Секунду, я что злодей?

Глава 17

— Это были даже не груди, а своего рода холмы. Нет! Горы! — мой козлобородый сожитель по камере страстно пожамкал ладонями воздух.

— Отвратительно, — я закатил глаза. — Все знают, что идеальный размер это…

Дискуссии не вышло, а потому глаза пришлось выкатить обратно. Дедок мечтательно урчал, а его сухие руки грациозно порхали в воздухе. Казалось, будто он лепит ком теста. Огромный ком теста.

Зажглась красная лампа. Дверь в камеру открылась.

По другую сторону стоял полицейский, одет он был в стандартную полицейскую форму: светло-синяя водонепроницаемая куртка, такого же цвета спортивные штаны с тремя белыми полосками по бокам. Погоны на плечах поочередно загорались то синим, то красным.

— Здравия, товарищи арестанты, — офицер приподнял фуражку. — Играли когда-нить?

— А то, — прохрипел дедок, не прекращая мацать невидимые груди. — Всю молодость на это дело потратил…

— Ясно… А ты? — охранитель порядка смерил меня волчьим взглядом.

Вопрос был явно с подвохом. В тюрьме вопросов без подвоха не бывает, это я уяснил еще вчера, когда только попал за решетку.

Думай, голова, думай, а не то пострадает другая часть тела, та, что чуть ниже.

Повторить фразу деда не получится, он потратил на это «играли» свою молодость, а моя молодость всё еще идет. На банальщину а-ля «играю прямо сейчас» наверняка уже заготовлен соответствующий ответ: «Ну тогда снимай штаны, поиграем в кооперативе».

Ничего толкового в голову не лезло, а потому я решил выиграть время.

— А? — переспросил я.

— Ты тупой? Или глухой? — миролюбиво уточнил полицай.

Тут уже проще. Сам вопрос я услышал, следовательно, глухим быть не мог.

— Тупой, — уверенно кивнул я.

Полицейский на откровение никак не отреагировал. Он достал из нагрудного кармана смартфон и навел камеру на меня. Сфотографировал.

— Так ты с Четве-е-ертого, — расцвел он. — Компуктеров-то, наверное, в жизни не видел. Вот, надевай и дуй за мной… Людоедам я не доверяю.

Он кинул мне серебряного цвета наручники. Хотя правильнее будет сказать, кинул не мне, а в меня. Еле, блин, удалось поймать.

Я спрыгнул со шконки, нацепил браслеты и нехотя перешагнул порог камеры.

Вот и всё.

— Стой! — остановил меня дед.

Я обернулся.

— Из хаты нужно выходить с правой ноги, а не с левой, — просветил он.

— Почему?

— Ну… Не по-людски с левой выходить. А с правой выйти — к удаче… Наверное. Старшие сказали с правой выходить, в общем.

— Удача мне не повредит, на казнь иду как-никак, — я вошел обратно и вышел, как полагается.

Тюремный менталитет, как оказалось, вещь совершенно неподвластная времени и пространству. Мой мир с миром этим разделяли десятки тысяч лет развития, но и там, в подневольных обществах, были свои забавные устои.

У меня даже есть теория, почему зэки выдумывают свои авторские законы. Для них следование законам общепринятым означало бы согласие с собственным заключением, а как известно любому побывавшему в тюрьме, каждый первый тут сидит по беспределу. Вот и выстроили себе систему, где они зайки и ничего такого не делали.

Мы шли по узкому коридору. Зеленая краска вроде как должна успокаивать, но в сочетании с тусклым светом она скорее вгоняла в депрессию. Ну, или в депрессию меня вгоняла неиллюзорная возможность отсечения головы, тут сложно разобраться, какой из факторов влиял больше.

Интересно, что это будет? Электрический стул? Петля? Смертельная инъекция? Империя Райз гуманизмом никогда не славилась, наверняка что-то куда более изощренное.

Страж порядка открыл одну из железных дверей, и мы вошли в комнату наблюдения. Тут была куча телевизоров, в основном они показывали картинки с камер. На некоторых крутилась японская реклама. А в центре сидел усатый толстячок в оранжевой робе. Мой надсмотрщик остановился. Я тоже.

— И? — кивнул на меня усач. — Нашел?

— С Четвертого, — похвастался полицай.

— Повезло, повезло. И того, команда зэков готова, — одобрительно ухмыльнулся усач. — Наши раздавят их. Без шансов.

— Точно, — подтвердил полицай, а затем повернулся ко мне. — Слышал? Ты, если чего, сопротивляться даже не думай. Всё равно раздавят. Так тут заведено. А выкинешь чего… Ы!

