Серебряная лоза

Глава 27. Прошлое. О серебряной лозе и печёной картошке

В ночной тишине слышно было, как затарахтел мотор экипажа, взбирающегося по холму. Но близко машина не подъехала — и то верно, ни к чему привлекать внимание стражников, время от времени прогуливающихся по стене.

Чуткий слух хвостатого уловил приближающиеся шаги. Вскоре у лаза послышался шорох, и во двор пробрался волк. В чернильной темноте виднелись лишь алые точки его глаз.

Зверь со скрипом встряхнулся и двинулся к хвостатому, радостно ткнулся в него мордой.

— Проклятье, — послышалось шипение.

Это Эдгард пытался пролезть через подкоп. Поскольку он был не так худ, как хвостатый, и не так гибок, как механический волк, это давалось ему с трудом.

Ковар подал руку, помог торговцу.

— Прежде чем войдём, я хотел поговорить, — зашептал он, опасаясь, как бы ворон не услышал. Тот был способен повторить слова в любой неподходящий момент.

— Что? — так же тихо спросил Эдгард.

— Я узнал, что Грета больна. Мастер Джереон ещё не знает. Эдгард, ты же ходишь во дворец — прошу, упроси господина Ульфгара, чтобы он если не отпустил, то хотя бы прислал к ней лекаря! Её не кормят, в темнице холодно и сыро…

— Тихо, тихо, — перебил торговец. — Вот так беда! Но и я тут бессилен, мальчик мой.

— Да как же!..

— Ш-ш-ш! — вновь прервал хвостатого Эдгард. — Ну как, по-твоему, я поясню правителю, откуда знаю о состоянии Греты? К тому же господин Ульфгар думает, что с Джереоном я приятельствую лишь для вида. Никогда ещё я не заступался за старика, чтобы не выдать, что он имеет для меня большое значение. Меня же в лучшем случае к вам больше не подпустят, а в худшем начнут разнюхивать да копать под меня, усомнившись, на чьей я стороне. Весьма опасно выказывать личные привязанности и страсти, если ты близок к правителю, запомни это.

— Неужели ничего не сделать? — простонал Ковар.

— Заканчивайте с сердцем, — посоветовал Эдгард. — Это единственный путь. И идём уже, пока нас не заметили.

Альседо пришёл в восторг, увидев птицу. На впалых его щеках даже выступило бледное подобие румянца. Тонкими слабыми пальцами он гладил перья, а ворон подставлял шейку, сидя у пленника на коленях.

Волк так и вился вокруг, легонько тыкаясь мордой в ноги и бока пернатого, затем примостил тяжёлую лапу на край стула, положил на неё голову и замер, не отрывая взгляда от лица Альседо. Ковару даже стало слегка обидно: чинил-чинил, а хоть бы раз зверь так на него поглядел! Пленнику между тем и дела до волка не было, лишь осмотрел бегло при встрече, усмехнулся криво и больше не замечал. Всё его внимание поглотил ворон.

— Погладьте и волка, что ли, — угрюмо сказал хвостатый.

— Зачем? — недоумённо поднял белые брови Альседо. — Он неживой.

— Ну, ведёт себя он так, будто что-то чувствует.

— Это лишь отголосок моей собственной силы, — пояснил пернатый. — Мой брат вложил свою — ту, что имел — чтобы наделить зверей сознанием. Вот почему эти механизмы подчиняются только его приказам, и никто другой не имеет над ними власти. Этого я когда-то напоил своей кровью, и он отличается от прочих. Но он далеко не то же, что живое существо, не обманывайся. И потом, я сердит на этого волка.

— Но почему? — не понял Ковар.

— Ты говорил, он попался вам шесть лет назад. Но отправил я его давно, минуло почти три десятка лет с той поры. Значит, всё это время он как-то выживал, однако не исполнил мой приказ. Я мог бы это простить, если бы волк был повреждён с самого начала, но выходит, он мог двигаться и находил топливо. Бесполезная машина, ни на что не годная.

Эдгард, сперва приглядывавшийся к пленнику, наконец решился заговорить, подсел ближе.

— Так значит, слухи не врали, — сказал он. — Говорили, будто у господина Ульфгара под замком содержится пернатый, но я и не думал, что вы братья. Альседо, есть у меня к тебе важный вопрос.

Вместо ответа пленник вопросительно поднял бровь.

— Как ты смотришь на то, чтобы открыть врата ещё раз? Скажем, для меня и пары надёжных людей, которые отправятся за пернатыми в третий мир? Для понимающих давно не секрет, что если наши земли будут так же варварски уничтожаться, спустя десяток-другой лет людям есть станет нечего. Почва становится мертва и бесплодна, воздух городов вызывает болезни, уголь добывать всё сложнее. Пчёл, насекомых и птиц уже почти не встретишь, мелкие звери исчезают вместе с лесами, гибнет рыба. Равновесие утрачено, и этому миру нужны те, кто способен о нём позаботиться.

