьму.

Когда она очнулась, вокруг по-прежнему была тьма. Впрочем, маленький огонёк в этом мраке всё же мерцал: горела свеча.

Тёплый свет озарял лица сидящих за столом. Там были Карл, и Каверза, и Марта, и даже тот незнакомец, который болезненно морщился. Не хватало только одного.

— Прохвост! — вскричала Хитринка, пытаясь подняться, но её тут же кто-то придержал.

— Тут я, тут, — произнёс знакомый голос.

Над ней склонилось родное лицо, и она, наконец, сообразила, что лежит у Прохвоста на коленях.

— Ну и напугала же ты меня, сестрёнка! — сказал он без улыбки. — Ты как?

— Не знаю, — честно ответила Хитринка, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Пусть сядет за стол и поест, — окликнула их Каверза. — Давай, тащи её сюда!

Сама Каверза, несмотря на потрёпанный вид, так и сияла. Она поглаживала Вольфрама, льнущего к её щеке, а рядом с её ногой угадывался силуэт Верного.

— Ах ты, мой старый дружочек, — нежно сказала она, протягивая ворону что-то из своей тарелки. Тот с удовольствием взял.

Хитринка подошла к столу. Прохвост вёл её, будто стеклянную. Карл придвинул стул, Каверза толкнула к ней тарелку с хлебом и рыбой.

Хлеб пах так, как пахнет только свежая выпечка, и от рыбы тянуло ещё печным дымком. Хитринка прислушалась к себе, воскресила в памяти недавние воспоминания. Но они, похоже, притупились и не помешали аппетиту проснуться. Так что она решительно отломила кусок хлеба и сунула в рот.

— Не могу поверить, — покачала головой Каверза, — что Эдгард таил это от меня. От меня! Он врал, будто волка переплавили при нём. О чём ещё мог врать этот скользкий тип?

— Ты же не думаешь, что… — осторожно начал Карл.

— А что, если так? — стукнула кулаком по столу Каверза, и глаза её вспыхнули. — Что, если так? Если бы он был жив, как ты думаешь, где бы он мог оказаться? Где его могут держать?

Хитринка поглядела, нет ли чем запить хлеб. Она встретилась глазами с незнакомцем. У него был хороший, открытый серый взгляд.

— Арно, — улыбнулся человек, придвигая ближе к ней кружку. При этом поморщился — видно, даже небольшое усилие причинило боль.

— Хитринка, — представилась и она, как следует прожевав еду и запив водой.

Между тем Карл вышел из себя.

— Где, где! — заорал он и стукнул кулаком ещё сильнее. — На том свете, вот где! Ты чокнулась, совершенно свихнулась, обезумела! Я и не думал, что всё настолько плохо! Посмотри, в кого ты превратилась! Что ты делаешь? Ты думаешь, этого бы он хотел? Чтобы ты стала такой?

Губы Каверзы задрожали.

— Да, он был бы рад, — твёрдо, тем не менее, сказала она. — Ему не нравился существующий порядок. Не нравилось, что наш народ живёт, как помойные крысы, а ещё больше не нравилось, что они смирились с этим! И он бы боролся, если бы мог. Он бы боролся! Это ты, трус, сидишь в своей норе, ты умер уже давно, и потому тебе плевать, что за участь ждёт других. А я если и умру, выполняя своё дело, то хоть буду знать, что не зря!

И она, с грохотом отодвинув стул, выбежала наружу. Лишь волк заскулил, обернувшись ей вслед.

— Мне всё равно?! — заорал Карл. — Так почему я тогда здесь, слышишь, ты, бестолковая? Эй!

Но ответа не было, и Карл, опрокинув стул, тоже вскочил. Он прошёлся взад-вперёд по комнате, и доски запели под тяжёлыми шагами. Затем Карл решительно шагнул к двери, дёрнул её и тоже вылетел наружу.