Он замахнулся, но бить не стал. Опустил руку, и они с толстячком громко заржали.

Ага, очень смешно. Посмотрю я на вас, когда императором стану. Уж тогда вместе посмеемся.

— Ставлю, как договаривались? — спросил толстячок.

— Как договаривались, — подтвердил полицай. — И смотри, чтоб тебя новенькая не запалила. Чистюля сраная.

— Не запалит.

Тут явно обсуждалось что-то темное. Ставки.

Мы продолжили путь.

Судя по всему, казнят меня через некое групповое сражение, вроде гладиаторских боев. Так казнили людей еще в Древнем Риме. Кова же как раз позиционирует себя как «пятый Рим». Наследуем традиции, так сказать.

Сражаться предстояло без использования магии. Как только я поступил в тюрьму, на меня тут же нацепили ошейник-подавитель. Эффект очень походил на тот, с каким я столкнулся еще на кирпичном заводе, когда хаора не смогла преодолеть барьер Руки. Только теперь я сам был центром барьера. Связь с хорой просто нулевая.

А в обычном бою я не то чтобы хорош… Вернее, я не знаю, каков я. Я без магии ни разу не дрался.

Коридор расширился, и мы сквозь цветные ленточки дождика вошли в длинное помещение. На полу стояли столики с закусками, а под потолком летала горсть разноцветных шаров.

Я даже успел облегченно вздохнуть, мне почудилось, что сейчас выпрыгнут мои девочки и начнут поздравлять с днем рождения. Эээ, в смысле, с днем усыновления. А затем я увидел широкую фиолетовую ленту, что была приклеена к стене.

Желтые буквы на ней складывались в совсем не праздничную надпись: «Ретро-турнир будущего 2284». Слово «ретро» означало «обращенный к прошлому». Маркетологи пользовались этой приставкой всякий раз, когда, паразитируя на чувстве ностальгии, собирались втюхать плебеям всякий древний хлам. Гладиаторские бои подходили под это определение идеально.

Мы пошли мимо дверей: «КС 1.6», «КС Сурс», «КС ГО», «КС 2», «КС 4», «КС Арена».

КС — камера смертников. А приписки, по всей видимости, означали разные способы убиения. Мой, несомненно, скрывался за «ареной».

— Почти пришли, — сладко пропел полицай.

Я засопел.

Из фильма про гладиаторов я знал, что бои с заключенными никогда не проводятся честно, а потому мне оставалось только одно. Побег.

Как же не хочется покидать страну. Она такая классная. От одной только мысли об эмиграции становится тоскливо.

За те две недели, что я пробыл в этом городе, он успел меня полностью покорить. И чтоб ответить ему взаимностью, я хотел бы начать покорение планеты именно с него.

Но ничего не поделаешь, как гласит старая поговорка, уж лучше жить в Пензе́, чем умереть в Москве.

Когда-то Кову называли именно так — Москва. Переименовали ее в рамках ценностной революции двести лет назад. Привратники нравственности пришли к выводам, что все проблемы страны идут от приставки «Мос»: экономика страдает из-за Мос-биржи, культура — из-за Мос-фильма, автопром — из-за Мос-квича. Приставка была подвергнута анафеме, Москва превратилась в Кову (вариант с Ква вызывал ненужные ассоциации с Францией), а все показатели Империи Райз с тех пор идут только вверх.

Да, через год после переименования грянула Третья мировая, затем демоны с запада вообще полстраны в руины превратили, но показатели идут только вверх, так на официальном сайте «Райз. райз» написано.

Когда-нибудь я обязательно вернусь. Может, как человек, может, как завоеватель. Не знаю, но знаю, что Кова станет столицей моей империи.

Ну, понеслась.

Я резко остановился. Полицейский врезался в меня. И прежде чем он успел что-то сказать, я двинул локтем по его волчьей харе. Вернее, хотел двинуть, но промахнулся. Размахивать локтями, будучи закованным в наручники, оказалось на удивление неудобно.

Служитель закона ловко дернул головой и уклонился, но немного не рассчитал и со всего маху долбанулся черепушкой о стену. Старая краска осыпалась. А затем осыпался и сам полицай.

Вот! А говорят, удача не способность.

Мыча что-то неразборчивое, он медленно съехал на пол и схватился за кровоточащие волосы. Я времени терять не стал, полез обшаривать карманы.

Ключ от наручников обнаружился быстро, он висел на поясе. А вот с карточкой для разблокировки ошейника возникли трудности.

Пришлось даже перевернуть полицая. Заветный пластик нашелся в заднем кармане спортивных штанов. Я приложил карту к светящейся красной пимпочке на ошейнике, и оковы звонко спали наземь.