— Невозможно, — покачал головой пернатый. — До Вершины не добраться.

— Да, охраняется она хорошо. Но подумай, а что если получится добраться туда не по земле, а по небу? Представь, что у нас будет такая машина.

Пленник задумался.

— Не успеем, — ответил он. — Далеко, я не доживу без ключа.

— А если мы попробуем изготовить собственный ключ? — не отступался Эдгард.

— Даже если будет всё — ключ, возможность добраться до Вершины, время — я не пойду, — отрезал пернатый.

— Но почему? — удивлённо спросил торговец.

— У Мильвуса моя дочь, — ответил пленник, хмурясь, и глубокая морщина перерезала его лоб. — Пока я жив, сделаю всё, чтобы не обречь её на такие же муки.

— Дочь? А где её содержат, в темнице? — вмешался в разговор хвостатый. — Может быть, получится и её вывести из дворца?

— Не получится, — тяжело ответил Альседо. — Мне трудно объяснять, долго. Подойди ближе, мальчик.

Хвостатый послушно придвинулся, наклонился, когда Альседо поманил его пальцем, и ощутил холод чужих рук на висках, а вслед за этим в глазах немедленно померкло. Но он тут же увидел, только не мастерскую и не худое бледное лицо пернатого, а ярко освещённый коридор. Здесь было полно охраны. Стражники неподвижно стояли вдоль стен на расстоянии друг от друга, а ещё двое прохаживались — один вперёд, второй назад.

Ковар будто бы пролетел по этому коридору мимо стражи и оказался у двери, единственной, которую он здесь заметил. Миг — и он за дверью. Взору открылись богатые покои с высоким потолком, с широкой и мягкой даже на вид кроватью под алым покрывалом с тяжёлыми кистями. На полу — узорная плитка. На узких окнах будто бы решётки. Остального хвостатый не успел разглядеть, его развернуло к полкам у окна, уставленным книгами. Дальше случилось то, чего он и ожидал: полки сдвинулись, открывая тайный путь.

Небольшие фонари горели тут и там, освещая мрачный коридор. Углы заткала паутина. Коридор вёл вперёд, затем пол превратился в ступени и закружился спиралью. В конце концов хвостатый увидел комнату не больше своей каморки в доме мастера, где стоял лишь стол. И там, в стеклянном цилиндре с медным основанием, в зеленоватой жидкости, бурлящей пузырьками, плавало, то поднимаясь, то опускаясь, но не касаясь дна, яйцо размером с ладонь.

Холодные пальцы отпустили виски, и видение померкло, спустя секунду сменившись привычным видом мастерской.

— Что это было? — изумлённо спросил Ковар. — Что я видел?

— Секретный ход за покоями Мильвуса и мою дочь. Расскажи теперь своим друзьям, надёжно ли она охраняется.

— Ваша дочь — это просто яйцо?

Эдгард заинтересованно придвинулся, поднял брови.

— «Просто яйцо»? — возмущённо вскрикнул пернатый и даже закашлялся, слишком уж много силы вложил в этот крик. Продолжил он уже слабее и спокойнее:

— Это то же самое, что для вас — младенец. Но без материнского или отцовского тепла наши дети не могут расти дальше. Мильвус удерживает мою дочь между первым и вторым рождением, так ему от неё меньше хлопот. Она не сбежит, не впитает ненужные знания, не заболеет. Хранится до поры, связывая меня по рукам и ногам, чтобы я был послушен. А если не станет меня, Мильвус вырастит её, она меня заменит…

— Как же он её вырастит без родительского тепла? — не понял Ковар.

— Это не столь важно, — пояснил пернатый. — Подойдёт близость любого тела, если кто-то будет согласен носить дитя у сердца. Может, даже и машина сумеет дать нужное тепло, ведь поддерживает же сейчас её существование несложный механизм. Я смирился с тем, что никогда не увижу свою дочь, но не могу допустить, чтобы она из-за меня страдала.

— Моя, между тем, уже страдает, — присоединился к беседе мастер Джереон. Он, несмотря на позднее время, сидел за столом и полировал корпус сердца. — И, кажется, дело до этого есть лишь мне одному.

— Не ворчи, Джереон, — сказал ему Эдгард. — Как бы я ни сочувствовал тебе, но должен сказать, дочь твоя не первая и не последняя. Даже если выручишь её сейчас, нельзя быть уверенным, что её больше не тронут. Нужно мыслить шире.