Марта между тем сидела, уткнувшись носом в тарелку, и Хитринка заметила, что по щекам её медленно и беззвучно текут слёзы. Опять — слёзы!

— Марта, чего ты? — спросила она, накрывая худенькие пальцы своими.

— Я сделала всё не так, — тихо ответила девчонка. — Ведь мне Грета сказала, я должна добраться до Вершины. Не кто-то другой, а Грета моя. Уж она бы мне зла не желала. И всё сложилось так хорошо, старик был готов помочь, а я струсила. А теперь чувствую: там моё место было, а здесь я лишняя.

— Не нужно плакать, — сказал Прохвост. — Мы ещё можем пробраться к Вершине. Если хочешь, если действительно чувствуешь, что таково твоё желание, мы попробуем. Хорошо?

— Грета? — спросил и Арно. — Не из города Пара, случайно?

— Да, из Приюта, — шмыгнула носом Марта.

— Я её знаю, — расплылся в улыбке парень. — Очень она мне помогла однажды. Жизнь спасла.

Голос его звучал странно. Арно говорил осторожно, будто укладывал невесомую стену из слов и боялся, как бы она не рассыпалась. Хитринка сообразила, что это, наверное, из-за повреждённых рёбер.

— Да? Как? — немедленно заинтересовалась девочка.

— Я же сиротой остался, да только годы были не те, чтобы меня отправили в Приют. Отец столько долгов оставил, что продали всю обстановку и наш дом. Я в сырной лавке помощником работал, остался там переночевать, идти-то больше некуда было. Хозяин как узнал, так и погнал с места. Сказал, вшивых бездомных ему только и не хватало. Я и туда, и сюда, а новой работы нигде не сыскать. С горя и с голода решился — пирог из чужой корзинки потащил. А хозяйка корзинки как схватит меня за руку, а мимо, на беду, стража идёт. Уж не знаю, что эта дама в лице моём прочитала, только отвела к ближайшей лавке, пирог отдала и велела рассказывать. Я всё и выложил, что было терять?

Арно поморщился и замолчал ненадолго, будто прислушиваясь к себе.

— Хороший обмен: ей история, мне пирог, — продолжил он чуть погодя. — Да только ещё лучше вышло, она мне и крышу на время дала, и денег, пока я устроился. Деньги я после вернул, но чувствовал, что долг не выплачен. Родные для меня такого не сделали, а она — незнакомка, чужаку помогла. Сказал я, что на всё для неё готов. Слово за слово, поручение за поручением, так и в «Птицах» оказался. Не только для неё одной, а потому, что цель справедливая.

Арно примолк, и Хитринке показалось, лицо его стало бледнее, чем прежде.

— А где ты жил, в Приюте? — продолжила расспрашивать Марта. — Что-то я там тебя не видела.

— Нет, что ты, не стала бы она меня тащить туда. В её собственном доме в Литейном переулке и жил. Хороший дом, у её отца там мастерская была.

— И мы там однажды были, — припомнила Марта.

Ни Карл, ни Каверза всё не возвращались. Хитринка тем временем наелась и отодвинула тарелку. Она то и дело ловила на себе взгляд Арно — любопытный, будто бы даже чуть удивлённый. Ей не становилось неловко от этого взгляда, но тоже стало любопытно, чего это он так глядит.

— Знаешь, ты удивительным образом мне её напоминаешь, — смущённо ответил парень. — Её, Грету. Хотя ведь быть такого и не может, вы разного роду-племени. Ты хвостатая, а у неё светлые глаза, но…

— А волосы зато у них одинаковые, — встряла Марта.

— Ну что ты, у Греты они совсем другие, как осенние листья. Есть пряди потемнее, есть золотистые, а есть как рыжее золото. Не помнишь, что ли?

— Так я о том и говорю. Мы же волосы выкрасили, я вот тоже, — и девчонка грустно потянула себя за прядь. — Мне мои прежние, белые, больше нравились. Может, ещё отмоются.