Ха-ха, я свободен ото всех цепей! Хаора мигом заполнила полагающееся ей пространство.

Кольца-усилителя на мне не было, поэтому магический пузырь вышел непривычно маленьким.

Шаг номер два — сориентироваться.

— Стоять! — раздался суровый крик с другого конца коридора.

Кричала молодая девушка, одетая на манер Щелкунчика. На плечах ярко-красный мундир, а на голове вытянутая шапка, похожая на перевернутую банку из-под кофе. По оба мигающих плеча шли каратели. Здоровенные черные космонавты с огромными изображениями черепов на груди.

В ближнем бою шансы были не то что равны нулю, они принимали отрицательные значения. Но с хаорой… С хаорой всё наоборот.

— Мудилище!

Болезненный удар по колену сбил меня с ног. Пришедший в себя полицейский накинулся сверху, схватил меня за шею и принялся душить. Пока я раздумывал, каким же именно способом его убить, девушка коротко скомандовала:

— Взять.

Мимо пронеслась черная тень. Настолько быстрая, я даже не успел понять, что именно произошло. Моргнул, а полицейского уже нет. И дышится так свободно.

— Дебил, не того! — взвыл полицейский.

Каратель уже успел прибить его лицом к полу и сейчас застегивал кандалы на вывернутых руках.

— Того, — отрезала подошедшая девушка. — Офицер Гомес, вы обвиняетесь в нападении на аристократа, в оскорблении чести аристократа, в телесном контакте с аристократом без его согласия, а также в сопротивлении аресту.

— Ты че несешь, больная? — задергался офицер.

— Отрицаем, значит, — больная брезгливо поморщилась. — В пресс-хату его.

— Чё?! В какую пресс-хату? Отцепись! Вы чё, угараете что ли? В какую пресс-хату?!

Каратель закинул полицейского на плечо и понес в ту сторону, откуда мы пришли пару минут назад. Как всё переменилось.

Второй каратель помог мне подняться. Его ручища была настолько здоровой, что я, как за поручни, схватился за два его пальца.

Осмотрев свою спасительницу, мое внимание привлек бейджик: «Капитан Хворь». Если Хворь — это настоящее имя, то ее родители просто оракулы. Выглядела девушка действительно как хворь. Бледная, с огромными мешками под глазами, не спасала даже веселая шляпа щелкунчика.

— Что такое пресс-хата? — первым делом спросил я.

Не то чтобы меня это интересовало, просто самостоятельно начать разговор Хворь не решалась. Почему-то при виде меня гроза своих подчиненных растерялась и панически забегала рыбьими глазками по доскам пола.

— Камера, где… медленно сдвигаются стены, — тихонько ответила девушка. — Если за три дня не признается в совершенных преступлениях, его раздавит.

— Недурно, — хмыкнул я.

Девушка облизнула губы, собралась с мыслями и громко продекламировала:

— Люциас Лайсид, в связи с изменением вашего статуса все обвинения были сняты. Приводим аргументы за доставленное неудобство. Ой, э… То есть приносим извинения.

Извинения — это хорошо. А как звучит-то: Люциас Лайсид. Л. Л.

Начинается новая жизнь. То, что было до этого, лишь тренировочный уровень. Уж не знаю, кто те умники, что считают, будто наверху пирамиды царит беззаботная жизнь. По мне, так всё ровно наоборот.

Элиты — это тот еще серпентарий. И раз уж мне удалось туда войти, следует быть в десять раз более осторожным.

Ну а пока спасибо Алисе и Эйре.

Всё-таки девочки успели меня усыновить. Буквально за считанные секунды до казни. Чувствую себя героем боевика, что успел обезвредить бомбу, когда на табло уже высветились нули. Хотя конкретно в этой ситуации бомбу обезвреживал не я, но сладость жизни от этого не меньше.

А может, помогла мне сама тюрьма? Я с уважением отнесся к ее традициям, вышел из хаты с правой ноги, как полагается, вот меня и наградили обещанной удачей. Повезло так повезло.

— А что за закон такой про телесный контакт? — спросил я.

Девушка вздрогнула, вытянулась по струнке ровно и так же четко и ясно огласила:

— Закон о личном пространстве, пункт два. Соприкосновение личной материи с материей лица в статусе аристократа без вербального подтверждения готовности к соприкосновению со стороны лица в статусе аристократа приводит в действие право виты. Во избежание инцидентов лицам без статуса аристократа рекомендуется держать дистанцию не менее одного метра.

Девушка глянула на расстояние между нами и спешно сделала шаг назад.

— Ой, так это был намек, — протараторила она. — Приношу глубочайшие извинения.