— А может быть, в ту комнату за покоями повелителя можно пройти иным путём? — предположил хвостатый. — Вот бы увидеть чертежи дворца или поговорить с мастерами…

— Мастера на городском кладбище, все до одного, — мрачно прервал его Эдгард. — Чертежи уничтожены. У меня имеется жалкое подобие, которое я составлял не один год, но на этом плане слишком много пустых мест. Там, разумеется, нет тайной комнаты.

Он замялся, а затем прибавил:

— Да и не беда, у меня были свои мысли. Альседо, я вижу, ты знаешь многое о замыслах своего брата. Он делится с тобой?

— Да, ему доставляют удовольствие подобные беседы, — горько усмехнулся пернатый. — Само собой, я слышу далеко не всё. Больше всего Мильвус любит рассуждать о том, что погибнет быстрее, этот мир или я. И когда настанет время открывать путь в третий мир, будет ли это моя кровь или же кровь моей дочери.

— Предлагаю сделку, — сказал Эдгард. — Приложу все усилия, чтобы спасти твою дочь. Взамен мне нужны сведения. Решайся, я имею свободный доступ во дворец, а теперь к тому же знаю, где и что искать.

— Что за сведения? — поколебавшись, спросил пернатый.

— Как я узнаю нужное дерево, если окажусь на Вершине?

— Что за дерево? — удивлённо поднял брови мастер Джереон.

Торговец лишь поднял ладонь — мол, не сейчас.

— Это не дерево, — улыбнулся пернатый. — Лоза. Серебряная лоза.

— Понял, — кивнул Эдгард. — А теперь расходимся. И без особой нужды лучше не встречаться.

Уже снаружи стены, когда торговец усадил ворона в клетку и заставил волка, тоскливо оглядывающегося назад, забраться в экипаж, хвостатый спросил:

— О какой лозе шла речь? К чему тебе она?

— Забудь, — отмахнулся Эдгард. — И так мне неспокойно из-за Джереона. Как бы он не вздумал выложить правителю, что знает, в обмен на свободу дочери. С этого станется. Так что о болезни Греты продолжай молчать, ладно? Не то и её не спасём, и жизнями поплатимся, и дело я провалю. А ты впредь думай, куда нос совать. Решил любопытство потешить, а вызнать можешь такое, что долго не проживёшь, да ещё и других подведёшь.

— Это не из любопытства. Я не хочу оставаться в стороне, — упрямо сказал хвостатый, — и не просто так спрашиваю. Мне и самому не по душе нынешний правитель, и если я что могу…

— Ничегошеньки ты не можешь, — отрезал торговец. — Даже с летательным аппаратом и то не помог. Ну, бывай.

И он уехал, оставив хвостатого в сильном возмущении.

Не найдя ответов у Эдгарда, Ковар решил искать их у пернатого, что и сделал на следующую ночь, когда мастер уснул.

— Зачем ты пришёл сегодня, мальчик? — негромко спросил пленник. — Что-то произошло?

— Я хотел спросить, — зашептал хвостатый, — о вашем брате. Может быть, знаете, остаётся ли он в какое-то время дня без охраны?

Пернатый лишь улыбнулся в ответ.

— Ответьте же! — не выдержал Ковар, устав ждать.

— Старшие товарищи сочли, что тебя лучше не вмешивать, и потому ты сам ищешь пути? Найдёшь лишь беды, — покачал головой пленник.

— С чего это вы взяли, — смутился хвостатый, — что я действую сам по себе?

— С того, что человек, с которым я беседовал в последний раз, явно знает о покушениях на жизнь моего брата. И о том, почему они не удались. Дело не во времени, а в способе.

— Так поделитесь же со мной! — взмолился хвостатый. — Почему же вы все не верите в меня? Мой род ловчей людского. Если кто и может пробраться куда-то тихо или затаиться незаметно, это я, а не Эдгард и не мастер Джереон. Мне бы только понять, что делать!

— Погляди на меня, — ответил ему Альседо. — Вот живой пример того, к чему приводит излишняя вера в собственные силы. Однажды, когда я думал, что всё потерял, и не знал ещё, что дочь моя уцелела, я счёл, что у меня достанет сил хотя бы спасти напоследок Светлые земли, мой родной мир. И что же вышло?

— Это не означает, что и у меня ничего не получится!

— Ты думал подкараулить Мильвуса и убить, так?

— Признаться, думал об этом, — кивнул хвостатый. — Даже не понимаю, почему до сих пор никто не попытался…

— Девять раз.

— Что?

— Я говорю, с ним пытались покончить самое меньшее девять раз. Это те случаи, о которых мне известно. Даже его сторонники, желая получить больше власти, строили такие планы.