Арно лишь хмыкнул и посмотрел задумчиво на Хитринку. Может, представлял её с рыжими волосами. Ей было всё равно, да и приятнее оказаться похожей даже на неведомую Грету, чем на этого глупого разнесчастного Ковара — и что только Каверза в нём хорошего нашла!

Каверза, легка на помине, вернулась. Довольная, будто ни в чём не бывало. Но одна, без Карла.

— Заканчиваем посиделки, — скомандовала она, хлопнув в ладоши. — С утра в путь, да чем раньше, тем лучше. Кто не выспится, тот сам себе враг. Арно, дружочек мой, позволь-ка тебе помочь.

Она подставила крепкое плечо и осторожно довела парня до широкой лежанки. Прохвост дёрнулся было к ним, но сразу стало очевидно, что силы в хрупкой Каверзе куда больше, чем кажется, и подмога не требуется.

Уложив Арно, она растянулась рядом с ним и зевнула.

— Вам, детишки, особое приглашение нужно? Ищите, где лечь, и отдыхайте. Ох, ещё одна ночь в этом проклятом посёлке, но хоть на свободе.

У печи стояла ещё лежанка с соломенным матрасом. Он показался Хитринке мягче перин в доме Эдгарда. Марта пробралась к стене, Хитринка легла посередине, а Прохвост вытянулся с краю.

В это время вернулся и Карл.

— Машину на завтра я нашёл, — хмуро сообщил он, не глядя на Каверзу. — Только не знаю, поднимете ли вы меня с утра, потому что не помню, когда спал. Если что, так и тащите, вместе с лавкой. Ну, сладких снов.

И он вышел в другую комнату, потому что в этой ему не осталось места.

Марта, обычно засыпавшая, где и как придётся, вертелась, вертелась с боку на бок и вдруг заявила:

— Вот бы песню! Колыбельную…

— Ну нет, дружочек, это не по моей части, — сонно пробормотала Каверза.

Зато ворон на столе вдруг оживился.

— Песня для Марты, — сказал он незнакомым голосом. — Для Марты.

И запел.

С Хитринки даже сон слетел, до того это была красивая песня. В ней не было слов, но перед глазами почему-то вставала вершина, покрытая снегами. Снег стаял, побежал ручьями, и она, Хитринка, тоже стала ручьём, понеслась стремительно меж илистых берегов, вошла в лес — и погрузилась в глубину, живую, дышащую. Впиталась, но было совсем не страшно, то была не смерть. Проклюнулась ростками — и вернулась из-под земли, потянулась к небу. К голубому, тёплому, небывалому небу, а не слякотно-серому, которое она видела куда чаще. И там, в звенящей вышине, качаясь листом на ветке, она вдруг сорвалась и стала ветром. И понесла лёгкие белые облака вдаль, к вершине, и из этих облаков опала вниз пушистым снегом, медленно кружась.

Ворон смолк, но удивительная песня осталась. Слова теснились в груди, но чувствовалось, что их нельзя произносить, что, высказанные, они станут слишком грубыми, неподходящими, разрушат волшебство.

Каверза одним махом села на лежанке.

— Вот это да! — восторженно произнесла она. — Откуда ты взял эту песню, Вольфрам? Кто тебя научил? Это из твоей прежней жизни?

— Песня для Марты, — только и повторил ворон.

— Но почему для Марты? — спросил Арно. — У птицы нет собственных слов, так кто же передал песню для Марты? Кто и зачем?

— Я из рода пернатых, — торжественно и гордо созналась девочка. — Если ты не знаешь, это те, кто раньше правил Лёгкими землями. И Эдгард всё твердил, что я должна знать какую-то песню. Может, это она и есть? Как бы мне её выучить?

— Ну, считай, песня у тебя в кармане, — пообещала Каверза. — Я запоминаю всё, что слышу, с первого раза. И научу. Но сейчас спи, завтра нелёгкий день.