— Ничего, капитан Хворь, — успокоил я. — Вам я даю разрешение на соприкосновение наших материй. Как своевременно прибывшей спасительнице. К слову, не проводите до выхода, боюсь, я не запомнил маршрута.

— Почту за честь, — поклонилась капитан, секунду помялась, а затем, стянув белую перчатку с кисти, спросила: — Раз уж наши материи могут соприкоснуться, можно мне…

Она осторожно взяла меня за руку. Ее бледное лицо просияло, казалось, Хворь коснулась не человека, а сошедшего с небес ангела. Хотя для гражданских аристо и были ангелами, ну, в смысле небожителями.

Так мы и пошли, держась за ручки. Коридоры, двери, коридоры. Надеюсь, она не заразна, хотя думать об этом уже поздно.

Вообще, аристократы не всегда были неприкасаемыми. В стародавние времена на них тоже распространялось действие законов. Но с появлением средств массовой информации у обычного народа стали появляться вопросы: «А почему это мой знакомый Радиончик тюкнул старушку обухом топора и отправился в тюрьму на восемь лет, а уважаемый человек с фамилией за расстрел толпы из пулемета получил только выговор?»

Претензия вполне справедлива, обычному плебсу же не объяснишь, что страна просто скопытится, если вдруг законы и правда начнут действовать беспристрастно.

Государство — это же почти как человеческий организм: если пьяный эритроцит начнет гонять по венам и сбивать другие эритроциты, то будет логично выгнать его прочь. Если же вдруг сердце прихлопнет пару кровяных телец, то стоит ограничиться выговором. Конечно, если в вагоне с пломбиром у вас не заготовлено запасного.

Я, естественно, не хочу сказать, что вот прямо каждый аристократ — это незаменимый орган в теле государства. Просто сердцу спокойнее живется, если таких, как оно, тут не трогают. В противном случае оно может собрать чемоданы и свалить первым рейсом в тело другого, более надежного человека. Еще и прихватит с собой всякого. Это называется инсульт.

По итогу, чтоб не травмировать нежную психику народа, тогдашний Император ввел закон, освобождающий аристократов от законов. Теперь своенравные пулеметчики больше ничего не нарушали, а потому и люд не возбухал.

На самом деле кое-какой закон всё же остался, так называемый «Закон над законом». Он запрещает производство ядерного и биологического оружия, а также обязывает всех верно служить Императору и платить налоги.

Ой, оговорка, слово «налоги» никакой уважающий себя аристократ не использует. Как говаривала Алиса: «Налоги платит плебс, а мы даем на лапу, ну или отстегиваем крыше. Выбор словосочетания зависит от того, состоит аристократ в фурри-сообществе или нет».

От мыслей о народе неприятно закололо в животе. Наверное, так на человека влияет статус аристократа. Негоже нам ценный думательный ресурс распылять на всякую чернь. Пора привыкать к новой жизни и новым правилам. Теперь думать мне полагается только о том, как захапать еще больше власти, а в минуты отдыха можно поразмыслить и над сохранением уже имеющейся.

Мы прошли в приемку. Пока мне возвращали конфискованные при аресте вещи, Хворь внимательно разглядывала свою руку. В ее голове сейчас наверняка роится что-то вроде: «Аристократ, аристократ, ее коснулся аристократ. Теперь не буду мыть следующий год, ууу, я извращенка».

— А смартфон? — не найдя его в карманах вампирского плаща, спросил я.

— Модель? — безучастно поинтересовался сутулый мужик в синей рубашке.

Да чтоб вас. В моем мире никаких моделей не было. У всех предметов была одна-единственная идеальная форма.

— Ну, он белый, с красными полосками по бокам, — с надеждой промолвил я.

Мужик лениво открыл ящик стола.

— Этот? — достал он мой смартфон.

— Да, благодарю, — я протянул руку.

— Чем докажете, что ваш?

— Ну… Эээ… Он разблокируется, если навести на мое лицо.

Мужик навел. Смартфон разблокировался.

— Угу… Но, может, вы просто похожи на настоящего владельца?

— Ты что, идиот, — прошипела на него Хворь, — отдал живо, он аристократ.

Идиот подорвался и вручил мне смартфон, в придачу попытался втюхать тысячу извинений.

— Еще раз простите, что так вышло, — поклонилась Хворь, — как только мы получим признание, на ваш семейный адрес будет выслана форма, где вы сможете выбрать меру пресечения для осужденного.

Ага, уж я выберу.

Слова «до скорых встреч» были бы неуместны, поэтому я просто попрощался и покинул это не очень прекрасное заведение.

Первый шаг в новую жизнь. Жизнь аристократа.