— И им не удалось? — растерянно спросил Ковар. — Но почему, из-за чего попытки провалились?

— Пернатых не берёт ни один яд, — ответил пленник. — И кости их твёрже металла, и кожу не разрежет обычный клинок. Хотя Мильвус и ходит с охраной, и носит стальную рубашку, а покидая дворец, заботится, чтобы никто не мог приблизиться на расстояние выстрела, всё-таки пули вряд ли его возьмут. Три раза не брали.

— А как же тогда погибли другие пернатые?

— На Вершине, соединяющей три мира, растёт серебряная лоза. Её стебли, сплетаясь, образуют врата. Семена лозы прорастают лишь от пения моего народа. Каждый юный пернатый, пройдя Испытание и обретя силу, взращивает росток. Из-за того, что Мильвус истребил наших родичей, многие лозы умерли тоже. Я видел их гибель, когда поднимался на Вершину в последний раз. Так вот, если сделать из древесины этой лозы клинок, для пернатого он будет так же смертоносен, как стальной кинжал — для прочих.

— Так вот что задумал Эдгард! — понял хвостатый. — Откуда же он узнал об этом, интересно. Раньше так никто не пробовал сделать?

— У Мильвуса хранится нож, который используют для меня, — криво усмехнулся пленник, кончиками пальцев коснувшись шрама на груди. — Однажды случалась попытка выкрасть этот нож, но тайник устроен так, что вор остался без руки. А вскоре и без головы. Даже пробраться к Вершине, кажется, куда легче, хотя она оцеплена и охраняется надёжнее, чем дворец. Правда, эти лозы так прочны, что и не всякий топор возьмёт. И если кто-то долетит до Вершины, не знаю, хватит ли ему времени, прежде чем стражи до него доберутся.

Хвостатый задумался.

— А нельзя ли прорастить лозу в другом месте? — спросил он. — Если бы удалось достать семена, вы смогли бы такое сделать? Чтобы уж потом без помех, не спеша, отрезать кусок.

— Я уже никогда не смогу, — покачал головой пленник. — Говорил же, что утратил эту силу.

— А ваша дочь? Если мы её спасём, она сможет?

— На это уйдут годы, — грустно ответил пернатый. — Дитя должно вырасти и пройти Испытание, чтобы обрести силу. Но главное — песня, которой я не сумею её обучить.

— Песня-то как раз и не представляет сложности. Есть у меня одна знакомая, которая мелодии запоминает с лёту. Это она помогла восстановить музыку, которую играет ваше сердце. А песню ворона играла вместе с ним, даже не слыхав её прежде ни разу!

— Песню ворона… — задумчиво протянул Альседо. — Мне нужно подумать, мальчик. Приходи завтра.

Хвостатый обещал.

Спустившись в мастерскую, где его наставник продолжал крепко спать, Ковар было прилёг на тюфяк, но тут же подскочил. А ну как Эдгард уже увёз всех к Карлу? Нужно было проверить и задержать их, если они ещё здесь.

От волнения он не сразу вспомнил об условном стуке, так что Каверза, открывшая дверь, была порядком напугана.

— Братишка! — обрадовалась она. — Я уж думала, чужой кто ломится.

— Как я рад, что ещё вас застал, — пытаясь отдышаться, сказал ей Ковар. — Эдгарду скажи, чтобы не увозил вас пока. Может, вы ещё понадобитесь для дела.

— А он вроде как и не собирается нас увозить. Прошлой ночью сказал, что будет очень занят, заглянет как-нибудь на днях, а может, и нет. А что за дело? Ох, братишка, а давай я тебя накормлю! Гляди, от ужина осталось.

— Насчёт дела пока и сам не уверен толком… Погоди, это печёная картошка? Ты огонь разводила? Соседи не должны видеть дым!

— А они и не видели, — довольно сообщила Каверза. — Это я у Верного в боку запекать наловчилась. Окорок закончился, яблоками сыт не будешь, по лавкам не хожу, надо ж как-то крутиться! Ты попробуй, вкусно вышло.

И она не соврала. После той еды, которую подавали мастерам во дворце, печёная картошка с солью показалась Ковару праздничным блюдом. Он не остановился, пока не доел всё.

— Ой, тебе ничего не оставил, — смутился хвостатый.

— Да что ты, мне не жалко! Да я и сыта уже, — улыбнулась Каверза, с обожанием глядя на него. — Понравилось?

— Очень вкусно, спасибо, сестрёнка! Однако пора мне, пожалуй, возвращаться.

Каверза обняла его на прощание, прижалась доверчиво. И пока хвостатый пробирался ко дворцу тёмными переулками, несмотря на все тревоги, теснящиеся в сердце, с губ его не сходила улыбка.